Gangstas

Вот уже шесть дней как Юнги безвылазно сидит в особняке и вздрагивает от шума любой въехавшей во двор машины. Чонгук не появляется, омега от невозможности получить ответы на свои вопросы на стены лезет. Он несколько раз просил прислугу одолжить ему телефон, но и они копируют поведение босса, притворяются, что Юнги просто-напросто не существует, и игнорируют его вопросы. Один раз ему удалось стащить забытый охранником телефон на кухне на столе, но он даже из комнаты не успел выйти, как мобильный у него отобрали. Юнги кажется, что заточение и есть месть Чонгука. Он с ума сходит от невозможности связаться с домом и нарастающего с каждым днем страха, что ему из этого особняка больше никогда не выбраться. В воскресенье вечером у Юнги начинается истерика. Сперва он разносит свою спальню, потом бежит вниз и даже, несмотря на пытающуюся его утихомирить охрану, успевает швырнуть стул в стеклянный шкаф в гостиной. Юнги клянется перерезать себе вены, если его сейчас же не отвезут к Чонгуку, и до порезов сжимает в руке стекло, подобранное с пола. Охрана набирает босса, и через пять минут автомобиль уносит омегу в ночь. Чем дольше они в пути, тем меньше у Юнги желания видеть брата. Расстояние между ними сокращается — решимость испаряется, и Юнги уже жалеет, что начал это представление в надежде уже поговорить с ним и все выяснить. Ночь — время Чонгука. Если до сумерек в Юнги кипит адреналин и ему кажется, что он со всеми монстрами и, главное, с их предводителем справится, стоит темноте расползтись по улицам, то в нем заселяется дикий страх. Ночь — это глаза Чонгука, этот мрак ему даже, если он свое сердце подожжет, не рассеять. Чонгук и есть ночь, и Юнги с опозданием понимает, что выбрал не лучшее время суток, чтобы поговорить с ее повелителем. Автомобиль паркуется у двухэтажной постройки, покосившаяся вывеска на которой говорит о юридической конторе. Перед постройкой еще пять автомобилей, среди которых и гелендваген брата. Юнги заводят внутрь и оставляют ждать в холле в окружении вооруженных альф, а один из парней, который его привез, поднимается по лестнице наверх. Юнги топчется на месте, нервно оглядывается по сторонам, рассматривая обшарпанные стены и валяющуюся на полу ножку от стула, и вздрагивает, услышав полный боли стон. Стон нарастает, он слышит обрывки голосов, среди которых различает голос брата, опять крик боли, и не выдерживающий чужой агонии Юнги, развернувшись, идет к двери, но замирает, услышав: — Ты же так жаждал меня увидеть, куда делась твоя прыть? — омега поворачивается к спускающемуся вниз альфе и больно кусает внутреннюю сторону щеки, чтобы унять подкатывающую к горлу теперь уже настоящую истерику. Чонгук спускается медленно, на ходу вытирает о грязную тряпку запачканные в крови руки. Рукава серой рубашки подвернуты, она вся забрызгана кровью, Юнги от одного ее вида тошнит, а Чонгук как ни в чем не бывало размазывает на себе расплывшиеся пятна и идет к нему. Когда альфа подходит ближе, Юнги видит, как парни волокут наружу нечто, что когда-то было человеком, а сейчас напоминает окровавленную тушу, которая, к удивлению омеги, все еще дышит и даже издает звуки. — Я бы приехал позже, но ты настоял, — разминает шею Чонгук, бросает тряпку на пол, а потом больно хватает пальцами, пахнущими чужой кровью, его за подбородок и вжимает в дверь: — Это первый и последний раз, когда ты манипулируешь мной, угрожая самоубийством, — и голос, и взгляд альфы моментально меняются, заставляя Юнги в сотый раз пожалеть об идее его увидеть. — Ты, кажется, совсем ничего не понял, хотя я объяснял доступно. Выкинешь такое еще раз, и я обещаю, что лично наглядно тебе продемонстрирую, как вспарывать стеклом кожу. На тебе же, — продолжает Чонгук, сжимает его подбородок до синяков. — В кого ты превратился? — у Юнги горло сводит от спазмов, а глаза застилают ненавистные слезы. — С предателями только так, — скалится Чонгук и отпускает его. — Тот урод докладывал моим братьям важную информацию, я его помучил. Так что тебе повезло куда больше. — Повезло ли? — опирается ладонями о его грудь, пытаясь оставить между ними расстояние Юнги, которому удалось отогнать слезы и взять себя в руки, но альфа давит. — Пусти и мне кровь, ты насытишься, все закончится, и мне не придется видеть чудовище, которое поглотило моего брата. — Ты мне для другого нужен, — оглаживает костяшками его щеку, на грани пропасти дарит нежность, от которой омегу наизнанку выворачивает. — С тобой я хочу играться. Ты не представляешь, какое наслаждение мне доставляешь, даже когда как сейчас одним взглядом убить пытаешься. Ты такой красивый, — касается губами скул, — так сладко пахнешь, а как ты стонешь, блять, как же я соскучился по твоим стонам, — проводит ладонями по груди, медленно спускается до пояса брюк. — Поезжай домой, сними эти тряпки, надень чулки и жди меня. — Я лучше сдохну, — твердо говорит Юнги и даже подается вперёд, показывает, что не боится. — Хорошо, только сдохнешь ты не один, — усмехается Чонгук и достает из кармана телефон. Альфа слушает гудки, продолжая рассматривать красивого парня перед ним, откровенно разглядывает его ноги, не скрывает мыслей, а Юнги, впившись взглядом в телефон у его уха, не понятно, чего ждет. — Чем мой папа занят? — спрашивает Чонгук собеседника, и Юнги прислоняется затылком к стене. — Ах, он был у Намджуна, но уже вернулся. Думаешь, спит? Ничего. Разбуди и пусти пулю в лоб, — сбрасывает звонок