Gangstas

Чимин уже был в этой квартире, он провел здесь ночь с Аароном, а потом пришел Намджун. Чимин слишком устал, чтобы предаваться воспоминаниям о той ночи, когда впервые так сильно почувствовал зверя Намджуна, поэтому он проходит к дивану, а привезший его альфа остается у двери. — Не утруждайся, я не собираюсь сбегать, от Левиафана ведь не скрыться, — говорит ему Чимин и, подтянув к себе стоящую на столе вазочку, с сожалением отмечает, что она пустая. Чимин не помнит, когда он в последний раз ел, кажется, в тюрьме, а до аукциона ему предлагали легкий ужин, но он был слишком нервным, чтобы проглотить хоть кусочек. Желудок предательски урчит, и омега, наплевав на все приличия, идет на кухню. Как и ожидалось, учитывая, что Намджун в Амахо не живет, холодильник пустой. Чимин находит в одном из шкафов пакет гранолы и возвращается в гостиную. Так как молока нет, он, морщась, жует гранолу и запивает ее водой. Через полчаса охранник провожает в квартиру незнакомого омегу, который оказывается врачом. Врач осматривает рану Чимина, оставляет ему мазь и, сменив повязку, удаляется. Чимин уже устал вздрагивать на каждый шум со стороны двери, ожидание вытягивает нервы в струны, поэтому, услышав по рации охранника «босс поднимается», он и пугается, и выдыхает — больше можно не ждать. Через десять минут в гостиную входит Ким Намджун и, кивнув охраннику, идет к дивану, на котором по-турецки сидит омега. Альфа снимает пиджак и, положив его на подлокотник кресла, опускается в него. — Я не учел, что у меня нет ничего съестного, — говорит мужчина, заметив пакет с гранолой в руках парня и подзывает охранника. — Есть какие-то предпочтения в еде? Аллергия на что-то? — спрашивает он Чимина, и тот отрицательно мотает головой. Охранник уходит, Намджун, удобнее расположившись в кресле, внимательно рассматривает омегу. Парень перед ним вымотавшийся, его лицо осунулось, высохшие от слез глаза покрыты пеленой усталости, и Намджун чувствует острую тягу замотать его в плед, уложить на диван и обнять. Сейчас в этой комнате нет никакого Санта Муэрте, взглядом заставляющего трепетать сердца, сейчас перед ним сидит потерянный и разбитый ребенок, и альфа сам в недоумении из-за внезапно вспыхнувших новых чувств. — Болит? — кивает на повязку и отвлекается от странных чувств Намджун. — Вам не нужно быть милым, чтобы трахать меня, — ставит на столик пакет омега. — Когда я просил о метке, я не знал, что спустя годы встречу ее хозяина, жизнь удивительна, — игнорирует его колкость Намджун. — И жестока. — И жестока, — соглашается альфа. — Я соболезную твоей утрате. — Аарон знает, что вы меня купили? — уходит от темы Чимин, который, сколько бы ни пытался, в глаза ему посмотреть не может. Он рассматривает шторы за ним, стену, которую еще до его прихода изучил, и, так ни за что не зацепившись взглядом, читает надпись на пакете гранолы. — Можешь обращаться ко мне на «ты», — мягко говорит Намджун. — Аарон пока не знает, не думаю, что это важно. Вернувшийся охранник раскладывает на столик перед парнями готовую еду, и Чимин от одного только запаха шумно сглатывает. — Ешь, — говорит Намджун. Чимина дважды просить не надо, он подтаскивает к себе контейнер с дымящимся мясом, а Намджун открывает для него банку колы. — Кормите, как на убой, — нервно улыбается Чимин. — То есть кормишь. — Я гостеприимный хозяин, — подталкивает к нему контейнер с обжаренной в сливочном масле кукурузой альфа. — Спасибо за вашу доброту, хозяин, — полным ртом отвечает Чимин. — Так и буду тебя отныне звать. — Поработать бы над твоими манерами и речью, — усмехается Намджун. — Мои манеры идеальны, в воспитании я не нуждаюсь, — бурчит омега. — Я бы так не сказал, нет ничего такого, что нельзя исправить, — спокойно отвечает Намджун. — Что произошло у Усока? Я хочу знать правду. — Ваша правда в докладе из тюрьмы, я устал повторять одно и то же, чтобы над моими словами смеялись, — откладывает в сторону уже пустой контейнер омега. — Если я спрашиваю, значит, мне интересно, — твердо говорит Намджун. — Я хочу знать, с кем сейчас сижу в своей квартире. Почему ты убил его? — С убийцей. Я убил его, и это факт, остальное вас не касается, — щетинится Чимин. — Я не просил покупать меня, иначе сам бы обратился за помощью. — Почему ты решил, что он убил твоего брата? — не отступает Намджун. — Потому что он сам сказал, — восклицает Чимин. — Он сказал, что столкнул его с балкона, что у него другой омега, и он не хотел этого ребенка, — ему стоит огромных усилий, чтобы не сорваться на рыдания, которые уже сводят челюсть. — Вы бы его не наказали, никто бы из картеля мне не поверил. И ты мне не веришь. — Я верю, — массирует лоб Намджун. — И чувствую вину. Усок ведь был моим человеком, — он отвлекается на звонок и, закончив говорить, встает на ноги. — Мне надо отлучиться. Ты будешь жить в этой квартире, всё, что тебе нужно, говори охране, и тебе доставят. Ты свободен в передвижениях, но пока нет метки, старайся один не гулять, — говорит он омеге и идет на выход. Чимин допивает колу и, встав на ноги, убирает пустые контейнеры. Вернувшись из кухни, он предупреждает замершего статуей у двери альфу, что идет спать, и скрывается в спальне. Зайдя в комнату, Чимин первым делом идет в душ. Он, стараясь не намочить повязку, минут пятнадцать стоит под струями теплой воды, а потом, найдя на полке в ванной нераспечатанную зубную щетку, чистит зубы. Разомлевший после душа омега, так и не найдя, что на себя надеть, а одежду Намджуна в этот раз решив не трогать, ныряет под одеяло. «Я уйду от тебя раньше, чем успею тебе надоесть», — думает омега, засыпая. Среди ночи Чимин просыпается от того, что чувствует скользящую по обнажённому бедру ладонь. Он лежит на боку, и его кожи касается манжет рубашки альфы, омега понимает, что он одет и сидит на кровати позади. Намджун медленно тянет одеяло вниз, до самых колен парня, и продолжает поглаживать нежную кожу, отсвечивающую серебром из-за лунного света, падающего из окна. Разъезжая по делам, Намджун всё время думал об омеге, о его словах про Усока. Альфа даже представить себе не может, через что ему пришлось пройти, и отчетливо понимает, что поступил бы так же. Вернувшись в квартиру, он сразу пошел в спальню проверить его, но не смог устоять. В его постели, свернувшись калачиком, спит парень, названный его зверем самым красивым омегой Кальдрона, и Намджун, так и не сумев побороть разрывающее его желание прикоснуться, сдался. Он медленно гладит его бедра, поднимается к лопаткам, сжимает зубы, чтобы не вонзиться клыками в так сильно манящую плоть. Намджун знает, что омега проснулся, но позволяет ему притворяться спящим. Чимин чувствует его ладонь на животе, как он легонько давит, заставляя его лечь на спину, а потом, нагнувшись, нежно целует рядом с пупком. Альфа задерживается, опаляет дыханием кожу, заставляя Чимина почувствовать сотни мурашек, пробежавших по его телу. Притворяться больше нет смысла, Чимин шумно вдыхает воздух, а Намджун, подтащив покрывало, удивляет омегу тем, что укрывает его и встает на ноги. — Ты уходишь? — с сомнением