Это обрушилось на нас летней грозой — ее и правда обещали по прогнозу, но только обещали. А правда, от которой я бежала и к которой зря стремилась Линн — настигла.
— Мы переезжаем обратно, — непонятный для нас обеих факт. Потому что через пару лет Свит Аморис отстроится до пределов нашего прошлого города.
Непоняный факт, потому что Линн знает о верхушке, а я — обо всем. И потому подняв голову, решительно смотрю в их глаза.
Мать тут же отворачивается, отец мой взгляд ловит, и его — непоколебим. Когда мой вопросителен.
Почему?
— Почему?! — Линн дергается.
— Потому что меня позвали обратно и на должность выше, — Филипп спокоен, а мое сердце пропускает удар. Этого не может быть. Что это значит?..
Но Линн не сдается, продолжая их атаковать. Мать постепенно закипает, но когда сестра касается темы Армина, пытается утешить дочь. «Это не навсегда. Если ваши чувства настоящие, вас это не разлучит», — комом в горле. Линн снова и снова есть что терять.
Из-за этого и я ломаюсь. У моей истории хороший конец, где я подразумевала, что Армина и Линн ждет совместное будущее.
— А как же история с Мартино? — подаю голос среди их многоголосья. Смело, потому все затихают. Все слышат меня, что и мне этот вопрос режет слух.
Но я больше не могу молчать. Вернее, отмалчиваться.
Родители бросают на меня встревоженный взгляд. Линн требуется минута, чтобы достать из недр памяти это имя.
Мартино — сын того, на чью должность теперь зовут отца. Итальянцы по происхождению, они были ценны для компании, как связь с итальянской сетью. Избалованный единственный сын, которого отец завалил подарками и деньгами, после смерти жены сосредоточившись (сдвинувшись) на удовлетворении потребностей отпрыска, а еще еде и выпивке. Грузный мужчина, высокий и широкий, с лишним весом — сынишка пошел в него, за исключением того, что он интересовался спортом и быстро превратил вес в массу, в мышцы.
Ходил в качалку и занимался боксом — соваться к нему никто не хотел. Впрочем, и без этого, с деньгами отца он имел достаточный авторитет.
И не был же обделен вниманием. Многим его одноклассницам и даже выпускницам импонировала его сугубо итальянская внешность: темные волосы и темные глаза.
Страшные, на мой взгляд, темные глаза. Демонические.
— А причем тут Мартино? — конечно спрашивает Линн. Потому что она ничего не знает. Не знает истинной причины переезда.
Но родители, очевидно, не готовы ворошить прошлое. Отец смотрит только на меня:
— Это больше не проблема, — словно мне, да и ей, такого ответа будет достаточно.
— Почему? — пока отец набирает побольше воздуха в легкие, напрягшись и побледнев, чтобы ответить, Линн снова разрывается:
— Да причем тут он?! Я чего-то не знаю?
— Это не значимо, солнышко, — тогда включается мать, — я думаю, нам нужно передохнуть. Вопрос решен и срываемся мы не завтра, так что всё успеется.
— Я не перестала его бояться, — отвечаю дрожа. Линн с тревогой отворачивается от матери, которая почти ее отвлекла, и глядит на меня. В ее глазах волнение.
— Тебе больше не надо… — заводит отец, но я почему-то треснула. Может потому, что Свит Аморис я смогла полюбить. Может потому, что видела нас здесь.
— Да почему мы продолжаем после двух лет это скрывать!
— Скрывать что? — голос Линн поникший. Словно она ощутила, что за этим кроется. В конце концов, к ней Мартино тоже… подкатывал.
— Сейчас правда не вре… — однако отец ставит точку:
— Нет, Нил права. И я могу ответить, почему он больше не проблема.
Только я понимаю, что мне нужен не ответ. Мне нужна правда.
Я хочу это рассказать Линн. Хочу, чтобы она знала.
— Как я и предполагал, парниша влип в неприятности больше, чем они с отцом могли себе позволить, так что они возвращаются в Италию. Их даже в стране не будет, когда мы вернемся.
Линн моргает, совершенно не уловив суть, но я решаю позволить этому произойти. Только вот происходит не то, что я решаю — я отпускаю не ситуацию, позволив правде остаться нетронутой, а я отпускаю всё.
Потому что в следующую секунду мои глаза закатываются и отец чудом успевает подхватить, чтобы я не ушиблась и не разбила голову или сломала шею.