Чонгук, а соскобливший себя со стены Юнги бросается на него. — Перезвони ему, — пытается дотянуться до телефона омега, чье сердце держит в когтистых лапах чудовище. — Перезвони, — кричит во весь голос и виснет на его руке, отчетливо видя, как Файнс спускает курок и навеки застывший взгляд папы. Чонгук только усмехается, поднимает руку с телефоном, до которой омега не может допрыгнуть, издевается. — Перезвони, перезвони, перезвони, — молотит его по ребрам Юнги, бьет изо всей силы, но Чонгук словно ничего не чувствует. У Юнги костяшки болят, но он не останавливается, и бьёт и пытается телефон достать. — Перезвони, — хрипит, сползает, цепляясь за его рубашку. Альфа резко обхватывает его за талию, разворачивает, вжимает в себя спиной и спрашивает в ухо: — И что ты сделаешь? — Перезвони, — еле губами шевелит обессиленный омега, которому Чонгук локтем воздух перекрывает. — Я сделаю то, что ты сказал. Чонгук резко отпускает его, и Юнги чуть не падает на пол. — Отмена, — говорит одно слово в трубку альфа, и омега, шатаясь, двигается к выходу. Юнги не знает, как он доходит до автомобиля, не запоминает дорогу, доезжает до дома и запирается в ванной, пытаясь смыть с себя впитавшийся в кожу запах чужой крови. Под душем слез не видно, вода их в трап уносит, и Юнги прятать красные глаза и демонстративно пытаться быть сильным не нужно. С чего он вообще взял, что он сильный? Он самый слабый из всех, покрыт невидимыми ранами, изнутри разрушается, его вечная улыбка, уже намертво приклеенная маска, и даже когда Юнги хочется кричать на весь мир, что он устал, что больше не справляется, его ноги не подгибаются, улыбка не сползает, ему никто не верит. Для всех Юнги непробиваемая скала, титановый стержень, тот, кого не сломать, и он настолько вжился в эту роль, что ему из нее не выбраться, что даже в пустом доме он плачет, заперевшись в ванной. Юнги долго учился быть сильным, а стать снова слабым ему и века, которого у него нет, не хватит. Можно хоть час так простоять и, захлебываясь, плакать, вот только он уже это проходил — Чонгука не выплакать, не вытащить, не избавиться. Сколько ночей он еще в Обрадо проревел, сколько раз на зеркальную гладь искусственного озера в центре города, как на самые мягкие объятия, смотрел, но что-то ему подсказывает, что даже на том свете эти черные глаза с застывшими на их дне льдинками льда, его преследовать будут. Угрозами, упрямством, войной Чонгука не победить, Юнги это прекрасно за три встречи с ним здесь понял. Он может плакать, молить, ползать перед ним на коленях в поисках пощады — Чонгук не прислушается. Этот Чонгук словно потерял способность чувствовать. Ему неведомы жалость, прощение, сочувствие. Юнги бы пора смириться, что ни его истерики, ни попытка в открытую воевать — ни к чему хорошему не приведут. Но как сломать этот барьер, как научиться подстраиваться под него и заставить его подстраиваться под себя — омега не знает. Одно он знает точно, пора этому учиться, или погибнут не только они с папой, а еще очень много людей. Намджун не знает, с кем имеет дело, но Юнги теперь это прекрасно понимает. Юнги увидел то, во что превратился брат, а лидеры Зверей нет. Там, где они все еще чувствуют надежду, у Юнги ею даже не пахнет. Он сушит волосы, голым проходит в гардеробную и, выдвинув ящичек с бельем, достает чулки. Давя в себе сопротивление и злость, он натягивает их на себя и ложится в постель. Он сможет. Главное не то, что сейчас, а то, что будет дальше. Юнги должен справиться, не ради себя, а ради всех. Внизу тишина, пару раз открывается входная дверь, но наверх никто не поднимается. Юнги притягивает колени к груди, не может согреться, знает, что не от холода, от нервов зубы стучат. Истощенный переживаниями организм понемногу отключается, и омега засыпает. Среди ночи Юнги кажется, что прогибается кровать под еще одним телом, но он не может проснуться. Юнги потягивается, поворачивается спиной к двери и чувствует большую ладонь, оглаживающую его живот и бедра. Юнги резко просыпается, пытается развернуться и оказывается вжатым в постель Чонгуком. — Пусти, — рычит омега, окончательно проснувшись, но альфа ложится на него, заставляя задыхаться от тяжести, и, обхватив ладонями его лицо, смотрит в глаза. Комнату освещает только падающий в окно свет луны, но его хватает, чтобы Юнги чувствовал, как от дикого взгляда глаз напротив на нем кожа вздувается. Он слышит его рык в голове, чувствует, как он трется о его голое тело, и отчаянно пытается выбраться, но даже шелохнуться не выходит. Чонгук — бетонная плита, и Юнги намертво прибит ей к этой кровати. — Прекрати, — с придыханием, откинув голову назад, говорит омега. — Ты знаешь, я ему не подчиняюсь. И тебе не подчиняюсь. — Разве? — вкрадчиво спрашивает альфа и проводит языком по его губам, смакует на языке любимый вкус кровавых гранатов. — Раздвинь ноги. — Верни мне моего Чонгука, — смотрит с мольбой Юнги, игнорируя его слова, с трудом освобождает одну руку, но на долю секунды. — Прошу, избавься от этого монстра, вспомни, кто ты такой, вспомни свои слова, что если меня обидят, ты обидишь их сильнее. У кого мне искать защиту от тебя, если ты всегда и был моей защитой? — Я жду, — даже выражение лица не меняется, все, что он говорит Чонгуку, бьется о ледяную стену, которую омега пробить не в силах. Юнги только горько усмехается, расслабляется под его руками, смотрит пару секунд пристально в глаза, в которых режущий холод, и, повернувшись