в голосе спрашивает присевший на кровать Чимин. — Ты пережил чудовищную потерю, ты ранен, и ты устал, а я пусть и зовусь зверем, но не зверь, отдыхай и набирайся сил, — говорит Намджун и идет к двери, оставив мысленно благодарящего его омегу одного. Следующие две недели Намджун в Амахо не появляется. Чимин по утрам ездит к брату на кладбище, меняет цветы, потом гуляет по магазинам, навещает старых друзей и старается не думать о будущем, которое явно ничего хорошего не сулит. Возвращаясь с очередного похода по магазинам, омега в сопровождении шофера, нагруженного пакетами, идет к двери здания, в котором расположен пентхаус Намджуна, и сталкивается с вышедшим оттуда Аароном. — Я знал, что ты не пропадешь, — ухмыляется Аарон, внимательно разглядывая омегу. — Показал ему, как ты прекрасно скачешь на членах? — наступает альфа и резко оборачивается к поздоровавшемуся с ним парню, в котором Чимин узнает Мо. Чимин лично с Мо не знаком, но не раз его видел и наслышан о нем. — И это все, что ты мне скажешь? — хмурится Чимин, смотря на Аарона. — Ты даже не навестил меня. — Из-за меня ты жив, — усмехается Аарон. — Знал бы, что ты прыгнешь в постель моего брата, и не старался бы. Дружеский совет, Намджун — не я, он потрахает тебя и имя забудет. Его омеги совсем другого уровня, а ты привлек его только своей красотой, которая ему быстро наскучит, поэтому не обольщайся и думай, что дальше делать будешь. — Он и правда не ты, и я этому очень рад, — цедит сквозь зубы Чимин и проходит в холл здания. — Привет, — догоняет идущего к лифту и расстроенного словами Аарона омегу Мо. — Привет, — оборачивается к нему Чимин. — Я Мо, и я подумал, может, ты хочешь покататься, развеяться, — мнется альфа. — Я бы предложил выпить кофе, но босс может разозлиться. — Босс? — улыбается Чимин. — Я думал, ты тоже из лидеров. — Ну да, я лидер, но мне удобно называть его боссом, — улыбается ему в ответ Мо. — Аарон резкий на слова, но он неплохой парень, пусть его слова тебя не расстраивают. — Если бы я позволял словам травить душу, то от нее бы давно ничего не осталось, — с грустью говорит Чимин. — Я устал от одиночества, шопинг не помогает, поэтому я буду рад компании, только давай поднимемся наверх, закажем пиццу, лень куда-то идти. — Хорошо, — выпаливает Мо. — Буду есть пиццу с Санта Муэрте, — заявляет с гордостью и пропускает омегу в лифт. После двух пицц, трех бутылок сладкой газировки парни сидят на ковре и рубятся в карты. Чимин знает, что Мо прозвали Монстром из-за его лица, но также он знает, что альфа слывет палачом Эль Диабло, и никогда не думал, что с ним будет так легко общаться. Вечно хмурый альфа, у которого всегда волосы затянуты в тугой пучок на затылке, оказался веселым и очень приятным парнем, и он правда скрашивает вечер омеги. — Я хотел перекраситься в блондина, тебя косплеил, — смеется Мо, раздавая карты. — Но Лэй сказал, что мне идут темные, а слово Лэя — закон. — Лэй — это папа Сайко? — припоминает Чимин, и Мо кивает. — Мне тоже кажется, что с темными ты сексуальный. — Ну всё, теперь никогда в жизни не перекрашусь, — смеется Мо. — Я твой фанат, если ты не понял. — Я уже понял, — улыбается Чимин. — Всегда восхищался тем, какой ты крутой, и тем, что ни один альфа долбанного Кальдрона не мог сказать: Санта Муэрте — мой! Они всегда говорят, я встречаюсь с Санта Муэрте. — Мне не идет краснеть, а ты мне льстишь, — хихикает Чимин. — Но я говорю правду, — обижается Мо. — Если тебе нужно куда-то ехать, я оставлю тебе номер, скидывай мне смс, и если я буду в Амахо и свободен, то сам буду тебя возить. — А что насчет Намджуна? — Ничего, ему наоборот будет спокойнее, что ты со мной, он же в Амахо сам редко бывает. Он больше Ракун любит, там у нас главный офис и его особняк. — И Заир, — неожиданно даже для себя добавляет Чимин и, поняв, что сболтнул лишнее, тянется за стаканом. — Ну да, — бурчит Мо. — Всё нормально, — подбадривает его Чимин. — Все пассии лидеров известны в Кальдроне, и я знал, что его последний омега Заир. Меня он просто выкупил на аукционе, и я ни на что не претендую. — Но ты не переживай, если он тебя обидит, то я буду с ним драться, — твердо говорит Мо. — Правда он меня одной левой уложит, но за мной Сайко, мы справимся. И кстати, Намджун рассказал нам про Усока, и если тебе полегчает, то я сказал парням, что он сделал, а у нас убить омегу — это худшее преступление, а он убил еще и беременного, так что да, парни разозлились и могилу осквернили. Очень плохо осквернили, лучше не подходить, а тех, кто его покрывал, Намджун лишил работы. Начиная с того вечера, Чимин чувствует себя намного лучше, он совсем неожиданно нашел себе прекрасного друга, и даже если они не могут увидеться и выпить кофе, то часто болтают по телефону и играют в онлайн игры. Сегодня, приехав из любимого кафе, где готовят лучший в Амахо шоколадный мусс, Чимин сразу идет в душ, а потом, прихватив телефон, ныряет под одеяло. Он часто думает о Намджуне, о том, что ему уготовано, и жить в напряжении, в постоянном ожидании сильно действует на нервы, но он не рискует взять у охраны его номер, поэтому, вновь отбросив телефон, засыпает. Ночью омега просыпается, почувствовав, как прогнулась кровать, и видит легшего рядом Намджуна. Чимин лежит на боку с руками под лицом и смотрит, как размеренно поднимается и опускается обнажённая грудь мужчины. — Мо не давал тебе скучать? — поворачивается к нему альфа и, протянув руку, поглаживает щеку. — Он замечательный, — выдыхает омега, и Намджун видит, как подрагивают его ресницы. — Согласен, — улыбается Намджун и, подвинувшись ближе, нависает сверху, любуясь растерянным и красивым лицом. Чимин кладет руки на его грудь, скорее, чтобы удержать мизерное расстояние между ними, чем для ласки, поглаживает перекатывающиеся под кожей мышцы, больше не смелеет. Намджун чувствует страх его зверя, но страх этот перед неизведанным, потому что в коктейле чувств, испытываемых омегой, он и предвкушение различает. — Не нужно меня бояться, — убирает с его лба волосы Намджун. — Если ты не хочешь, я тебя не трону. Только не это. Чимина, как по щелчку, меняют, и взамен небольшому страху приходит злость. Намджун не должен быть таким, не должен так и оставаться идеально прекрасным альфой и продолжать расти в его сердце. Лучше бы нагрубил, поставил его на место, потребовал то, за что заплатил, и Чимин бы разлюбил. Он бы его из себя вынул и новую жизнь бы начал, а Намджун делает наоборот и так из-за него горящее сердце изнутри поджигает. Чимин никогда не верил в прекрасных принцев, не в той среде вырос, но Намджун ему с самого детства обратное доказывал и подсознательно омега уверен, что после него пеплом разлетится, ни время, ни расстояние ему не помогут. Поэтому всё это понимание, нежность, сочувствие от альфы ему не нужны. Это все его сильнее к нему привязывает, прочные канаты между ними вьет, Чимину бы их все разорвать, забыть, чтобы потом не страдать. Омега несмело протягивает руки, обвивает его шею и «ближе» шепчет. Довольный зверь облизывается, Чимин веки прикрывает. Намджун, пока добро не получил, почти