***
Снег. Белый, нетронутый, рыхлый, будто лишь недавно выпал. Свет хаотично падал на белый, горбатый сугроб, проходя сквозь иглы ели, которая отказывалась пропускать нити света, которые пытались пройти сквозь листву дерева, и, попадая на снег, сугроб отсвечивал свет в лицо лежащего на "белой" земле Майкла, который, словно при параличе, не двигался и лишь боком смотрел на снег, который под силой чьих-то ног хрустел и хлюпал. Белые хлопья в танце ритма штиля почти равномерно падали и сливались со всем белым полотном снега, покрывающий траву. Майкл хаотично смотрел по сторонам, звуки исходили эхом со всех сторон, каждый раз приближались, каждый раз исчезали, резко громким басом оказывались словно у уха парня; его зрачки сужались, веки прижимались, пытаясь увидеть хоть что-то через плотно падающий снег, но всё тщетно: снег лез в глаза и уши, единственные органы чувств, работающие сейчас, единственные, что давали шанс на понятие ситуации, которые бы дали ответы на банальные вопросы "Где я?" и "Что происходит?". Крик. Длившийся секунду. Всего лишь одной секунды хватило, чтобы Майк сразу впал в панику. Его глаза дико узкими зрачками взглянули до силы направо, в глазах стало туманиться, а снег стал реже падать и менее крупными клочками снежинок, из-за чего были шанс хоть что-то разглядеть. Но... Вина ещё раз заполняет желудок... Беспомощность опять заполняет разум... Страх снова заполняет сердце... Паника вновь заполняет лёгкие. Огромный, болотный в тени деревьев заяц сидел поверх кровоточащего парня, закрывая ему рот своими овальными пальцами; изуродованными, выцарапанными, с торчащими кусками мышц и тёплой крови кистями он держал его голову, осознав, что этого ему было недостаточно; рядом с парнем валялись разбитые очки, которые сливались с оттенком снега, лишь отсвечивая блики в сторону Майкла; пышные, густые каштановые волосы, которые, оказались, рыжими, когда на них упал свет, которые были запутаны и скомканы в вихри, окрасились в красный оттенок, когда сидящий на нём монстр схватил за другую кисть и сжал её в своих сильных, больших ладонях, а тот вновь взвыл звериным криком от ужасной острой боли, после чего он вновь был заткнут рукой, а другая медленно тянула кисть с попытками избавить её от остального тела. Слёзы парня текли ручьями, он ни на секунду не смыкал свой взгляд от сидящего на нём. Его глаза предавали его, его эмоции выходили, как на скатерть, показывая себя такими, какие они есть. Паника завывала от боли, она пыталась дёргать конечностями, пыталась сделать хоть что-то, что бы изменило дальнейшую судьбу измученного, а страх ничего не делал, кроме того, как вывалился из слёз и узких зрачков, поднятые выше, к лицу монстра. <t ab>Майка накрыло чувство дежавю. Всё казалось одним невероятно ужасным кошмаром, который легко забудется, как и все сны, и вновь не вспомнится, потому что мозг будет отказывать вспоминать то, что разбило сердце и душу. А также пару рёбер. Осознание того, что всё это — пережитое воспоминание, всё это — кошмар, произошедший наяву, давит со всех сторон, как клаустрофоба стены. Сердцебиение участилось, стало громче криков парня, зажатый массой монстра. Мой взор затуманивался и расплывался, пару горьких слёз от беспомощности и паники смогли вылезти из век. И, просто вдруг, заяц оставил ладонь парня, скрученная и окровавленная свеже вытекающей кровью, и двумя кистями своих механических рук схватил за лицо, оставив видными на еле проходящем свете лишь глаза. Зрачки, суженные от ужаса происходящего, словно дрожали от страха, но в этот раз он так смотрел не на его убийцу. Он... Фритц... смотрел на Майкла. Именно на Майкла. Своими пугливыми зелёными, словно изумруд, глазами он проронил ещё пару слёз, а потом зажмурился, ждав расплаты. Небольшое вдавливание, и череп, и всё... Майк с ужасом встал с койки. Холодный пот стекал с его лица и груди по оголённому телу, отражающиеся в лунном свете. Глубокие вдохи и такие же глубокие выдохи не помогали успокоиться и начать дышать, задыхание лишь навалилось беспокойствием и паранойей. Парень не мог отличить сон с реальностью, всё было так похоже, всё было слишком одинаковым. Он впадал в панику. Ему нужна была сейчас