***
Чонгук встречает Омариона и Шивона на базе. Отчаянно сопротивляющегося такому раскладу Фея не удается уговорить успокоиться. — Я только освоился, только нашел любимые места и людей, с которыми мне хорошо, — кричит Фей, стоящий у автомобилей на улице, — вы опять это сделали, опять, не спросив моего мнения, вырвали меня из места, где мне было хорошо! — Если бы ты остался там, меня бы тобой шантажировали, — устало трет лоб Омарион, которому прямо на границе сделали перевязку, пуля прошла на вылет. — Опять эта долбаная песня! — продолжает кричать омега. — Да поймите вы, что мне плевать! Я хочу нормальной жизни, я устал, что вы тащите меня туда-сюда, как какую-то вещь. — Такова наша работа, — злится Шивон, который из-за открывшейся правды оставил в Амахо намного больше, чем просто друзей и любимые места. — Я заблуждался, я думал, что деньги — самое главное, но меня уже не радует ваш доход, я вообще не хочу иметь с вами ничего общего, — резко сдувается Фей, и Сокджин видит, как наполняются слезами его глаза. — Фей, пожалуйста, не плачь, — морщась от боли в плече, притягивает его к себе альфа. — Не только ты потерял. — Но ты сам это выбрал, а я — нет, — отталкивает его омега и идет к автомобилю. — Откуда они узнали? — направляется к стоящему у входа на базу Чонгуку Омарион. — Как, блять, они поняли, что это я? — Я пытаюсь это выяснить, — трет переносицу Чонгук. — Тебе нужно в больницу, пусть нормально осмотрят рану. — Похуй на больницу, у тебя крыса, найди ее, и я сам оторву ей голову, — рычит Омарион. — Все так хорошо шло, еще немного, и мы победили бы без потерь, а теперь что? Он меня не простит, — бьет ногой железную дверь. — Не так это должно было быть. — Ты сейчас просто расстроен, — пытается его успокоить Чонгук, который сам зол, что Сокджина раскрыли. — Да, блять, я на него пушку наставил, — хватает его за воротник альфа, смотрит взглядом, в котором океан боли. — А он в меня выстрелил, он серьезно в меня выстрелил, и если бы я не помешал, то эта пуля была бы в моем сердце. И да, я это заслужил. — Мы дождемся поставки и пересмотрим план, — обхватывает пальцами его запястье Чонгук. — Мы бы давно получили поставку, если бы ты не отвалил все деньги за Ниньо и не напугал наших партнеров уничтожением старейшего картеля на материке. — Мой племянник важнее оружия и картелей, — мрачнеет Чонгук. — Ты же сам мне звонил и выл, моля его найти. Я сделал новый заказ у другого поставщика, заплачу своими деньгами, можешь не переживать. — Да, прости, я просто растерян, — опускается на корточки Омарион и прислоняется затылком к железным пластинам за спиной. — Я хочу оставаться лидером, хочу власти и дом своим людям, но ты знаешь, пусть я и не озвучивал, но одной из основных причин является Кениль. Я согласился на такую уродливую роль, хотя мог покинуть Амахо с тобой, я остался, взял на себя клеймо предателя, упал в его глазах ниже некуда, и мне ему это не объяснить. Он мне не поверит, — смотрит на Чонгука с неприкрытой болью. — Как мне сказать ему, что я остался, чтобы ничего не упустить, чтобы в случае реальной угрозы быть рядом, а главное, следить за шагами Намджуна, и если он решится сделать глупость и сорваться в бой, успеть предупредить тебя. Сделать все, чтобы никто из твоих братьев не пострадал, чтобы Кениль не пострадал, — сплевывает альфа и поднимается на ноги. — Я Омарион, у меня нет привязанностей к людям, я не отказываюсь от власти ради кого-то, но перед ним я бессилен, а теперь меня раскрыли, и я не знаю, что там происходит, что будет, но если с ним что-то случится, я никогда себе этого не прощу. Я нам с тобой этого не прощу. — Поезжай домой, отдохни, дай ране зажить, утром встретимся здесь, — хлопает его по плечу Чонгук, который прекрасно понимает друга. — Никакого отдыха, я хочу, чтобы все закончилось, заберем этот долбанный полуостров, парни успокоятся, я пойду молить Кениля о прощении… — До сих пор дергаюсь каждый раз, когда ты о нем говоришь, — смеется Чонгук. — Ты единственный, кто, узнав о нас, мне не врезал, — впервые за сутки улыбается Сокджин. — Меня не интересует, кто с кем спит и кого любит. Я считаю, что Кениль взрослый парень, чтобы сам мог делать выбор, — прислоняется к стене Чонгук. — Сильно от моих братьев досталось? — У меня лица считай не было, — сплевывает Сокджин. — Сайко небось разошелся, — с теплотой улыбается Чонгук, вспоминая, каким может быть брат. — Волк меня вообще в нокаут чуть не отправил. — У Намджуна отлично поставлен удар, я сам тяжело после него поднимаюсь. Поднимался, — исправляется Чонгук. — Ладно, пойдем внутрь, обсудим дела, а вечером продолжим за ужином.***