Прихожу в себя мучительно, словно выныривая после долгого пребывания под водой. Я в своей кровати. На стуле рядом только Линн.
Слабо и вяло сажусь. Сестра склоняется ко мне:
— Ты нас всех здорово перепугала!
— Это просто нервы, Линн, ничего страшного.
Между нами повисает молчание. Я все еще собираю сознание и произошедшее воедино, как она совсем тихо произносит:
— О чем я не догадывалась? Что он сделал?
И смотрит на меня, как побитый щенок, сейчас остро напоминая Кена. Я готова ответить, но она опережает опять:
— Сейчас не время это тревожить, да? — опускает голову, приковывая взгляд к коленям, в которые упирается сжатыми ладонями. — Я знаю, я понимаю…
— Нет…
Рывок и снова она смотрит на меня.
— Нет, Линн, — я смотрю на нее с тоской, — я хочу рассказать, я готова это сделать.
И, может, я бы не хотела ее обременять правдой. Не хотела, чтобы она узнала о побеге. О проблемах для отца, что обернулись переездом.
Но теперь это вынырнуло наружу.
Нет, это вынырнуло раньше. Когда я спросила Базиля о переезде, раскрыв впоследствии и эту свою тайну.
Знала ли я, что родители готовили переезд? Я же не думала, отворачивалась — потому?
— Мартино приставал к тебе? — начинаю.
Линн кивает, подтверждая словами:
— Это было неприятно, но когда я стала встречаться с Андре, это прошло.
— Собственно он переключился на меня, — я говорю это ровным спокойным голосом. Мартино был не только сыном вышестоящего над отцом, но и ходил в ту же школу. Только был на год старше.
Да пересекались мы всё равно достаточно.
— Сначала это были безобидные подкаты, которые сменили действия того же характера: ухватить за руку, попытаться притянуть, сжать… ягодицы, — я глотаю комок. Я заболела, и пусть это была сильная ангина, она стала для меня спасением. От всего этого, учитывая как мало в той школе я пребывала в чьем бы то ни было обществе. Потому не была защищена от Марто.
— Я не сразу начала опираться явно, когда это казалось идиотскими подкатами, я уходила в игнор, — Линн смотрит на меня болезненно, — потом стала отказывать безаппеляционно. Однажды ему прилетела пощечина и тогда я ощутила, что это какая-то поворотная точка.
Перевести дыхание. Вдохнуть едва-едва. Выдохнуть почти бесшумно.
— Недели две он не донимал меня совсем, — и это могло бы усыпить мою бдительность, но я скорее напротив чувствовала себя под постоянным наблюдением, — а тогда у отца на работе была весенняя вечеринка.
— Им разрешили позвать своих детей, — вместо меня продолжает Линн, уже хорошо вспомнив тот период, — но она не состоялась или?..
— Я отказалась приходить, ты знаешь, но отцу понадобились бумаги, которые он попросил привезти, — словно мне было не суждено обойти судьбу. Я приехала до начала вечеринки, это был конец их того рабочего дня, документы доставила к сроку.
Папа просил остаться. Однако, словно владеющая даром предвидеть, я решительно стояла на том, чтобы уйти.
— Ему кто-то позвонил, и он попросил меня подождать, поскольку вернувшись даст деньги на такси, — и только теперь я начинаю дрожать, хотя мне повезло, — из соседней комнаты в эту вошел Мартино.
— Нил, — шепчет сестра мое имя, видя, как дрожит мой подбородок и как я сжимаю крепко простыни.
— Всё произошло быстро, — тогда принимаюсь тараторить я, мотнув головой, — я бросилась к двери, но он схватил меня у той. Схватил буквально, одной рукой тут, — я показала, как обвил со спины вокруг талии, — другой зажав рот, и оттащил туда — в кабинет своего отца.
Я вижу, как Линн глотает слюну, порываясь меня остановить, опасаясь худшего. Но мне повезло. Мне повезло.
Нет, пришел не отец. Мартино затащил меня в кабинет. Закрыл дверь на замок.
— Я не растерялась, схватив со стола папку, огрела его прямо по голове, — вдох, выдох, — и трясущимися руками стала дергать ручку, когда поняла, что ключи. Он закрыл ключами. И забрал их.