поддержка. Он повернул свой взгляд на лежащий у окна телефон и без всяких сомнений решил набрать трубку. Первый гудок пошёл, второй... Пять минут молчания начинали сводить с ума Майкла, но, наконец, на его молитвы и звонки ответили. — Ах, Майк, боже, какого хрена? — прозвучал сонный зевок после тихого шипящего ответа. — Джереми, извини, конечно, меня, но я так не могу: темнота словно поедает меня, а стены словно сдвигаются ближе ко мне! Мне нужна помощь. — "Темнота поедает"? "Стены сдвигаются"?.. Что произошло? — без всякой сонливости и сарказма произнёс парень. — Эм... Ничего... Просто захотелось позвонить. — Майк, ты издеваешься? Никакой нормальный человек не позвонит в пять часов утра просто так, даже ты. Давай рассказывай, что случилось. — Говорю, уже неважно: просто увидел нехороший сон и... Вовсе мне уже хорошо, не беспокойся... — Ах... Майк, почему ты не хочешь поделиться со мной? Неужели я не твой друг? Я обязательно выслушаю. Скажи, что тебе приснилось, хотя бы двумя словами. — Ну... — Ну? — Смерть Фритца... — в ответ лишь молчание, звуки небольших, еле слышимых уху помех сейчас звучали громче любого звука на этой улице, если не в городе. Глубокий выдох, пару секунд, ответ. — Я скоро буду.***
Приоткрыв дверь в палату, Майкл был ослеплён ярким светом холла госпиталя, прикрыв глаза рукою, он осмотрелся по сторонам и ждал увидеть знакомый силуэт Фитцджеральда, который спустя десять минут появился из угла левого коридора, идя быстрым шагом, и, увидев выглядывающего из своей палаты Майкла, только лишь ускорил шаг, пошевелил губами и жестом показал, чтобы выглядывающий залез внутрь. Двери открылись от силы рук и после по инерции колыхались пару секунд. Майку было видно, как "наспех" одетый Джереми, чья рубашка была на треть расстёгнута, развевая ткань одежды, как шторы при сквозняке, словно один большой воротник, охлаждая его грудь, спешил сюда. "Неужели ему настолько важно, что происходит со мной? Он тревожится за меня, а я даже не пытаюсь заговорить с ним, лишь только тогда, когда мне это нужно..." — подумал в один миг Майк. Фитцджеральд, усевшись на противоположной койке от койки Майка, начал разговор со слов: — Ну, что ты хотел рассказать мне? — Кхм... Ну, короче говоря, мне снился кошмар... Ужаснейший в моей жизни. Всё было настолько реальным, всё выглядело так, как тогда, понимаешь? — Понимаю, но что там происходило? — Эм... Я просто лежал на снегу, хлопья которого падали мне в глаза и уши, а я вообще не мог двигаться — лишь поворачивать глазами. Я смотрю по сторонам, начинаю тревожиться, так как нихера не видел, кроме белой земли... И, в конце концов, мой взгляд смог сфокусироваться и видеть через снег. Думаю, это было худшим решением... — Всмысле? — Ну... — Майк не отвечал, отводя взгляд к окну, проводящее к тёмному небу, на котором ярко светило пару звёзд, а между ними, ближе, луна бледным диском света лишь обводила края силуэтов в комнате: неуложенные волосы, одежда, руки, тело, блики в глазах, пару других кроватей и холодный керамический пол комнаты тонким слоем лунного света озарялись в бледный с голубоватым оттенок. — Майк?.. — Джереми, помнишь, как ты говорил, что я не видел то, что ты видел тогда? — Ну... Ах... Помню, а... — Я тоже... Видел это... И ещё больше, чем ты можешь представить... — Майк уже не мог говорить: слёзы лезли из глаз и вырывались на покрасневшие щёки парня, которые он тщательно протирал в надежде не выглядеть жалко. Джереми лишь с тревоженным взглялом пересел на его койку, положив руку на оголённое друга плечо руки, закрывающее лицо. — Я видел, как то мучало его, как ломала руки, кисти, пыталось оторвать, а потом... А п-потом... — Тс-с-с-с... Я... Я понимаю, Майк, не нужно объяснять. — Нет, ты не понимаешь: я забыл происходящее во сне — совершенно всё, — в ответ лишь озадаченное лицо сидящего рядом с Майком, после сменившиеся на спокойствие и уверенность в своих словах. — Ах, у тебя шок. Я понимаю и думаю, что это к лучшему — нам не стоит видеть, как страдают близкие нам люди. Знание того, что стало причиной чего-либо, конечно, хорошо, но лучше вообще не знать о том, что было ею, ведь это может нас травмировать на всю жизнь. — Но я хочу знать, вспомнить, что