* * *
Джейсон Дефендер появился в лагере алхимиков вместе с выписанным из госпиталя Исааком Макдугалом. — Джейсон! — Ханна бросилась брату на шею и уткнулась лицом в его плечо — на синем кителе расползлось мокрое пятно. — Какое счастье... Леа Стингер поджала губы, но Баск Гран предупредительно сжал ее предплечье и серьезно кивнул. — Ну... Полно... — Дефендер не знал, куда деваться. Эдельвайс подошла к Исааку. — Майор Макдугал... — начала она, всматриваясь в его лицо — бледное, с отпечатком болезни. — Вас уже выписали? Так скоро? — Да, — грустно кивнул Ледяной. — Как с явным неудовольствием объяснила мне майор Альтеплейз, она тоже считает, что это рискованный шаг. Но ничего не попишешь — на завтра запланирована серьезная и масштабная операция... — Зачистка округа Канда, — протянул Сикорски, натянуто улыбаясь. — Наконец-то. — Канда? — Дефендер распахнул глаза. — Это же там... госпиталь... Он прикусил губу, сообразив, что, пожалуй, не стоило этого говорить, и оглянулся на Исаака. Лицо того не выражало ровным счетом ничего. - Держись! Держись, слышишь! — лицо Сары, уставшее, бледное, склоняется над мальчишкой лет четырех-пяти. Мальчишка потерял сознание и не дышит, черты его стремительно стираются, словно его тело капля за каплей покидает жизнь, но Сара не сдается — ладонь на ладони, счет, закрытый нос — губы к губам — грудная клетка вздымается и опадает безвольно, но все заново: ладонь на ладони, счет... Ури достает откуда-то шприц с чем-то прозрачным. Рядом хлопочет медсестра Элен с вечно несчастным и каким-то брезгливым лицом. — Не умирай! Я не позволю тебе умереть! — кричит Сара, задыхаясь, но не сбиваясь со счета — раз, два, три, четыре... — Имей же совесть! — слезы выступают на голубых глазах, она утирает пот со лба рукавом и продолжает: раз, два, три, четыре... — У меня самой дочь твоего возраста, не смей умирать!.. — Джейсон! Джейсон! — Ханна обеспокоенно дергала брата за рукав. — Что с тобой? — Госпиталь... — ошарашенно покачал головой тот, но наткнулся на колючий взгляд подполковника Стингер и стушевался. — Кажется, обед скоро... — Нет, Исаак, — покачал головой Джейсон, когда они, отстав от остальных, шли в сторону полевой столовой. — Я не могу поверить... — Их, скорее всего, эвакуировали, — проговорил Макдугал задумчиво, вглядываясь в начищенные носы сапог. — Нет, это исключено, — вздохнул Дефендер, поджав губу. — Они не раз говорили, что уйдут оттуда, только когда не останется пациентов. Ты бы видел, сколько там раненых... Макдугал не знал, что ответить. Он никак не мог взять в толк, почему фюрер Брэдли не пошел на сделку с ишварским первосвященником. Всякий здравомыслящий правитель, по его мнению, многое бы отдал, чтобы установить на своей земле мир и прекратить посылать своих граждан на смерть. Не столь важно, чем бы он при этом руководствовался: желанием процветания своему государству или собственной гордыней. Но поступок Брэдли не укладывался в голове Макдугала. Разве что изначальной целью этой войны не было полное и окончательное уничтожение Ишвара. Но... зачем? — Ты окончательно решил? — Исаак остановился и посмотрел на Дефендера в упор. — Да, — твердо кивнул тот, и Исааку показалось, что от блеклости и невыразительности Джейсона не осталось ничего — будто бы кто-то смахнул пыль с портрета или сменил мутное стекло объектива на новое — чистое и прозрачное.* * *
