Этот прекрасный мир ненавидит нас

Изуку аккуратно пил горячий чай в деревянной кружечке, изредка тихо чихая. Урарака рядом носилась по своему домику из кухни по комнатам и обратно. Нервничала и кусала губы, случайно цепляя некоторые разноцветные бутыльки с зельями. Они не разбивались из-за толстого стекла, но довольно сильно пугали шумом. Он хотел её успокоить, однако понимал, что это бессмысленно. Милой кареглазой бете каждую ночь снятся кошмары и даже настойки с волшебными травами более не помогали крепко уснуть без сновидений. Вздохнув, веснушчатый поднимается со стула и подходит к окну, наблюдая за тем, как где-то вдалеке солдаты всё ещё собирают трупы, поджигая их. По позвоночнику скользит холодок, заставляя крепче сжать кружку подрагивающими пальцами. Перед глазами вновь и вновь мелькают кровавые воспоминания, чувства страха и животного ужаса крепко обнимают. — Прошёл уже месяц с тех пор, как Тодороки-кун и Каччан сбежали... — не знает зачем говорит это вслух, касаясь подушечками пальцев тёплого подоконника. — Угу, — Очако наконец-то глухо выдыхает и садится за стол, опуская на него локти. Месяц, как прикрыть глаза означает погрузиться в липкую кровь с головой. Месяц, как любую еду приходится глотать через силу, даже толком не разжевывая. В тот злополучный день королева Немури словно совсем сошла с ума, огласив приказ, чтобы любого жителя Сидерии убивали сразу же. По скольким трупам им пришлось возвращаться домой? Маленькие дети, мужчины или женщины – не имело значения. Кровавые глаза, наполненные болью и страхом никогда не пропадут из памяти. Громкие крики и плач навечно застынут в ушах. Тогда пробраться к двум альфам на помощь было сложно, но остаться после в живых – ещё сложнее. Не из-за войны, которую таковой назвать язык даже не поворачивается – сплошное кровавое насилие, а из-за вдруг недоверчивой Каямы. Она не верила, что Бакуго и Тодороки мертвы, не принимала тот факт, что последнего уродца Сидерии убила не саморучно. Изуку в какой-то момент даже пожалел, что упорно обучался магии. Не для этого всего было вложено столько сил, потрачено столько времени и зазубрено текстов. Лучше бы и дальше делал зелья по маминым рецептам, поливал редкие цветы у домика и угощал Каччана булочками. Лучше бы признался Урараке и ни за что не позволил крупным слезам стекать реками по её пухлым щекам. Но всё было упущено и потеряно в тот момент, когда морозный аромат роз заполнил собой всё нутро. Когда альфа с двухцветными волосами кратко улыбнулся, глядя на закат. И его волосы тоже напоминали закат с левой стороны и ранний рассвет с правой – так необычно, пламенно-алый и снежно-белый. Как грустно, что теперь Мидория не может уверенно сказать тихое «Я люблю тебя» вроде бы любимой девушке. В душе такой хаос, от него хочется сбежать подальше, закрыться в тёмной комнате и надрывно плакать. Ему стольких людей пришлось убить своими же руками. Невыносимо. Больно. Изуку не замечает как слёзы медленно скользят по щекам, в мыслях звучит чей-то тихий слегка хриплый голос. Но его не разобрать. Грудь сдавливает что-то невидимое и слишком сильное. Дышать едва получается. «— Пожалуйста, не убивайте моего брата, пожалуйста!» «— Мидория?» «— Сынок, ты такой красивый у меня...» Невольно он испуганно подпрыгивает, когда в дверь грубо стучат. Бета хлюпает носом и склоняется к деревянному столу, игнорируя всё на свете. Приходится самому пойти и открыть, оставив кружечку на ближайшей полке. На пороге стоят напряжённые Киришима и Каминари, они крепко сжимают губы, чтобы после в один голос заговорить. — По приказу Её Величества мы сопроводим вас ко дворцу. — Но... я же знаю дорогу и... — Каждое слово будет означать неповиновение, за