«Какая же ты неприступная сучка», — отняв руку от места моего удара, он сильно одернул меня от двери, так, что я споткнулась…
— Ударилась головой о… — сбившись, я вдохнула и выдохнула быстро, — оттолкнул, я споткнулась о ковер, ударившись хребтом и головой о ножку стола.
Я помню ту сильную боль. И тот громкий звон.
— Стол затрясся, с него упала весьма экзотическая ваза, разбившись вдребезги, — в который раз я перевела дыхание, — и пока я стонала от боли и громкого звона, он ругался вполголоса.
А потом присел ко мне, полулежащей на полу.
«И что с тобой сделать?», — но всё о чем я могла тогда думать, как шум от вазы или моего падения не привлек никого?
— Я поспешила убраться в сторону, но не было куда — под стол или прямо на осколки вазы, так что он приблизился ко мне, схватив большим и указательным за лицо, грубо продавливая щеки, — это прошлое, пережитое, так уймись.
Почему писать Базилю было проще, чем пересказывать вслух?
«Отсосешь мне», — вспомнилось громко, словно снова там, отчего сейчас я дернулась, повалившись на бок. Линн подлетела ко мне.
— Нил! Нил! — она коснулась моего плеча, панически всматриваясь в лицо. — Боже, это того не стоит! Слышишь, совсем не стоит!
Я оборвала свой пересказ на этом, сократив. Даже Базиль не узнал всей правды.
И потому мне больно.
— Нил! — и тогда Линн едва не падает ко мне, укрывая собой и я чувствую защищающее меня тепло. — Не нужно пересиливать себя. Я поняла, что пережитое было ужасным. И отчего вы сбежали.
Нет, не поняла.
— Нас прогнали, — продолжая лежать на боку и глядя перед собой, пока сестра приподнимается, нависая и всматриваясь, тогда шепча одними губами «что?», — он спустил штаны прямо перед моим лицом, все еще держа то и когда его рука коснулась резинки боксеров, — слезы текли непроизвольно, — я нащупала осколок вазы. Резанула его ладонь. Тогда ногу. Он закричал, отшатнулся и упал в сторону. Я поползла к двери, — не помню, но, кажется кричала, — дверь распахнулась.
На пороге оказались его и мой отец.
И они застали разбитую вазу, меня на четвереньках, взлохмаченную, в слезах, и прикрывающего порезы Мартино. Со спущенными штанами и красным от гнева лицом.
Но, может, я бы предпочла, чтобы все его либо было красным, как кровь из ран. Чтобы его лицо было в крови.
— Нил, — шепчет она еле слышно, упираясь лбом в мое плечо, — Нил, мне ужасно жаль.
— Мне тоже, — мне тоже.
Потому что отец Марто не стал ничего слушать — это я, развратница, как и сестра, соблазнила сына. И потом — видимые травмы были у него.
Директор выслушал обе стороны и попросил отца перевестись. «Вы же понимаете, Чезаре важен, как представитель итальянской сети», — и должность его выше вашей. Мы вас не увольняем. Просто переводим. Потерпите.
Весеннюю вечеринку после этого отменили.
***
Мы с Линн уснули в обнимку и это был первый раз подобной близости, после детства, когда мы уставали у Агаты и могли уснуть где-угодно вместе. Но проснулись под звонок телефона.
Звонила Розалия. Сегодня был день пикника. Который мы запланировали еще на выпускном.
Линн посмотрела на меня в полной растерянности.
А потом еще раз.
Потому я была инициаторкой того, чтобы мы пошли. Ведь в конце концов, это может быть последняя встреча с кем-то из них.
По утру родителей не оказалась, в гостиной сидела тетя, отчего-то не излучающая стандартного оптимизма.
И первым делом она, когда мы спустились, отложила журнал и обняла меня. А тогда Линн, и мы обнимались втроем.
Иногда я думаю, что она моя — наша? — мама.
И она знала обо всем. И если первые полчаса мы находились в каком-то упадническом настроении, то позже она развеселила нас колдовским желе, приготовленным лично.
Мы отзавтракали, после чего Агате позвонил наш отец и попросил дать мне трубку.
— Включи громкую связь, — шепнула Линн, тогда как тата прикинулась шлангом, скрывшись на кухне и включив воду.
— Как ты, дорогая?
— …Неплохо, — я вижу как хмурится Линн, но молчит, даже не вздыхает.