лицом к двери, раздвигает колени. На мгновенье Чонгука наполняет приливом небывалой нежности, он нагибается к его лицу, наблюдает за тем, как подрагивают ресницы уставившегося на дверь омеги, чувствует, как он напряжен и как внутри поднимается желание его обнять, соврать, что все будет хорошо, но альфа слишком долго жил для кого-то, а не для себя, поэтому он зарывает это чувство под своей обидой и разочарованием и поглаживает тело, один взгляд на которое доставляет ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Интересно, подозревал ли когда-то Юнги, какую власть над ним имеет, осознает ли омега, что даже сейчас, несмотря на их войну, Чонгук умереть ради его голоса готов. Он забрал его из Амахо, прикрываясь местью, а на самом деле потому, что все эти дни, пока он был здесь один, он в свой календарь жизни не вводил, потому что, не зная, что он рядом, Чонгук и не жил. Хорошо, если не осознает. Чонгуку это не надо. Мин Юнги единственное слабое место альфы, и эту тайну ему лучше унести с собой в могилу. Юнги прикрывает веки, под которыми можно представлять, что угодно, лишь бы не быть здесь, не в постели со своим отныне уже врагом, который уже давно уничтожил его душу, а теперь покушается и на тело, но это не помогает. Он не видит Чонгука, но чувствует его каждой клеточкой тела. Чонгук трахает его жестко, до искусанных до крови губ, стреляющей боли в пояснице, до хруста костей и так и не озвученного «хватит». Он вертит его на своем члене как хочет, Юнги и звука не издает, только жмурится от особо глубоких толчков и продолжает глотать смешанную со слюной кровь. Нет любви, нет нежности, есть только похоть. Чонгук не лгал, он хочет его до безумия сильно, абсолютно неправильно, так, как человек человека хотеть не может — между ними умещающееся в рамки нормального «человеческого» никогда и не было. Между ними ненависть — самая лютая, любовь — самая сильная, расстояние — невозможно, смерть — не предел. Юнги видит огонь желания в его глазах, чувствует, как на бедрах, на которые его ладони ложатся, ожоги остаются, а пальцы «Эль Диабло» выводят. Чонгук размазывает его по простыням, заставляет извиваться под собой, пытаясь вырваться, закончить уже неизвестно сколько длящуюся вакханалию, из-за которой омега почти не чувствует задницы. Чонгуку будто наплевать на то, что он чувствует, хотя ему точно наплевать, иначе он бы не терзал так жестоко его тело, не заставлял бы омегу чувствовать боль от осознания, что тот, кто сдувал с него пылинки, сейчас ломает его кости. Юнги мстит в ответ, до кровавых полос исполосовывает его спину, раздирает, собирает под ногтями его кожу, зубами пронзает. Чонгук заламывает его руки, фиксирует голову руками, заставляя смотреть на него, и нарочно замедляет движения, растягивая пытку. На постели нет ни подушек, ни покрывала, только два потных тела, между которыми ненависть — чистейшая, неприкрытая, похоронившая все остальное, но прекрасная в первозданной красоте. Она скручивает их, ломает, друг без друга не разрешает. Кто-то делает смыслом человека, Чонгук сделал чувство. — Не надо мне так мстить, якобы делать больно, — альфа смотрит на свою исполосованную грудь, по которой скатываются вниз бусинки крови. — Я могу ответить. — Ты не посмеешь сделать мне больно, — кривит распухшие после жестких поцелуев губы Юнги, обвивает руками его шею и приподнимается, продолжая сидеть на его члене. — Ни царапины не оставишь, мое тело твой храм, ты сам признал, что не нашел мне замену, так что не бросайся словами. — Ты прав, — ухмыляется Чонгук и, толкнув его на постель, переворачивает на живот. Юнги максимально выпячивает задницу, чтобы облегчить проникновение, но все равно больно от резких толчков. Он зубами вцепляется в простыни, пока Чонгук натягивает его на себя, нарочно грубо трахает, заставляя скулить. Изодранные чулки свешиваются с ног Юнги, мокрые простыни липнут к спине, ему уже дышать тяжело, но зверь не насыщается. Он жрет его плоть до рассвета, и даже под первыми лучами пробившегося в комнату солнца Юнги видит, как двигается люстра над головой. Омега просыпается в полдень один на разворошенной постели, переворачивается на бок и охает от боли. Тело Юнги будто поле боя, и каждый сантиметр всей поверхности кожи ноет и побаливает. Он с трудом поднимается с кровати и, продолжая материть Чонгука, доползает до ванной. До того, как спуститься вниз и заткнуть свой орущий от голода желудок, омега включает телевизор и находит канал с новостями. По новостям показывают провокацию в Обрадо, где военным силам пришлось наводить порядок. Диктор говорит о врагах извне, с упором на лидеров Амахо, которые якобы хотят подорвать власть нынешнего лидера. Юнги выключает телевизор и спускается вниз. Когда омега заходит на кухню, он замечает, как второпях убирает телефон прислуга, которая до этого что-то с интересом на нем смотрела. — Что у вас там? — нахмурившись, спрашивает Юнги. — Ничего, — заикаются парни, а омега, подойдя, протягивает руку. — Дайте мне телефон, или я найду причину, по которой ваш господин вас уволит. Я знаю, что вам запрещено давать мне средства связи, но я просто хочу посмотреть то, что вызвало у вас такой бурный интерес. Парни нехотя протягивают ему мобильный. Юнги включает видео с центра Обрадо, где власти открывают огонь по демонстрантам. Юнги возвращает телефон, садится за стол и, пока ему накрывают завтрак, с ужасом думает о чудовище, в которого превратился брат.

