Мистический бордель

Чон взял отпуск и заставил последовать его примеру, из-за чего уже жутко жалеешь, потому что вечно терпеть вот этот щенячий адский взгляд — такое себе удовольствие, ибо, что он там означает, чёрт бы знал. Пожалуй, и чёрт без понятия. — Ну, что?! — не выдерживаешь, отрываясь от манги с трудом, однако её читать бесполезно, ни слова не понимаешь, пока парень буравит глазёнками. — Ничего, — Хосок подкладывает под подбородок ладошки и улыбается хитро до невозможности. Он сведёт тебя в могилу когда-нибудь своими играми. — Тогда хватит глазеть! — в парня летит подушка, и он отбивается, заливаясь смехом. Исчадие ада. — И вообще, может, ты вернёшь моему коту нормальный вид? — Хосок открывает один глаз, как бы раздумывая над предложением, но тут же закрывает его, растягивая уголки губ. Выглядит мужчина сейчас непривычно: разморённый, с закрытыми глазами лежит на твоих ногах, будто вот-вот заснёт, минимум загадочности в его виде, не как обычно. Нет привычной странной ауры, за которой не понятно, что именно кроется, есть милый хитрый котик, разлёгшийся на коленях хозяйки и мурлыкающий что-то нецелесообразное. Руки сами по себе тянутся погладить по головке парня, почесать за ушком и пройтись быстро пальцами вдоль оголённых плеч, хорошо, что разум на месте, не позволяет столь открыто показывать, как таешь от нынешнего Чона. — Я не могу, он впитал в себя всю ту мерзость, что в меня вцепилась, поэтому считай, что Лора сменил свою окраску на чёрную на-все-гда, — последнее слово юноша разделяет, объясняя, почему любимое животное поменяло цвет шёрстки из белоснежного в угольный, и переворачивается на спину, чтобы было удобнее тебя разглядывать. — Боже, да не надо так пугаться, коты невосприимчивы к проклятиям, могут быть максимум их переносчиками, зато мыть Лору часто не придётся, — Хосок отмахивается от твоего встревоженного лица, словно ничего страшного не произошло, словно не он пару дней назад валялся без сознания в прихожей, доведя почти до обморока собственным состоянием, потому что тогда действительно пришлось сомневаться в том, очнётся мужчина или нет. — Не расскажешь, где был? — проводишь пальцами по рубцу на руке парня, прикусывая щёку, они зарастают быстро, а всё равно страшат жутко, потому что даже представить не можешь, какую боль испытал Хосок. Очевидно, несоизмеримую, ведь раны были глубокими и кровоточили сильно, до сих пор иногда открываются, на что юноша скалится и смеётся, припоминая какую-то навязчивую горгону, непожелавшую отпускать его в мир людей. — Спустился ненадолго домой, а там мне были не очень рады, — парень всё ещё улыбается, однако, не веришь выражению лица, запуская шаловливые пальчики в волосы и начиная массировать кожу головы Чона. Беззащитный и чертовски привлекательный. — Куда это «домой»? — В Ад, — твои руки замирают, а Хосок открывает глаза, глядит более не игриво, испытывает, что же дальше будешь делать, как отреагируешь. Никак, только хмыкаешь и принимаешься заплетать маленькие косички на голове мужчины, смотрится миленько, да и предоставляет время собраться с мыслями, хотя, когда парень целует кожу на бедре, пуская свои руки под юбку, уже нифига не успокаивает. Ты шипишь, вскакиваешь, скидывая парня на подушку, и стараешься быстро ретироваться к выходу. Как будто кто-то позволит сбежать. — Ну, вот чего ты устроила? — мужские руки обхватывают под грудью и за шею, прижимая прямо к полуоголённому телу Чона. Он взял в привычку ходить по дому исключительно в штанах, наверх ничего не надевая. — Что ты имеешь в виду? — выходит хрипловато, ибо поймали прямо на месте преступления. — То, что мы живём вместе полторы недели, и последние пять дней кое-кто не надевает бельё, — пальцы Хосока ложатся на грудь, защищённую лишь хлопковой рубашкой, сжимая ту так, что подаёшься назад ещё больше, упираясь в пока ещё слабый стояк юноши. — Если хочешь, чтобы тебя выебали, говори об этом прямо, — шёпот почти змеиный, холодный и слегка пугающий, пускающий по телу лёгкое оцепенение. Ещё, хочется ещё. — Тебе показалось, — пытаешься вырваться, но, конечно, это бесполезно. Только мужская рука сжимается сильнее, что приходится широко раскрыть рот, хватая воздух тяжело. — Да ну? — Хосок резко наклоняет вперёд, задирая юбку, и заливается смехом. Дьявол, не меньше. — Скажи это своим стрингам, Т/и. — Мне так удобнее, — отговорка, честно говоря, паршивая, к тому же, именно сейчас тебе ни разу не удобно, когда приходится упираться в стену, понимая, что Хосок там разглядывает во всю твою задницу. — Я заметил, — тяжёлая рука опускается на ягодицу, тут же сжимаешься, прикусывая губу. Он явно решил