было в моём сне — это может сыграть большую роль в дальнейших поисках. — Майк... — Я желаю знать, как одолеть эту тварь, как его остановить. Оно... Оно того заслуживает, ведь я прав, да? — Майк... — Я желаю, желаю вспомнить всё! Если ты скажешь, что было там, я смогу вспомнить детали, и тогда будет больше зацепок, и... Ты ведь поможешь мне, да? В ответ Фитцджеральд ничего не ответил. Он смотрел на своего друга с сожалением и кроме этого ничего больше не делал. — Джереми? — Майк, прости, но я не могу рассказать тебе то, что было тогда. — Ч-что? — Это к лучшему для тебя. — Почему? Почему ты считаешь, что это для меня лучше? Я... Я л-лучше знаю, что для меня важнее! — Майк, прошу, не кричи. Сейчас тебе это знать не надо, пока что тебе не стоит вспоминать обо всём произошедшем. Просто... Просто забудь, ладно? — То есть ты хочешь забыть Фритца!? Забыть, что он умер и жить, словно ничего не произошло!? — Майк отодвинулся, скинув с себя груз руки Джереми. — Майк, успокойся... — Нет! Я не собираюсь успокаиваться, ведь тот, кем я считал другом — трус, полжавший хвост. — Я никогда не хотел и не буду забывать Фритца... — Ты просто говоришь мне забыть своего лучшего друга! Забыть, что он вообще существовал и то, что я знал его! Если ты, правда, думаешь, что я забуду, ты сильно ошибаешься! Не знаю, кем мы были с тобой раньше, кем ты меня считао, но мы с тобой не друзья, и не братья: мы с тобой больше никто и не будем никем после! Джереми ничего не ответил. — Сказать нечего в своё оправдание? Что ты ошибался? — слёзы перестали течь у Майка, а лицо перестало высказывать хоть какие-то эмоции. — Ах... Майк, ты никогда не умел слушать людей, — сделал большой выдох, он лишь придвинулся ближе, упираясь раскрытыми ладонями на лежащее сзади одеяло. — Я не собирался забывать. Не забывал. И никогда, никогда не забуду о Фритце, как о твоём лучшем друге. Мне и в голову не приходило, чтобы ты забывал его, ведь это... Очень... Очень плохо, если мы забываем о тех близких, которые покинули нас... Я лишь это делаю потому, что беспокоюсь о тебе, ведь ты сейчас и, как минимум, оставшуюся весну не будешь в состоянии вести свой розыск, а я, пока не наступит лето, не смогу тебе в этом сильно помочь. И сейчас, пока ты в таком состоянии души и тела, тебе не стоит думать о том убийце. Пока что. А после, как ты окрепнешь, как я освобожусь, мы сможем начать это дело, если, конечно, его не поймают к этому времени, на что я надеюсь. Пойми, что это для твоего блага, ведь я не хочу увидеть тебя вновь в больнице или там, где Фритц: я хочу видеть, как ты, счастливый, как раньше, шёл по тротуару и напевал любую песню "The Queens" свистом или словами и думал, как здорово жить, как здорово знать, что удача и судьба повернулась ко мне лицом. Я хочу сказать, что не хочу увидеть твоё имя на надгробии... Я лишь... Лишь хочу, чтобы жизнь вновь обрела свои яркие краски, которые с каждым днём погасают... Просто хочется думать, что всё это — один ужасный сон, который когда-нибудь должен таки и закончится. Но мы же с тобой прекрасно знаем, что это, даже? Майк повернулся лицом к Джереми, показав уже свои высохшие от слёз глаза. В них вновь блестело доверие. — Джереми, ты, правда, не собирался забывать о Фритце? — Разумеется. — Но, но... Прости меня. — За что? — За свой язык. Я наговорил и навешал на тебя много плохих слов и обвинений. Я просто сорвался, подумал, что я единственный, кому не наплевать на произошедшее и выплеснул на тебя всю злобу и обиду. Я просто начал... Паниковать. — "Паника может управлять нашими чувствами, эмоциями, как ты ими. Она способна на многие поступки, если ты не контролируешь ею, просто надо остановиться, подумать, успокоиться и обрести надежду" — так говорил мне психолог. Пока ты был в больнице три недели, я в это время боролся с полицией, чтобы они начали поиски убийцы, но у них было мало улик, был перед похоронами дома у Смитов, смотрел на ту всю горечь и слёзы членов его семьи и могу точно сказать, что это намного тяжелее, чем на похоронах, ночами не мог уснуть, работоспособность спала, а оценки понизились. Я впадал в панику. Славу богу, что это заметили люди раньше меня, они посоветовали мне начать