***

Чонгук приходит под утро, заходит в душ, а Юнги хотя и проснулся, вида не подает. Альфу это особо и не интересует, он после душа ложится рядом, притягивает его к себе, и омега чувствует его ладонь внизу живота. Чонгук стягивает вниз его белье, разводит ягодицы, второй рукой за живот вжимает его в себя. Он целует его в шею по линии роста волос, нежно проводит губами по плечам, у Юнги перед глазами, как его солдаты в безоружных стреляют, стоит. — Сколько было погибших? — севшим голосом спрашивает Юнги, рука, оглаживающая живот, замирает. — Трое. — И ты так спокойно говоришь об этом, — с горечью говорит омега. — Государство без жертв не построить, а я не стреляю в гражданских, можешь мне поверить. — Чонгук, — оборачивается к нему Юнги и обхватывает ладонями его лицо. — Я боюсь того, в кого ты превратился, боюсь войны, боюсь смерти. — Пока ты со мной, бойся только меня, — целует тыльную сторону его ладони альфа. — Жадность и жажда власти никого до добра не доводила, остановись, прошу, я не хочу, чтобы ты погиб, — всматривается в его глаза омега. — Я и не собираюсь, — убирает с себя его руки альфа, — ты лучше о себе думай и раздвигай ноги, когда я хочу, тогда твоей жизни ничего угрожать не будет, я обещаю. — Ну ты и сволочь, — отталкивает его Юнги и сразу оказывается прижат лицом в подушку, которую жует следующие двадцать минут, пока Чонгук его трахает. Юнги даже по имени его больше называть не хочет. Для Юнги его имя — сокровенное, с ним связано только все самое светлое, но тот, в чьих объятиях он каждую ночь осыпается в пепел — не Чонгук. Это Эль Диабло, которого ничего, кроме его тела, не интересует. Юнги запрещено разговаривать, выражать мнение, сопротивляться, но если он будет следовать запретам, если позволит этому чудовищу окончательно сожрать мозг Чонгука — он потеряет брата. Своего альфу он уже потерял. Юнги вернет человека, которого любит, он все для этого сделает. Утром Чонгук только приезжает на базу, как получает от Юнги смс со списком требований. — Не долго ты ломался, — усмехается альфа и пересылает смс помощнику с подписью «выполнить». Чонгук уезжает из Ла Тиерры на три дня, Юнги за это время успевает на новом порше — подарке альфы, доехать до границы, убедиться, что там армия, подсчитать, сколько людей Чонгук приставил к нему, и погулять по центру.

***

— Это временно, — повторяет себе сутками напролет Мо, но чем больше времени они проводят вместе, тем сильнее не хочется расставаться. Сокджин, как болезнь, напасть, она сжирает его мозг, и тут никакая вакцина не спасет. Когда они вместе, Мо все равно скучает, когда он один — он без него сгорает. Мо никогда ранее подобного не чувствовал, сталкивается с настолько поглощающим чувством впервые, и перестал ревновать братьев к их половинкам только сейчас, осознавая, каково это, когда бываешь помешанным на одном-единственном человеке. Сегодня утром Мо, чтобы хотя бы немного развеяться, навещает Ниньо, следит за тем, как недавно начавший ходить малыш исследует гостиную и швыряется в него игрушками. — Ну так не пойдет, я только отстраиваю башню, ты ее разрушаешь, — жалуется Мо и тянется за яблоком на столике. — Не любишь ты своего дядю. — Момо, — визжит Ниньо и подтверждает его утверждение, швырнув в него деревянный кубик. Мо притворяется, что плачет. — Не обижайся, он же ребёнок, — опускается на ковер рядом Чимин, который с момента похищения Юнги постоянно пропадает в Ego и сам контролирует работу клуба. — Я просто давлю на жалость, — смотрит на него сквозь пальцы альфа и продолжает хныкать. — Он сын Намджуна, тут это не поможет, — смеется омега. — Как у тебя дела? Только про войну не рассказывай. — Неплохо. — Я рад, что ты нашел себе кого-то, но когда уже познакомишь? — подмигивает ему Чимин. — С чего ты взял? — бурчит Мо. — Никого я не нашел. — Не успевает один засос на тебе поблекнуть, как новый появляется, — оттягивает ворот его рубашки Чимин, и Мо отскакивает. — Мне-то ты можешь рассказать. — Нечего рассказывать, — подскакивает на ноги альфа, — и вообще я опаздываю, — он подхватывает на руки Ниньо и, пару раз чмокнув щечки пахнущего бананами после бананового пюре малыша, идет на выход.