— Пахнет вкусно, — Мо проходит на кухню, где у плиты стоит Лэй, и прислоняется к заваленному овощами столу. — И будет вкусно, — заверяет его омега, обжаривая на раскалённой сковороде перец чили и болгарский перец. — Подай мне миску с мясом, — просит Лэй, и Мо передает. — Как ты, папа? — подходит ближе альфа. — Нормально, сынок, — добавив к овощам мясо, накрывает сковороду крышкой омега, позволяя им тушиться, и оборачивается к нему. — Ты сам-то как? — Не знаю, — честно отвечает Мо. — Пока, наверное, не до конца осознаю. А любить это больно, — усмехается. — Очень больно, — берет его руку в свою омега. — Пап, я знаю, ну, я подозреваю, что Шивон… — Да, мы встречались, — прячет глаза Лэй. — Намджун приехал и лично рассказал мне про предательство. — Как ты справляешься? — с болью смотрит на мужчину Мо. — Пап, я могу это пережить, не первый раз, никто из тех, кого я любил, не любил меня в ответ. Я к этому привык, пусть чувства к Омариону и другие, но и к этому я привыкну. Но тебя в обиду я не дам, я любого убью за тебя. — Не надо, да и не за что его убивать, — поглаживает его по щеке Лэй. — Как ты можешь так говорить? — не понимает альфа — Он написал мне, — помешивает мясо омега. — Я не виню его. — И что он написал? «Прости»? — кривит рот Мо. — Нет, он сделал то, что сделал бы я, — хмыкает Лэй. — Он написал, что был против, но Омарион сделал выбор, а он ему как сын. Цитирую «куда дети, туда и я, пусть даже мое вырванное из груди сердце останется в Амахо». Я бы поступил так же. — Это несправедливо, — качает головой альфа. — Согласен, но меня больше волнуешь ты и то, что те отвратительные мысли, которые мы с трудом отогнали, вновь возвращаются. Как это привык? Зачем к такому привыкать? — возмущается Лэй. — Но это правда, всегда выбирали нормальных, а не меня… — Ты нормальный! — машет лопаткой омега. — Хорошо, выбирали красивых, а этот выбрал власть. То же самое, — бурчит Мо. — Кениль, — тянет его к себе Лэй. — Тебе было хорошо? Альфа кивает. — Тогда не жалей ни о чем. — Но тут ноет, — трет грудь Мо, — каждый час, без остановки, я боюсь, что вечно будет ныть. — Ноет, знаю, но со временем будет притупляться, — нежно улыбается ему Лэй. — Такова жизнь, что то, что кажется, будет навеки, в секунду лопается, как мыльный пузырь, все обещания разлетаются в воздухе, и никто не дает гарантий. Если жить, боясь потерять, то и обрести не успеешь. Кто знает, что будет завтра, может, у вас еще будет возможность поговорить, а если нет, то мир не закончился, по-прежнему светит солнце, поют птицы, мясо папы подгорает, — хохочет омега. — Я это к тому, что каждый человек на твоем пути оставляет в тебе что-то, Омарион оставил тебе теплые воспоминания. Мы, люди, любим зацикливаться именно на плохом, ты застрял в вашей последней встрече, а ты отпусти ее, вспоминай все до этого дня, и дышать станет легче, — раскладывает тарелки на столе Лэй, а потом, подойдя к Мо, берет его за руки. — Посмотри на себя, вспомни, откуда ты и чего добился. Спроси себя, почему те трудности и потери тебя не сломали, а какой-то человек сломает, пусть даже ты отдал ему свое сердце. Сейчас тебе будет больно, ты будешь чувствовать ее с каждым днем все острее, потому что еще слишком свежо, потому что этот город — минное поле из ваших воспоминаний, и воздух в нем пахнет только его запахом, но потом понемногу этот запах будет рассеиваться. Воспоминания начнут затираться, их место займут новые. Кениль, ты изначально сильный, ты таким родился, но перед ней все равны, и все проходят эту стадию принятия. Дай себе время, помоги своему сердцу продержаться и выйти из битвы достойно. После обеда, в ходе которого Лэй заставляет Мо съесть все до последнего кусочка, альфа уезжает. Омега, который дал прислуге выходной, прибирает кухню. Лэй достает посуду из машинки, убирает все на свои места, вытирает стол и выходит в сад. Он срезает три белые розы с ближайшего куста, возвращается на кухню, ставит цветы в вазу. Поправляет кружевную салфеточку и, поставив на нее вазу, тянется за отрезанными стебельками, чтобы убрать их, но внезапно оседает на пол и, прикрыв лицо ладонями, всхлипывает. Когда Хосок был маленьким, Лэй плакал на заднем дворе. Выбегал наружу, выделял себе пару минут, а потом вытерев лицо, возвращался в дом и с улыбкой готовил ребенку ужин. Лэй думал, что он прекрасно скрывает от сына минуты слабости, но маленькому альфе хватало одного взгляда на папу, чтобы понять, как тому тяжело. Хосок Лэя не сдавал — притворялся, что ничего не видел. И сейчас Лэй тихо, в полном одиночестве переживает потерю сына, разбитое сердце Мо и только раскрывшееся, но сразу же познавшее вкус одиночества свое. Лэю нельзя плакать, потому что в день, когда сломается он, — сломаются его дети. Он должен быть сильным, пусть даже у него внутри давно руины. Ради них. Скоро к омеге зайдет Илан, и он вновь поднимется на ноги, достанет из шкафа муку и испечет Тэхену персиковый пирог. Илан поможет, поэтому пирогов будет несколько, всем достанется. Лэй не хочет страдать, плакать, грустить, он сделает то, что умеет лучше всего — вызовет улыбку на лицах любимых, потратит свое время не на страдания, а на вкусные пироги, которые с удовольствием съедят те, кого он любит. Лэй убежден, что ничто так хорошо не говорит о его любви, как блюда, в которые он вкладывает свою душу. Он, опираясь о стол, поднимается на ноги, утирает лицо и убирает стебельки в мусорку.***
