Лебединые воды

Минако впервые осознала, насколько была невнимательна. С головою окунувшись в новые чувства, переживания и бесконечные подначивания, она и не заметила, как изменился университет, а точнее, его главный зал, в котором с минуты на минуту должно было начаться чуть ли не ключевое событие года каждого первокурсника с вокального факультета. И дело было не в новеньких кулисах и чисто выскобленном полу, и даже не в аккуратно расставленной технике; и ведущая, похожая на барби, только что вынутую из нарядной коробки, не была тому причиной. Само пространство, сам воздух будто пропитались электричеством, запахом кофе из автомата, острой нотой бытовой химии вперемешку с кокетливыми девичьими духами всех мастей. Минако могла поклясться, что, если закроет глаза, то наверняка сможет услышать скрип неразношенных лакированных туфель. И хотя уже все, казалось бы, готово и перепроверено на сотню раз, кругом резкость и нетерпение, причудливо сплетенное со страхом неизбежности начала вечера. Мало-помалу всеобщее волнение затопило девушку, отгорождая от всех других тревог. Подхваченная такими же перепуганными и суетливыми студентами, Айно побежала вновь расчехлять свой костюм и перебирать косметичку. В тесной гримерке — суета и молчание; какая-то девица, имя которой Мина не помнила, с трудом не рыдала над предательскими расползшимися капроновыми колготками; ей уже сунули новую пару, но обидно до сих пор. Наверное, в другой ситуации Айно попыталась бы приободрить незнакомку, однако сейчас поддалась негласной сосредоточенности на себе, со странным удивлением понимая, что этот концерт многим важен не меньше, чем ей. И все, несмотря на неуверенность, ждут какого-то своего, персонального чуда. Лично Минако молилась только об одном: лишь бы папа, который уже больше суток находился вне зоны действия сети, успел приехать по указанному в сообщении адресу. Иначе… — Волнуешься? — Усаги, одетая в широкий густо-бордовый свитер и темные вельветовые брюки, почему-то напомнила Айно бывшую хиппи, которая увлекается бардовскими песнями и кантри. Минако буквально видела, как она, загадочная и расслабленная, сидит по центру крошечной сцены какого-нибудь южного бара и, захватив разношерстную публику взглядом из-под широкополой шляпы, полупоет-полушепчет истории из своей жизни. Флирта с залом, желаемого преподавателем, может, и не будет, зато атмосфера — наверняка. Мина с трудом заставила себя не потрепать Цукино по макушке. — Ты распустила оданго! — удивилась Минако, дотронувшись до нескольких тоненьких косичек с вплетенными в них ленточками. — Мне кажется, в такие моменты эксперименты просто необходимы, — смущенно улыбнулась Пухлик, машинально отступая в сторону и пропуская несущуюся с ворохом одежды костюмершу. Кажется, уже никто не мог находиться в зале, и поэтому всех тянуло в спокойные затихшие коридоры универа. Их безмолвие почти оглушало, и если бы не время от времени захлапывающиеся двери и отголоски музыки, тишина была бы почти пугающей. — А где Рей? — отерла холодные от пота ладони Минако. — Не ищи ее. Она очень волнуется. — А ты? Удивительно, но Айно иногда поражалась мудрости Пухлика. С виду инфантильная, по-детски навязчивая и простодушная, она иногда проявляла недюжинную силу духа и тактичность и делала это в самый нужный момент. Минако чистосердечно могла признаться, что не знает никого, похожего на Цукино чуткостью, и ощущала, что сейчас рядом с ней — самый нужный в такой ситуации человек. — Очень, если честно, но, мне кажется, Рей страшнее. — Почему? — пожалуй, это была не самая важная информация, однако Мине отчего-то хотелось узнать ее прямо сейчас. — Потому что она соревнуется. Ей хочется победить, хотя она со всей силы делает вид, что это не так, а ведь жаль. Рей могла бы взять какую-нибудь награду, если бы не так сильно жаждала быть замеченной. Минако покачала головой, но ничего не ответила. Ей этого тоже хотелось. Сейчас, наверное, по-другому, чем это было вначале, но суть оставалась той же. — Как ты думаешь, кто может сегодня отхватить птицу счастья? Айно прислушалась: где-то внизу