***

Мо приезжает на полигон последним, кивает усиленно что-то доказывающему группе парней Сайко и проходит внутрь. В углу у стены стоит Сокджин, Мо его спину ни с чьей не спутает. Он двигается к нему, но, не дойдя, замирает. Напротив альфы стоит хорошо знакомый Мо омега, один из лучших снайперов зверей и, судя по всему, с ним заигрывает. Сокджин отвечает, опирается на руку рядом с его головой, что-то ему шепчет, Мо представляет, как прикладывает его лбом о бетон. Он разворачивается, проигнорировав здоровающихся с ним парней, быстрыми шагами идет наружу. Мо доходит до своего автомобиля, прислоняется к капоту, достает сигареты и давится черным дымом ревности, прущим из всех пор. А ведь он никогда не задумывался, сколько у Омариона таких, как он. Мо уверен, что о нем в этом долбанном Амахо каждый второй мечтает, а он, идиот, себя особенным почувствовал. Хочется кулаки в мясо разбить, желательно о его красивое лицо, что в него странные чувства вселяет, продохнуть не дает. Сокджин идет к нему, Мо чуть зажигалку не ломает. — Чего не зашел? — останавливается напротив Омарион, плотоядно улыбается. — Пошел на хуй, — сплевывает под ноги Мо и идет к дверце. — Я не понял, — хмурится Сокджин. — Повторяю, — открыв дверцу, смотрит ему в глаза Мо. — Пошел на хуй, — по слогам. — Серьезно? — хмыкает Сокджин, скользит взглядом по забрызганному грязью после недавнего дождя окну, а потом резко вжимает его в дверь. — Повтори, блять. — На хуй, — цедит сквозь зубы Мо, машет кулаками, но не дотягивается до лица. — Я требую уважения, — встряхивает его альфа. — Я тоже, блять. — Разошлись, — оттаскивает Сокджина от Мо остановившийся рядом Хосок. — Объясните мне, что за хуйня между вами происходит? — Да вот у кое-кого воспитания нет, — хрустит шеей Сокджин, косясь на Мо. — Долбоеб, — отталкивает его и садится за руль Мо. Альфа сразу заводит автомобиль и уезжает. — Я тебе что говорил? — становится вплотную к Омариону Сайко, впивается недоброжелательным взглядом. — Я говорил не лезь к нему, не трогай. — Я не трогаю, — с наглой ухмылкой смотрит на него Сокджин. — Я идиот, по-твоему? — теряет терпение Хосок. — Он тебя с омегой увидел и взбесился. — Приревновал, небось, — цокает языком Сокджин. — Он ребенок, и мне похуй, что ему почти столько же, сколько и мне, я не знаю, что в его голове, но подозреваю, что как бы это ни было дико, ты ему симпатичен. Сперва я думал, что как идол, мол, хочет на тебя похожим быть, чему-то научиться, но вижу, что ошибался, — морщит рот Хосок. — Ты взрослее и умнее, ты можешь поговорить с ним, отвести его от себя. Ему это не надо. — А может, у нас взаимно? — усмехается Сокджин. — Не беси меня, — рычит Хосок. — Ты ему психику сломаешь, если уже не сломал. Поговори с ним, как брат с братом, объясни, что это не дело. Я не хочу в это вмешиваться. — Ты меня не слушаешь, — вздыхает Омарион. — Говорю же, у нас взаимно. Нравится он мне. — Это ты, блять, меня не слушаешь, — толкает его в грудь Сайко. — Тронешь его, я тебе руки сломаю. — Я уже тронул, — вскидывает бровь Омарион. — Ублюдок, — бьет его в лицо с размаху Сайко. Сокджин не теряется, сразу отвечает, и альфы, вцепившись друг в друга, падают на землю. Сайко молотит его по бокам что есть силы, не дает голову поднять. У него глаза кровью от слов Омариона налиты, и он не сомневается, что голыми руками ему голову оторвет. Сокджин делает обманный ход, бьет его локтем по лицу, разворачивается и оказывается повисшим в руках своей охраны. Парни с трудом оттаскивают их друг от друга и расступаются, открывая дорогу идущему к ним Намджуну. — Совсем крыша слетела? — зло спрашивает Намджун. — Вам что, по пять лет? Когда вы уже закончите членами меряться? Как мне с вами войну выиграть, если вы друг с другом воюете? — Я ему лицо сломаю, — кричит побагровевший от ярости Сайко, но его не отпускают. — Да что произошло? — устало трет переносицу Намджун. — Вы же взрослые люди, неужели нельзя решить ваши недомолвки разговором? — подходит к Хосоку, стряхивает с его плеч землю. — Почему вы сразу кулаками размахиваете, кровь пускаете? Всегда можно прийти к компромиссу, было бы желание поговорить. — Он спит с Мо, — нагибается к его уху Сайко, и через мгновенье Омарион, не удержав равновесия, ничком падает на землю, пока Намджун разминает запястье. — Отличный удар, — сплевывает кровь Омарион, — что и ожидалось от Волка. — Я убью тебя, — поднимает его за воротник Намджун и вновь впечатывает в землю кулаком. — А говорил, все можно разговорами решить, — пытается отползти Сокджин, у которого перед глазами темнеет. — Вы сломаете ему психику, а не я, если будете так себя вести. Мне он очень важен. — Исчезни, пока я в тебя магазин не выпустил, — кричит Намджун и, пнув его ногой в бок, матерясь, идет к роллсу. — Ты чего ждешь? — оборачивается к Хосоку. — Остынем, потом разберемся. Сайко нехотя плетется за ним.