В понедельник ночью Тэхена, у которого на несколько дней раньше срока начинаются схватки, кладут в больницу. Хосок готов к родам уже как месяц. Он каждый день перепроверяет сумку омеги, что-то в нее добавляет, на следующий день убирает. Он постоянно достает Тэхена вопросами о самочувствии и не отлипает от планшета, грозясь превратиться в ведущего акушера Амахо. Вот и сегодня, стоило омеге согнуться надвое в коридоре, Хосок, не теряя самообладания, взял в одну руку сумку, второй придерживая супруга за талию, говоря ободряющие слова, пошел с ним к лифту. Его самообладания хватило ровно до того, как омегу забрали в родильное отделение. Стоило Тэхену скрыться из поля зрения, как у альфы начался приступ паники. Хосок, который ненавидит больницы, пока омега рожает, с ума сходит в комнате ожиданий. Поддержать будущих родителей приезжает вся семья, которая быстро забывает о рожающем омеге и бросает все силы на то, чтобы успокаивать сильно переживающего будущего отца. Через три часа к ним выходит врач и объявляет о рождении ребенка. Счастливый Хосок, подняв грузного мужчину на руки, будто он ничего не весит, кружит по коридору, а потом забегает в палату приходящего в себя супруга. У Тэхена бледные губы, он обессиленный, но увидев мужа, все равно улыбается и протягивает ему руку. Хорошо, что омега улыбнулся, а то вид измученного супруга до смерти пугает Хосока. — Любимый, — садится рядом на койку Хосок, — как ты? — Каково это быть отцом? Папой утомительно, — смеется омега. — А где мой сын? — осматривается альфа. — Сейчас его принесут, — отвечает ему врач, и толпящиеся у двери Лэй, Намджун, Чимин с Ниньо и Мо расступаются, впуская внутрь медбрата, в руках которого сверток. Хосок поднимается с места и, не чувствуя под ногами пола, идет к нему. Ему протягивают сверток, и Хосок, подняв к лицу краснолицего и явно недовольного чем-то малыша, не находит слов. — Альфа, вес три килограмма, Тайга зовут, — тихо говорит Тэхен, и Хосок, поцеловав ребенка в лоб, кладет его на грудь омеги, а сам зарывается лицом в его плечо. Тэхен молча лежит, обнимая двух своих альф, ждет, когда муж успокоится. Хосоку нужно время, чтобы осознать масштаб счастья, которое ему подарил Тэхен. Он не думает, что пара минут, пока он прячет свои мокрые глаза от родни, для этого будут достаточны, но он хотя бы совладает с сердцем, на котором прямо сейчас рядом с именем супруга выжигается такое дорогое «Тайга». — Я сейчас плакать буду, — улыбается Тэхен, которого переполняют эмоции, и целует супруга в затылок. — Тайга тоже готовится реветь. — Нет, не надо, — наконец-то проглатывает ком в горле Хосок и всматривается в лицо хмурящегося малыша. — Он такой маленький. — Ниньо, идем знакомиться с братиком? — зовет прячущегося за ногой отца ребенка Тэхен. — Не буду, — бурчит малыш, но все равно двигается к койке. Хосок поднимает его на руки, и Ниньо, нахмурившись, смотрит на Тайгу. — Он некрасивый, — выносит вердикт маленький альфа. — Нини, — возмущается Чимин. — Ну он красный! — ноет малыш. — Грубиян, — забирает сына Намджун. — Это твой брат. Ты будешь его защищать и любить. — Ладно, — вздыхает Ниньо и просится на руки Мо, зная, что точно найдет у него в карманах вкусняшки, которые ему не дает папа. Альфы, поздравив молодых родителей, покидают палату, в которой остаются Хосок и омеги. Хосок лежит головой на плече мужа, а Лэй, передав ребенка медбрату, который уносит его кормить, тоже собирается на выход. — Я даже фотку Юнги послать не могу, — с грустью говорит Чимину Тэхен. — Уверен, он был бы счастлив, — улыбается Чимин, который безумно сильно скучает по другу. — Пошли, сынок, завтра приедем, — берет за руку сына Лэй. — Но я не хочу их оставлять, — сопротивляется Хосок. — Я еще раз хочу увидеть ребенка. — Я хочу спать, — строго говорит ему Тэхен. — Поезжай домой, тоже отдохни. — Хорошо, — боится спорить с мужем альфа. — Обещаю, когда ты приедешь через три дня, ты не узнаешь квартиру, я все там украшу. — Хосок, пожалуйста, можно ничего не трогать, — закатывает глаза омега, вспоминая недавний ремонт. — Но я хочу хоть что-то сделать для тебя, ты мне сына родил, — обижается Хосок. — Я напишу список того, чего бы мне хотелось, — подбадривает его омега.***