зашумело, видимо, вот-вот зал наполнится гостями. Напряжение наточенной иглой впилось куда-то под лопатки и пришпилило ее, словно засушенную для картины бабочку, однако Мина попыталась улыбнуться. — Тот, кто искренне не ищет славы. В конце коридора мелькнул знакомый до боли силуэт Ятена. *** Ятен слышал мерные аплодисменты, словно находясь под стеклянной крышкой-куполом: они были где-то далеко-далеко, хрусткие и неясные, однако мозг машинально отсчитывал до выхода — пять, четыре… В гримерке он остался один. Тереться за кулисами, изнывая от ожидания, ему было совсем не по душе. Расчехлив гитару, парень бессмысленно провел пальцами по струнам, послушным каждому его движению. Сегодня он на ней играть не будет, но успокоению она неизменно способствует. Кун, например, давно заприметил: если братец без разбору бренчит, заперевшись в своей комнате, его лучше не трогать час, а то и два. А для пущего эффекта — три. Сейчас времени не было, и Ятен пытался нанизывать крупицы спокойствия, словно бусины на бесконечно длинную нить. Одна, две, три… Еще одна математическая игра. «Обмани трясущиеся поджилки». Коу не боялся публики, не боялся, что за неверно взятые ноты его могут пожурить преподаватели. Он боялся не взять высоту, которую сам себе и задал, в итоге — бой с тенью. С собственной тенью. Может быть, с самолюбием. Мало кто знал, но Ятен был окружен фобиями. Они, словно невидимые щупальца морского чудовища из детских сказок, обнимали его везде, кроме дома. Там не нужно было быть неуязвимым и строить из себя бог весь что. Конечно, Кун всегда был готов подколоть, подтрунить, но то было не больно и не страшно. То было их обычное общение, не требующее имиджа. За стенами же их квартиры жизнь Коу резко и радикально менялась. Наверное, Ятен отчасти не принадлежал сам себе, забаррикадировавшись за десятками ментальных стен, на которые посягать — себе дороже. Каждая последующая — прочнее. Отложив гитару и мысленно отсчитав еще одно выступление, Коу как можно расслабленнее развалился на диванчике и почему-то вспомнил Айно. Уж кто-кто, а она и лбом расшибить стены пыталась, и лазейку найти. В какой-то момент, на долю секунды, ей почти удалось… но Коу был настороже. Наверное, и досталось ей больше всех, потому что добралась она дальше. Шмыгнула, словно воришка, и почти дотянулась до желанного трофея, но… Коу ухмыльнулся. Не очень весело. Потому что в этот раз явно переборщил с наказанием. Вроде бы и не помышлял чего-то жесткого или оскорбительного, но вышло все как-то слишком. Ятен видел, что нравился Айно, это было очевидно и даже банально; он привык, что девушки сами проявляют инициативу и пытаются обратить на себя внимание. Чаще всего, при этих «недолюбовных» играх фантазии включалось ноль, а Айно, пожалуй, не слишком жаждала избаловать Коу своей симпатией, будто говорила, что, конечно, неравнодушна, но чуть что — пеплом голову посыпать не станет; и вообще — сам уши востро держи. Ятен сначала отбрыкивался, как мог, а потом все-таки заставил себя признать, что его это, как минимум, интригует. Айно наотрез отказывалась принимать его как эдакую восходящую звезду, предпочитая познать истинного Ятена, и парень ясно понимал: даже если бы его никто не знал, Минако все равно бы им заинтересовалась, все равно держалась как можно проще. Отличная почва новой фобии. А что, если «начинка» сильно проигрывает «обложке»?.. И, узнав его, его, а не начинающего певца Ятена Коу, Айно поймет, насколько он уязвим? Насколько много скелетов прячется в шкафу? Коу непроизвольно поморщился, потому что, похоже, так оно и было. Лишь раз позволив себе пересечь черту, он обидел девушку. Минако, кажется, хотела бы с ним общаться, но не на позиции глупенькой подружки-однодневки. Приглушенные аплодисменты. Два… Дверь в гримерную скрипнула, и кто-то вошел. Коу был рад, что, в отличие от квадратной девичьей комнатушки, мужская гримерная напоминала изломанный коридор, в поворотах которого вполне можно остаться незамеченным, тем более, когда вокруг столько барахла. И сейчас Ятен от души надеялся, что незваный посетитель уберется к черту на