— Откройте! Откройте! Эхо сотен голосов, грохот ударов сотен кулаков в ворота и забор — пограничникам Аэруго казалось, что стена вот-вот не выдержит и рухнет под натиском толпы, отчаянно жаждущей жить. — Пустите же нас! У нас женщины и дети! Откройте! Пограничники стояли не живы не мертвы. Никто из них не оборачивался и не поднимал глаз — куда как проще было, пока вся эта толпа казалась просто хором голосов: без имен, без лиц... И без будущего. — Аместрийцы жаждут нашей крови! Неужели вы не дадите нам убежища?! Пожалуйста... В толпе плакали дети, стонали раненые, фыркали лошади. — Эй, ты! — закричала совсем молодая женщина с перевязанной головой — голос у нее был хриплый, будто сорванный. — Ты! Все вздрогнули, но лишь один, стоявший ближе всех, поднял голову и посмотрел ей в глаза. Он был совсем молод. Дрожащими руками он вцепился в автомат. — Эй, ты... — глаза женщины наполнились слезами. — Ты же слышишь нас, слышишь меня... Умоляю, открой... Тут мои дети... Пограничник отвел глаза — было невыносимо смотреть. — Отойдите прочь! — гаркнул еще один, судя по виду, самый старший. — Мы тоже хотим жить! Пустите! — Пойдите прочь! Или я прикажу пустить ток! Пограничник помоложе вздрогнул — и не удержался, чтобы еще раз не посмотреть на звавшую его до хрипоты женщину. В ее взгляде читалось такое презрение, что у него вспотели ладони. — Они снабжали нас оружием и подливали масло в огонь! — вперед протолкался совсем юнец — даже голос его еще не сломался. — Но теперь, в момент отчаяния, все отреклись от нас, от Ишвара! Он мертвой хваткой вцепился в забор. — Мы были инструментом в их нечестивых руках! Жители Аэруго! — он набрал в грудь побольше воздуха и заорал что есть мочи: — Жители Аэруго! Вы готовы, подобно прочим, отдать нас на погибель? Отдать на погибель наших детей?! — Так и есть, — тихо, не пряча горьких слез, проговорил мужчина. Рядом с ним стояла молодая женщина, держа на руках младенца. — Но мы никогда не забудем этого унижения, — покачал головой юнец, не разжимая пальцев. — Даже если все — слышите! Даже если все откажутся от ишваритов... Мы... — Пускайте ток! Живее! — рявкнул старый пограничник. — Мы будем жить! — проревел юнец. Толпа отпрянула. Запахло паленой плотью. Кто-то из детей раскричался пуще прежнего. — Но... — молодой пограничник в ужасе смотрел на застывшее в неестественной позе обугленное тело. Глаза вывалились из орбит, пальцы по-прежнему сжимали решетку. — Закрой рот, — посоветовал старый. — Не твое дело. Приказ есть приказ.* * *
Риза Хоукай сидела за обеденным столом. В последнее время она все чаще видела Роя в компании Ханны Дефендер. Оба казались довольными этим общением — насколько это вообще возможно на войне, точнее, на бойне. Риза старалась не пересекаться с майором Мустангом и вообще избегать всякого общества государственных алхимиков. Ей не хотелось ощущать груз вины, исходящий от Эдельвайс — Ризе было довольно и своего, собственного; она не желала лицезреть бегающие глазки Сикорски; а пуще прочих ее пугала вероятность очередного разговора с Кимбли. Как назло, именно Зольф Кимбли нарисовался на горизонте и подсел к ней за стол. — Не возражаете? — он был неизменно учтив и вежлив. Такому даже не скажешь "возражаю". — Нет, садитесь, — промямлила Риза, проклиная себя за мягкотелость. — Хотите кофе? — он улыбнулся. — Мне выдали немного нормального кофе. За боевые заслуги, — Зольф показал на небольшой холщовый мешочек, пристегнутый к поясу. Риза вздрогнула и отвела глаза. Она слышала от фронтовых подруг, что иногда подобным образом старшие по званию мужчины добиваются расположения от понравившихся им девушек. — Что-то не так? — Кимбли вежливо улыбался. — Нет, благодарю, — она посмотрела ему прямо в глаза. — Мне не нужен кофе. — Как хотите, — разочарованно пожал плечами Кимбли. — Я видел, вы