не дышал, его запах не вдыхал, а сейчас разом в себя втягивает и видит, как вены на руках вздуваются, лопнуть готовятся. Чимин больше не может бегать от себя, его единственная попытка доказать себе, что он не просто красивая оболочка, с треском провалилась — он за сорок восемь часов потерял брата, убил человека, побывал в тюрьме, лишился метки и был выставлен на аукцион. Чимин устал, всё, что ему хочется, — это прижаться к этой груди, покрытой рисунками, оказаться в его объятиях, максимально впитать в себя его тепло и почувствовать, пусть и временный, покой. Жаль, что для Намджуна это будет просто секс, плата Чимина за свободу, а для омеги это нечто большее. Нечто, что он даже себе объяснить не может, но оно наполняет его нутро, разносится по крови патокой, и погребенное под осколками надежд сердце пробуждает. Он касается его и запоминает ощущения, запах, взгляд, каждое движение, каждый вздох в памяти откладывает, с трудом со своими чувствами справляется. Чимин мог бы быть Намджуну самым родным человеком, тем, кто одной улыбкой эту глубокую морщину на его лбу разглаживал. Чимин мог бы быть его феей-волшебницей, прядки его выбеленных волос с глаз сдувал, веки целовал, самые темные ночи с ним бы переживал. Чимин бы сам не ел, но его с рук кормил, за вкус того молока и печенья, до сих пор в памяти лелеемых, в сто раз больше бы оплатил. Чимин мог бы растить его детей, в них его черты находить, всего себя каждому из них дарить, но он купленный им на аукционе омега, очередной из тех, кто был, кто будет, тот, кому выпадут ночи — одна, две, сотня, — не важно, но ночи склонны заканчиваться, сдаваться под лучами просыпающегося солнца. Чимин мог бы навеки во тьме остаться, лишь бы, вот так голову на его грудь положив, его дыхание слушать, о его жар греться. — Ты мой подарок, который я сделал сам себе, — покусывает его подбородок альфа, все «мог бы» Чимина золой по его коже размазывает и вжимает омегу в пахнущие свежестью простыни. Чимин не успевает налюбоваться лицом, о котором грезил столько лет, как Намджун, нагнувшись, его целует, на омеге его броня трескается, кусками распадается. Сколько раз он представлял их первый поцелуй, но чтобы настолько было хорошо, и не думал. Чимин хочет смаковать каждое мгновенье, Намджуна его зверь грызет, то, о чем так долго грезил, немедленно взять требует. Они целуются жадно, и оголодавший точно не один Чимин. Альфа сминает его губы, посасывает, не отстраняется, задыхается сам и его напором душит. Намджун не любит целоваться, и даже не планировал, но эти губы ему во снах с ночи у клуба снятся, а сейчас он оторваться не в состоянии. — Ты безумно красивый, — шепчет, вновь целует, — ты и сам это прекрасно знаешь. Намджун вжимает его за бедра в себя, а Чимин так и обвивает руками его шею, и впервые не знает, что делать дальше. Омега теряется, он словно за пару минут забыл всё, что делал до Намджуна в постели с альфами, но Волк сам водит, он проводит пальцами по его губам, размазывая слюну, и давит на них, заставляя его открыть рот. Чимин, раскрыв губы, берет в рот указательный и средний пальцы, слышит рык зверя над собой и посасывает их. Он смотрит в покрытые пеленой похоти глаза партнера, прекрасно знает, как действует на него этот трюк, но Намджун резко убирает пальцы и, обхватив ладонями его лицо, снова целует. Намджун сам своей реакции удивлен, стоит просто глянуть на эти блестящие, им же искусанные губы, как ему вновь хочется в них впиться. Он целует его глубоко и долго, у Чимина в ушах звон от разлетевшегося и оставляющего порезы сердца стоит, а от впившихся в ладони ногтей кожа лопается. Его руки на ягодицах, он мнет их в нетерпении, Чимин чувствует его жажду, трется о красивое тело, взгляд прячет. Намджун резко приподнимается, тянется за презервативами, а Чимин любуется его телом, надписями и рисунками, которые по нему пролегают, поглаживает и, откинув голову назад, шире разводит ноги, позволяя альфе вновь устроиться. Они опять целуются, сладко, пошло, до сумасшествия; у Чимина под лопатками простыня плавится, к коже липнет. От Намджуна невыносимо хорошо, от мысли, что он берет то, за что заплатил, — плохо, и Чимин не знает, что прямо сейчас жжёт его изнутри: страсть или горечь. Он растягивает его мучительно долго, играет на каждом нерве, нарочно томит — то ли себя, то ли омегу, — заставляет Чимина на его пальцы насаживаться и, тяжело дыша, эту пытку закончить молить. Намджун и сам не железный, перед ним обнаженный омега неземной красоты, на нем капельки пота, как бриллианты, блестят, его золотые волосы прилипли ко лбу, но закрытые по-прежнему глаза не позволяют альфе в них утонуть. — Открой глаза, — приближается к лицу, руки с его тела убирает. — Смотри на меня, — Намджун чувствует, что что-то не так, но не понимает. Он уверен, что омега не девственник, о его похождениях от Аарона наслышан, сам его лично в постели с братом застал, но Чимин сейчас будто впервые с альфой в одной постели, и Намджуна это очень сильно смущает. Чимину кажется, он все делает неправильно, он бы и хотел инициативу в свои руки взять, но с этим альфой, как и всегда, ничего не получается. Он скован и уверен, что утром его выставят за дверь, но неважно, он не может быть с ним тем, кем был с другими, он не может играть. Он обнимает его, сильнее жмется, ни на секунду из рук не выпускает, отвечает на поцелуи, но дальше не заходит, даже когда альфа толкается, он только охает и, откинувшись на подушки, следит за тем, как будто двигается над головой люстра. Намджун трахает его медленно, с оттяжкой, с каждым толчком до конца погружается, но никаких эмоций, только тяжелое дыхание взамен получает. — Открой свои глаза, — с паузой после каждого слова выговаривает Намджун, и омега распахивает веки, цепляется ногтями за его плечи и, сам насадившись, максимально выгибается, заставляя зверя альфы забиться в экстазе. Намджун приподнимает его под поясницей и, посадив на свои бедра, переходит на резкие толчки, заставляя Чимина кусать его плечо и тихо постанывать. Он ласкает его тело, терзает губы, покрывает поцелуями горло, ключицы, рисует на нем, как на чистом холсте, везде, где был, свой след оставляет. Омега сам толкается в его руку, от каждого толчка стонет, мокрые глаза на его груди прячет. Когда Намджун, стащив презерватив, поднимается на ноги, Чимин поворачивается на бок, ничего не говорит. Намджун идет в душ, а после одевается. Чимин не удивлен, его скорее всего выбросят на улицу. — Я возвращаюсь в Ракун, пару дней меня не будет, если что-то срочное, ты можешь мне позвонить, — застегивает запонки на манжетах рубашки альфа. — Я остаюсь? — с сомнением спрашивает Чимин. — Послушай, у тебя тяжелый период в жизни, и я не Аарон, к которому у тебя вполне могли быть чувства и с которым ты был более раскрепощенным. Мне не нужно было торопиться, — мягко говорит Намджун, который прекрасно чувствовал скованность Чимина в постели. «У меня есть чувства к тебе, поэтому я и не могу, потому что у тебя их нет, потому что тебя только тело интересует», — думает Чимин, но мысль не озвучивает.

