Лебединые воды

Быстрые шаги гулкой дробью пронеслись по пустынному холлу и рассыпались, тут же спрятавшись по углам, оставляя после себя всепоглощающую плотную тишину. Кто-то бегал туда-сюда, не замечая девушку, замершую на скамейке в углу, и Минако была этому несказанно рада, ведь когда придет отец и заберет ее отсюда, Айно отчаянно желала, чтобы этого никто не видел. И как назло вспоминалось все самое дорогое, то, что наверняка будет царапать сердце, скрестись ночами, сменяя безрадостные дни, полные деланного бумажного счастья — напоказ, для других. Ведь Минако никогда — она знала это точно, — не забудет шума толпящихся у сцены однокурсников, ощущения микрофона в ладони, до уюта язвительных подначиваний Рей и манеру Усаги говорить в ухо; и уроков с Ятеном она не забудет. Да, у них не очень-то клеилось, но все же… Пожалуй, никто другой не сделал для нее большего. — Минако? Знакомый голос, низкий, полный волнения, окутал и ударил в самое сердце. Легче представить, что ее просто будят в школу, и не открывать глаз. Но реальность безжалостна. Откинув волосы за спину, Айно постаралась улыбнуться своему отцу. Никто и никогда не дал бы Кеничи Айно пятидесяти. Статный, высокий и атлетично сложенный, он излучал молодость и силу. Кто бы знал, что за этим скрывается!.. Как микеланджеловский Давид, Кеничи введет в заблуждение любого своими ясными голубыми глазами, белокурыми волосами и живописно-правильными чертами лица; но что за этим внешним совершенством? Знали, пожалуй, Минако и ее мать. А мама, как известно, ушла от него. И в какой-то момент жизни, несмотря на подростковую горячность и любовь к своему непростому отцу, Мина все-таки ее поняла. — Я мчался как мог, — мягко заметил Кеничи, присаживаясь рядом и доставая из кармана платок; жесткая накрахмаленная ткань неприятно коснулась щеки девушки, не помогая стереть ни капли размазанной туши. — Я знаю, — уж в этом сомнений не было никаких. — Но ты опоздал. — Извини, Мина, я правда торопился. Давай поговорим дома, — три волшебных слова. Спокойных, почти успокаивающих, чуть-чуть — и ласковых. Со стороны — просто верх заботы и участия, что, возможно, так и есть, ведь у каждого — свое понимание отцовских обязанностей. Минако знала, до апатии осознавала, что горько поплатится за свое самоуправство, и даже не попыталась воспротивиться. Уж если Кеничи прилетел сюда, все равно придется ответить, и ей уже никто не поможет. Отстранив руку от раскрасневшейся и саднящей щеки, Минако медленно направилась в сторону выхода, внутренне сжимаясь. — Ты вульгарно одета, Мина, — мягко укорил ее отец, уверенно идя следом. — Разве тебе не хватило тех денег, что исчезли с карты, на приличную одежду? — Это сценический костюм, папа. Каждое ее оправдание бессмысленно, однако Айно всегда пытается объясниться. Зачем? Она и сама не знает. Вот если бы сегодня он ее услышал… Если бы сидел в том зале… У Минако аж в горле защипало, но она сдержалась. — Минако! Айно обернулась и застыла на месте; быстро спускаясь с лестницы, к ней бежал никто иной как взмыленный и растрепанный Ятен Коу, и сердце ее в страхе заныло. Минако метнула взгляд на отца. Тот с самым вежливым видом встал и сложил вместе ладони, словно только Коу и ждал. Минако хотелось со всей силы замотать головой, чтобы парень остановился, но тот, словно и не замечая испуга Айно, стремительно подошел к ним и отер рукой лоб. — Мистер Айно? — тяжело дыша, Ятен почтительно поклонился. — Ятен Коу. — Это твой друг, Мина? — улыбнулся Кеничи, но в ответ не поклонился, и Минако, привыкшая ловить мельчайшие полутона его настроения, внутренне содрогнулась. — Почему ты никогда не говорила, что завела здесь друзей? — Вероятно, она хотела познакомить нас лично. Безупречный Ятен Коу, сама невозмутимость и сдержанность, сейчас совершал ошибку за ошибкой. Кеничи снова улыбнулся, медленно переведя на молодого человека взгляд, словно тот допустил бестактность, вмешиваясь в их разговор; при этом лицо оставалось приветливым и спокойным. — О, вы