кулички, оставив парня один на один со своими не самыми радужными мыслями. Приготовившись дышать через раз, Коу напрягся всем телом и прислушался. Человек громко всхлипнул; что-то стеклянное звякнуло о столешницу. Коу уже приготовился позлорадствовать про себя о детсадовских соплях, когда понял, что вошедший плачет. Нет, он не рыдал навзрыд, не чертыхался и не ныл о несправедливости публики, кажется, некто изо всей силы старался сдержать слезы, оттого и зажимал рот, если слишком накатывало. Чувствуя себя, словно на раскаленной жаровне, Ятен не выдержал и вышел из-за своего убежища, больше не в силах имитировать диванную подушку. Оперевшись ладонями о столешницу, опустив голову так, что волосы завесили лицо, напротив зеркала стояла Айно в своем сказочном платьице зелено-оранжевого цвета. Она, погруженная в свои мысли, даже не услышала, как Коу подошел к ней весьма близко и замер, не зная, что делать дальше. — Айно? Минако медленно повела напряженными плечами и обернулась. Красные глаза и потекшая тушь выдали сами себя. Девушка нахмурилась, видимо, не слишком довольная компанией, и Ятен в этом винить ее совсем не собирался. — Извини. Я думала, тут никого нет, — глухо выдавила она, яростно вытерев щеки и размазав черные дорожки по щекам. — Что случилось? — все-таки не смог промолчать он. Он знал, что ее выступление следующее, как раз перед его. И даже собирался выбраться из своей конуры, чтобы послушать. Конечно, только потому, что немного участвовал в подготовке, только поэтому. Но… — Что ты тут вообще делаешь? Почему не готовишься к выходу?! Ятен почувствовал себя воспитателем детского сада, который уговаривает непослушного ребенка рассказать стих на утреннике и не портить постановку. По крайней мере, взлохмаченная Мина выглядела именно как озлобленный упрямый сорванец. И сейчас ей не было нужно участия. — Его не будет. — Что? — не поверил ушам Ятен. — Я никуда не пойду, — злилась Минако, словно Коу был в этом виноват и не понимал самых очевидных вещей. — Почему? — наверное, испытывать ее расшатанное терпение — не самая лучшая идея, но поведение девушки было за гранью понимания. — Потому что это не имеет никакого смысла! — взорвалась Айно, срывая с головы цветочный ободок и выкидывая его куда подальше, благо, что не блондину в лицо. — Потому что мой отец только что прибыл в аэропорт и не успел бы даже в том случае, если бы умел телепортироваться! Потому что теперь он уж точно не станет меня слушать, а сразу увезет назад! Она толкнула парня в грудь и кинулась внутрь гримерной, заливаясь слезами, а Коу по-прежнему не понимал, что ему делать. Он мало знал Айно, однако и не предполагал, что она способна на подобные истерики. Момент изумления прошел, и Ятен почувствовал укол под ребра — жесткий, гневный. — Это что еще за слезы?! — вмиг преодолев короткое расстояние до оставленного им дивана, на котором, зарывшись лицом в ладони, плакала Минако, он рывком поднял девушку вверх и встряхнул так, что руки Мины безвольно упали вдоль тела. Его трясло от злости, от желания до боли сжать ее; но этого и не требовалось. Вытаращив глаза, Айно пораженно смотрела на него, глупо раскрыв рот. — Ты сошла с ума, Айно?! Как ты себя ведешь! — его голос дрожал. — Сейчас я не вижу перед собой певицу. Я вообще никого не вижу. Только какую-то размазню. «Ах, папочка не придет!» Ты хоть в курсе, сколько неудобств, сколько разочарований выпадает на роль артиста? Дурочка махровая. За несколько минут до концерта люди узнают, что у них умер близкий, но они все равно идут и делают свое дело так, что никто и не догадается об их боли. Лишь потом, по сводкам новостей. А ты? А ты, Айно?! Ты готова сдаться, даже не ступив на путь профессионального певца. Твои личные проблемы важнее людей, которые ждут тебя на сцене! Да и какие проблемы! Ты до такой степени боишься выпорхнуть из розовых объятий своего детства, что я просто поражаюсь собственной глупости. Если б я знал, что ты так легко растопчешь труд стольких людей, я бы не уделил тебе и минуты. Минако больше не бушевала. Слезы все еще катились из ее глаз, но Коу чувствовал, что