всегда намешиваете здешний покрепче... Риза разозлилась — выходит, этот ненормальный еще и следил за ней? Знал о ее привычках? — Что вам от меня нужно? — тихо, но твердо спросила она. — Поговорить, — Зольф уставился в чашку — из нее и правда тянулся запах настоящего кофе. Риза поежилась — она прекрасно помнила страсть Багрового алхимика к весьма неудобным темам. — Хорошо, — просто согласилась она. — Вот взять вас... Вы так любите свою работу... — Риза перешла в наступление. Зольф оторвался от чашки и теперь пристально смотрел ей в глаза. — Вам не бывает... страшно? — Страх?.. — Зольф облизал тонкие губы. Он помнил похожий вопрос: его задавала в Централе молодая женщина-психолог, прежде чем допустить его до испытаний на звание государственного алхимика. — Я в заложниках у долга. О каком страхе здесь можно говорить? Он с наслаждением отпил из кружки и улыбнулся: — Встречный вопрос, госпожа снайпер. Если позволите, конечно. У Ризы пересохло в горле. "Нет" встало в глотке комом, точно кость. — Неужели вы, молодая красивая девушка, настолько ненавидите себя? — он говорил тихо, мягким тоном; со стороны можно было бы подумать, что старые друзья или возлюбленные мирно беседуют слегка в стороне от остальных, коротая недолгий фронтовой досуг за обеденным столом. — Ненавижу?.. — она распахнула глаза. — Именно, — Зольф серьезно кивнул головой. — Вы ненавидите то, что вы делаете, ненавидите себя за то, в чем вам, должно быть, нет равных... Почему? — А вы, должно быть, в полном восторге от самого себя, не так ли? Вам не бывает страшно, горько, вы не считаете, что отнимать жизни — преступно! Вам незнакомо ощущение того, что то, что вы делаете — отвратительно? — Риза разозлилась: и на себя за неуместную чувствительность, и на Кимбли, который теперь казался ей вовсе не человеком, а толстокожим монстром. — Я выполняю приказ, — он усмехнулся. — Мое дело — выполнять его, не обсуждать. Как и ваше. Не находите? — Рассуждения не запрещены уставом армии, господин майор, — Риза выпрямилась. — Или вы иного мнения? — Нет, что вы, — начал было Зольф, но его за лацкан кителя крепко ухватила рука в белой перчатке. — Отойди от нее, ублюдок! — рявкнул подоспевший Огненный алхимик. Глаза его зло сверкали, лицо было искажено яростью. Остальные отпрянули; кто-то убрался подальше подобру-поздорову, кто-то с любопытством наблюдал. — Майор Мустанг! — Риза ахнула. — Все в порядке, не стоит! — Я сам разберусь, что стоит, а что нет! — взревел Рой, вытаскивая из-за стола Кимбли. — Не смей к ней подходить! Зольф хмыкнул и оттолкнул от себя Мустанга — только ткань затрещала. — Как это мило, майор Мустанг, — Кимбли скривился. — Только прежде чем устраивать такие сцены ревности, поинтересуйтесь, так ли это нужно даме. Риза залилась краской, но глаз не отвела. — Майор Мустанг, оставьте его! — Нет уж! — взъярился Рой. — Я сейчас так с ним поговорю, что он прекратит тебе докучать! Кимбли раздосадованно осматривал порванный китель. — Он не докучает мне! — выпалила Риза. Зольф усмехнулся: — Вы, господин майор, на каком основании пытаетесь запретить мне разговаривать с госпожой Ризой? — Она мне как сестра! — бушевал Рой. — Не смей тянуть к ней свои лапы! — Как сестра? — Зольф прищурился. — А по вашему поведению больше похоже, что она — ваша собственность. Кимбли неторопливо отстегнул мешок с кофе и положил его перед Ризой: — Прошу извинить меня, — он поклонился. — Пойду, навещу каптенармуса — не пристало алхимику щеголять в рваной форме, — Кимбли метнул в Мустанга колкий взгляд. — А ты придержи коней, жеребец, — и он, что-то напевая себе под нос, пошел прочь. — Вот псих! — выплюнул Рой, глядя вслед Багровому. — Нет, Рой, — горько сказала Риза. — Это ты — псих. Она под прицелом нескольких пар глаз взяла мешочек с кофе и пошла прочь. Риза знала, что вслед ей смотрят и наверняка будут обсуждать и осуждать, и от этого было еще горше. Кимбли, конечно, и правда псих — одни его вопросы чего стоили. Но Рой показал себя еще хуже. Что вообще такое на него нашло?..* * *