настолько близкие друзья, что речь идет о личном знакомстве… — Мы с Минако встречаемся, — выпалил Коу, не глядя на потрясенную Мину, уже помертвевшую от ужаса. — Вот как? — Кеничи легко рассмеялся, и его искусно имитированное благодушие на секунду исчезло в голубых глазах. — Теперь мне понятно, почему Мина так хотела здесь остаться. Ты завела очередной роман, моя девочка? Знаете ли, мистер… мистер… — Коу. — Мистер Коу. Моя Мина никогда не отличалась постоянством, — он потрепал дочь по щеке, словно маленького ребенка, — у нее всегда было много друзей и поклонников. А еще… Впрочем, я ведь хотел поговорить дома, так? Что ж, мистер Коу, я надеюсь, Мина будет достаточно гостеприимна, чтобы пригласить нас к себе, так? — Конечно, — Минако, деревянная от напряжения, с застывшим взглядом в пол, с трудом сложила губы в улыбку, — Ятен, папа, я бы хотела пригласить вас на чай. — Чудесно, милая, — похвалил дочку Кеничи, — я рад, что ты делаешь успехи и все больше походишь на свою мать. Она всегда была отменной хозяйкой, — развернувшись, он стремительно направился к выходу, и Ятен с Минако последовали за ним. Мина безмолвно взяла Коу за запястье и заставила его слегка отстать. Больно-пребольно закусив губу, она умоляюще посмотрела Ятену в лицо. Неужели он не чувствует, не понимает, насколько Кеничи зол из-за его дерзости? Неужели не осознает, что ему нужно бежать со всех ног? Но Коу, кажется, даже если и заметил пренебрежение и внутренний лед, выглядел спокойным и даже сосредоточенным. Ободряюще кивнув Мине, он шел за Кеничи в сторону припаркованных такси. Дорога до скромной квартирки Мины казалось просто бесконечной; одно радовало — Кеничи предпочел сесть вперед, позволив Ятену и Минако расположиться на заднем сидении, но поговорить у них возможности все равно не было, поэтому Айно не оставалось ничего, кроме как привести их к себе. — Ты здесь живешь, Мина? — Кеничи окинул взглядом скромное жилище дочери и, не разуваясь, прошел в гостиную и сел на краешек кресла. — Никогда бы не подумал, что ради этого ты покинешь наш просторный дом. Минако, ничего не ответив, указала Ятену на соседнее кресло. — А теперь тебе стоит подать чай, милая, а перед этим — привести себя в порядок. Очень опрометчиво, молодой человек, позволять ей разгуливать в таком виде, — мягко напомнил о ее обязанностях Кеничи, бросив взгляд на Ятена. — А мы побеседуем. Ну же, Мина. Оставь же нас наедине. Едва оказавшись в своей комнате, Минако достала первое попавшееся платье и тут же пошла в ванную и включила на всю мощность воду. Ее практически трусило из стороны в сторону, тело сотрясали немые рыдания, однако девушка, стараясь сосредоточиться, быстро умылась, причесалась и переоделась. Взглянув на свое бледное лицо в зеркало и обхватив руками раковину, она судорожно думала, что ей делать дальше. И главная мысль, которая болезненной иглой била по нервам, была о том, что нельзя оставлять Кеничи и Ятена один на один. Конечно, ей придется отлучаться, но все же чем быстрее она возьмет себя в руки, тем меньше шансов у ее отца навредить Коу. Несколько раз глубоко вздохнув и выдохнув, нацепив искусственную улыбку, девушка вышла из ванной и направилась на кухню, краем глаза отмечая, что Ятен и Кеничи ведут себя весьма спокойно; по крайней мере, они все еще разговаривают, не повышая друг на друга голоса. Впрочем, другая манера общения Кеничи была чужда. Найдя самую приличную тройку чашек и поставив их на скромный поднос, Айно с трудом стараясь не пролить содержимое, пошла в комнату. Поставив перед гостями поднос, Минако подала каждому из них чашку и скромно отошла в сторону. — Я думаю, Мина, ты можешь к нам присоединиться, вы же не против, мистер Коу? Ятен растерянно кивнул, вопросительно взглянув на Айно. Наверняка он уже уловил, что из себя представляет Кеничи Айно, каковы его отношения с дочерью, но Минако была ему от души благодарна за его невозмутимость, за то, что тот сумел сохранить подобие благодушия, ведь, возможно и даже вероятно, это