ходить к психологу, ведь он поможет в такой ситуации. И мне попался действительно специалист в своём деле. Он дал мне несколько советов о том, как стоит лучше всего поступать в такой ситуации... И лучшим решением для тебя, Майк, будет отпустить Фритца. — Что сделать? — Не бойся, это не значит "забыть". Ты должен просто осознать, смириться с тем, что Фритц уже не с нами, ты должен отпустить его, чтобы, "образно", его душа улетела с миром. Просто, думаю, Фритц не хотел бы видеть тебя заплаканным и грустящим, ведь это не ты. Это кто-то совсем другой. Я думаю, он был бы счастлив, если при упоминании его у тебя на лице была бы улыбка, а не слёзы. Просто... Просто надо вспоминать о хорошем, ведь оно забывается очень быстро. И... — Эй, что вы делаете в палате!? — неожиданно прозвенел немного писклявый голос только что за открывшейся дверью одной из медсестёр. — Вам сейчас нельзя тут находится. — Да, конечно, дайте одну минуту, — медсестра что-то пробубнела себе под нос и вышла из палаты. — Ну, думаю, мне пора. Ох, да, я ведь тебе кое-что принёс... — Джереми начал шуршать только сейчас замеченным Майком в пакете, из которого он после вытащил что-то аккуратно сложенное фиолетового цвета. Передав это, Джереми начал ожидать чего-то. Разложив это, Майк увидел уже не аккуратно сложенный квадрат, а пижаму с узорами баклажанов. — Что это за хрень? — Знакомься, Майк, это пижама. — Да я знаю, что это, но... Почему баклажаны? — Ох, ну я взял уже на свой вкус, да и тебе подходит они в цвет... А вообще по ночам очень холодно, лучше одень это, и станет намного теплее. — Ты угораешь что ли? — Майк, просто одень. Майк, с большим вздохом, напялил на себя сверху пижаму, не просунув руки в рукава. — Ну, и как я тебе? — Выглядишь мило. — Да пошёл ты. — Уже иду... — выходя из палаты Джереми шире улыбнулся и обернулся Майку. — Не раскисай, друг: всё только впереди. Спокойной ночи, — с этими словами он, наконец, вышел из палаты. Майк, уже находясь в полусонном состоянии, решил заглянуть в пакет и нащупал что-то мягкое внутри. Ухватившись за край, он вытащил белого медвежонка с пурпурными щёчками и бантиком и с чёрным цилиндром. "Ублюдок..." — с улыбкой на лице вымолвил Майк, одев уже целиком пижаму, вытаскивая мишку из пакета, который вскоре начал "бегать" по полу от сквозняка. Наблюдать за тем, как пакет перемещается, взлетает и парирует в комнате, конечно, интересно, но глаза от недосыпа начинали слипаться, дыхание стало медленным и спокойным, а в голове всё помутнение исчезло, но ясных мыслей не было, всё сливалось, уже не было понятно, спит ли Майк, или это такой сон, но, честно, ему было плевать — он чувствовал себя очень хорошо, полным надежды, и он, наконец, впервые нормально заснул, почувствовав тепло в пустоте тела.***
Солнце озаряло ярким светом всю палату. Каштановые волосы лежащего парня переливались в огненных бликах, опускаясь всё более ниже, когда Майк поднялся с койки, протирая глаза. Первым изменением, что было в палате — так это отсутствие пакета. "Наверное, ночью вылетел из окна" — подумал Майк, одновременно уже вставая с койки и подходя к окну. Видимо, он встал немного рановато, так как солнце, чей свет, находясь ещё в нижних слоях атмосферы, светило оранжевым, ярким, огненным оттенком, придавая его стенам, деревьям, облакам, всему, чего касался свет. Деревья, чья листва была лишь покрыта зачатками почек, уже начинали раскрывать свои первые ветки и листья, приобретающие яркий пигмент зелени, который ещё при лучах казался золотисто-лаймовым. Облака, словно созданные из пуха, плыли по небу, выше солнца, которое вскоре спряталось за их тонким слоем, просвечивая часть себя через них. Где-то далеко, за окраинами города, прозвучал протяжной гром, словно одиночный, глухой удар по барабану, и, посмотрев в сторону, за маленькими домами города, над лесом, виднелась большая синяя туча, в которой временами сверкали молнии отличительного синего оттенка. Мысли о грядущей грозе или буре не смущали Афтона, и он лишь улыбнулся, прислонившись к окну лбом, уже смотря не на тёмные точки города, а на красоты того, что за и над городом. Уперевшись и усевшись на широкий подоконник, Майк вновь заснул, полный надежды.