***

Мо катает по столу пустую бутылку колы, ждет, когда официант принесет следующую, и смотрит на севшего напротив Сокджина. — С лицом что? — рассматривает ссадины и кровоподтеки младший. — Упал, — выхватывает из рук официанта напиток Сокджин, прикладывает к лицу, а потом залпом выпивает половину бутылки. — На кого же? — На Сайко и Волка. — За что они тебя? — напрягается Мо. — Да просто решили кости размять, — отмахивается Омарион. — Так ты приревновал? — С чего ты взял? — прячет глаза альфа. — Давай без игр и этих вечных масок, — подсаживается к нему Сокджин. — Я тоже ревную тебя. — Меня-то к кому? — нервно усмехается Мо. — К Хосоку. К Чимину. — Да брось, — смеется. — Люди эгоисты, мы с трудом едой делимся, не говорю уже о человеке, — допивает колу Омарион, пытаясь открыть заплывший правый глаз. — Омега, с которым ты меня застал, хотел уроки вольной борьбы, признаюсь, хотел в интимной обстановке, а я подыграл. Да, мне не стоило. Но я хочу, чтобы ты понимал, что этот омега, второй, третий, могут получить от меня общение, улыбку, но я полностью и целиком принадлежу только тебе. — Я повел себя как ребенок, — опускает глаза Мо и чувствует, как альфа под столом берет его руку в свою. — А я никогда не могу вовремя притормозить, — улыбается Сокджин. — Я искуплю вину. Сегодня я приготовлю нам ужин. Ты не представляешь, как вкусно я жарю мясо. — Ты умеешь готовить? — удивленно смотрит на него Мо. — Я кладезь скрытых талантов, — подмигивает ему Сокджин. — Я приду только при условии, что на тебе ничего, кроме фартука, не будет, — щурится Мо. — Будет сделано.

***

— Я так переживаю, — подкрашивает глаза Чимин, через зеркало наблюдая за тем, как Лэй возится с лежащим на кровати Ниньо. — Я никогда не был в высшем обществе, боюсь опозориться. — Пусть это они боятся, — фыркает Лэй. — Их почтит своим присутствием самый красивый омега Амахо, — слышит вздох пьющего на диване чай Илана. Лэй старается не оставлять омегу одного и постоянно приглашает его к себе. — Я часто собирал Юнги на приемы в Обрадо, — всхлипывает Илан. — Он всегда был таким красивым, и вечно со мной ругался, потому что я всегда просил его присматриваться к альфам, не отказывать сразу, давать шанс. Кто знает, может, если бы Юнги встретил хорошего парня и был бы счастлив, то и Чонгук бы уже его отпустил. — Они любят друг друга, — хмурится Чимин. — Юнги восемь лет носил в себе эту любовь, как, по-вашему, он бы встретил другого альфу? — кривит рот омега. — Любовь — это у вас в голове, — спокойно отвечает Илан. — Сегодня любит Чонгука, завтра полюбит другого, мы не герои мелодрам, это реальная жизнь. — Мне сложно вас понять, я даже пытаться не буду, — не скрывает свое раздражение Чимин, а Лэй гладит его по спине, жестом успокаивая. — Я любил Намджуна с пяти лет, да, тогда это была другая любовь, но все эти годы, будучи уверенным, что он меня никогда не выберет, я все равно продолжал его любить. Я встречался, как вы говорите, с другими, заводил отношения, но всегда продолжал любить только Ким Намджуна. — Ты так говоришь, потому что у вас сын, ты хорошо устроился… — Моего воспитания на вас не хватает, — щетинится Чимин, а Лэй предлагает Илану погулять в саду и не нагнетать обстановку. — Я очень рад, что Намджун пригласил тебя, потому что на приеме первое лицо государства должно присутствовать со своей половиной, — меняет тему Лэй. — Мы даже не супруги, меня все это очень сильно смущает, — заканчивает с макияжем Чимин. — Это все формальности, — отмахивается Лэй. — Вы живете вместе, растите сына, а злые языки всегда найдут, к чему придраться. Иди на прием, отлично повеселись, а мы с моим внуком с удовольствием побудем наедине. Я опять буду сильно стараться, чтобы он и мое имя произносить научился. — Да он только папа и Мо говорит. Намджун уже извелся, что он к нему никак не обращается, — смеется Чимин. Прием для сбора средств на борьбу с Левиафаном проходит в зале самой большой гостиницы Амахо. Тэхен не сможет составить компанию мужу из-за плохого самочувствия, и Чимина это расстраивает. Омега, который одет в прекрасно на нем сидящий костюм цвета слоновой кости, спускается вниз и вкладывает руку в ладонь ждущего его альфы. — Ты восхитителен, — шепчет ему Намджун, и Чимин улыбается. Альфа сам выглядит роскошно в темно-сером костюме, его волосы убраны назад, на запястье поблескивает любимый Vacheron Constantin Tour de I'lle. Всю дорогу до места назначения Чимин вертит головой, не позволяя Намджуну съесть его блеск для губ, и с улыбкой слушает его недовольство. Когда они выходят из автомобиля, Чимин жмурится из-за вспышек фотоаппаратов и в кольце охраны быстрыми шагами идет к лестнице, желая поскорее скрыться внутри. Чимин, который, вроде бы, привык к вниманию к себе, все равно от сразу разом уставившихся на него глаз теряется. Все рассматривают омегу лидера, кто-то с теплотой, кто-то