— Я смотрюсь как большой босс? — спрашивает крутящийся в кресле Юнги расположившегося на диване и изучающего телефон брата, который на него не реагирует. — Чонгук, мне не нравится Куш, — серьезно вдруг говорит омега, рассматривая кабинет альфы. — Не понимаю по-кошачьи, — не отвлекаясь, отвечает Чонгук. — Так бы и прибил его за то, что он меня почти сутки в подвале держал, — возмущается омега. — Он и не должен тебе нравиться, главное, чтобы он нравился мне, — наконец-то отлипает от экрана Чонгук и смотрит на него. — Почему ты все еще здесь? — Потому что мне скучно, — хмыкает Юнги. — Сходи погуляй, зайди в магазины и больше без предупреждения ко мне не заявляйся, — строго говорит альфа. — Ты очень грубый, и ты меня постоянно обижаешь, — дует губы омега и, спрыгнув с кресла, идет к нему. — Я ведь могу по-настоящему обидеться, — присаживается рядом. — Ничего, пообижаешься и остынешь, — усмехается Чонгук. — Куш плохой, я чувствую, что он тебе навредит, и я из-за этого переживаю, — тихо говорит омега. — Юнги, — притягивает его к себе альфа, — не лезь в мои дела, я тебе это уже пару раз говорил, так вот говорю в последний раз, не суй свой очаровательный носик в то, что тебя не касается. — Это меня напрямую касается! — восклицает омега. — Ты враждуешь с собственной семьей, лишил меня возможности видеть папу, и я знаю, что на самом деле ты и сам страдаешь. Ты можешь найти другой выход из ситуации, прийти к компромиссу, но твое окружение тебя душит, — Юнги умолкает, увидев вошедшего в кабинет Омариона. — Привет, предатель, — кривит рот омега. — От такого слышу, — проходит к креслу Омарион. — Я никого не предавал, просто кое-кто дальше своего носа не видит, — косится на вернувшего внимание телефону Чонгука омега. — Ты ездил в CME, все ли прибыло из наших заказов с первой поставкой? — спрашивает друга Чонгук. — Нет еще, после тебя поеду на завод, — отвечает Сокджин и поворачивается к Юнги. — Тебя проводить или сам выйдешь? Юнги, фыркнув, идет на выход. — Что он здесь делает? — опускается в кресло Омарион. — Меня навещает. — Держи его подальше от нашей работы, не нравится он мне, а ты еще про завод при нем говоришь. — У вас это взаимно, — откладывает в сторону телефон Чонгук. — А про завод я нарочно, хочу кое-что проверить.***
В конце недели Юнги, которому не дает покоя упомянутый братом CME, все-таки решает подъехать к бывшему заводу по производству цемента и глянуть, что Чонгук там собирает. Омега понимает, что от хвоста ему не избавиться, поэтому решает, что в случае чего, скажет, что просто катается по вечернему городу. Он уже подъезжает к заводу, о котором был наслышан еще от Эрика, который планировал купить его и заново запустить работу, как видит военные автомобили. Подошедший к автомобилю омеги альфа в форме требует его развернуться. Юнги хлопает ресницами, бурчит что-то про то, что хотел срезать путь и обреченно разворачивается. Вернувшись в центр, он паркуется у кофейни и, подойдя к остановившейся на обочине охране, просит прикурить. — У нас теперь вся территория в военных, что ли? — возмущается омега, пока ему достают зажигалку. — Всю жизнь я спокойно проезжал в том районе, а сейчас меня развернули. — Там секретный объект, нельзя, — убирает зажигалку альфа, и Юнги идет пить кофе.***
Мо выстрелил в него. Он чуть не убил человека, которого полюбил. Мо выдохнул только после того, как разведчики Намджуна доложили, что альфа жив. Пусть Сокджин так подло с ним поступил, он бы не простил себе его смерть и уверен, что промахнулся не потому, что Омарион помешал, а потому что сам этого хотел. Надо концентрироваться на другом, надо отвлекать себя от мыслей, которые доставляют боль, пробовать их глушить. Мо это и делает. Он уходит из штаб-квартиры зверей последним, лично занимается даже теми поручениями, которые могли бы сделать его люди, всячески забивает свою голову, но легче не становится. Куда бы Мо ни двинулся, перед ним он стоит. Буравит взглядом темных глаз, ухмыляется, Мо хочется себе череп проломить, лишь бы вытащить из себя образ, который его пытает. Неделю он ночевал у папы, к себе вернуться сил не хватало. Каждый уголок, каждая вещь в его квартире напоминают о Сокджине. Его кружка с недопитым кофе, которую Мо нашел, вернувшись за сменной одеждой, и сразу же швырнул в мусорку, вызвала в нем такую бурю ярости и горечи, что даже бутылка виски в ту ночь от разбитых о зеркало в ванной костяшек не спасла. Квартира, где проходили их редкие свидания, пахнет им, несет в себе болезненные воспоминания, и сколько бы Мо ни пытался убедить себя, что он сильный и взрослый — с Омарионом не получается. Мо страдает и думает, что свои страдания скрывает, но и Сайко, и Намджун прекрасно видят в его глазах пустоту, оставленную вероломным поступком Омариона. Сайко постоянно зовет его к себе, сперва ужином заманивает, потом поиграть с Тайгой, Мо вечно