***

— Нет, нет и нет! — кричит перевесившийся через перила второго этажа Тэхен. — Я ни за что не пойду с ним под венец! Минсок рассказал сыну о браке с Чон Хосоком сразу после приема, и теперь каждое утро в доме альфы начинается со скандалов. Тэхен вот уже как десять минут кричит на отца и пугает своих кошек и Тэсона. Последний, к слову, взяв книжку, ушел на террасу. — Как можно так сильно ненавидеть собственное дитя, отец? — продолжает кричать на весь дом омега. Минсок, который привык к истерикам сына, спокойно натягивает на себя пальто и поправляет воротник. — Как ты можешь отдать меня абсолютно незнакомому человеку, да притом тому, кого зовут психопатом! Тэхен уже успел прогуглить имя будущего мужа и явно не в восторге от увиденного. — Если кто и сможет тебя усмирить, то только он, — бросает ему Минсок и идет на выход. — Поблагодари его хотя бы за подарки. Посередине гостиной горой на ковре лежат пакеты и коробки от известных дизайнерских домов, которые привезли Тэхену утром и к которым он так и не притронулся. — Поблагодарю, а как же, — фыркает Тэхен и бежит вниз. — Дай мне его номер, — перехватывает отца у самого порога. Хосок, который всю ночь провел в поездке с Чонгуком, сегодня встречается с Минсоком, чтобы обговорить свадьбу. Альфа приехал в Кордову раньше запланированного и решил в ожидании Минсока позавтракать. Он сидит в ресторане в мягком кресле и усиленно пытается не заснуть, когда получает смс от номера, который вчера записал себе как «Сайко2». Тэхен спрашивает, где он, говорит, что хочет поблагодарить за подарки. Хосок скидывает ему место и довольно ухмыляется в ожидании дерзкого омеги. Долго ждать не приходится, через полчаса в ресторан в сопровождении загруженных подарками телохранителей вплывает одетый в серую пижаму с медвежатами Ким Тэхен. Хосок, приподняв брови, с интересом разглядывает идущую к его столу процессию. — Сюда, мальчики, — указывает на столик альфы омега, и парни собирают подарки перед Хосоком. Тэхен, судя по всему, и правда встал с постели и приехал в центр города, в самый модный ресторан, даже не расчесавшись. Хосок от него в восторге, в день приема он встретил роскошную фурию, а сейчас перед ним пусть и метающий взглядом молнии, но нежный и домашний парень. — Это, — взмахивает рукой Тэхен, показывая на подарки, — мне не нужно. — Я знал, что ты полюбишь меня и без них, — прислоняется к спинке дивана альфа, у которого на дне зрачков чертики пляшут. — Я не буду твоим супругом! — топает ногой разъяренный его спокойствием омега. — Я уже понял, что ты психопат, но и ты должен понять, что этот брак обречен на провал. — Это еще почему? — невозмутимо спрашивает Хосок, откровенно издевающийся над омегой. — Я не семейный человек, и меня всё это не интересует! — Ты мне нравишься, — цокает языком Хосок. — Ты слепой? — Тэхен нарочно приперся в ресторан в пижаме, без капли макияжа и с птичьим гнездом на голове, он даже тапки с кроликами не снял, надеясь, что Хосок поймет, что ему плевать на все правила и приличия, что с таким альфе его уровня лучше не водиться, и оставит его в покое. — Ты знаешь, кто я и что… — Ты Ким Тэхен, и ты мне нравишься, — перебивает его Хосок. — Да блять, забери свои подарки и больше не смей мне что-то присылать, — кричит на него, несмотря на телохранителей альфы, которые явно превышают число парней Тэхена. — Я лучше с окна спрыгну, чем пойду с тобой под венец. — Ты делаешь мне больно, — с притворной грустью говорит Хосок. — Поговори с моим отцом и найди себе другого омегу, меня брак не интересует, — фыркает Тэхен и, высоко задрав подбородок, идет к двери. Дойти до двери он не успевает, как оказывается впечатанным в стену и режется о ледяные глыбы в глазах напротив. Трое телохранителей омеги так и стоят у стола, уставившись в дуло направленных на них пистолетов. — Мы поженимся, будем жить вместе, у меня с твоим отцом договорённость, а я слово не нарушаю, — вкрадчиво говорит Хосок, разглядывая поражающее красотой лицо. Альфа будто за секунду изменился, от беспечного и весёлого мужчины ничего не осталось, и на Тэхена сейчас смотрит сорвавший все цепи тигр, топит его с головой в янтарного цвета глазах. — Хочешь спрыгнуть, могу отвезти тебя на самый высокий небоскреб Ракуна, эффектно полетишь вниз, — приближается вплотную, обжигает горячим дыханием губы. — Сегодня вечером я познакомлю тебя с папой, и тебе лучше выказать ему уважение и спрятать коготочки, иначе я тебе их с мясом вырву. Понял? — его голос пробирается под кожу омеги, он в его руках вмиг деревенеет, но костер гнева в его глазах все больше вспыхивает. — Коленки от страха дрожат, — кривит рот Тэхен, а они и правда дрожат. — Я твоим омегой не буду. — Мне такой омега и не нужен, но моим супругом будешь, — скалится Хосок и отпускает парня. — Я пришлю за тобой автомобиль в пять, и да, тебе идет пижама, — подмигивает, заостренные черты вмиг разглаживаются, а Тэхен понимает, что разъяренным его видеть больше не желает. Но придется.

