***
Джон без предупреждения плюхнулся рядом с Гаретом и положил свою голову ему на колени, но Газ даже не вздрогнул, хоть и увлечённо рубился в какую-то новую компьютерную игрушку. А всё потому, что это было уже слишком привычно, муж постоянно так делал, когда не хотел отвлекать, но желал побыть рядом, и Гарет смирился с таким его поведением. Нет, не так, он даже получал от этого удовольствие, как и сам Джон, хоть так играть было и не слишком удобно. О чувствах можно было судить по едва заметной улыбке, на секунду появляющейся на губах мужа после того, как голова Джона касалась его колен, и тому, как тот затихал, переставая дергаться из-за игры и ругаться на разнообразнейших мудаков придуманного мира. Сам Джон всё это, конечно же, подмечал, и каждый раз на душе становилось теплее. Он тоже счастливо улыбался Гарету перед тем, как погрузиться в чтение новостей или общение по «Твиттеру» с фанатами, которые всегда ждали его появления, что радовало. Джон был им всем благодарен, ведь без их поддержки и любви он не мог бы стать тем, кем сейчас был, и позволить себе жизнь, которую вёл. Правда, Джону быстро надоедало так валяться, и он мог незаметно даже для самого себя задремать, уронив айфон, но его это никогда не останавливало. Покой и умиротворение, что он чувствовал в такие моменты, всё окупали. Да и Гарету, похоже, это время было дорого: просыпаясь, Джон, бывало, замечал, что игра стоит на паузе, а его муж мягко смотрит на него с такой улыбкой, что сердце сладко замирало, а в душе всё переворачивалось. Такие моменты можно было назвать идиллией, и Джон никак не мог понять, чем он заслужил своё счастье. Как так вышло, что Гарет стал его мужем. Он не заслуживал его… Но долго думать о подобном не хотелось, и Джон прогонял эти мысли сразу же, стоило им возникнуть. Неуверенность могла всё разрушить, а он этого никогда не хотел и даже боялся, потому не давал семенам неуверенности прорасти в душе, заменяя счастливыми воспоминаниями или настоящими чувствами, что он испытывал к мужу. Порой их было так много, что они распирали грудь. Это было даже больно, но он не желал променять их на что-либо другое, и никогда бы не пожелал. И это было единственным в его жизни, в чем Джон был уверен на сто процентов…16. Перерыв в отношениях
25 сентября 2019 г. в 11:42
Джон был в депрессии. С момента, когда Скотт переехал в соседнюю комнату, прошло уже несколько дней, а у него не наблюдалось никакого прогресса: как бы это ни было необходимо, он не мог оттолкнуть Гарета, только не сейчас, когда так плохо из-за размолвки с мужем.
Хотелось смеяться: чтоб помириться со Скоттом, надо забыть свои чувства к Гарету, преодолеть то притяжение, которое в последнее время Джон ощущал к другу, но это было невозможно, пока они так часто виделись, а не встречаться не выходило — и не только потому, что работали вместе, но и из-за ссоры со Скотти: Джон чувствовал, что не вынесет, если ещё и Гарет, их встречи после работы, исчезнут из его жизни, а без этого... Прям какой-то замкнутый круг получился.
Нет, сначала Джон был уверен, что справится, что вынесет всё, лишь бы Скотт остался с ним, лишь бы поскорее весь этот кошмар закончился, но вышло иначе. Он не думал, что будет так трудно.
В день того знаменательного разговора он опоздал на съёмочную площадку аж на сорок минут, но сильно не ругали, что удивительно: видимо, оценили убитый вид и припухшие глаза, которые выдавали его с потрохами. Ив тут же полезла выяснять, что произошло, но Джон лишь тяжело вздохнул и перевёл разговор на другую тему, не желая посвящать друзей в свои проблемы, которые сам же и создал. Надо же быть таким идиотом!
Он не только ничего не рассказал, но и держался в этот день подальше ото всех — зачем портить настроение остальным? К тому же стоило прийти в себя перед новой встречей с мужем, и на это у Джона был всего лишь день, даже меньше. Он совершенно не представлял, как себя теперь с ним вести, что говорить; имеет ли он право поцеловать Скотта после работы? А обнять? Или даже заговаривать с ним нельзя? Джон боялся сделать что-нибудь не так и ещё больше отдалить от себя мужа, и страх этот был небезосновательным. Скотт же говорил про гостиницу, а слов на ветер он никогда не бросал.