она — тряпичная кукла, стоит ему отпустить ее, и она рухнет на пол, изломанно раскидав руки и ноги. Гнев отхлынул. Ослабив хватку, парень мягко толкнул Мину на диван. С полминуты она просто тихо сидела, скрюченная, скомканная своим горем, а потом встала и печально усмехнулась. Взгляд ее уже не был затуманен, напротив, Коу никогда не видел таких ясных глаз. — Наверное, ты прав. Знаешь, во всем. Я действительно инфантильная папенькина дочка, которая никогда и ничем не занималась всерьез. И я зря обманула ваше доверие. И твое, и Тохо, и всех тех, кто поддержал меня. И своего отца я обманула. Наши близкие знают нас гораздо лучше, чем мы сами. Наверное, он знал… — она вновь попыталась вытереть лицо, но, увидев разводы туши на запястье, поняла, что все бесполезно, и оставила это бессмысленное занятие. — Я улечу, и ты, наверное, вконец во мне разочаруешься. Но, знаешь… Мне жаль, что я сегодня не выступила. Просто для себя, для вас, — она вздохнула, стараясь выровнять дрожащий голос. — А тебе пора спешить. Твой выход. Удачи, Ятен Коу. Она уже хотела уйти, опустив взгляд, в котором, Ятен знал наверняка, снова застыли слезы, однако, повинуясь порыву, парень крепко схватил ее за запястье, заставляя удивленно замереть. — Еще не поздно. Но нам нужно спешить, — не слушая, что собирается сказать Айно, Коу рванул вперед, заставляя девушку бежать следом. Едва ли не толкнув Мину куда-то в кулисы, он принялся кидаться то к одному, то к другому человеку. Минако видела, как он яростно жестикулирует, как хмурятся и возмущаются люди, чей идеальный сценарий, по-видимому, решил в пух и прах уничтожить какой-то обычный выступающий, однако Ятен был неумолим. Подняв настоящую бучу и чуть не доведя несчастную ведущую до нервного срыва, Коу неизвестными силами заставил их снова объявить номер Айно, минуя его собственный. — Иди, черт возьми! — размахивая руками не хуже ветряной мельницы, зло скомандовал певец, едва натянуто улыбающаяся ведущая объявила Минако. Даже не успев ничего сообразить, Мина на негнущихся ногах дошла до середины сцены. Свет прожекторов слепил, и девушка знала, что все видят ее растерянный вид и испачканное лицо; на секунду ей показалось — зал готов рассмеяться, но заиграла музыка, и Айно закрыла глаза. Это уже было. Так, спокойнее. Она не смотрела в зал, и сердце ее само подсказало, что и как надо петь. Она же просто обязана… Открой ту дверь Во времени, что ушло, Вздохни глубоко, Подними свои глаза, Пристально смотри прямо вперед, Отдай свой последний поцелуй И… беги! Правда — это Ветер! Темнота разорвется, Твое сердце остановится. Дороги раскалываются… Звезда судьбы решена твоим выбором! Белый маршрут, Возвышающаяся темнота… Не заблуждайся! Море расстилается перед тобой, Ветер трясет тебя. Тебе холодно, но все же Продолжай бежать! Твоя обязанность Не забыть Тех людей, кого любишь больше всего. Это сложно, но, Осмотревшись назад, ты сможешь увидеть Пустынный рассвет. Открой то окно. Твоя очередь Начать. Закрой свои глаза, Ты хотела этого. Последний ночной поцелуй, Запомни его! Правда — это Небо. Темнота рассеивается. Ты слышишь это, не правда ли? Дороги разветвляются, Звезда судьбы решена Моим выбором. Синий маршрут, Возвышающаяся темнота… Не забудь! Утренний рассвет, Люди движутся. Немного страшно, но все же Продолжай бежать. Моя обязанность Не забыть Тех, кого я люблю больше всего. Больно, но все же я ищу Пустынный рассвет. Минако не слышала аплодисментов, были ли они воодушевляющими или просто вежливыми, лишь видела, как двигаются руки множества людей. С трудом заставив спину согнуться, девушка поклонилась и вышла за кулисы, где ее тут же вытолкали куда-то вглубь следующие выступающие. Опустошенная, можно сказать, полая, Мина практически безразлично поплелась на выход, отдаленно улавливая мотив «From yesterday». Она знала, кому сегодня предложат очередной контракт и, если бы могла, если бы имела хоть капельку душевных сил, дождалась возвращения будущего героя. Разместившись на скамеечке в холле внизу, Минако принялась ждать отца, совершенно не подозревая, как там, наверху, ее ищет Ятен Коу.