***

— Он реально психопат, — влетает в комнату брата Тэхен. — Он мне угрожал, открыто угрожал! Честное слово, он убьет меня и глазом не моргнет, а отцу плевать. — Так не доводи его, — откладывает в сторону тюбик с кремом для рук старший. — Я пришел просить о сочувствии! — обижается Тэхен. — Теперь еще с его папой ужинать. — Ну поженитесь вы, и сбежишь от него. — От такого, мне кажется, уйти только ногами вперед, — вздыхает омега. — Отец нарочно тебе такого и выбрал, чтобы без вариантов, — двигается к брату Тэсон. — Ну блин! Лучше бы тебя отдал, — ноет младший. — Тэхен! — Прости, я знаю, что ты не по альфам, но не могу смириться с этим браком, — бурчит омега. — Знаешь, он такой страшный в гневе, будто совсем другой человек, и я его испугался. В то же время мне нельзя сдаваться. Пока этот проклятый день не наступил, у меня есть шанс всё изменить. Я ему устрою вечером, альфы ведь смотрят в рот своих папочек. Я сделаю так, что его папа сам запретит ему жениться на мне, обещаю. — Если он реально такой психопат, как ты описываешь, то я не советую, да и не думаю, что такому альфе нужно чье-то одобрение, — поглаживает его волосы Тэсон. Ровно в пять вечера Тэхен выходит из особняка и идет к ожидающему его во дворе внедорожнику с номерами Ракуна. Весь двор, начиная от садовника Оливера и заканчивая охраной, усиленно изображает работу и прячет взгляд, лишь бы не смотреть на омегу. Тэхен одет в ультра короткие джинсовые шорты поверх черных сетчатых колготок, белый топ и красную кожанку, сливающуюся с его волосами. Омега чересчур сильно накрашен и надушен. Он плюхается на заднее сидение автомобиля и, достав малинового цвета блеск, размазывает его по губам.

***

Вечером субботы охрана предупреждает Чимина, что босс будет ждать омегу в восемь на ужин. «Возьми себя в руки, не будь размазней, этому миру плевать на чувства», повторяет себе, пока красит глаза перед зеркалом омега. Он будет прекрасно выглядеть, заливисто смеяться и всем своим видом покажет Намджуну, что принял условия его игры. Чимин залечит свои раны, поднимется на ноги и уйдет от Намджуна до того, как тот его выставит, а сейчас надо играть ту роль, за которую альфа заплатил. Омеге пора поглубже спрятать свои чувства и желания и подыграть одному из самых могущественных людей этой части света. Чимин начнет новую жизнь, как и планировал еще до смерти Амина, он не прогнется под судьбу, которая готовит таким, как он, обычно одинаковый сценарий, он напишет свою историю сам, и даже если в ней не будет его принца из грез, он сам справится. Чимин надевает черные кожаные брюки, прекрасно зная, как его ноги и задница в них смотрятся, короткую черную блузку, расшитую золотом и едва доходящую до ремня, и, нанеся на губы прозрачный тинт, идет к ждущему его автомобилю. Намджун заканчивает встречу с одним из партнеров, когда в ресторан входит Чимин. Охрана альф, стоящая позади, как и сами мужчины, взгляда от парня увести не могут, и Намджун впервые, как в нем ревность просыпается, чувствует. Омега слишком красив, ярок, вокруг него дымка сексуальности распространяется и каждый, кто хоть раз на него глаза поднимает, увести их не может. Намджун бесится на так внезапно проснувшееся чувство собственности, но еще больше на омегу, который ничего плохого, кроме того, что родился красивым, не сделал. Чимин с улыбкой здоровается с мужчинами и опускается на выдвинутый для него официантом стул. Он молча попивает вино, пока альфы обсуждают дела, и Чимин слышит, как рычит зверь Намджуна каждый раз, когда его партнер поднимает на омегу откровенно разглядывающий его взгляд. Переговоры заканчиваются, мужчина, попрощавшись, уходит, и наконец-то Чимина отпускает давление, которое он чувствует от зверя Намджуна. — Ты привлекаешь внимание, — постукивает ногтями по стакану с виски Намджун. — Это мое второе имя, — грустно улыбается Чимин, плохо скрывая то, что рассматривает мужчину. Намджун потрясающе красив, он в темно-синем костюме, из-под воротника белоснежной, открытой на две пуговицы рубашки, выглядывают татуировки, его волосы небрежно уложены, и от него умопомрачительно пахнет. — Чимин, серьезно, я буду брать тебя с собой на встречи и приемы, поэтому я найму тебе стилиста, чтобы ты правильно одевался, а еще я хочу, чтобы ты занялся своим образованием, — говорит Намджун. — Приехали, — вздыхает Чимин, топя обиду в вине. — Будешь создавать из меня очередную куклу, не легче было взять готового, прямо из упаковки? — Меня интересуешь именно ты. — Надолго ли, — бурчит про себя омега и, потянувшись за вилкой, копается в салате. — Я не виню тебя, ты вырос в ужасных условиях, тебе было не до учебы, но ты можешь начать новую жизнь, и я готов тебе помочь, — смотрит на него альфа. — Мне не нравится этот разговор, — откладывает вилку в сторону Чимин. — Ты купил меня на аукционе омег, купил не по доброте душевной, а потому что ты меня хочешь, ты мне сам это говорил. Так не надо изображать из себя рыцаря, ты достаточно им побыл, а у меня пропал аппетит. — Как скажешь, — Намджун подзывает официанта, и через десять минут парни сидят на заднем сидении бентли, уносящим их в квартиру альфы. Всю дорогу Чимин с притворным интересом смотрит в окно, альфа его от созерцания ночного города не отрывает. Зайдя в квартиру, Чимин первым делом идет к бару, а Намджун, сняв пиджак, рассматривает омегу. — Ты меня неправильно понял, я не хочу тебя менять, я навел справки и знаю, что ты собирался поступать в Кордове, — подходит к нему чувствующий укол совести Намджун. — Почему ты ведешь себя так, как вел бы мой несуществующий отец? — оборачивается к нему омега. — Хочешь заняться благотворительностью, занимайся, а я сам прекрасно со всем справляюсь. Даже наши отношения — это бизнес, ты заплатил за меня. — Ты упертый ребенок, — вздыхает Намджун. — Да, я заплатил за тебя, но это не лишает тебя каких-то прав, ты всё так же свободен. — И я могу сейчас уйти? — с вызовом спрашивает омега. — Нет. — Что и требовалось доказать, — залпом опустошает стакан Чимин. — А ты заведи себе омегу для выставок, одного для ужинов с партнёрами, второго, чтобы трахать только в позе наездника… — Чимин не договаривает, как Намджун впечатывает его в стену и грубо целует. — Не разговаривай, иначе будет скандал, — шепчет альфа и вновь целует. — Я не знаю, что за мысли в твоей голове, но я не сказал ничего такого, чтобы ты так