которое мы вынуждены будем вас наказать. Омега хмурится, на лицах стражей можно было с лёгкостью прочесть вину и сожаление. Отчего же? Оглянувшись назад, несколько секунд рассматривает спину девушки и её каштановые пыльные волосы, после переводя взгляд на меч. Во рту невольно становится сухо. Кивнув, он протягивает руки вперёд, но альфы с силой хватают его за плечи, отчего из уст вылетает стон боли. Некоторые раны всё ещё не зажили даже после исцеляющей магии Урараки. И именно в них сейчас впивались грубые пальцы, вынуждая кусать нижнюю губу и часто моргать. Происходящее можно было объяснить только тем, что стражи проболтались королеве о том, что видели. Или их заставили. Судя по выражениям лиц, второе сюда больше подходит. Тогда следовало быть более аккуратными, отходя подальше от поля боя. Но они спешили, волновались, вид изувеченных друзей порождал внутри обжигающую ненависть. Еле дышащий Каччан пугал до первой седины в тёмно-зелёных волосах. Затуманенный, ничего не понимающий взгляд разноцветных глаз словно звал к себе, прося обнять как можно крепче. Как же громко и надрывно билось сердце веснушчатого, пока Очако старательно исцеляла двух пострадавших альф. И как же отчего-то стало страшно, когда они оба скрылись в волшебном лесу. Эйджиро тогда поддержал их действия, крепко стискивая широкую ладонь Ииды в своей. А вот Денки явно был в замешательстве и не мог определиться, что ему делать в такой ситуации. Он любил своих друзей, но это всё ведь было чистым предательством. Договориться с ним было сложно, и как раз в тот момент, когда уже всё было почти решено, явилась королева. Мидория в самом начале похода на Сидерию сомневался в том, что она примет участие в этой кровавой бойне. Однако зря, Немури морально подавляла их волю, желая услышать слова о том, что Бакуго и Тодороки живы. Но омега не сдался, даже понимая, что за это его могут лишить жизни прямо там – лепетал про обгоревшие трупы и поломанные мечи. Она не верила, он чувствовал это но не усомнился в своих действиях. Может, поэтому женщина оставила их троих проходить через самый настоящий Ад? Доспехи Ииды, которые полностью покрыла запекшаяся кровь, до сих пор мерещились. Разбросанные тут и там конечности поначалу вынудили опустошить свой желудок по максимуму. А затем вызывали лишь тихие мольбы, чтобы это всё скорее закончилось. Запах горелого мяса туманил рассудок, царапая горло. Крики, стоны, звон мечей, яркие всплески магии, которая должна защищать, а не убивать – всё смешалось в гнилую кашу. Для веснушчатого омеги, который даже в книгах о таком не читал и никогда не задумывался – это было ударом, довольно сильной причиной сломаться. Но сейчас он еле переставляет ногами из-за достаточно быстрого шага стражей и ни капли не жалеет о том, что произошло. Значит так нужно было, чтобы понять хоть что-нибудь в этом мире. Его отпустили только около золотистых дверей в покои королевы и Мидория успел только полной грудью вдохнуть холодный воздух, чтобы после оказаться под наблюдением тёмных синих глаз. Женщина не спешила что-то говорить, сидя за большим столом, на котором лежало достаточное количество бумаг и книг. Он заметил разлитые чернила, перо, окрасившееся в яркий чёрный, и рубиновый браслет. Вроде бы, это украшение принадлежало принцессе. Мягкий алый ковёр под ногами раньше бы вызвал восхищение, а сейчас разве что ассоциации с горящими телами. Покои были полностью в красных тонах, изредка сверкая золотыми проблесками. Страшно и тошно. — Мидория, ты не хочешь мне что-нибудь рассказать? — Каяма острыми ногтями водила по книге в коричневой обёртке, пристально смотря в потемневшие зелёные глаза. — О чём Вы хотите услышать? — как невежливо, но