— Ох, Соломон... — причитала Лия, дорисовывая на коже сына иголкой с чернилами причудливый узор. — А если отец узнает? — Не узнает, матушка, — покачал головой Соломон. — А Алаксар?.. Ох... — она окунула иглу в чернила. — Покарает нас Ишвара... Руки ее задрожали, она оставила иглу и, закрыв лицо ладонями, неслышно заплакала. — Ты уже сколько дней кряду из дому носа не кажешь? — горячо сквозь слезы зашептала Лия. — Брат весь извелся. Отец тоже... Соломон пристально посмотрел на мать. Он уже привык к тому, что отец его, человек с тяжелым характером, в минуты черного отчаяния не давал Лие житья и обвинял ее и ее семью во всех возможных грехах. И старший брат вырос столь же фанатичным. — Отец что-то говорил тебе? — Соломон нахмурился. — Нет, сынок, — Лия печально покачала седой головой. — Ничего. "Врет, — тяжело подумал Соломон. — Вот она какая, ложь во спасение!" В душе его поднялась волна злости. Что эта война сделала со всеми ними! — Давай я продолжу, — предложила Лия. — Больно? Потерпишь еще? — Потерплю, мама... — отозвался Соломон и сжал зубы. — Осталось совсем немного, — умиротворяюще проговорила Лия. — Чуть-чуть. Игла в очередной раз вонзилась в кожу совсем близко к кости. Сквозь пелену, внезапно подернувшую глаза, Соломон посмотрел в окно. Острый старый месяц висел низко — только-только восходил на мгновенно почерневшее небо — блестящий серп, он показался Соломону недобрым предвестником чего-то страшного и темного. Внезапно его призрачный свет выдернул из ночной тьмы лицо. То, которое он узнал бы их тысячи. Лейла. Ее удивительные волосы ниспадали тяжелыми волнами на плечи, обрамляя бледное лицо, огромные глаза светились, словно две полные луны — таким же призрачным светом, а рот изогнулся в острой, точно серп улыбке. Она тоже показалась Соломону недоброй — как тот старый месяц на небосводе, как ее грустная улыбка. — Мама... — Потерпи, сын мой, — Лия закусила губу и прищурилась. — Мама... — О, Ишвара, Соломон! Тебе плохо? Больно? Перестать? — она отложила иглу и всмотрелась в побледневшее лицо сына, блестящее от пота. Соломон не отвечал, лишь неотрывно смотрел в окно. — Боже правый, Соломон, ты словно призрака увидел... — Лия с трудом выпрямилась и тоже посмотрела в окно. И замерла. — Лейла! — Соломон вскочил и метнулся к выходу из комнаты — ночной воздух ворвался в тесную комнатушку. Улица была пуста, только с небес лил призрачный свет старый месяц; даже звезды попрятались. Соломон беспомощно огляделся и не решился позвать вновь — а ну как отец услышит и устроит им с матерью выволочку? Соломон нехотя поплелся обратно. — Никого, — развел он руками. Лия сидела бледная и прижимала руки к груди. — Ты... Она же умерла... — прошелестела Лия. — Умерла же? Она испытующе воззрилась на сына. Соломон понимал, к чему клонит мать. Много позже он прочитал в одной из книг, что находились те, кто нарушал главное Табу алхимии — совершал человеческое преобразование, чтобы вернуть кого-то из тех, кого забрал Бог. О последствиях этого в книгах написано не было. Сам Соломон тоже не раз одинокими ночами думал: а что, если... Но отметал эту мысль, гнал ее прочь... Но женщина за окном совершенно точно была Лейлой. Не его видением, сном или галлюцинацией — мать тоже видела ее. Что же это... — Я не делал ничего такого, мама, — покачал головой Соломон. — Видит Ишвара, я бы многое отдал, чтобы она... Лия обняла сына тонкими руками, пачкая застиранное платье в краске и крови.* * *