злился. — Я не злюсь! — кладет ладони на его грудь, чтобы удержать на расстоянии, омега. — Я чувствую твоего зверя, — царапает ногтями его живот Намджун. — Он злится, а еще он обижен. Направь эту ярость на меня, выпусти ее, ты с нашей первой ночи держишь её в себе, ставишь барьеры. Думаешь, я ничего не вижу? Так откройся мне, будь собой, сними эти решетки. — Ты ничего не понимаешь, — треснуто улыбается ему Чимин. — И не поймешь. — А ты попробуй объяснить, — отпускает его Намджун. — Я покажу, — прикусывает губу омега, который еле сдержался, чтобы не выкрикнуть ему в лицо, как сильно любит. Нельзя. Намджун или посмеется над его чувствами, или больше никогда на него не взглянет. Желание часто путают с любовью, а Чимин замаскирует любовь под желания. Он подается вперед и сам его целует, покусывает его губы и чувствует, как пол пропадает из-под ног, а Намджун несет его в спальню. Альфа бросает его на кровать и сразу же вдавливает в нее своим весом. — Ты невоспитанный и абсолютно не умеющий себя вести омега, но ты во мне зверя разбудил, и ты его успокоишь, — стаскивает с него блузку альфа и тянется к штанам. Он переворачивает его на живот и шлепает по уже обнаженной заднице. — Кожа на твоих ногах смотрится потрясающе, но она не везде уместна, — разводит его ягодицы, и несмотря на легкий протест, давит на поясницу, заставляя выпятить задницу. — Не тебе меня учить одеваться, — шипит Чимин и, перевернувшись, седлает его. Он опираясь руками о его бедра, подается назад, оставляет Намджуна наслаждаться открывшейся перед ним красотой совершенного тела. Такого Чимина ожидал увидеть Намджун в их первую ночь, а сейчас сам оказывается к этому не готов. Глаза омеги мечут молнии, его ногти полосуют тело, а нетерпеливые движения и распирающее желание отдаться прямо сейчас, превращают Намджуна самого в зверя. Он вжимает его в себя до хруста, вгрызается зубами в плечи, насаживает до упора, заставляет Чимина стонать в голос и, приподнявшись, тянет его на себя. Омега уже охрип и только скулит от каждого захода, лицом вжавшись в мокрые простыни, а потом, выдохшись, лежит на его груди. — Твоё перевоспитание начнется с утра, — играет с его волосами альфа. — Ни за что, — мямлит уставший парень, в котором нет сил на протест, и сразу получает очередной звонкий шлепок по обнаженной заднице.

***

Лэй, который все еще не в восторге от идеи сына жениться на первом встречном, на ужин пусть и нехотя, но согласился. Он сидит с Хосоком в любимом ресторане, слушает живую музыку и буквально ловит челюсть на лету, когда в помещение входит заставивший даже музыкантов прервать игру омега. — Неужели это мой будущий зять? — не стирая улыбку с лица, поворачивается к сыну Лэй. — Он самый, — Хосок, который мрачнее ночи, разглядывает вальяжно идущего к ним парня и еле сдерживается, чтобы не сорваться с места и не увести отсюда прибивающего к себе внимание омегу. — Здрасти, — Тэхен вытаскивает изо рта жвачку и, приклеив ее к ножке бокала, опускается на стул. — Я Тэхен. Омега чувствует, как горит левая сторона лица, но нарочно к Хосоку не поворачивается, боится не выдержать его взгляда. Он все еще помнит тот мрак в его глазах в ресторане и вновь с ним сталкиваться не готов. — Я папа Хосока, меня зовут Лэй, — тепло улыбается ему красивый омега, которого придумавшему план Тэхену приходится проигнорировать. Он берет в руки меню и якобы с интересом его изучает. — Чем ты занимаешься? — не сдается мужчина, пытающийся поддержать разговор. Лэю не нравится этот вульгарный парень, в котором нет и намека на воспитание, но он здесь ради сына, и он подавит свою неприязнь и попробует установить контакт. — Учишься или работаешь? — Чем только я не занимаюсь, — отбрасывает в сторону меню Тэхен и, сделав заказ, просит долить себе вина. — Не учусь и не работаю, мой отец богат, мне не нужно работать. — А, может, у тебя есть какие-то интересы, хобби? — благодарит долившего ему воды официанта Лэй. — О, их много, я вообще личность разносторонняя, — фальшиво улыбается ему Тэхен. — Мы заметили, — все-таки не сдерживается Хосок, и Тэхен впервые за вечер поворачивается к нему. В глазах альфы красным мигает предупреждение, и пусть под столом Тэхен нервно мнет пальцы, он виду не подает. — Я еще не до конца раскрылся, — кокетливо улыбается ему Тэхен. — Но уверен, тебе понравится. — Ты, вроде, на юриста учился? — Лэй чувствует ярость зверя сына и пытается разрядить обстановку. — Не учился, а корочку получил, — громко смеется Тэхен. — Вам нужно подписаться на меня в гангстаграме. К черту скромность, но я один из самых красивых и успешных омег в Кальдроне и я очень популярен. Кстати, я часто делюсь советами по стилю в своем блоге, — нахмурившись, рассматривает пиджак Лэя Тэхен. — И в чем ты успешен? — игнорирует сарказм в его словах Лэй. — Я просил мясо средней прожарки! — отрезав кусочек, брезгливо морщит нос Тэхен. — За что платят вашему повару? — зло спрашивает официанта. — Если за разочарование клиентов, то он отлично постарался, — мясо идеально прожарено и пахнет безумно вкусно, Тэхена самого от себя тошнит, но выходить из роли нельзя. — Я успешен во всем, — возвращается к вопросу Лэя. — Всё, чего я бы ни касался, превращается в золото. — А сам ты любишь готовить? — Лэй следит за тем, как омега отодвигает от себя тарелку, которую сразу же забирает официант. — Фу, торчать на кухне не моё, для чего тогда нужна прислуга? — возмущенно спрашивает Тэхен. — Когда мы с Хосоком поженимся, я возьму с собой своего повара, а он готовит так, что пальчики оближешь. — Готовят-то от сердца, делятся любовью через еду со своими любимыми, с детьми, — говорит Лэй. — Ненавижу этих спиногрызов — и фигуру портят, и нервы, — фыркает Тэхен. — Есть такое, — усмехается Лэй. — А вы чем занимаетесь? — смотрит на него Тэхен. — Я папа четырех сыновей. — Какая скука, — закатывает глаза омега. — Ну с моими не соскучишься, — улыбается Лэй. Тэхену приносят новый заказ, он ковыряется в тарелке и, положив в рот кусочек, жует. — Вот это другое дело, — смотрит на ожидающего вердикт официанта. — Я теперь думаю, что это была не вина повара, а твоя, что ты ему неправильно передал заказ. — Простите, пожалуйста, и тот стейк был… — мямлит побледневший официант. — Тэхен! Оставь его в покое, — омега слышит угрожающие нотки в голосе Хосока и умолкает. — Всё в порядке, — ободряюще улыбается официанту альфа. — Просто