находит причины не идти. Он понимает тех, кто говорит, что справляться с болью помогают люди, что, окружив себя ими, бороться легче, но с ним это не работает. Мо легче одному, он часами может гулять по ночному пустому городу, наблюдать за тем, как его демоны жрут его душу, а утром чувствовать легкость вплоть до следующей ночи. С людьми ему тяжелее, приходится постоянно контролировать мимику, эмоции, переживать, что грузит их одним лишь своим присутствием, и играть роли. Мо этого всего не хочется. Он большой мальчик, прекрасно понимает, что это пройдет, а пока не прошло, пока по-прежнему раздирает в нем изнутри стежки и кровоточит, он будет терпеть в одиночестве. Всю жизнь, из года в год, извлекая уроки, Мо убеждал себя, что его не полюбят, принял эту правду и облегчил себе будущее. Почему же с Сокджином не сработало? Почему Мо поверил в другую правду, подумал, что он особенный. Он все тот же обожжённый мальчишка, за которым шлейфом ползет нашептываемое разными голосами «чудовище». Все тот же не нужный никому, кроме семьи, угловатый паренек, который вдруг поверил в то, что сказки реальны, а монстров можно полюбить. Фальшь. Вся его жизнь одна большая фальшь, и поэтому он больше не будет слушать папу и верить. Монстров не любят. Монстры должны умирать в одиночестве.***
Не то чтобы Сокджин не знал, что будет больно. Не то чтобы он все это время мысленно к этому не готовился. Он вроде все учел, все ждал, но ударило все равно больнее. Он подъезжает к дому, часами сидит в выключенной машине и, скуривая подряд одну за другой, смотрит фильмы с ним в голове. Улыбается, вспоминая его звонкий смех, грустит, видя, что ему плохо, умирает, вспоминая его взгляд на кухне. Под микроскопом в голове разглядывает бездонное разочарование и боль в чужих глазах, делает себе еще больнее. Сокджину больше умирать не страшно, а до этого момента было. Ему все уже давно надоело — работа, деньги, власть. Он, только его увидев, ощутил вкус жизни, захотел жить по-настоящему, а потом сам с корнем из себя эту возможность вырвал, решил, что он все учел, что провернет по-своему, вмешалась судьба, и Сокджин потерял то, что не хотел. Лучше бы он потерял Кальдрон. Он впервые понимает, что сделал человека равнозначным полуострову, что поставил кого-то рядом с такими возможностями, и усмехается. Они завоюют Кальдрон, у зверей нет шансов перед их оружием и людьми, они станут королями однозначно, но зачем. Мо его не простит, на него не посмотрит, не доверится, и даже мысль эта его убивает. Омарион выполнит условия договора и сделает все, чтобы с Мо ничего не случилось. Отныне не Кальдрон, а именно это цель его жизни. Оказывается, не нужен ему полуостров. Оказывается, ему нужен человек. Один-единственный, самый красивый, с улыбкой, озаряющей все вокруг и залечивающей на Омарионе все раны, даже смертельные. Монстры не умеют любить. Монстров не любят. Монстры должны умирать в одиночестве. А его полюбили, он полюбил, но он все равно умрет в одиночестве.***
Чонгук все чаще приходит домой без настроения, толком ничего не говорит, полчаса играет во дворе с собаками и поднимается поспать, прижав к себе омегу. Привыкший работать и вечно быть чем-то занятым Юнги умирает от скуки, но брат непреклонен, по-прежнему его никуда, кроме погулять, не отпускает, а о возвращении в Амахо даже слышать не хочет. Уже смеркается, Юнги, который неважно себя чувствует, решает покататься с открытыми окнами, развеяться, все равно альфа раньше полуночи домой не заявится, и спускается вниз. Юнги выезжает со двора, подмигивает в зеркале заднего вида своему «хвосту», и держит курс к пригороду. Юнги планирует выехать на пустые трассы, где можно спокойно покататься и не бояться пробок. По дороге омега заезжает в любимую кофейню взять с собой кофе и прямо у двери сталкивается с Феем. — Почему ты везде? — смеряет его презрительным взглядом Мин. — Ну или ты меня сталкеришь, — смеется Фей. — И как тебе? Нравится быть братом предателя? — выгибает бровь омега. — Кто бы говорил, — вздыхает Фей. — Хотя тебе лучше, ты хоть с тем, кого хотел, а я оставил друзей и человека, который мне нравился. — Тебе может кто-то нравиться? — усмехается Юнги. — Опять чей-то альфа? — Неважно, ты все равно настроен враждебно, — пытается обойти его Фей. — Прости, я привык, что с тобой веду себя именно так, и никак не исправлюсь, — хватает его за локоть Юнги. — Заходи в особняк завтра, я весь день буду дома, поболтаем. — Хорошо. Через тридцать минут, проведенных на светофорах и в пробках, Юнги выезжает из центра и, спустив стекла, позволяет прохладному вечернему ветерку играть со своими волосами. Юнги ставит на повтор любимую песню и нарочно издевается над следующим за ним автомобилем, то резко сбрасывает скорость, то разгоняется и отрывается. Юнги левой держит руль, правой достает из кармана пачку сигарет, вытащив одну, зажимает ее губами и прикуривает. Омега делает пару затяжек, щелчком выбрасывает сигарету за окно и видит, как порыв ветра возвращает ее обратно в салон, прямо на его бедра. Юнги не стряхивает ее вниз, боясь возгорания, и пытается взять, чтобы вновь выбросить. Он обхватывает тлеющую сигарету пальцами, матерится, что автомобиль сзади сигналит, поднимает глаза и видит прямо перед собой свет слепящих его фар. Удар, скрежет, еще один удар, и темнота.***
