***
После таинственного похищения Хан Джисона, как ознаменовал его Сынмин (он же порывался и расследовать, но Чан по-свойски дал ему подзатыльник и велел не идиотничать), отряд, потерявший бойцов, двинулся в 5д кинотеатр хорошо проводить время. Он был небольшой, всего несколько рядов по три кресла в каждом. Шесть на три, конечно, делится, но математика получалась невыгодная. Быстрее всех сориентировался Чонин, юркнувший на кресло в первом ряду между Чаном и Уджином, поэтому надувшемуся Сынмину пришлось довольствоваться местом во втором, рядом с Чанбином, снова нашептывающим что-то Феликсу. — Биба и боба — два долбоеба, — пробурчал он и яростно присосался к своему стакану с колой. — Нам хотя бы с пластиковой соломинкой сублимировать не приходится, — показал ему язык Феликс через голову Чанбина. Он, в противовес другу, был доволен и счастлив, громко хрумкал чипсами, болтал ногами и явно гордился новым длинным словом в своей коллекции корейского. На это Сынмину ответить было нечего, и он предпочел перевести свое внимание на Чонина, который под вниманием хёнов расцвел, как цветочек в мае. Он звонко смеялся, когда их ряд качало, имитируя подъемы и ухабы погони на внедорожнике по пустыне, подвывал «Брось меня тут, хён, спасайся один!» и рассыпал половину своего попкорна себе на колени, откуда Чан его экономно подъедал. Самого же Сынмина уже дважды бумкнуло носом в костлявое плечо Чанбина, а неразумно выпитая кола то и дело подходила к горлу, грозя устроить ситуацию типа «Гидрант пожарный, автоматический». Нечего и говорить, свою вывеску «незабываемые ощущения» кинотеатр пока оправдывал. Когда сеанс закончился и все они дружной толпой вывалились на улицу, Чан внезапно посерьезнел и сообщил, что украдет Уджина у мира «на пару сотен слов». Уджин согласился, хоть и немного озадаченно, и позволил за руку увести себя куда-то в сторону парка. — Куда это они? — удивленно пробасил Феликс. — В любви признаваться, — схохмил в ответ Чанбин и первым же засмеялся. Сынмин смотрел не на Чанбина, а на Чонина. Тому смешно, почему-то, не было. — Я скоро приду, — вдруг дернулся он. — Мне это… В туалет надо. Оставшиеся трое успели увидеть только его стремительно удаляющуюся спину — с быстрого шага Чонин перешел на бег. — Вот это приспичило ему, конечно… — покачал головой Феликс. — Погодите, а туалет-то разве не в другой стороне?***
— Что такое, Чанни? — обеспокоенно спросил Уджин, как только Чан остановился неподалеку от кофейного фургончика и отпустил его запястье. — Куда ты так спешил? У тебя что-то случилось? Или с семьей? — Нет, хён, я… — Чан нервно сжал пальцы одной руки второй и вздохнул, собираясь с мыслями. — Я смотрел на то, какая хрень творится в жизни у Джисона, а потом этот Минхо просто берет такой и разруливает все, как будто проблемы и не было. И я понял, что так по жизни поступать и надо, а не подушку жевать. Чан остановился перевести дух и собрал остатки своей храбрости в… допустим, в кулак. Уджин молча кивнул, подтверждая, что услышал и ждет продолжения. — Хён, я- — Бан Крису, эйтин еаз олд имнида, — вдруг прыснул Уджин, и взял руки Чана в свои. — Не знаю, почему ты так волнуешься, но перестань, пожалуйста. Ты можешь рассказать мне все, что угодно. Это же я. Чан поднял взгляд на его лицо, знакомое до последней черточки, лицо человека, которому он доверил бы свою жизнь и даже больше. «Давай уже, ну». — Хён, я в тебя влюблен до ужаса просто. С самого первого дня, с первого курса. Ты самый лучший человек на Земле, и я не хочу жить с риском остаться когда-нибудь без тебя. Будешь со мной встречаться? — на одном дыхании выпалил Чан и замер, в шоке от самого себя. Уджин внимательно посмотрел на него, и Чану показалось, что сейчас от количества чувств и мыслей в его голове сейчас взорвется целая планета. Где-то в подсознании маленький Чанбин скороговоркой заныл «пиздецпиздецпиздец». И тут Уджин, наконец, улыбнулся. — Бан Крису… ты абсолютный и невероятный тормоз, но да. Я буду с тобой так долго, как ты этого захочешь. Наверное даже всю жизнь. В ответ на тихое счастье в глазах Уджина, Чан сам засиял, как стоваттная лампочка. В его жизни, наконец, все было совершенно идеально. В двух шагах от них по стенке кофейного фургончика сполз Чонин, зажимающий себе рот, чтобы ни издать ни всхлипа.***
Чонин не умеет эстетично плакать и страдать по-дорамному, чтоб у наблюдателя вместе с ним разрывалось сердце и тянуло вспомнить свою первую любовь. Он некрасиво скулит и подвывает, сжавшись в обиженный комок, растирает по лицу слезы и сопли, сжимает руки в кулаки и давит желание выть в голос, чтобы выплеснуть кровавые ошметки крушения, той атомной аварии, когда твое семнадцатилетнее сердце расшибает на части гидравлическим прессом одиночества в самый первый раз. — You’ll never notice me, sempai, but I still love you, — немного успокоившись, бормочет он в пустоту. Чонин не знает, сколько уже просидел за фургоном, и почему его до сих пор никто не заметил, но хождение по мукам прерывается простым человеческим желанием поссать, и он невесело усмехается. «Скотина какая человек, попей водички, подожди пару часов, и дороже любых чувств для тебя белый друг. Хоть про туалет не соврал зато». Он неловко встает на затекших в неудобной позе ногах и впервые за это время поднимает взгляд. В двух шагах от него стоит Сынмин — и смотрит. В его выражении ни капли жалости, только усталость и бесконечное понимание. От этого на Чонина снова накатывает, и он с обидой на мироздание хлюпает носом. — Чего ты опять здесь делаешь? — Стою, — просто отвечает Сынмин. — Нахрена? — срывается Чонин на дурацкий неубедительный писк, и сразу сам себя за это стремается. — Я тебе столько раз велел отстать, почему ты до сих пор не забил? Что во мне такого для тебя? Сынмин делает два шага вперед и пожимает плечами. Теперь они на расстоянии ладони, и Чонин впервые в жизни не знает, что ему делать с этим человеком. Такой усталый и настоящий Сынмин ему непривычен как радуга в ноябре, и немножко хочется завороженно пялиться, но в то же время, не сразу верится. — You don't want this but it's what you need, — неожиданно цитирует он в ответ, и Чонину неуместно думается, что акцент у него хороший. — Мне тоже Bring Me The Horizon нравятся, — говорит он, и снова упирается взглядом в землю. — Я знаю, — спокойно отвечает Сынмин, и треплет по волосам. Чонин не бьет его по руке и не велит уйти. Он устал.