разве это сейчас важно для него? В сердце что-то тёплое разливается и успокаивает, в нос ударяет фантомный аромат ледяных роз. Женщина поднимается, плавным движением руки расправляя чёрное длинное платье без единого намёка на его ценность. Медленно подходя к омеге и останавливаясь почти в метре от него, не отрывая взгляда, от которого липкие мурашки ползут по мокрой спине. — Про Бакуго и Тодороки, милый, — омега фальшиво улыбается, её виноградный аромат сгущается, забивая ноздри. — Я ведь уже говорил Ва... — Немури позволяет себе звонко ударить ладонью парнишку по щеке, почти мгновенно срываясь на крик. — Хватит врать, негодное дитя! — рассмотрев алый след на веснушчатой щеке, она тушит свой запал, — Ты ведь знаешь, что они живы, сбежали, прямо у тебя на глазах! И ты ничего не сделал, чтобы остановить их, а наоборот – помог! Мидория вздрагивает, когда королева резко оборачивается к нему спиной и вновь следует за стол. Чтобы едва не упасть в кресло, сминая пальцами ближайшую бумажку. — Почему Вы не можете остановить их в покое? — Бакуго нужно вернуть домой, — женщина проговаривает это с нажимом, звонко выделяя последнее слово, — А Тодороки должны исчезнуть из этого проклятого мира. — Что они Вам сделали? — Изуку срывается, кричит, ощущая как горячие слёзы катятся по холодным щекам. За такое его накажут, определённо, но сейчас это не важно. — Ответь мне на маленький вопрос, — отведя взгляд в сторону, к стене, на которой висит портрет какой-то девушки, — Ты где-нибудь видел мою дочь? Веснушчатый прикусывает внутреннюю сторону щёк, разом теряя все аргументы и доводы. Едва вспыхнувшее пламя внутри гаснет, не успев разгореться. Маленький солнечный луч проникает сквозь длинные красные шторы и он может разглядеть картину, на которой не просто девушка. А Момо, милая принцесса в своём любимом белоснежном платье. Совсем маленькая улыбка украшает её бледное лицо, а в чёрных глазах заметны блики счастья. Глотнуть вязкую слюну получается не сразу. Он всё понял. — Может быть, начнёшь вновь выгораживать своих друзей, но что ты можешь противопоставить, — видно как тонкие пальцы с золотыми кольцами сжимают стол до треска, — Хладному и окровавленному трупу моей единственной дочери? — королева тут же вновь пристально смотрит на него. В её синих печальных глазах заметно столько боли и страданий – он просто не может сказать что-нибудь вновь. Напряжение пылающими ладонями обхватывает его шею, сжимая. — Ничего? — Каяма как-то истерично улыбается, сжимая веки до белых пятен, — У меня для тебя крайне важное задание, Мидория, — не дожидаясь ответа, она продолжает, — Найти Шото Тодороки и убить. Изуку рвано хватает ртом воздух, от которого горло словно атакует тысячами лезвий. Дышать вновь почти невозможно. Убить? Своего альфу? Тодороки-куна? Часто моргает и прикусывает нижнюю губу до брызгов крови. — Я не могу выполнить это задание, Ваше Высочество. — Вот как, — синие глаза темнеют до ползущего страха, куда ещё сильнее? — Значит жизни Урараки и двух стражей тебе не важны? — Что? Королева беспощадно улыбается, скрывая за этим всю боль и обиду. Она не должна творить такое, нельзя продолжать кровавые дожди. Но кто-то задумывался о подобном, когда протыкал хрупкое тело прекрасной Момо острым мечом? Нет. И её сердце, только-только оправившееся от потери любимого, чернеет с каждой минутой всё гуще. Нет ничего страшнее и ужаснее, чем мать, потерявшая своего ребёнка. — Найти и убить, понял? — Д-да... — сиплый шёпот забирает последние силы, он истощён. — У тебя есть год, а теперь с глаз долой! Мидория не успевает даже поклониться, широкие двери раскрываются и оба стража быстро уводят его. Разве может он... убить полюбившееся сердце?