Юнги сладко спит, он давно не чувствовал такой покой и умиротворение, ему не снятся кошмары, но противный пикающий звук мешает и действует на нервы. Он открывает глаза и сразу понимает, что не в спальне особняка. Омеге нужно пару минут, чтоб вспомнить последние события. — Вы попали в небольшую аварию, — говорит остановившийся рядом врач. — Вспомнил, сигарета, — приподнимается Юнги и, почувствовав глухую головную боль, поднимает руку и касается повязки на лбу. — Пара ушибов, — говорит врач, — но вашей жизни ничего не угрожает. Более того, вы можете поехать домой. — Так я легко отделался? — радуется омега. — Да, более того, нет угрозы выкидыша. — Что? — не понимает Юнги. — Вы ведь знаете, что беременны? — врач, приподняв брови, смотрит на растерянного омегу. — Судя по всему, нет, — качает головой. — Это какая-то ошибка, — бурчит Юнги и опускает глаза на живот. — Вы уверены? — врач кивает. — Нет, только не это, — второпях слезает с койки омега, наспех собирается и выходит в коридор. Он сразу видит парней Чонгука, стоящих у окна, и подходит к ним: — Вы ему говорили об аварии? — Только что, — уводят взгляд альфы. — Думали, что если умру, сбежите? — не знает, откуда у него силы шутить после новости, омега. — Отвезите меня домой. Юнги сидит на заднем сидении автомобиля и, прислонившись к окну, думает о словах врача. Значит, вот откуда и тошнота, и плохое самочувствие. Омега аккуратно прикладывает руку к животу и сразу одергивает. Беременность в планы Юнги не входила, именно поэтому они всегда с Чонгуком предохранялись. Всегда, кроме семи дней, когда Юнги сам умолял его кончить в него. Он подряд несколько раз бьется головой о стекло и, прикусив язык, вновь смотрит на свой плоский живот. Юнги не знает, что он должен чувствовать, что вообще чувствуют омеги, когда узнают о ребенке. Да, большинство радуется, но это если ребенка планировать, ждать, но он даже думать о таком не смел. У них с его отцом и отношений толком нет, и пусть Юнги беременный от человека, которого безумно любит, — даже намека на радость он не чувствует. После отъезда в Обрадо и восьми лет убежденности, что им не воссоединиться, Юнги все равно мечтал о семье с ним, о детях, которые у них родятся и которых они будут вместе воспитывать, но больше он не мечтает. Возвращаться к началу, думать о том, что бы у них могло быть, не хочется. Каждый раз мечтая и надеясь — Юнги больно бьется о жестокую реальность, которая будто бы назло дает ему противоположное тому, что он хотел. Омеге кажется, что у него есть только сегодня, и завтра никогда не наступит, поэтому он запретил себе мечты о семье, о детях, о том, что у них с Чонгуком все может быть хорошо. Сейчас у них с Чонгуком есть ребенок, и только Юнги решать, увидит ли он свет или нет. Юнги не будет больше надеяться, если завтра наступит, то он завтра все и решит. Сегодня решать ничего не хочется, хочется нырнуть в свою постель и вернуться в небытие, из которого его вырвал тот аппарат в больнице. Юнги свой план реализует. Приехав домой, он сразу поднимается в спальню и залезает под одеяло. Он не успевает прикрыть веки, как слышит скрежет шин со двора, и через пару минут дверь распахивается, и в комнату влетает Чонгук. — Как ты? — подходит альфа к кровати и смотрит на повязку на голове омеги. — Почему я так поздно узнал? Что сказал врач? Почему ты приехал домой? — опускается на постель рядом. — Слишком много вопросов, — тихо говорит Юнги, сам не понимая, откуда это отчаянное желание разреветься. Хочется броситься в его объятия, сказать, что у них будет малыш, что пора заканчивать игры в войну, сконцентрироваться на более важном, но омеге страшно, что важно это может быть только для него одного. Чонгук никогда не забывает назвать среди приоритетов Кальдрон, с чего Юнги взял, что из-за ребенка забудет. — Я в порядке, пара ушибов. — Ты не представляешь, как я испугался, — ложится рядом Чонгук и, притянув его к себе, обнимает со спины. Чонгуку позвонили двадцать минут назад, и он ничего после слова «авария» уже не слышал. Узнав, что омега едет домой, Чонгук сразу рванул в особняк. Он пару раз перезванивал охране и спрашивал одно и то же, боясь, что от него правду скрывают и Юнги на самом деле сильно пострадал. В момент, когда он получил