Мистический бордель

Хосок изнывает и мечется по постели настолько, насколько позволяют верёвки, подаётся вперёд, но там только воздух, а хочется тёплой плоти. Не то чтобы он желал так легко сдаваться или что-то ещё, ему просто интересно, как далеко зайдёшь и каким будет следующий твой шаг. Парень, если бы захотел, легко бы скрывал собственные эмоции, однако сегодня беспричинно не против играть по чужим правилам. Наверное, потому что заинтригован. Его обычно не выбирают, а когда выбирают, стоит рассказать о последствиях, тут же отказываются. Мужчине льстит отсутствие страха и то, как ты раздевала его глазами. Ему льстит до жути, да и за последние пару лет соскучился по чужой энергии, совсем истощал в этом плане, маги ведь питаются сильными эмоциями, могут просто чужими, для того ходят в комнаты страха, а Чон специально устроился работать в бордель, дабы поддерживать в себе внутренние силы. Когда же те направлены на них, результат в разы лучше. Поэтому, будто изголодавший, Хосок пришёл в экстаз от тех чувств, что передавались ему от тебя, он ими напитался, похотью и бесстыдством в первую очередь. Ещё один грудной стон, толчок в воздух, рык от злости, выглядит просто идеально по твоему мнению. Подходишь ближе, чтобы провести холодной рукой по ноге и подняться к торсу, видя, как парень замирает. Невозможно из-за повязки рассмотреть чернильных глаз, а там, должно быть, столько всего, что можно упиться одним его взглядом и ничего более не желать до конца жизни. Чон дрожит, чувствуя твой вес на себе, и его член подрагивает от вкрадчивых касаний к холодной коже, приходится даже пожалеть, что позволил себе впитать так много женского возбуждения, оно разливается по телу, из-за чего контроль над ситуацией теряется вконец, мужчина, начиная всё это, подобного исхода даже не ожидал. Не ожидал, что действительно подчинится смертной из-за собственной глупости, а после разложится на молекулы, когда опустишься к его уху и зашепчешь, обжигая дыханием. — Достаточно, или мне ещё поиграть? — освобождаешь аккуратно мужской рот, выкидывая шарик в сторону и подтирая пальцами слюну, скопившуюся на выступающем подбородке. — Ты меня провела, — снова увеличиваешь мощность вибратора, Хосок стонет в голос. Сладко так, что грозит всем услышавшим диабетом, стоило бы и это последствие вписать в бумагу. — Я сниму повязку с глаз, если назовёшь меня «госпожой», как в холле, — мужчина облизывает губы, смеясь над самим собой. Вот так вот и соглашайся на секс со странными девушками, у него уже внизу адски болит, а она просто повязку предлагает снять. — Назову, если, наконец, сделаешь что-то с тем, что мне нужно кого-то трахнуть. Срочно. — Ты не совсем понял, да? — вновь нажимаешь на волшебный пульт, и Чон под тобой сотрясается от вожделения, не видишь, но мужчина хмурится, прежде чем глубоко вздохнуть, уговаривая себя, что зато, получит сегодня так много энергии, о количестве которой и не мечтал. Можно немного притупить гордость. — Госпожа, — почти вымаливает шёпотом, довольно улыбаешься, опускаясь к мужскому лицу, дабы лишить его повязки с глаз. Хорошо, это стоило унижения. Ему очень нравится тот вид, что открывается после минутного адаптирования к свету: раскрасневшееся лицо, затвердевшие соски, приоткрытый ротик, взлохмаченные волосы, и теперь парень понимает, почему чувствовал влажность на животе, где ты сидишь. Хорошо, подобное действительно стоило унижения. Наклоняешься и достаёшь игрушку из Чона, ухмыляясь. Какая же адская улыбочка, будто у сбежавшей три столетия назад из ада ведьмы, исключительно твоя энергия доказывает, что на мужчине действительно восседает самая обычная человеческая женщина. — Чего ты там ещё хотел? — Хосоку приходится досчитать до трёх, чтобы пересилить себя и произнести то, что собирается. — Госпожа, прошу, — всё равно задыхается, а ты, не услышав того, чего желала, поворачиваешься к нему аппетитной попкой и опускаешь рот к члену. Ладно, так тоже неплохо. — Я продолжу, если ты поможешь мне, — глазами показываешь, как именно парень должен помочь. Окей, маг немного в шоке, окей, маг к такому был абсолютно не готов, но, блять, он в таком положении даже до своего члена рукой достать не