Запись аудиодрамы после съёмок сериала запомнилась плохо, Джон всё время думал о Скотте, сбивался и путался в словах, отчего приходилось делать много повторов, и даже после перерыва в тридцать минут (небывалая щедрость) лучше не стало.
Гарет пытался расшевелить друга, но всё тщетно. Джон почти не обращал на него внимания, пропускал слова мимо ушей, но, по крайней мере, не пытался избегать — помнил, чем в прошлый раз всё закончилось. Да и присутствие Гарета рядом неожиданно успокаивало, хотя должно было быть наоборот, ведь именно он был причиной раздора. Однако Джон понимал, что Газ не виноват, что винить в сложившейся ситуации стоит лишь себя да свои проклятые чувства, а насколько было бы легче, если бы можно было переложить вину на другого. И его возненавидеть.
В этот день Джон первый раз отказался от ставших уже традицией вечерних посиделок с Гаретом и поспешил домой, надеясь, что это станет первым шагом на пути к примирению. Не стало...
Хоть Скотт и открыл дверь, встречая мужа, а на кухне был накрыт стол, но ужинать Джону пришлось в одиночестве, как и проводить время в гостиной за телевизором — Скотт ушёл к себе и больше не появлялся. Они сказали друг другу всего пару ничего не значащих слов — и всё. Это оказалось слишком больно. Потому и спать Джон ушёл раньше обычного: чувствовать Скотта так близко и знать, что нельзя подойти, было просто невыносимо. Это чувство накрыло Джона и в постели, он долго ворочался, не мог уснуть, даже несмотря на успокоительное, мысли мешали, страх всё нарастал, и Джон, особо не мудрствуя, самовольно увеличил дозу лекарства, и только после этого наконец-то провалился в сон.
Следующие два дня были просто пыткой. Утром совершенно не хотелось вставать и ехать на звукозаписывающую студию, где его ждал Гарет, снова заметно переживающий и старающийся постоянно находиться рядом, поддержать, отчего Джон начинал чувствовать себя ещё хуже. Он не мог успокоить друга, не мог объяснить, почему снова начал отдаляться… и это ранило.
Джон искал ту черту, ту грань между дружбой и иными чувствами, которая смогла бы помочь выкинуть Гарета из головы, перебороть влюблённость, которая, кажется, уже не просто въелась в душу и сердце, а стала такой же необходимой, как и присутствие Скотта рядом. Это было не просто плохо, это было ужасно. Джон так боялся, что его жизнь разлетится на мелкие осколки, так хотел вернуть беззаботное прошлое, что просто загнал себя в ловушку.
На съёмках «Торчвуда» Джон держался так же отстранённо — у него просто не было сил на общение, не было желания шутить и прикалываться над коллегами, он и сцены-то отыгрывал через не хочу. Это было настолько нехарактерно, что Ив и Кай, как самые близкие друзья среди присутствующих, первое время пытались поговорить, взбодрить или хотя бы рассмешить, но после полного провала, когда Джон чуть ли не начал от них шарахаться, решили оставить его в покое, с тревогой наблюдая и надеясь, что Джон скоро самостоятельно придёт в себя. А что ещё им оставалось, если он не шёл на контакт? Не насильно же причинять добро… хотя Ив была согласна и на это, если бы точно знала, что поможет.
Мучения Джона беспокоили и мужа, но тот упорно продолжал вести себя так, словно его нет: закрывался у себя, стоило только Джону переступить порог дома, и или читал, или работал. Интернет не помогал погрузиться так глубоко, чтоб выбросить мысли о Джоне из головы и хоть на время забыть о происходящем. Скотт понимал, что поступает жестоко, но надеялся, что это действительно поможет мужу разобраться в себе, чего Скотт истинно хотел, ведь он желал супругу только добра, хоть и боялся до чёртиков, что выбор Джона может быть и не в его пользу.
Именно такое поведение Скотта больше всего пугало и нервировало Джона, нервировало до такой степени, что он с каждым днём всё неохотней возвращался домой, а приходя, только по-быстрому ел и заваливался спать, не в состоянии находиться в пустой гостиной. Только во снах теперь всё было прекрасно, и Джон всё чаще не хотел просыпаться, пытался спать как можно дольше, а при его проблемах со сном это было возможно только с помощью успокоительного и, при подобной тревожности, только с повышенной его дозой. Джон и сам не заметил, как стал каждый день принимать больше положенного.
На четвёртый день пытки под названием жизнь Джон не выдержал подобной изоляции, что сам создал вокруг себя и, после завершения рабочего дня, вдруг сам предложил Гарету провести вечер вместе.