***

Ледяной маг аккуратно набирает в деревянную ложечку немного фиолетовой каши, которую приготовила Тога, и морщится. Вонь неимоверная, и булькающие звуки то и дело намекают, что эту отраву лучше выкинуть где-нибудь тихо. Но девушка сидит с другой стороны стола и поглаживает уже неизвестно какой по счёту кинжал, проверяя его на наличие яда. Очередные мурашки бегут по линии позвоночника, он запомнил едва ли не всё её оружие, которое она успела показать. В основном это были кинжалы, абсолютно разной формы и длины, даже цвета. Особенно запомнился ярко-алый, словно покрытый кровью, он был через чур загнутым. На рукоятке мерцал драгоценный камень, похожий на рубин, но это был явно не он. А по нижней линии лезвия струилась синяя река, такая тонкая, что заметить её фактически невозможно. Почему-то Химико поведала о том, что этот яд самый первый, который ей пришлось выпить. Он разъедал внутренности за считанные секунды, превращая их в прах. Но жертва умирала скорее не от потери этого, а от лишающей разума боли. Как девушка вообще до сих пор жива? У некоторых лезвий кончик был похож на маленького ёжика, страшно представить как эти шипы разрывают плоть на кусочки. И вот сейчас в кажущихся нежных руках вновь было чёрное оружие, от которого уже несколько раз приходилось уворачиваться. Ядовитая бета особенно тщательно чистила его от несуществующей грязи, но вот взгляд кошачьих глаз... пугал. Она смотрела в одну точку и никуда одновременно, словно душа покинула тело. Тодороки невольно засмотрелся на рваные шрамы на веках, некоторые из них разделяли дорожку бровей. Другие же опускались к розоватой щеке. Даби не рассказал об этом, а знать уж очень хотелось. Он уже собирался было спросить, рискуя своей шкурой, но в комнате послышался громкий кашель, а затем ругань. Ложка выпала из пальцев, которые теперь дрожали. Даже не заметив как левая сторона лица вспыхнула алым пламенем, перевернув стул, альфа помчался к Бакуго. — Что за морщинистый урод? Тебя в детстве лицом часто в землю роняли? Или в воде передержали? — Кацуки хмурился, говорить и рычать так, как он привык, получалось с трудом. Мужчина же не обратил никакого внимания на этот бред, продолжая снимать теперь ненужные чистые бинты. Отмечая про себя, что пока блондин молчал – было лучше. — Бакуго... — маг остановился у края кровати, чтобы не мешать, и с трепетом рассматривал любимое лицо. — Двумордый, — охотник хмыкнул, отвечая на пристальный взгляд и замечая некоторые изменения. Двухцветные волосы стали чуточку длиннее, теперь и вовсе скрывая шрам на левой стороне лица, если не заправлять их за ухо. Под глазами были заметны синяки, а лёгкая улыбка казалась усталой и вымотанной. — Эй, морщинистый, сколько я провалялся? — Месяц и три дня, — убрав все бинты в коробочку и бросив последний взгляд на белобрысого альфу, Даби тихо хмыкнул, уходя к Тоге на кухню. Шото тут же поспешил сесть, сразу же обнимая любимого за шею, прижимаясь холодным носом к тёплому плечу. — Я скучал. Щёки Кацуки едва заметно покраснели, ему было приятно слышать такое, даже слишком. Отчего крепко обнял прохладное тело в ответ, целуя в уголок подрагивающих губ. Гетерохромные глаза словно сверкали изнутри от радости, которую приходилось немного сдерживать, чтобы не навредить. Хоть Даби и сказал, что он теперь полностью здоров – аккуратность прежде всего. — Тебе бы покушать, только вот, — ледяной маг поднялся с кровати, протянув правую руку охотнику, — Я не уверен, стоит ли есть то, что там приготовили. — Хм? — пошлёпав босиком за альфой с ароматом морозных роз, представлял, что такого страшного там могло быть. И вообще не ожидал увидеть фиолетовую жижу, от которой исходил зловонный пар и которую с большим удовольствием ела блондинка. Шото по привычке присел на стул у окна, наблюдая за Тогой и совсем не понимая. Её