может, да и работа в борделе обязывает ко многому. Пора бы расслабиться. Эти размышления приводят к тому, что мужчина в который раз за последний час сдаётся и проводит горячим языком по сырым половым губкам, не сдерживая стоны, когда умело принимаешься ему отсасывать, сжимая член болезненно, ведя мокрым язычком по венкам, целуя и снова заглатывая, не обращая внимания на то, что мужчина почти сам задаёт темп, в нетерпении подаваясь вперёд. Потому что тебе хорошо, Хосок удивительно справляется, вылизывает просто на отлично, что у самой руки немеют от того, как он массирует клитор, а вообще, может, стоит его отпустить, чтобы прекратить это издевательство и получить нормальный секс? Лишь успеваешь подумать об этом, как ремни, державшие руки парня, отпускаются, сама же моментально оказываешься под Хосоком, широко улыбающимся и как-то нехорошо оглядывающим тебя, находящуюся в абсолютном недоумении. — Ты всё это время мог так сделать? — хмуришься. — Мне нужно было, чтобы ты об этом подумала, — парень больше не разменивается на нежности, ибо его кое-кто вывел практически окончательно из равновесия, поэтому вставляет сразу и до основания, чтобы ты потеряла ненадолго способность говорить. Ему всё предыдущее тоже достаточно сильно нравилось, но из-за того, какую эйфорию ты ловила, у мужчины передоз, его надо выплеснуть, из-за этого сдерживаться трудно почти до хрипа. Хосоку нравятся громкие шлепки тел друг о друга, твой шёпот и мычание, а ещё то, как идеально его член в тебя входит раз за разом. По-хорошему, парню бы стоило тебя так же привязать и поиздеваться, а не хочется, лучше вот так, и губами к грудям, кусать те, не стесняясь, оттягивать соски, после тоже самое проделывать с чужими губами и языком. Под тобой рука лежит удобно, ещё лучше, когда выгибаешься, и он может быстрее вбиваться в желанное тело, получая удовольствие от головокружения и боли в руках, и всё же ещё, это не конец, пусть ты откровеннее попросишь его о чём-то грязном, пусть ещё шире будешь открывать рот, запрокидывая голову. Просто идеально, когда кончаешь, держась за мужские плечи отчаянно, а потом усталая вынуждена заново принимать в себя мужской орган, потому что маг не удовлетворён, он может продолжать часами, правда, всё равно пока чужие эмоции держат, из-за чего чувствует, что скоро последует твоему примеру, поэтому с новой силой принимается растягивать стенки, жарко впиваясь в губы, ещё совсем чуть-чуть, чтобы начать задыхаться от подступающей разрядки, наваливаться на тебя всем телом и умирать из-за женского хныканья, ненадолго забываясь в звуках и внутренних ощущения, что говорят ему продолжать снова и снова творить моральный беспредел, заново раскрывая возбуждение новыми нотками, а после без зазрения совести марать новое бельё. Тут подобное в порядке дел. Хосок невъебически красивый, когда лежит, укутавшись в одеяло, и смотрит на тебя с хитрой улыбкой, а ещё до жути милый, когда его глаза мутнеют, стоит тебе подняться. — Эй, что творишь? — шипишь, потому что парень опрокинул на себя, снова уложив на постель. — Хочу ещё, — трётся носиком в женское плечо, пускает дрожь по телу, не спрашивая разрешения. — Или давай просто полежим, — вырываешься, вставая. Так дело не пойдёт, ты помнишь всё про последствия. Ещё не хватало втюриться в него, отпустив все тормоза, из-за лучшего секса в твоей жизни, сдобренного столь нежными порывами. Ни за что. — В другой раз, — одеваешься, будто не сама руками управляешь, ибо в голове туман и в сознании маячит тело Чона под тобой, которым ещё долго хотелось наслаждаться. — Он будет? — мужчина продолжает держать на лице недовольную физиономию. — Не знаю. — Надеюсь, что да, — его слова выбивают почву из-под ног. Какой ужасный мужчина. Не ужасный, конечно, больше несчастный. Потому что в подобное место попадают не за хорошие дела и не по своему желанию в подавляющем числе случаев. Уже подходишь к двери, однако, резко разворачиваешься, чтобы пройти к кровати и оставить на губах мужчины хрупкое прикосновение, из-за чего, даже после того, как дверь закроется, Хосок будет в ошеломлении касаться пальцами собственных губ и слышать, как сердце, давно застывшее на месте, дрогнуло и забилось.