оценивающе, а кто-то с неприкрытой неприязнью. Чимину от этих взглядов неуютно. Намджуна сразу окружают подошедшие альфы, а Чимин, взяв бокал шампанского, прогуливается по залу. Несколько раз к нему подходят знакомиться, спрашивают о здоровье малыша. Пару раз Намджун сам знакомит его с людьми, просит далеко не отходить, но Чимин их разговоры толком не понимает и чувствует себя не в своей тарелке. Хочется вернуться домой, взять малыша к себе в кровать и слушать его кряхтение. Чимин уже столько времени здесь, но стоит взглянуть на часы, настроение скатывается в пропасть, оказывается, прошел всего час. Омеге уже даже улыбаться сложно. Проходя мимо разбившихся на кучки гостей, он точно несколько раз слышал свое имя, видел эти оценивающие взгляды и шепот. Уставший быть милым Чимин находит Намджуна на террасе с двумя мужчинами, останавливается рядом и, взяв за рукав пиджака, тихо шепчет «хочу домой». — Ну чего ты? — оборачивается к нему альфа. — Тебе настолько скучно? — Да, а еще мне не по себе здесь. — Мы пришли вместе и уйдем вместе, потерпи еще час, обещаю, уедем, — целует его в висок Намджун. — Нельзя омеге лидера уходить с мероприятия, которое лидер же организовал. Чимин возвращается в зал и, еще немного по нему погуляв, идет в туалет. Справив нужду, он только собирается открыть дверь кабинки, как слышит свое имя. Омега прислушивается. — Я тебе точно говорю, это тебя на Кальдроне не было эти годы, но этот омега тем, что из койки в койку прыгает, и известен. Да он сирота, воришка, шлюха, ничем не гнушается. Представь, сделать своим омегой убийцу, того, кого ты сам выкупил на аукционе. Это отвратительно. Уверен, он даже ребенка на стороне нагулял. — Что с людьми любовь делает, — вздыхает его собеседник. — Какая любовь! Он на него порчу наложил, иначе я не понимаю, как альфа в своем уме может отказаться от стольких прекрасных кандидатов и жить с такой блядью. — Говорят, у него же омега был в Ракун. — Да, уж точно получше этого, но он его бросил ради необразованного глупого паренька, который только и умеет, что ноги раздвигать. В любое другое время Чимин бы вылетел из кабинки и заставил обоих омег налакаться воды из унитаза, но сегодняшний Чимин себе этого позволить не может. Он с трудом давит в себе рвущегося разорвать на куски парней зверя и убеждает себя, что не пристало омеге лидера выходить на рукопашную и опускаться на их уровень. Чимин ждет, когда омеги покинут помещение, и только потом возвращается в зал. За свои годы он привык, что о нем или молчат, или говорят только плохое, только в этот раз обиднее, потому что и Намджуна приплели. Он выходит на балкончик и набирает Тэхена. — Тут даже матом душу не освободишь, — говорит в трубку Чимин и косится на проходящего мимо старика во фраке. — Что у тебя стряслось, докладывай, — что-то жует Тэхен. — Может, хватит жрать, лучше бы ты на прием приехал, не заставлял меня тут одного страдать! — Да меня тошнит постоянно, приехал бы и всех заблевал! А не жрать, как ты выражаешься, я не могу! Так и живу — жру и блюю, — хохочет Тэхен. — Тут к твоему муженьку подкатывают, — у Чимина сразу отличное настроение, стоит просто услышать друга. — Не понял, кто там такой бессмертный к моему мужику решил подкатить, — моментально вскипает Тэхен, и Чимин еле держится, чтобы не рассмеяться. — Иди к нему, оттащи моего оттуда! Пусть только приедет домой, я ему покажу, как без меня по приемам шляться и с омегами знакомиться. Пусть лучше не бесит меня, иначе отрежу ему достоинство и замариную. — Ты очень злой, Тэтэ, тебе надо на курсы управления гневом, — смеется Чимин. — Да шучу я, он с Намджуном стоит, а я просто хотел развеяться. — Тебя кто обидел? Мне приехать? Я выезжаю. — Не надо никуда приезжать, да и не обидел меня никто, — тихо говорит Чимин. — Лучше скажи мне, почему я не могу бить рожи тем, кто, не зная меня, оскорбляет? Я сам-то знаю почему, но мне нужно со стороны услышать, иначе все-таки набью. — Окей, я понял, — заканчивает жевать Тэхен. — Ты ахуенный, красивый, сильный омега, а все, кто смеет тебя оскорблять, как сказал тот древний старик, пусть сперва наденут твои тапки и пройдут в них твой путь. Но они не смогут. Они сдохнут сразу же, сдадутся перед первым же препятствием. Так вот подумай, зачем Пак Чимину — Санта Муэрте пачкать свои руки о слабаков, зачем тратить свои слова на тех, кто даже твоего взгляда не заслуживает. Скажи им мысленно бэсо ми куло (поцелуй меня в задницу) и, задрав подбородок, иди к моему мужику и проверь, чем он там занят. — С тобой не соскучишься, — хохочет Чимин и, увидев Намджуна, прощается с другом и наконец-то отправляется домой. В салоне автомобиля оба молчат, Чимин, съедаемый думами, и Намджун, занятый проверкой телефона. — Больше не возьму тебя на эти скучные приемы, обещаю, — убирает мобильный альфа и притягивает его к себе. — Напротив, я хочу