было весьма непросто. Поставив к столу пуф, Минако скромно села напротив мужчин. — Черный с молоком и ложкой сахара, Мина, ты очень любезна. А у вас, мистер Коу? Зеленый? Надеюсь, ты учла вкусы гостя? Минако прикусила язык о том, что в ее доме как не было, так и нет лимона. — Конечно, мистер Айно, я именно такой и люблю, — Ятен пригубил напиток. — Мы тут как раз говорили о тебе, Мина, — с ласковой укоризной начал Кеничи, отпивая из своей чашки. — И о твоем будущем, конечно. Мистер Коу утверждает, что ты прекрасно поешь, и мне трудно с этим поспорить. Моя дочь талантлива в разных областях, хотя, быть может, во мне сейчас говорит отцовская любовь. Как жаль, что ты не посвятила меня в то, что решила бросить профессию юриста. — Я просто не хотела огорчать тебя, папа, — не поднимая глаз, глухо ответила Минако. — И все-таки огорчила. Я думал, у нас нет секретов. Я думал, мы полностью доверяем друг другу. Именно поэтому я отпустил тебя так далеко. — И не зря, мистер Айно, Минако хорошо учится, она быстро нагоняет упущенное и отлично выступила на сегодняшнем концерте, — встрял Коу, однако Кеничи не повел и бровью, не сводя взгляда с дочери. — И все-таки я не хочу обсуждать это при нашем госте, — мужчина приветливо улыбнулся, — мне бы хотелось больше узнать о нем. Насколько я понял, вы тоже мечтаете стать певцом? — Папа, Ятен уже поет на сцене, — решилась подать голос Минако и глянула на Коу, — он уже популярен. — Вот как? Никогда не слышал. Не обижайтесь, молодой человек, я не слежу за молодежными течениями, это как раз удел Мины. И давно вы встречаетесь? — Всего месяц. — Так мало? А впрочем… По-другому и невозможно. Наверное, это даже и к лучшему. — Почему? — колкий страх снова стал подниматься к горлу, потому что она прекрасно знала ответ. — Потому что ты возвращаешься в Англию, конечно! — он удивленно приподнял брови, словно изумляясь глупому вопросу дочери. — Право слово, Мина!.. Уж не думаешь ли ты, что я позволю тебе остаться здесь после всего, что ты провернула? Мистер Коу, — он по-отечески улыбнулся застывшему Ятену, словно старому приятелю, — я надеюсь на вашу мудрость. Минако не может здесь жить одна. И вы, как человек, который чего-то добился в музыкальной индустрии, как никто должны понимать, что моей хрупкой Мине этот путь просто не по плечу. Не сочтите меня черствым, но вы совсем мало времени вместе и легко забудете друг друга. Молодость! Поэтому… — Я никуда не полечу. В другой раз Айно ужаснулась бы своей дерзости, но не сейчас, не в этот миг, когда нахмурившийся Ятен, кажется, вот-вот взорвется гневной тирадой, когда он готов выгрызать для нее свободу, а она молчит, не смея подать голос. — Ты что-то сказала, Мина? — впервые в тоне отца проскользнул холод. — Я не вернусь в Англию. Ты меня не заставишь. Минако поднялась с пуфика и встала рядом с креслом Ятена, который тут же встал следом и сжал руку девушки. И в переплетении их пальцев Мина наконец почувствовала ту силу, которой ей так не хватало. Она не одна. Ее не бросят. Ее не отпустят. Но и Кеничи уже улыбался. Мягко, по-отечески, со знанием жизни. — Ах, Мина, я ведь тоже бывал влюблен и прекрасно понимаю ваши чувства. Но вы оба так молоды и горячи, боюсь, твое очередное увлечение закончится быстрее, чем ты думаешь. Тем более, ты такая непостоянная девочка, Мина. — Все серьезно, папа. Я не девочка, я выросла. И я буду петь на сцене, здесь, в Токио. Я и Ятен. И что бы не случилось, когда Ятен уйдет, все равно никуда не полечу. Кеничи медленно поднялся с кресла, и Айно была счастлива, что их разделяет столик, — пусть крошечное, но все-таки препятствие. Как карточный домик между ней и огнем, между той властью, что он над ней имеет. — Мина, что за максимализм? Ты не видишь реальности, — улыбка слетела с его губ, Кеничи стал серьезен. — Насколько я знаю по отчетам с твоей банковской карты, обучение в этом университете очень даже накладно, а я не вижу смысла и дальше спонсировать бесполезную прихоть. Я никогда ничего для тебя не