Гарет почему-то оказался единственным, рядом с кем Джону сейчас было комфортно, а три дня попыток отдалиться показали, что это делало только хуже: усугубляло боль, что поселилась в душе из-за размолвки со Скоттом, увеличивало притяжение и желание видеть Газа как можно чаще, создавало ещё больше проблем, чем уже было.
От одной только мысли, что остались считаные дни их с Гаретом общения, перехватывало дыхание и хотелось выть. Джон просто не мог потратить оставшееся время на разрушение отношений, которые у них с другом сейчас были. Нет, не мог.
— С радостью, — улыбнулся на предложение Гарет, вроде бы облегчённо, и тут же потащил Джона перекусить, а потом и в бар, где можно было как поговорить, так и напиться, если назреет необходимость.
Джон к тому времени был так сильно взвинчен и измотан мыслями о Скотте, что тот, кажется, даже начал ему мерещиться. Сначала он заметил боковым зрением знакомую до боли фигуру мужа, но, резко повернувшись возле закусочной, где они с Гаретом поужинали стейком с картошкой фри, никого похожего не увидел, да и в баре то и дело мелькала светловолосая макушка, могущая принадлежать лишь одному человеку. Но такого просто не могло быть, и Джон, доведённый до ручки, просто не смог больше молчать о своей беде и выложил часть правды другу, иначе он просто мог бы сойти с ума, как ему тогда казалось.
Свет в баре был приглушён, громко играла музыка, но, как убедились друзья ранее, в первые посещения, в самом дальнем углу разговаривать она уже не мешала. Вот там и устроились Гарет с Джоном, прихватив по пиву. Гарет не лез с расспросами, просто сидел рядом, наблюдая за многочисленными посетителями, потягивая пиво, и только время от времени поглядывал на Джона, снова, кажется, ушедшего полностью в себя. Тревога за друга не проходила, но лезть в душу сейчас значило бы оттолкнуть, это он уже понял за прошедшие пару дней, потому и ждал, чтоб Джон сам начал разговор. Гарета радовало уже то, что его друг согласился провести время вместе, нет, он сам предложил, и это давало надежду.
— Знаешь, у нас с мужем перерыв в отношениях. Я оплошал, — вдруг ни с того ни с сего хрипло проговорил Джон и основательно приложился к кружке с пивом. — Это всё моя вина.
— Джон… — только и смог произнести на столь неожиданную новость Гарет, тут же беря друга за руку, неосознанно, почти инстинктивно, потому что во взгляде Джона было столько боли и усталости, столько невысказанных переживаний и вины, что Газ просто не смог не отреагировать на безмолвную просьбу о помощи и поддержке, что тоже была слишком заметна в глазах друга. Он и не подозревал, что у Джона всё настолько серьёзно…
— Я… я не хотел вываливать… не хотел говорить… это только мои проблемы, мои и Скотта, но… я задыхаюсь, Газ. Я без него просто не могу… — голос Джона сорвался, в глазах заблестели слёзы, но он всё-таки совладал с собой, когда Гарет сильнее сжал его руку. — Этого не должно было произойти, это какой-то кошмар… Нет, мы пока не расстались, мы знаем, что любим друг друга, и перерыв для того, чтоб разобраться в себе и наших отношениях… но он со мной почти не разговаривает, я его вижу от силы минут сорок в день, понимаешь… он вообще хотел уехать… к родителям… Я… мне страшно, Газ, очень страшно… — Джон закусил губу, чтоб не расплакаться, и прикрыл глаза, так и не заметив мелькнувшую на секунду во взгляде Гарета боль. — Мне кажется, я сойду с ума без него…
— Ну, это ты зря, — резко оборвал друга Газ после последнего признания. Джон снова начал вести себя, как королева драмы, преувеличивая происходящее и постоянно накручивая себя. Неудивительно, что допереживался до подобных мыслей. Надо было пресечь это на корню, иначе ведь действительно доведёт себя сам, и что тогда произойдёт, Гарету даже думать не хотелось. Он вдруг испытал облегчение, что Джон всё-таки обратился к нему, не стал и дальше держать всё в себе. — Прекращай. Сам же сказал — не расстались. Знаете, что любите друг друга, так что всё образуется. Ну да, сглупил — неважно в чём, но… Джон, он не ушёл от тебя, слышишь? Если бы было всё безнадёжно, думаешь, он остался бы? Насколько я успел узнать Скотта, пока мы снимались в сериале, и он приходил к тебе, он не из таких людей. Ты и сам это должен знать, как никто другой.