— Мы вчера поговорили, но я хотел сказать лично тебе, потому что, — небольшая, но заметная пауза, — ты меня поймешь.
Ну-ка.
— Я понимаю, что ты особенно не хочешь возвращаться, — он перевел дыхание, — но в Свит Аморис тоже небезопасно оставаться, — вот оно что, — новости пестрят нападениями каких-то ребят. И ты же понимаешь, оставаясь тут, вы… Ты рискуешь столкнуться с какой-то… похожей ситуацией.
Линн выглядит так, словно из-под нее выбили стул и она теперь падает. Но вот она — реальность. Которую мы не замечали. Или замечали не до конца.
— И потом вы еще не совершеннолетние, — он кашляет в кулак, — мы просто хотим вас защитить, понимаешь?
— Да, — я говорю это слишком быстро, но так нужно, так проще, — понимаю.
И мы заканчиваем разговор.
Агата не спешит возвращаться с кухни, дающая нам время переварить услышанное.
— Знаешь, что тогда мне рассказал Армин?
— Мм?
— В тот день, когда Алекси избили, — Линн смотрит куда-то за окно, — что Ал в прошлом их городе перекрасил волосы, чтобы их не путали. В смысле, не путали те, кто его травил. Потому что им тоже нравилось быть похожими раньше. А потом Ал на это решился и выбрал такой вызывающий цвет, чтобы Армину, как близнецу, не доставалось.
Выходит, Армин соврал тогда, что Алекси это не касается. Просто не хотел ставить брата в неловкое положение.
— Получается, наши семьи похожи еще больше, — подытоживает она, — Ты и Алекси защищали нас с Армином.
Раня себя. Отводя огонь.
***
На пикнике без преувеличения собрался весь класс и даже немножко больше. Нат привел с собой Амбэр — Шарлотт нашла отговорку, а Ли уехала с родителями на викенд. Роза привела Лея, Капусин — Самюэля.
Вне стен школы. Вне ее рамок. Свободные и глядящие в будущее — вот какими были все одноклассники сегодня.
Все, кроме нас с Линн, которые в будущее не заглядывали — уже знали. И это давило, ломало и, однако, заставило молчать.
Я настояла не только на том, чтобы придти, но и на том, чтобы не вывалить это сейчас. Линн, конечно, негодовала, но в противном случае пикник, который обещал быть легким и веселым, мог обратиться поначалу в поминки. «Долгие проводы — лишние слезы» показалось достаточным аргументом, как и сама правда.
Правда из-за которой Линн посмотрела на меня иначе. Я тихая и застенчивая, и у меня есть причины, почему я такая, а вместе с тем, наверное, я и просто такая. Но с сестрой мы стали ближе — она разделила со мной один из грузов.
— Линн, Нил, — смеясь, к нам обратилась Ирис, — я говорю Кастиэлю, что если они с Лизандром будут продолжать в том же духе, то их группа может стать популярной в нашем городе уже через год, и…
— И я говорю, что Пеппи, кажется, понимает популярность не так, — перебил он ту, говоря это равнодушно, — через год, это только если реально повезет.
— И я хотела спросить, — пропускает Ирис мимо ушей очередное возмущение, — как кажется вам?
— Ну, — слабо, но очень тепло улыбается Линн, — у вас и правда есть все шансы.
Я проглотила язык, срывающаяся, чтоб сказать, почему никто не спросил мнение Лизандра. В конце концов, он такой же полноценный член их группы, но дискуссию ведет лишь Каст с Ирис.
— Мне ближе мнение Кастиэля, — тогда же наконец заговаривает поэт, — но, девушки, спасибо за веру в нас.
К нам как раз подходят Виолет с Ким, и вторая включается тут же:
— Но я Линн поддерживаю — даже мне по нраву то, что вы делаете! — и кладет руку на плечо Вио. Та дергается и, выдавая смущенное «да», кивает.
Армин сидит рядом с Натаниэлем — они обсуждают игры и книги. Недалеко от них Кентин и Ал — первый, к тому же, что-то рассказывает второму.
Мелоди в обществе Капусин и Сама, Пегги в телефоне, а так вертится между всеми и в целом мы взаимодействуем то так, то иначе.
Роза в обществе Лея просто спокойно сидит, облокотившись и выпрямив ноги. Смотрит куда-то вверх.
И лишь Амбэр держалась в стороне, пока трио из Прии, Ким и Ви не раскололось и первая не направилась к королеве школы.