принцесса сегодня не в духе. — Не нужно ругать официантов, — мягко говорит Лэй. — Человека в первую очередь раскрывает его обращение к другим. — Только без нотаций, прошу, мой отец их мне читать не смеет, — хмурится Тэхен. — Это был просто дружеский совет. — Скучно, может, в клуб махнем, — зевает омега, обращаясь к Хосоку. — Махнем, обязательно, — спокойно отвечает ему альфа и, попросив его извинить, отлучается. Хосоку срочно надо выйти на воздух и покурить, иначе, даже несмотря на присутствие папы, он перетащит омегу через стол и свернет ему шею. — Я как понимаю, ты тоже не в восторге от брака, — щурится Лэй. — С чего это? — удивляется Тэхен. — Ваш сын известный и богатый альфа, о таком только мечтать. — Одного этого мало для счастья. — Счастье в деньгах и в славе, — твердо говорит парень. — Жаль, что тебя так воспитали, — грустно улыбается Лэй. — Я знаю, ты рано потерял папу… — Не надо, — перебивает его Тэхен. — Про моего папу ни слова. У меня прекрасное воспитание, и в вашем не нуждаюсь. — Молодой человек, я воспитал и вырастил четырех нынешних лидеров Левиафана, ты думаешь с тобой не справлюсь? — выгибает бровь Лэй. — Угрозы у вас — это семейное, — усмехается Тэхен. — Счастье моего сына для меня превыше всего, — твердо говорит Лэй и тень грусти ложится на лицо Тэхена, чье счастье никогда не было главным для его отца. — Ты или сделаешь его счастливым, или познакомишься с моей скалкой. Тэхен прыскает в кулак и впервые за вечер искренне и заливисто смеется, Лэй наблюдает за ним и тоже улыбается. Вернувшийся Хосок просит папу пару минут посидеть одному и провожает Тэхена до автомобиля. — Я тебя недооценил, но знаешь, ты в пижаме куда сексуальнее, чем в этих блядских шортах, — придерживает дверцу для прислонившегося к автомобилю омеги Хосок. — Признай, что лучше ты не видал, — поправляет челку откровенно с ним заигрывающий омега. — Хочешь меня трахнуть? — цепляет пальцами пуговицу на его рубашке. — Давай сделаем это, проводи папу, поедем, куда хочешь, и можем трахаться до самого утра, — приблизившись, шепчет ему в ухо и отчетливо слышит, как точит когти тигр под этой непробиваемой броней. — Брак для этого нам не нужен. Мы же не в средневековье живем, чтобы ради секса идти под венец. — Ты омерзителен, и ты дешевка, — обхватывает пальцами его подбородок альфа, заставляя смотреть в глаза. — Я впервые вижу, чтобы слухи о человеке настолько себя оправдывали, — оттопыривает большим пальцем нижнюю губу и грубо по ней проводит. — Но свадьбе все равно быть, а после нее тебя от меня ничто не спасет, — толкает в грудь, заставляя сесть на сиденье, и захлопывает дверцу. У Тэхена, кажется, нервный срыв, он плачет всю дорогу до дома, размазывает тушь и карандаш по лицу, и, дойдя до комнаты брата, пугает его своим видом. — Мне плевать на него, я его ненавижу, но мне стыдно перед его папой, — всхлипывает лежащий на его груди Тэхен. — Он такой хороший, он ни разу не посмотрел на меня с отвращением, я не поймал в его взгляде даже укора, а я ведь за эти годы научился все взгляды различать. Я так хочу попросить у него прощения за своё свинское поведение. — Если свадьба и правда будет, то ты ещё успеешь, — пытается успокоить брата Тэсон. — Ненавижу этого альфу, он снова мне угрожал, и теперь к моей ненависти добавился и страх, — утирает глаза омега. — Мне нужно сорвать свадьбу, иначе, попав к нему, я живым не выберусь.

***

— Прости за этот цирк, — вернувшись в ресторан, садится на свой стул Хосок. — Он отвратительно себя ведёт, и он пустышка. Но я уже принял решение. — Мне жаль его, он рано потерял папу, — говорит Лэй. — Уверен, он был лишен любви и понимания, дети ведь такими не просто так становятся, их такими делает жизнь. — Папа, ты должен был кричать и бросаться посудой, мол, только через мой труп, — не понимая, смотрит на него Хосок. — Да, я не в восторге от твоего выбора, но сколько раз мы судили по обертке, а потом жалели, — кладёт руку на его ладонь Лэй. — Я не привык ставить на людях крест, и этот мальчишка ещё не потерян. Если он навредит тебе, я сам его придушу, а пока надо готовиться к свадьбе.

***

Подготовка к свадьбе идет полным ходом. Юнги из-за постоянной загруженности мыслями о предстоящем торжестве, и делами, придя домой выдохшимся, сразу же отключается. Они с Эриком решили, что сама церемония пройдет во дворе особняка Абеля, поэтому Юнги, совместно с организаторами свадьбы, выбирает то, как будет украшен двор, и лично просматривает всё, даже ткань скатертей сам проверяет. Сегодня утром омега приехал в Ла Тиерру для последней примерки свадебного костюма, но из-за беготни еще не успел увидеться с Эриком. Альфа писал в обед, что заедет за ним в торговый центр, где находится портной Юнги, и они вместе поужинают. Уже почти восемь вечера, Юнги закончил разговаривать с портным, как ему звонит Эрик и просит бегом спуститься к главному входу. По словам альфы, у главы Ла Тиерра Муньеса срочная встреча и картель перекрывает дороги и не разрешает парковку. Юнги, схватив пакет с уже готовой блузкой, не дожидаясь лифта, бежит по эскалатору вниз, охрана еле поспевает за омегой. Чонгук приехал в Ла Тиерра с незапланированным визитом впервые после падения Ракун. Слухи о возможном браке одного из лидеров Левиафана с сыном картеля Кордовы дошли до Муньеса, который, испугавшись союза Кордовы с Левиафаном, вчера не санкционировано перекрыл транзит в последнюю и изъял товар. Эль Диабло решил лично первый и последний раз предупредить Муньеса и открыто заявить, что Кордова отныне под протекцией Левиафана. Чонгук беспрепятственно въехал на территорию картеля, его люди предупредили пограничников, что альфа едет на разговор с их главой и в случае сопротивления ответит. Муньес распорядился сопроводить гостя, и к кортежу Эль Диабло, состоящему из двенадцати бронированных автомобилей, присоединились пять, принадлежащих Муньесу. Из-за того, что визит не был объявлен в Ла Тиерра, пришлось выключить все светофоры, перейти на ручное регулирование и остановить движение на всех центральных улицах, чтобы кортеж беспрепятственно проехал к офису Ла Тиерра. На центральном проспекте, из-за нерасторопности водителей, кортежу Эль Диабло всё равно пришлось снизить скорость. Кортеж тормозит на улице в ожидании, когда расчистят маршрут, а Чонгук сидя на заднем сидении роллса, продолжает вертеть меж пальцев сигару, которую