— Да, но… — в глазах Джона теперь сомнения боролись с надежной.
— Никаких «но», — стараясь говорить как можно убедительней, снова перебил друга Гарет. Нельзя было давать тому совсем расклеиться, и Газ был готов сделать для этого всё что угодно. Откуда взялась подобная мысль, он не знал, но почему-то совершенно не сомневался в её правдивости. — Вы любите друг друга и будете вместе. Так что прекращай накручивать себя, это всё только усложняет. Пошли сомнения к херам и займись уже тем, ради чего всё и было затеяно. И… ну… пообещай, что если… ну… снова станет невмоготу, ты не совершишь ничего опрометчивого, а придёшь ко мне, хорошо? Я… мне будет легче, если пообещаешь, — последнюю просьбу Гарет уже промямлил, опустив глаза и чувствуя себя не в своей тарелке, но не сказать этого он попросту не мог. Это было действительно важно для него. И на самом деле помогло бы успокоиться, хотя бы немного.
— Обещаю, — слабо улыбнулся Джон, в глазах которого наконец-то, кроме боли и усталости, появились и другие чувства, давать которым определение Гарет поостерёгся. Но они были положительными, и это принесло облегчение. — Спасибо тебе.
— Обращайся, — хмыкнул на это Гарет и, отсалютовав кружкой, сделал пару больших глотков, чтобы скрыть смущение. Больше на эту тему они не разговаривали.
Постепенно, сначала немного неловко, потом чуть более оживлённо, их диалог свернул в привычную колею, стал вертеться возле постановок Бродвея, музыки, рабочих планов и любимых фильмов. Только о личном оба избегали говорить, и немудрено, после таких-то откровений.
Первый раз со дня разговора со Скоттом Джон почувствовал себя лучше. Поддержка Гарета помогла, удалось немного расслабиться и даже получить удовольствие от беседы, начать снова шутить…
Теперь даже на съёмочной площадке Джон вернулся к своему обычному поведению. Был немного более скрытный, чуть менее весёлый, но по сравнению с предыдущими днями наконец-то напоминал себя прежнего. Он нашёл в себе силы отшучиваться от Ив, желающей узнать, что происходит, и при этом не испытывать того дискомфорта, что вызывало общение с друзьями в последние дни. Всеми, кроме Гарета.
Правда, домой возвращался теперь затемно и сразу шёл спать, не желая бередить только начавшую успокаиваться нервную систему. Скотту каждый раз он отсылал сообщения, что придёт поздно, потому что понимал, что тот будет беспокоиться, даже если у них перерыв в отношениях, да и ему становилось от этого легче — это напоминало прошлые времена, когда всё было хорошо.
Сейчас Джону передышка была просто необходима, хотя бы несколько дней перед тем, как начать что-либо предпринимать, и он её получил. Правда, совершенно не ожидал, что закончится она ещё одним потрясением.
Из-за своих переживаний он совершенно забыл, что времени с Гаретом, чьё присутствие сильно ему помогало, осталось так мало, и потому объявление об окончании работы над аудиодрамами оказалось полной неожиданностью и снова ударило в самое сердце.
Джон держался. Он с улыбкой на лице высидел прощальную вечеринку, в которой приняли участие все задействованные в проекте, он даже с Гаретом попрощался, ничем не выдав бурю в душе и боль от расставания: только в объятиях задержал чуть дольше приличного да в щёку чмокнул, обмирая от жажды большего, желания попросить не уезжать, не оставлять его именно сейчас, когда он был единственной поддержкой, единственным, кому Джон смог открыться. Но, конечно же, он этого не сделал, уехал домой… и там его наконец-таки прорвало.
Даже от привычной теперь уже увеличенной дозировки успокоительного не стало легче. Его бросили. Два самых важных человека сейчас были недоступны, двое, кого он успел полюбить всем сердцем (а Джон наконец-то признался себе, что и к Гарету у него есть чувства, намного глубже, чем лёгкая влюблённость), и это убивало. Слёзы душили, хотелось завыть в голос. Спасение ждало его во сне, где, как Джон был уверен, он снова очутится в мире, полном счастья и любви, где Гарет, его Газ будет рядом. Только это и могло сейчас спасти душу. Проворочавшись в постели не менее двух часов, но так и не уснув, Джон решился. Полистав инструкцию по применению, он снова взял в руки флакон с лекарством…