звонок, он был на совещании с Кушем и Омарионом. Чонгук даже объяснять ничего не стал, просто встал и вышел из кабинета, направляясь к машине. Он своей реакции на имя Юнги давно не удивляется, но то, что сейчас, учитывая, что в нем все равно обида на него и разочарование, реакция не изменилась, его удивляет — пусть весь мир летит к чертям, Чонгук от омеги не отвлечётся. Он обнимает его, чувствует биение его сердца под ладонью, слышит голос и все равно боится. Это и есть самое тяжелое в их отношениях, Чонгук боится его потерять, даже держа в руках. — Чего ты испугался? — соединяет свои пальцы с его Юнги. — Что потерял тебя. — Я настолько важен? — Важнее всего и всех, — зарывается лицом в его шею альфа. — Ты самое важное, что есть у меня. — Но ты все равно не выбираешь меня, — поворачивается к нему лицом Юнги. — Ты выбираешь войну, обиду, злость. Иногда я думаю, что было бы, если все сложилось по-другому. Если бы мы познакомились в других условиях, мы бы встречались, как все нормальные люди, без лжи, разочарования, мести, потом бы поженились, растили бы вместе детей… ты можешь себе такое представить? Чонгук откидывается на подушку и прикрывает веки. — Я не хочу представлять. Я знаю, чего я хочу, и сейчас я хочу, чтобы ты был в порядке, и Кальдрон. — Я не в порядке, Чонгук, — присаживается на постели Юнги, массирует пальцами горло, словно помогая этому раздирающему комку рассосаться. — Я совсем не в порядке. Для тебя важнее Кальдрон, чем я, ты зря назвал его вторым. Если бы ты думал обо мне, ты бы не держал меня в заложниках, не шантажировал жизнью моего папы, ты бы закрыл дверь в прошлое, в котором я тоже виноват, я признаю. Ты бы дал нам шанс на будущее. Чонгук, если кто-то из твоих братьев погибнет в войне, ты сможешь себя простить? — Не погибнут, — сомневается альфа после того, как Омариона раскрыли. — Прошу, подумай об этом. — Я думаю, — устало говорит Чонгук, крепче его к себе прижимает. — Я обдумал все до мелочей. Никто не пострадает, если они пойдут мне навстречу и все пройдет по-моему. — А что потом? — Я создам могущественное государство, которое все будут уважать и бояться, ликвидирую картели, подниму экономику, но уже поэтапно, по моему плану, а не как было, где они хотели и права, и все сразу. — Что будет со мной? — смотрит на него внимательно Юнги. — Ты будешь со мной. Ты всегда будешь со мной. Это будет наш полуостров. — А если я не захочу? Альфа молчит. — Ответь мне, — требует омега. — Я без тебя не смогу, — не уводит взгляда Чонгук. — Это не ответ. — Я тебя люблю, — говорит Чонгук. — Да, я все равно тебя люблю. Всегда, даже в моменты, казалось бы, лютой ненависти к твоим поступкам, я тебя люблю, — горько улыбается. — Твои поступки говорят об обратном, — уводит взгляд Юнги. — Помирись с братьями, давай уедем, я тоже закрою дверь в прошлое, начнем новую жизнь… — Ты говоришь, как они, — мрачнеет Чонгук. — Мне бросить все, ради чего я жил? — Ты не бросаешь, ты делаешь выбор, — подползает ближе Юнги. — Всегда надо делать выбор, и пока он не стоит остро, ты можешь сделать его с минимальными потерями. — Я хочу Кальдрон. — Тогда больше не говори мне, что любишь меня, — отворачивается Юнги. — Эта война может лишить тебя семьи, а самое страшное, что ты можешь из нее не выбраться. Тогда ты накажешь меня самым действенным способом. Твоя смерть — мое самое страшное наказание. Неужели ты хочешь для нас этого? — Я не собираюсь умирать, и тебя никто пальцем не тронет, — тянет его на себя Чонгук. — Хотя бы ты в меня верь. — Я больше ни во что не верю. Слова о любви ничтожны, если не подтверждать их действиями, — кусает губы от обиды Юнги. — Я люблю тебя, и я готов все забыть и начать с тобой новую жизнь прямо сейчас, потому что я знаю, что твое место в моем сердце никому не занять, что бы между нами ни было, через что бы мы ни прошли, ты мой альфа, ты тот, без кого мне ничего не нужно. А тебе нужно все, кроме меня. Спокойной ночи, — Юнги кутается в одеяло и, отвернувшись к окну, пытается заснуть. Чонгук так и сидит, не подтверждает и не отрицает его слова, заставляет Юнги чувствовать крошки собственного сердца на языке.***