сегодня больше не сдерживаться. — Ты же не из девочек, что до свадьбы хранят девственность, может, перестанешь притворяться? — возбуждает. Его грубость в голосе и удары по мягкой коже возбуждают, прекрасно понимаешь, к чему всё приведёт, понимала ещё тогда, когда стала просыпаться по ночам от того, что мужской орган упирался в ягодицы, приходилось делать вид, будто не замечаешь, дабы довести парня до подобного состояния. Когда ему плевать и он просто собирается взять то, что жутко необходимо, когда больше не готов играть в рыцаря и желает одного. Пусть силой, пусть жёстко, так, как любишь. Хосок миленький и сладкий, ты хорошо потрудилась, раз сейчас он с остервенением оставляет красные следы на ягодицах. Чона ведёт от такого вида, пожалуй, впервые настолько сильно, ему хочется без раздумий тебе вставить и послушать громкие крики, что будут разбиваться о стены, разлетаясь на множество осколков, которые в итоге достигнут мозга и там устроят кровавый потоп. Мужчина понимает, чьих рук его подобная реакция, однако отодвигает мысль о том, что пошёл у тебя на поводу, в дальний ящик, в другое время успеет подумать. Пока лучше отодвигать тонкую ткань стринг в сторону и запускать в женское лоно пальцы, слыша, как давишься воздухом. Ведьма. — Доминантка, любящая, когда её берут силой, а? Сумасшедшая. — Не меньше, чем ты, — слова получаются скомканными, удивительно, что вообще получаются, потому что единственное, на чём можешь концентрироваться — на пальцах парня, пропадающих в тебе. Делают они это просто идеально. Хосок добавляет четвёртый, и руки соскальзывают со стены вместе с вырванным из груди протяжным стоном, мужчине подобный расклад пиздецки нравится, он помогает подняться и вместо опоры предоставляет первый попавшийся под руку стульчик, так удобнее ему терзать женские соски уже не сквозь ткань и при этом не отвлекаться от главного своего занятия. Пальцы в смазке, член налился кровью достаточно, а ты такая затраханная смотришь через плечо, что ему хочется прямо сейчас в обморок. — Я могу ведь и остановиться, — следующий толчок грубый, немного болезненный. — Помнится, ты меня тоже изводила, нет? — хватаешься за спинку стула, закатывая глаза от удовольствия. Ладно, и так очевидно, чего Хосок желает, парни слишком предсказуемые и падкие на клише. Ты не гордая, просто нуждаешься в отменном сексе, и если для этого придётся броситься парой пошлых фраз — ничего страшного, результат-то всё равно превзойдёт все отданные усилия. Ты вообще не гордая, и пятой точкой водишь из стороны в сторону, ожидая, когда мужчина прекратит издеваться, поэтому сделаешь что угодно, лишь бы получить желаемое. — Выеби меня, — разворачиваешь голову, встречаясь с чёрными омутами, в которых, должно быть, погибло немало душ. А они погибнут в тебе. — Папочка, — облизываешь губы ненароком, замечая, как хорошо это действует на парня: он замирает, моргает пару раз и возгорается, будто спичка. На его миленьких щёчках можно поджарить неплохой стейк. Потому что Чон не ожидал, что настолько легко согласишься, он почти шутил, решил примерить на себя твою роль, и всё получилось как-то само собой. Юноша же не извращенец, чтобы течь по подобным словам… Хотя, кому он заливает? Самый последний, самый верный из всех возможных извращенцев. Хосок даже презерватив с собой носил вечно в кармане брюк, что понимаешь, когда он его оттуда вытаскивает, и, похоже, ты была чересчур жестока. — Не надо, я таблетки пью, — слова вырываются резко, на одном выдохе, почти на хныканье, потому что возня раздражает. Почему бы уже не продолжить? Магия магией, а парень всё же остаётся парнем, и ему в его двести с лишним лет пока о детях думать рано, поэтому радует твоё заявление, можно не сдавливать себя какой попало фигнёй. Ты ещё в первый раз поняла, насколько хорошо ощущается член Чона в тебе, как юноша умело двигается, растягивая стенки под нужным углом, дабы пальцы на ногах сводило от экстаза и хотелось только сильнее и больше. Хосок сегодня понимает девичий настрой, сам в нём утопает, слышит, как два тела ударяются друг о друга, и ему сносит крышу. Грубее, дальше, загонять свой член в тебя так, чтобы стонала громче, чтобы просила ещё унизительнее, чтобы практически падала без остатка сил, зато с его органом в себе. Ахуенно. Обоим нравится, и у обоих нет ни малейшего желания прекращать, ведь так лучше всего. Чон, наконец, нашёл тебя, столько вкусной энергии он не пробовал с рождения, столько эйфории в одном грёбаном смертном человечке ни разу не разглядывал, а теперь, когда приходится прижимать к себе, трахая дико, яростно, что точно потом придётся тебя на руках носить, гладя по