***
Ринар крепко спал в тот самый момент, когда дверь его тюрьмы отворилась. Юноша приоткрыл один глаз и лениво потянулся. — О! Вилберн Фарнеус собственной персоной! Где моя жратва? Господин усмехнулся непринужденности своего заключенного и поставил на пол жестяную миску с едой. — Это что еще за помои? Скорми это свиньям, а мне принеси нормальной еды. — Лучшего ты пока не заслужил. — Как скажете, ваше благородие. Вы свободны, можете проваливать. — А тебе, я смотрю, здесь понравилось? — Тут куда лучше, чем в обычной тюряге. У меня своя персональная камера. Никто не донимает, есть приносят. Я не против провести здесь свои три года и свалить на свободу. — Ну раз тебя все устраивает, не буду мешать твоему приятному уединению, — Вилберн улыбнулся и направился к двери. — Э! Стоп! Куда это ты пошел, урод?! А где же нравоучительные лекции, убеждения и угрозы? Ты не будешь пытаться убеждать меня в том, что я весь в твоей власти и должен на тебя работать? — Нет, Ринар. Не буду. Наслаждайся своим сроком. Прошла от силы минута разговора, как дверь за Фарнеусом младшим закрылась вновь. Долгого задушевного разговора с воришкой вновь не получилось. Но Вилберн оставался спокойным и уверенным в себе. — Мы в самом деле все три года будем держать его здесь? — недоумевал Джеффри. — Конечно же нет. Он и недели не протянет в четырех стенах. У парня очень много энергии, и этой энергии нужно давать куда-то выход. — Ты хочешь вывести его на агрессию? — Именно. Ринар покинет подвал тогда, когда израсходует весь свой запас агрессии. Ему просто нужно перебеситься. Покуда он еще ощущает в себе силы для борьбы, он не будет идти на компромиссы. На него сейчас всем плевать, и это его бесит. Дьяволенок жаждет внимания к своей персоне. Он будет пытаться всех вокруг вывести из себя. Главное — не вестись на его провокации. Мое присутствие больше не требуется. Корми его два раза в день и игнорируй любые слова и действия. Когда Ринар потребует поговорить лично со мной — тогда зови. — В древние времена рабов морили голодом и отхаживали плетьми для послушания. — Насилие не сделает нам чести в глазах наших людей. Да и пользы от этого никакой. Ринар — парень гордый. Жестокость лишь придаст ему новых сил для борьбы. Он скорее предпочтет смерть, нежели жизнь под плетью. Так что никаких пыток и побоев, Джеф. Хорошо? Громила кивнул. — Возвращайся в конюшни. Ты сейчас там нужнее, а я пока проведаю наших гостей.***
Где еще быть человеку с тяжелым похмельем, как не в своей постели, страдающим и несчастным? — Как самочувствие, братишка? — с задорной улыбкой обратился светловолосый мужчина к бледному телу на кровати. — Бывало и хуже. Нина, добрая душа, принесла мне огуречного рассола. Но я бы предпочел какое-нибудь лекарство от головы. — Абсолютно случайно именно такое я и прихватил с собой! Какое удачное стечение обстоятельств! — Вот любишь ты потешаться надо мной, когда я болею… — Ну, в обычном состоянии потешаться над всеми — это твоя привилегия! Я распорядился подогреть воду. Полежишь в ванной, отмокнешь — и к обеду будешь как новенький. А пока держи свое лекарство, — на тумбочке очутился пузырек с живительной настойкой. — Ты меня уже практически спас. Как там Амиль? — Я его пока не встречал. Пойду поищу. Как увижу, непременно сообщу, что ты жалобно скулишь от головной боли, ужасно смердишь, и вообще что ты сейчас страшнее старой помойной собаки! — Я тебе это еще припомню, Вилберн! Придет день, и я на тебе отыграюсь! — А покуда этот день не настал, я замечу, что ты похож на размякшего червя после дождя, милый брат! И будем надеяться, что Амиль не питает отвращения к червям! Фарнеус младший хохотал, а Мигель слабо улыбнулся в ответ. Братья всегда любили подтрунивать друг над другом, и порой это звучало весьма и весьма грубо, но все же это было частью их общей забавы. — Даже не думай зариться на моего мальчика, Вилберн! Он мой и только мой! У меня даже есть документ это подтверждающий… Все, не нервируй меня своей довольной рожей, иди ищи Амиля.***