жалел, однако твой выбор в высшей степени неразумен. А если еще учесть, что даже эту жалкую лачугу ты снимаешь за мои средства, вскоре тебе даже жить будет негде. Одумайся, Мина. Другие люди мечтают о такой жизни, которая могла бы быть у тебя, если бы ты проявила хоть каплю терпения и включила рассудок. — Я буду жить на улице, но я не вернусь, слышишь? — голос Мины дрожал. — И доучусь столько, сколько смогу. Я не одна. Кеничи, глянув на сжатые руки Ятена и Минако, лишь усмехнулся, давая ясно понять, что он думает о всех этих бравадных словах. — Ты будешь очень сожалеть о своем решении, Мина, но я подожду. Подожду, когда ты сама позвонишь мне и попросишь моей помощи. И я приму тебя, потому что ты моя дочь и моя любовь к тебе безгранична. Но, видимо, пора преподать тебе урок. Кеничи стремительно пересек гостиную и вышел из квартиры, на прощание громко хлопнув дверью, и Минако не сразу поняла, что он ушел насовсем; продолжая судорожно сжимать руку Ятена, она без сил опустилась на кресло, сотрясаясь всем телом. — Ты все правильно сделала, Мина, — Коу опустился рядом с ней на корточки и постарался заглянуть в глаза, однако Айно знала — стоит их взглядам встретиться, и она не выдержит. — Ну и что же мне теперь делать, Ятен? Ты же сам слышал, ты же понял… мой отец даже не властный, даже не деспотичный. Он давал мне свободу настолько, насколько, по его мнению, я бы удерживалась на поводке и была бы даже рада своей участи. Я могла тратить столько денег, сколько захочу, общаться, с кем пожелаю, заводить бойфрендов и путешествовать. И все это — плата за контроль, за его право распоряжаться моей судьбой так, как ему этого хочется. — Мина, но так же нельзя жить. Совсем. Рано или поздно, это бы уничтожило тебя. — Понимаешь, он отпугнул от себя всех. У него нет друзей, у него — партнеры. Моя мать ушла, вырвалась, и даже я не могу укорить ее за это. Я сама осталась с ним. Потому что он один. Потому что он любит меня, как умеет, но его любовь… — Хуже смерти, Мина. — Хуже. Минако подняла глаза и столкнулась со взглядом Ятена. Никогда еще она не видела у него таких откровенных глаз, не ощущала такого участия. Если бы еще неделю назад кто-то бы сказал ей, что Ятен Коу будет смотреть на нее так, она бы рассмеялась ему в лицо. — Ты не должна приносить себя в жертву. Даже отцу. Когда-нибудь он обязательно поймет. Ятен осторожно сжал хрупкие девичьи плечи, заставляя Минако наклониться к нему, и уложил ее голову к себе на плечо; несколько долгих секунд она была все еще страшно напряжена, однако в конце концов ее тело расслабилось, и Коу интуитивно понял, что она плачет. Он знал, что у нее не было ни одного шанса доказать Кеничи то, что ей нужно петь, что в этом ее смысл жизни; он бы все равно не понял, даже если бы находился в зале. И все-таки она попыталась. Попыталась не преломить, но изменить ход этой полурабской любви к своему отцу. Какая же ты странная, Айно. И слабая, и сильная, и навязчивая, и независимая. — И ничего не бойся. Я помогу тебе сдать экзамены на стипендию, с деньгами мы что-нибудь сообразим. И на улице ты тоже не останешься. Айно оторвалась от его плеча и с удивлением взглянула парню в глаза. — Мне особенно надеяться не на кого, мой отец все еще содержит маму, и я бы не хотела… — А я не говорю просить помощи у твоей матери. Она и сама наверняка тут же примчится без всякого зова. Жить можешь у меня. Минако своим ушам не верила. Он и так… Пожалуй, это уже слишком. Кажется, Ятен безошибочно прочитал мелькнувшие на лице мысли Минако и покачал головой: — Не обсуждается. — Но как же твои домашние? Разве… — Я живу с братом. Он жуткий трудоголик, я даже по утрам его не всегда вижу. И наша квартира достаточно велика, чтобы поселить еще человек пять без всякого стеснения. Я поговорю с ним, он не будет против. Минако было трудно в этот поверить, но она тут же заключила парня в объятия, едва не заставив того завалиться назад. Мысли еще не скоро придут в относительный порядок, а пока… она остается. Она остается!