головке, он знает, что ни за что не отказался бы от встречи с тобой. И всё равно обоим нравится, понимаешь, что никто до Хосока такого яркого удовольствия не доставлял, что с ним хочется продолжения на весь день и желательно, без перерывов, ибо его руки на талии, сжимающие до красных пятен, грудь, которой нужны любимые зубки, и ягодицы, что будут гореть не один день — прекрасное сочетание, серьёзно, лучше не было. И раз за разом чувствовать, как он достаёт толчками чуть ли не до самой матки — крышесносно, останавливаться не хочется, однако эмоции пробирают и оргазм подступает очень быстро, неожиданно быстро. Сама не понимаешь, в какой момент сил не остаётся вовсе и тело начинает сотрясаться, с опозданием чувствуешь, как тёплая сперма заполняет влагалище и мужчина прекращает в тебя вдалбливаться. Спустя минуту, немного придя в себя, отрываясь от звуков вашего тяжелого дыхания, кажущихся неоспоримой тишиной после твоих криков, рычания мужчины и шлепков тел друг о друга, совсем недавно разрывавших комнату напополам, пытаешься подняться, но путаешься в ногах, готовясь встретиться с холодным полом, когда знакомые руки поднимают над землёй. Смущает. Почему-то именно теперь смущение подбирается к щекам, подкидывая образы недавно произошедшего безобразия, в то время как парень выглядит невозмутимо, и у него на груди приятно, хотя, наверное, стоило бы сбежать и спрятаться в какой-нибудь угол после всего, что только что произошло. Стыдно. Стыдно и уютно, ибо любимые руки обхватывают нежно, они не позволят более оступиться, а ещё профиль у Хосока красивый, что пялишься на него в полном молчании минут пять, не отрываясь. Парню ничего объяснять не надо, он сам себя чувствует странно, однако, понимает, что кто-то должен брать ответственность и привести тебя в порядок. Тебя, что уже не похожа на дьяволицу или ведьму, превратилась в тёплый комочек в его руках, нуждающийся в заботе и понимании. Такие резкие перепады бьют прямо по логике и по сердцу тоже. Потому что это очень в стиле побочных эффектов, действующих на двоих сразу. Хосоку на самом деле страшно, что ты можешь вскоре его оставить, что уйдёшь быстро, ведь людской век недолог, а он успел проникнуться, успел влюбиться сильно, сходит с ума и желает тебя постоянно, что ваш секс только что доказал: желает обнимать, целовать, гладить, смеяться вместе, а после раскладывать на каждой поверхности и трахать до умопомрачения. У вас всё будет трудно до ужаса, потому что парень точно не захочет отпускать, и он знает, что предложит в будущем обрести тебе бессмертие. Уже сейчас знает, как будет умолять, как легко можешь согласиться, но ведь бессмертие — это проклятие во многом. Так стоит ли? Он поэтому не хотел находить тебя, потому что сердце заработало и выскочило из его груди прямо в женские маленькие ручки, зависит теперь от любого решения смертной девушки, и это плохо. Правда, очень плохо. Чон думает о будущем и чём-то сложном, пока шоркает твою спину мочалкой, чувствуешь по напряжённости, повисшей в воздухе. Тело слабое, по нему разливается нега от прикосновений. Оттого, как трогательно мужчина касается, хочется визжать на ультразвуковой частоте, потому что это против правил, потому что это безумно сладко, и он сам — пончик с маком. Пончик с маком, который забивает себе голову ерундой. Поворачиваешься к парню, останавливая руки того и встречаясь с недоумённым абсолютно взглядом. Губы мокрые, не как в прошлый раз, язык горячий и ты всё ещё возгораешься моментально, только прикасаясь к ним, приторно оттягивая, углубляешь поцелуй, не позволяя Хосоку вздохнуть, пока не почернеет и не зазвенит в голове, пока не истратится весь воздух, до предела, до мужского полустона. Потому что нужно сказать многое, и всё равно действиями легче показать, что думаешь, что чувствуешь, что ощущаешь. — Я не уйду, никогда. Слышишь? Не смогу уже просто, — обвиваешь мужскую шею, прижимаясь сильно. Тело к телу, вода, стекающая с кожи в ванну, краткое безмолвие. Молчание, и вы его правители. И больше никаких слов, действий достаточно, дабы парень уткнулся лицом в плечо и выдохнул все переживания. Не сейчас, потом, вы решите. Он нашёл тебя, не сможет более и дня прожить, если его ведьмочки в нём не будет, не сможет без тебя дышать, не сможет дальше двигаться, так что придётся отступить перед чувствами, придётся целовать любимую мокро и сдавливать в своих объятиях до хруста костей, а после слушать рассказы, лёжа на женских коленках, и не думать. Не думать о будущем. Оно придёт, тогда всё и решится, пока вы просто можете быть рядом, цепляясь друг за друга, словно утопающие. Потому что это всё побочка.