на них ходить, более того, ни один не пропускать, — уверенно говорит омега. — Что за смена в настроении? — с улыбкой смотрит на него Намджун. — А еще я хочу получить образование. — Похвально. — Я многого не понимаю, толком не учился, но я хочу начать заново, выучиться, — смотрит на него Чимин. — Я все организую. — Ты не понял, я сам хочу выучиться, готовиться, заниматься, сдать экзамены… — Но у тебя ребенок, клуб, я, — хмурится альфа. — Как ты собираешься успевать? — Столько людей и учатся, и работают, и детей растят. Чем я хуже? — злится омега. — Мне нравится твой настрой, но я не хочу, чтобы ты переутомлялся, я помогу поступить, а ты учись… — Нет. — Ты очень упертый, — качает головой Намджун. — Я ничего не ел на приеме, не говорил прислуге готовить сегодня, купим по дороге кое-что, я приготовлю быструю пиццу? — меняет тему омега, который уже все решил. — Я пошлю шофера за продуктами, — целует его пальцы Намджун. — Я сам хочу зайти в маркет, люблю выбирать продукты. Автомобиль паркуется перед небольшим круглосуточным маркетом, и омега бежит внутрь. Намджун, которому пришлось ответить на звонок, пока к нему присоединиться не может. Чимин закидывает в корзину продукты, ищет на прилавке соус песто и чувствует ладонь, легшую на его задницу. — А я уже почти закончил, — мурлычет омега и, повернувшись, отталкивает незнакомого альфу. — Ты, блять, кто такой? — Санта Муэрте, забери мою душу, — поет незнакомец и наваливается грудью на парня. — Быстро ты старых знакомых забываешь. — Память у меня прекрасная, — зажимает в руке бутылочку табаско омега, — Съебись или пожалеешь. — Заставь меня пожалеть, — опаляет дыханием с запахом перегара лицо, и Чимина чуть не выворачивает. Он только вскидывает руку, как видит, что альфа головой сшибает с прилавка все продукты и мешком падает на пол. — Ни на секунду тебя нельзя оставить, — выдыхает Намджун. — Я не виноват, что я магнит для неприятностей, — обиженно бурчит Чимин. — Или магнит для альф, — идет к кассе Намджун. — Приставлю к тебе охрану, один больше не гуляешь. — Да я бы ему табаско в глаза закапал! — догоняет идущего к автомобилю альфу Чимин и садится в машину. — Не сомневаюсь, но рисковать не хочу, — распаковывает для него пачку мармелада со вкусом персиков Намджун. — Ты умный, красивый, добрый мальчик, люди из всего этого видят только — красивый. Признаюсь, и я, впервые увидев тебя, только об этом подумал. — О чем конкретно? — отбрасывает на сидение мармелад омега и взбирается к нему на колени. — Расскажи свои мысли. — Я подумал, что сорвал бы с этого омеги тряпки и голым усадил бы на себя, лишь бы любоваться открывшимся мне видом, что вылизал бы его с головы до пяток, на каждом сантиметре тела метку оставил, — забирается руками под его блузку Намджун. — Проследи, чтобы шофер не оборачивался, — шепчет ему в ухо Чимин и сползает вниз. — Готовить я сегодня не буду, — расстегивает ремень на брюках мужчины. — Я предпочту поужинать тобой, — пропускает золотистые прядки меж пальцев Намджун и громко выругивается, когда Чимин берет в рот сразу и на всю длину.

***

— Как это сорвалась поставка? — не понимая, смотрит на Сайко Намджун. — Левиафан вмешался, — лохматит волосы Сайко. — Напали, отобрали товар еще на границе с Кальдроном. Хорошо, что с этим так вышло, это мелочь, к большой поставке с нашими друзьями мы хорошо подготовимся. — Ты идиот? — срывается Намджун. — Нам конец. Не будет никакой большой поставки и тем более новых партнеров. Думаешь, Чонгуку эта мелкая поставка нужна была? Он просто показал всем, что с нами работать небезопасно и рискованно, все клиенты потекут к нему, а мы будем сами мастерить оружие, потому что отпор ему нам давать нечем! — Ебать, я об этом не подумал, — чешет лоб Хосок. — Он выигрывает, но пока, — нервно ходит по комнате Намджун. — Хорошо, Чонгук, ты молодец, отличный ход, но и у меня есть туз в рукаве, — бормочет про себя. — И что у нас за туз? Сдаться ему? — выгибает бровь Сайко. — Не глупи. Наш туз живет в его особняке и спит с ним в одной постели. Мы объединим Кальдрон и образумим нашего разошедшегося брата, а Юнги нам поможет. — Думаешь, он согласится? Вся его жизнь предательство, теперь еще одно… — Юнги до этого момента никогда не предавал Чонгука, но при этом получал как за предательство, так пусть теперь по-настоящему предаст, обидно не будет, — проходит к креслу Намджун. — Он согласится, если хочет спасти своего брата. Я хочу вернуть не только земли, но и Чонгука, а Юнги единственный, кто может нам помочь. Но до этого ты должен вычислить, кто докладывает Чонгуку про поставки. Откуда он знал про день и время, если мы нарочно не обсуждаем информацию за пределами кабинета? — Сперва проверим наличие жучков в кабинете. — Сегодня же приступай, надо найти подлеца, иначе мы вечно будем проигрывать. *Название главы — Приручи зверя (исп. Domar a la bestia)