незаинтересованность Кацуки спустя столько недель настораживала, да и как ей можно доверять после такого зрелища? Химико, в прочем, было на всех всё равно, как и на вкус того, что ела. Всё равно рецепторы уже давно не различают – сладко или горько, кислое или солёное. Всё на один вкус – никак. Бакуго мельком осмотрел кухню и продукты, которые были, ни о чём не спрашивая и начиная потихоньку готовить. Хотелось мяса, хорошо прожаренного, в сладко-остром соусе. И не смея отказать самому себе в удовольствии наконец-то поесть, он принялся нарезать поначалу овощи на соус, измельчая их. Даби лениво наблюдал за каждым движением, подмечая, что «спящая красавица» делает всё просто восхитительно быстро и правильно. Посмотрев в сторону Тодороки, он невольно хмыкнул себе под нос, тот спал, прижимаясь лбом к стеклу окна. Лучи солнца словно гладили его по разноцветным волосам, а блики, будто зайчики, прыгали по милому лицу. Решив последовать его примеру, он прикрыл глаза, но отчего-то не мог закрыть их до конца, наблюдая за спящим парнем. Так прошёл примерно час, Химико скрылась в комнате, без устали хихикая и позвякивая алой нитью из маленьких кинжалов. Бакуго же, к удивлению, поделил всё на три порции. Одним лёгким касанием к прохладной щеке заставляя Шото проснуться. — Завтра днём валите на все четыре стороны, — мясо было довольно вкусным, но мужчина сдержал слова похвалы или что-то в этом роде. Маг хотел возразить, однако вовремя передумал. Они и так уже слишком долго пользуются добротой... этого человека. Осталось лишь переждать ночь, которую он обязательно проведёт в горячих объятиях. — Ты можешь сказать, куда лучше направиться, чтобы подальше от Сидерии? — с некой мольбой взглянув в голубые глаза, слегка напрягся, из-за чего на вилке поскользил иней. — Тебе всё равно предстоит вернуться. — А? — Тога откроет телепорт, — более ничего не сказав, Даби помыл руки с тарелкой и ушёл на своё любимое место у камина. Тога уже спала, казалось бы, крепким сном, но он как никто другой знал, что девушка спит чутко и слышит каждое слово, каждый шорох. — Двумордый. — Да? — Деку ведь, — не понимая как правильно выразиться, решил сказать всё прямо, — твой избранный некой судьбой омега, так какого ты таскаешься за мной? Шото не знал, что ответить. Вернее, не хотел. Потому без лишних слов прильнул к тёплым губам, мягко и нежно целуя, трепетно касаясь подушечками пальцев шеи и ключиц. Вдыхая такой любимый и сладкий яблочно-кровавый аромат альфы полной грудью, не сдерживая тихий стон удовольствия. Заглядывая в алые глаза и кратко улыбаясь, после оставляя Бакуго на кухне одного и залезая в его кровать. Слова им не нужны, верно? Утро было пасмурным и влажным, через час точно пойдёт сильный дождь. Химико увлечённо рисовала в воздухе иероглифы золотой пыльцой, а Даби зевал, отвернувшись от всех. Будто ему это всё интересно, пф. — Почему так долго, клыкастая? — Бакуго сжимал пальцами небольшой красный мешок, в который им всунули пару одеял и еды. — Тебя убить или убить? — бета явно была в настроении, улыбка не сходила с её красноватых губ. Вскоре её ждёт оплата, такая долгожданная и большая! — Всё, пока-пока! — Что это? — ледяной маг, который до этого момента был полностью в своих мыслях, сейчас смотрел на золотой круг в его рост и сомневался. Бакуго ждать видимо не собирался и уже исчез в пыльце. — Телепорт, прыгай уже, — Даби не оборачивается, поглядывая на серые и хмурые небеса. Шото понимает, что больше возможности, наверное, не будет, и потому перед тем как полностью исчезнуть в золотистом сгустке, кричит. Громко, чтобы его точно услышали. — Тойя! Он успевает лишь заметить как Даби крупно вздрагивает, удивлённо оборачиваясь. Но и этого хватает, чтобы понять – у него всё ещё есть семья, которую нужно защищать, которая любит его, любит! И от этого хочется дышать.