Ласт опустилась на камень, так и не добежав до крыши, где они условились встретиться с Энви после того, как угаснут краски дня. Отчего-то ей было тяжело дышать, а грудь будто бы сдавило слишком туго зашнурованным корсетом. Она листала странички собственной памяти — памяти той, кем стала пять лет назад, силясь найти хотя бы одну причину, по которой ее могли обуять столь странные чувства и реакции, и не находила. Уже который раз она почему-то медлила рассказать о том, как продвигаются исследования того самого молодого человека в очках — Соломона. Понимала, что это может обернуться полным фиаско для всех планов Отца, но умалчивала. Пульс отчаянно бился где-то в висках, воздуха словно не хватало. На этот раз он совершенно точно ее увидел — и бросился вслед. Ласт сбежала, будто бы чего-то испугавшись, — хотя он был всего-то человеком! — Прохлаждаешься, — раздался над ее ухом насмешливый голос — Ласт вздрогнула от неожиданности. — А я жду тебя, жду, думал, где потерялась? — Энви недовольно сложил руки на груди. — Выполняла задание, — вмиг совладав с дыханием, Ласт недобро усмехнулась острой улыбкой-серпом. — И как? — протянул Энви. — Понравилось? — Как обычно, — парировала Ласт. Теперь она и сама никак не могла взять в толк, что же такого произошло с ней в том самом переулке, где заинтересовавшемуся алхимией ишвариту — Соломону — накалывали на руках аналоги преобразовательных кругов. — Нас торопят, — хмыкнул Энви. — И правда есть повод для беспокойства? — Правда, — кивнула Ласт, и в душе ее смутно зашевелилось нечто, обдавшее изнутри холодной волной. — Опять тот очкастый? Ласт прищурилась и строго посмотрела на брата. — Ну ладно-ладно, — примирительно поднял руки Энви. — Вечно ты придираешься. Этого нельзя очкастым назвать, Глаттони — жирным уродом... — Глаттони — не урод! — возмутилась Ласт, вставая и глядя на Энви сверху вниз. — Ну хорошо, ненасытная утроба... — буркнул Энви, с трудом сдерживая улыбку. — Тоже не очень, — притворно вздохнула Ласт. — Он — твой брат! — Ага, верно говорят людишки — родственничков не выбирают! — брякнул Энви и вжал голову в плечи, будто бы ожидая от сестры подзатыльника. Но Ласт не обратила на это внимания — так и стояла задумчивая, глядя куда-то вдаль. — Ну так это тот, очкастый? — нетерпеливо спросил Энви. — Соломон, — невзначай поправила брата Ласт. — О, ты уже и его имечко знаешь! — поерничал Энви. — И правда — времени зря не теряла! "Откуда ты знаешь его имя?" — Ласт вздрогнула — так явно это прозвучало в ее голове, словно кто-то, стоящий рядом и опаляющий ледяным дыханием, спросил ее об этом. — Подслушала, — отмахнулась Ласт. — Да, дело в нем, — слова слетели с губ просто — как не было этих дурацких терзаний. — Он близок к тому, чтобы разгадать схему круга. Глазищи Энви расширились от удивления и стали походить на две фиолетовые плошки. — Да ла-адно?! — ахнул он. — Тупой человечишка?! Разгадать?! Он засмеялся — до слез, утирая глаза широким движением предплечья. — Ты с ума сошла, сестрица! Или ты шутишь? Никогда не знал, что ты умеешь так отпадно шутить! — Я не шучу, Энви, — в голосе Ласт зазвенел металл. Энви вмиг умолк и, казалось, даже волосы его разом стали не такими растрепанными. — Значит, вовремя этот ублюдский округ сравняют с землей, — прошипел он и довольно осклабился. — Завтра.