— Прекращай вот так стоять, — обращается Прия к Амб, — уверена, брат привел тебя не для этого.
— Я всего лишь держусь в тени, поскольку ультрафиолет вреден для кожи, — Амбэр бросает беглый взгляд в сторону говорящей и тогда отворачивается. Очевидно, что она не в своей тарелке без подружек.
И наверняка чувствует зависть по отношению к брату: тот в противовес вполне комфортно держится и разговор с Армином у них, например, действительно вовлеченный взаимно.
— Завидуешь брату? — Прия спрашивает вкрадчиво и в который раз поражает своей меткостью.
— Что?! — застигнутая врасплох, Ам совершенно не сразу совладает с лицом. — В смысле, с чего это? Мне этот гик сто лет не нужен.
— Вот видишь, — Прия напротив улыбается на хмурое лицо блондинки, — ты прожигаешь его спину всё время. Уверена, особенно ты не в восторге, даже не с того, что твой брат развлекается, а ты нет, и даже не потому, что не уделяет внимания, а поскольку сдружился с Армином, который парень Линн.
И это в яблочко. Рот Амбэр раскрывается как выброшенной на берег рыбы, прежде чем она вспылит:
— Да что ты о себе возомнила?!
— Всего лишь составляю тебе компанию.
— Тогда выходит у тебя это из рук вон плохо, — тут же она отбрасывает локон, вернув себя в привычное состояние. Пегги машет мне и я перебираюсь к ней поближе.
— Как думаешь, — шепчет она, — скоро они устроят зрелище?
— Думаю, что не устроят, — и пока Пег вскидывает бровь, Амбэр однако клюет — по своей воле — на удочку, заброшенную Прией.
— Покажи как следует.
— Я недавно читала статью об индийских тканях, — и тут же уже с нотками легкой высокомерности, — впрочем, возможно, ты этим не интересовалась, и кое-что меня заинтересовало.
— Интересовалась, — Прия выглядит более чем удовлетворенной, пока Амб снимает замки и наконец расслабляется, под вытягивающееся лицо Пег и округляющиеся глаза Розы, которая наблюдала едва.
— Ли, конечно, очень любит китайские, ну ты понимаешь, но родители привезли индийский шелк, что нас обеих вдохновило…
— И хорошо, — неожиданно ко мне опять обращается Пегги, — что я не спорила с тобой на деньги. Ты правда провидица.
— Нет, — веду плечами, внезапно для себя тоже отпуская улыбку, — просто Прия невероятно убедительна и знает, что делает. Кажется, они могли бы поладить.
— Согласна, — я ошибочно не различаю нотки иронии, — ты не провидица, потому что дружба Амбэр и Прии — это уже фантастика.
Я смотрю на нее скептически.
— Вот брось, всё может быть. Например, ты поступишь в Париже.
— Сказочница и рассказчица, — смеется Пег, сощурив глаза, — хотя не спорю, всё может быть, — говорит она все еще несерьезно, — но только не это, — хотя неверие в ее голосе смягчается.
В такой расслабленной атмосфере, время от времени меняющие собеседников, в конце концов, созванные Ирис, садимся даже играть в мафию. И в первую же партию мирные проигрывают Мафии, которыми оказываются Розалия с Капусин. Сам особенно сильно дуется на свою девушку, — которая на деле его больше удивила — поскольку она, выходит, была не заодно с ними. И всеми нами.
Вторую партию мы начинаем и после первой ночи, когда мы все вполне сходимся в суждениях, нас застигает гроза. Гроза, которую обещали, начинается вечером — сперва слабым дождиком, постепенно набирающим обороты.
Конечно, мафией в этой игре была Линн и — неожиданно, смешно — Амбэр. Только мы их не раскрываем, это становится понятно в тот момент, когда Ирис собирает в спешке игру. И, словно из вежливости, настоящая сильная гроза обрушивается в миг, как мы уже заканчиваем сборы. Переполошенные, мы убегаем кто куда, прикрываясь кто чем.
Гроза нас застигает. Гроза нас накрывает.
Мы с Линн смеемся со всеми в унисон, уже давно промокшие, — промокшие под грозой — и молчим. Если грозу обещали и ей было суждено пойти, то и этому дню было суждено остаться легким, невинным, дружным. Хорошим для нас всех. Оставляющим место для веры.