нюхает, и слушает возмущения Хосока по спикерфону, который тоже хотел «плюнуть в лицо Муньесу». Эрик только паркует автомобиль перед лестницами и, нервно поглядывая на бронированные машины, стоящие посередине дороги, ждет Юнги. Ему кричат, требуя срочно убрать машину, но он продолжает игнорировать требования и наконец-то видит выбегающего из-за вращающихся дверей омегу. Чонгук по сторонам не смотрит, вновь подносит к носу сигару, вдыхает терпкий запах и, почувствовав, как встрепенулся в нем зверь, поворачивается к окну. По ступенькам вниз, размахивая небольшим пакетом, сбегает озирающийся по сторонам омега, и время для Чонгука останавливается. Он не видит суматоху за окном, спешащих по своим делам людей, не слышит звуки сирены, все его органы чувств сконцентрированы на одном единственном человеке, стоящем за окном. Зверь в Чонгуке становится на задние лапы, тоскливо воет, поднимает в альфе годами закапываемые воспоминания, бьет в ноздри запахом брата, который, уходя, оставил стекать по ладоням такую же красную, как и гранатовый сок, кровь. Этот омега проклятие того, кто проклинает. Он стал его ведущей силой, сконцентрировал в себе все его цели и бросил его на полпути. «Не улыбайся, никому, кроме меня, не улыбайся» — рычит Чонгук, глаз с парня не сводит. Его улыбка в подкорке сознания толстыми иглами без анестезии выбита, она вспыхивает в самые тёмные ночи и не светом озаряет, и покой дарит, а стежки, его плоть удерживающие, рвет, лютую боль доставляет. Улыбнется сейчас, и Чонгук, как эти нити, мясо с кожей срывая, расходятся, почувствует, улыбнётся, и зверя кровью плеваться заставит. Так близко и так далеко, а самое страшное, что так же любим, пусть и любовь эта под плитами ненависти погребена, утрамбована — улыбнется, и в Чонгуке плиты сдвинутся. Тяжело было не факт предательства принять и жить с ним, тяжело было себя уговаривать, в себе эту ненависть поднимать, больше дров и бензина подливать, позволять ей свою сущность поглощать. Тяжело знать себе цену, цепляться за свою гордость, не позволять себя же растоптать, предпочитая топтать то, что когда-то любовью назвал. Чонгук не дышит, жадно его образ впитывает, первую секунду не может понять, это мираж или правда, что за окном на расстоянии десяти шагов стоит его Юнги. Давно не его, но зверю этого объяснить столетий не хватит. Этот мираж и в Амахо, и в Ракун его преследует, постоянно за каждым углом деревцом стоит, рукой машет, в пропасть безумия приглашает, и Чонгук шагает, вновь себя за шкирку достает и повторяет. С Юнги, как в замкнутом круге, куда ни двинешься, на призраки прошлого натыкаешься, сколько бы ни шел вперед, оказывается, вечность на одном месте топтался. Юнги вырос, изменился, он всегда был красивый и желанный, а сейчас эта красота ослепляет. Чонгук не понимает, как он спокойно на улице стоит и от прилипнувших к нему взглядов не отбивается. Его красота не вульгарная, не объявляет о себе пестрыми нарядами или макияжем, не кричит, в глаза не лезет. Юнги не нужно наряжаться, играть роли, думать о том, как себя преподносить, ему достаточно просто стоять на тротуаре, и в Чонгуке Дьявол просыпается, когти вырастают, глаза красным наливаются. Он безумно красивый и хрупкий, кажется, если прикоснуться, то звездами по тротуару рассеется. Юнги его личный фетиш, его безумие, тот, чье место никому не занять и рядом даже не встать. Чонгук знал многих омег, видел и тех, кто своей красотой луне вызов бросал, но такого, как Юнги, не встречал. Его кожа, как нежнейший шелк, все еще под подушечками пальцев былыми прикосновениями горит, в его глазах галактика вращается, а взмах ресниц почву из-под ног выбивает. Юнги самое прекрасное творение человека, а Чонгук слово ему данное не нарушит — принадлежать он будет только Эль Диабло. Когда Юнги ушел, Чонгук сам из себя не бьющееся сердце вынул, по одному нервы повыдергивал, эмоции отключал, резал себя и кромсал, всё любовь к предателю пресекал. Оказалось, болезнь распространилась, метастазы по всем органам, сколько бы ни обрубал, конца не было. Всё, что Чонгук из себя вынул, яростью, обидой, жестокостью заменял, он полон этим до отвала, туго сшит, по-новому собран, он лучшая версия себя, пусть и неизлечимо больного, но обновленного. Омега по его автомобилю взглядом скользит, в Чонгуке всё давно похороненное воскресает, костями из-под земли поднимается. Чонгук неосознанно тянется к ручке дверцы, замечает обеспокоенный взгляд сидящего на переднем сидении Джозефа и замирает. Юнги бежит к серебристому спортивному мерседесу и оказывается в объятиях альфы. Чонгук альфу сразу узнает, от рыка зверя глохнет, а все в салоне автомобиля в страхе подбираются. Чонгук убирает руку с дверцы и, откинувшись на сидение, продолжает следить за тем, как альфа усаживает Юнги в автомобиль. Сигара, раскрошившись, пылью оседает на черном костюме, а дыра в Чонгуке гнет кости, еще больше расширяется. Этому не будет конца, потому что сердце Дьявола у Юнги в тонких пальчиках зажато, и он его или заберет, или вечность с этой болезнью проживет. Чонгук заберет, и не только свое сердце, но и омегу, так подло с ним поступившего, для его запястий вместо браслетов золотые кандалы закажет, драгоценными камнями его осыпет, но рот открыть не позволит. Выбравшему лучшую жизнь даже дышать по разрешению полагается. Эрик Лауд — яркий представитель золотой молодежи, сын стального короля, предмет воздыхания многих омег Кальдрона, и Юнги не отличился. Юнги продался сперва Абелю за дом с бассейном и охраной, теперь Лауду за счет его отца в банке, только Чонгук за него и цента не заплатит. Альфа откидывается на спинку сидения и скалится. Чонгук устроит Юнги такой сюрприз, о котором тот никогда не забудет, и плевать на месть и все то, через что ему пришлось пройти после ухода брата, он просто заберет свое и прикует к ножке кровати золотыми цепями. Раз уж место Юнги так никому занять и не удалось, пора омеге возвращаться домой. «Тебе наверняка безумно подходит белый — символ чистоты, главный цвет свадьбы. Я не одену тебя в белый, потому что красный тебе подойдет лучше, он будет оттенять твою безукоризненную кожу и прекрасно будет гармонировать с твоим черным и прогнившим нутром», — говорит альфа в пустоту, оставшуюся после тронувшегося с места автомобиля, и прикрывает веки, обещая зверю скорейшее возмездие. *Название главы - Возмездие (исп. Nemesis)