Утром во вторник на пересечении границ Обрадо и Кордовы начинается перестрелка. По словам пограничников со стороны зверей, огонь открыл Левиафан, по словам Левиафана — звери. Намджуна новость застает в кабинете, и он сразу приказывает всем силам отправиться к границе и сделать все возможное, чтобы не пропустить врага на свою территорию. Чонгук узнает о внезапно вспыхнувшем конфликте от Куша, который докладывает, что Звери наступают. Удивленный неожиданным рискованным ходом Намджуна, Чонгук приказывает стягивать к границам всю силу и дать врагу достойный отпор. Чонгук продолжает раздавать указания, а сам направляется к Кушу в зону конфликта. Юнги узнает о начале войны от всполошившейся прислуги и, сразу побежав в спальню, набирает Намджуна. — Что случилось? — спрашивает омега, стоит Намджуну ответить. — Он все-таки начал военные действия, а ты нас не предупредил. — Он не ведет при мне разговоры, а вообще это странно, я не заметил перемены в его настроении, — растерянно отвечает Юнги. — В любом случае, я узнал кое-что важное, у них нехватка вооружения и людей, но они убеждены, что вы все равно слабее. У вас есть шанс победить Левиафан, потому что они блефуют, а сами ждут поставки. Если вы будете тянуть, они все получат, и их не победить, поэтому думаю, ты сам понимаешь, что надо действовать. — Ты уверен, что это был блеф? — хмурится Намджун. — Я слышал его разговор с Кушем, поэтому я и удивлен, что он, будучи не готовым, начал войну. И еще, если хочешь победить, то тебе нужно вывести из строя не их базы, а бывший завод по производству цемента. Я не знаю, что там, но явно что-то важное. — Это интересно, потому что полученная мной информация говорит о том, что базы Чонгука по большому счету пустые. Думаю, теперь я знаю, где он держит оружие. Прекрасная информация, если она правильная, то мы быстро разберёмся с Левиафаном. — Намджун, мой брат не должен пострадать, прошу, не забывай об этом, потому что я тебе доверяю. Я чувствую угрозу ему от Куша и надеюсь, что вы его спасете. — Тебе не нужно об этом напоминать, он и моя семья тоже, — вешает трубку Намджун и начинает набирать лидеров Зверей.***
Война застает Хосока дома, где он вместе с кошками приглядывает за сладко сопящим в люльке малышом, пока вымотанный бессонной ночью Тэхен спит в спальне. Проснувшийся от поцелуя Тэхен сразу понимает, что случилось что-то плохое. — Война, — тихо говорит альфа, и омега чувствует, как падает в пропасть его сердце. Хочется повиснуть на нем всеми конечностями, никуда не отпускать, запереть все двери, заколотить окна, лишь бы остался здесь, не выходил за порог, который может больше не переступить. Но Тэхен не может, все, что он может — это задыхаться от несправедливости судьбы и пытаться достойно проводить любимого, добровольно отдать его в руки той, которая может его не вернуть. — Я вернусь. Обещаю. Смотри за малышом и береги себя, я обязательно вернусь, — целует его альфа. — Попробуй только не вернуться, — держит его за воротник, намертво пальцами вцепляется. — Чон Хосок, попробуй только. Только посмей. Клянусь, в этот раз я не переживу. — Я же пообещал, — целует его альфа, потом малыша и выходит за порог. Война приходит к Лэю, когда он гуляет в саду. Омега состригает кусты, предаваясь воспоминаниям о былых днях, собирается после зайти в душ, но услышав новость от прислуги, опускается на лежак и, прикрыв веки, одними губами молит Санта Муэрте не трогать никого из его семьи: «Слава тебе, Санта Муэрте, добрая и прекрасная, ты есть любовь, и доброта твоя бесконечна, так оставь моих детей еще век жизни радоваться, защити их от своих прикосновений, позволь им смех внуков и правнуков услышать, забери взамен мою душу, все я видел, все попробовал, пусть и чуточку, но устал». Война садится на скамью рядом с Чимином, следящим за тем, как Ниньо гоняет по двору выздоровевшего Демона. Омега не может дозвониться до Намджуна, у которого постоянно занято, и чувствуя, как паника душит его ледяными пальцами, схватив ребенка, бежит в дом. — Папа, что случилось? — капризничает рвущийся обратно во двор Ниньо и, только увидев слезы на глазах омеги, умолкает, а через секунду присоединяется к нему. — Ты почему плачешь? — сразу утирает слезы Чимин. — Потому что ты плачешь, — ревет ребенок, и омега, увидев на экране телефона «любимый», облегченно выдыхает и принимает вызов. — Не выходите никуда, — просит Намджун, — береги себя и ребенка. — Намджун, мне страшно, еще мы утром поругались из-за дурацкого сиропа, — не кстати вспоминает Чимин небольшой спор с альфой из-за того, что Ниньо полезен мед, а не кленовый сироп. — Пусть я и злился на тебя, — всхлипывает, — но ты же знаешь, что я тебя люблю? Ты же вернешься ко мне? — Знаю, — нежно говорит Намджун. — Я вернусь к моему Санта Муэрте, даже если придется пройти сто войн. Поцелуй от меня Ниньо. — Сам приедешь и поцелуешь! — отказывается Чимин. Омега еще пару секунд слушает гудки, а потом идет кормить ребенка. Война находит Мо на базе, где он, узнав о прорыве границы с Обрадо, собрав людей, на полной скорости несется туда. Сегодня никто из его семьи не пострадает, Мо не позволит. Они дали ему дом и любовь, и за свою семью даже умереть не страшно, но он не умрет, он будет биться до последнего и защитит любимых. Война приходит на Кальдрон теплым майским днем, гасит солнце, чтобы зажечь новое или навек обречь полуостров на мрак. *Название главы — Война (исп. La guerra)