Того самого Амиля долго искать не пришлось. Хозяин дома обнаружил юношу в своем саду. Как и его владельцу, парню тоже очень приглянулись розы. Он с благоговением вдыхал аромат цветов, и не заметил появления Вилберна. Юноша вздрогнул, когда под сапогом мужчины внезапно хрустнула ветка. — Ох, извините, господин Фарнеус. Вы меня напугали. Я не услышал, как вы подошли. Думал, что я здесь один. — Так сильно увлекли мои розы, что потерял связь с реальностью? — Ничего красивее в жизни не видел. Вечно бы любовался. — Ты мало чего видел в жизни. Тебя ожидает еще множество удивительных открытий. Но эти цветы действительно особенные. Они достались в дар от одного моего арабского знакомого. Он остался весьма высокого мнения о моих лошадях и сделал вот такой щедрый жест. Этот сорт роз в нашей стране есть только у меня и у короля. Но это так, к слову. Не имею привычки хвастать. А давно ли ты встал, Амиль? — Я привык просыпаться рано и успел осмотреть всю территорию вокруг замка. У вас здесь столько всего интересного! Но сад мне понравился больше всего. — И не заскучал ты тут бродить столько часов в одиночку? — Мне нравится быть одному. Одному мне спокойнее. — Завтра вы с Мигелем выезжаете в Уайтвол-сити. Этот город похож на гигантский муравейник. Люди там повсюду. Не думаю, что ты сможешь позволить себе такую роскошь как уединение. — Ничего. Я привыкну. А где сейчас ваш брат? — Он еще не готов показаться. Мигель покидает стены своей комнаты, только когда убедится, что выглядит безупречно. — Все люди в столице так сильно заботятся о своей внешности? — Почти все. Но того требует высший свет. Если ты носишь герцогский титул, но вынужден подчиняться всем правилам аристократического общества. — Должно быть это ужасно скучно. — Невыносимо! Поэтому-то я и сбежал из столицы. Чтобы не заботиться о наряде и выращивать розы в уютном уединенном уголке сада… Но вот что мне интересно, Амиль. Ты разгуливал здесь совсем один, без присмотра. Не посетило ли тебя хотя бы мимолетное желание убежать? Ведь ты вполне мог это сделать! — Убежать? Куда? Зачем? — недоумевал юноша. — Я не хочу умирать от голода и холода в какой-нибудь канаве без денег и документов. Не хочу быть застреленным стражей. — А как же сладкий вкус свободы? — Я уже свободен! На мне нет ни кандалов, ни пут! Мне позволили гулять по чудесному саду и восхищаться этими цветами! Разве это не свобода? — Какие разные, однако, у вас с Ринаром представления о свободе. — Да. Он совсем другой человек. Он хочет быть полноправным хозяином своей жизни. Решать самому что, где и когда ему делать. Ринар жаждет абсолютной свободы. Он не понимает, что ее не существует. — В самом деле? — Так уж устроен человек, что он с рождения кому-то или чему-то принадлежит. Своей семье, своим любимым, своей стране, своим тюремщикам, своим внутренним демонам… Но никогда самому себе. Абсолютная свобода наступает лишь после нашей смерти. И такая свобода ничего не стоит. Бедный Ринар убивает себя, сам того не понимая. С каждым днем я наблюдал, как все меньше и меньше человеческого в нем остается, и как все больше он превращается в озлобленного зверя. Если бы вы только позволили мне поговорить с ним. Вразумить его, успокоить. Я очень беспокоюсь за него. — Не стоит. Я уверен, что рано или поздно мы найдем с ним общий язык. Но если эта встреча так важна для тебя, не вижу причин возражать. Попрощайся вечером с другом. Возможно, вы уже никогда больше не увидитесь. Последняя фраза больно уколола Амиля. Эта боль вперемешку с грустью отразилась на его красивом лице. — Полагаю, и вас, и этот сад я тоже никогда больше не увижу? — Возможно. Не мне решать. Отныне ты принадлежишь одному единственному человеку, который в праве распоряжаться твоей жизнью вместо тебя. Но ведь тебя, несомненно, такая степень «свободы» устраивает. Не так ли? Юноша опустил лицо и ничего не ответил. Его глаза увлажнились. — Возвращайся в свою спальню и оставайся там, пока тебя не позовут. Хватит с тебя на сегодня гуляний.