Всякое случается в жизни, со всяким можно столкнуться. Пережить это вместе трудно. Пережить это одному ещё труднее.
— Минхо! — прокричал Ньют, возвращаясь из Картохранилища. — Ась? Чего ты разорался? Вечер уже. — Где она? — встревоженно произносит временный заместитель лидера и бегун по совместительству. — Кто — она? — Ты совсем дурак? У нас одна она. Картограф наш где? — А-а-а, — тянет азиат. — А мне откуда знать? Я не нянька ей. Что-то случилось? — Я хотел кое-что спросить, но её нигде нет. — Может работает или спать пошла, че ты беспокоишься так? — Минхо одарил Ньюта подозрительным взглядом. — Срочно потому что, вот и беспокоюсь. На твоём месте я бы тоже побеспокоился за неё. Она хоть и девчонка, а пытается выкладываться на полную, да ещё и странно себя ведёт в последнее время. — В каком смысле? — В прямом, — раздраженно говорит Ньют. — Не замечал, — невинно отвечает куратор. — Это потому что ты дальше своего носа ничего не видишь. — Если ты шутишь про мой разрез глаз, то тебе лучше прямо сейчас бежать, пока я тебя лично гриверам на съедение не отдал. — Не шучу. Ты серьезно не заметил ничего странного? Она ведёт себя не так, как обычно. Чуть ли не каждый день с ней работаешь, а так спросить и не удосужился, — Ньют фыркает, потому что безразличие людей друг к другу в этом месте раздражает, хотя они должны быть друг за друга горой. Пускай Алби и говорит о доверии, до сих пор парни разбиваются на кучки, поливая кого-то за спиной грязью, хотя они все должны высказывать свои неприязни в лицо для того, чтобы убирать свои недостатки, либо становится терпимее к другим. У них одна цель, но, видимо, этого недостаточно. — А сам-то чего не спросил? — Я… Как раз собирался это сделать, — Ньют стесняется, подумают ещё чего про него, мол, понравилась девчонка, вот и ухаживает за ней. Только это элементарная эмпатия, Ньюту твоё состояние напоминает своё в данный момент. И ему не нравится, что кто-то ещё может это ощущать. Ты сидишь всё в том же месте, смотришь вперёд, на стену, которая совсем рядом, потому что это конец леса, самая глубь. Сидишь, а в голове совершенно пусто, взгляд мутный. Внутри груди что-то давит на сердце и легкие так, что стало труднее дышать. Хочется плакать, потому что тяжело, очень тяжело, но не можешь. Всё стало валиться из рук: с утра вставать проблемнее, спать не хочется, кушать тоже, даже часть своей работы ты не выполняешь до конца — не находишь в себе силы для этого. В Картохранилище на первый взгляд порядок, но самое ужасное творится именно в кладовой. Там уже лежит много неотсортированных листов, некоторые папки свалились на пол, пока ты клала листы на полки, прибыли новая бумага и карандаши, но они так и лежат в коробках на полу, а не на своих местах. Все до единого говорят о трёх главных правилах, говорят уважать друг друга, но уважает ли кто-то тебя? Спорный вопрос. Из-за того ли это, что девочка смогла пробиться туда, куда не каждому парню под силу? Из-за того ли это, что ты вообще девочка? После слухов казалось, будто каждый парень в этом проклятом месте смотрит на тебя и думает только о том, что ты принадлежишь бегунам. Кто это придумал? Никто не знает или просто не сознаётся, но факт того, что этот человек — мудила в истинном обличии, неоспорим. Кто-то придумал сказку, которую посчитал забавной, разнёс её чуть ли не каждому, а теперь ты чувствуешь непреодолимый страх выйти дальше леса. Дойти до гамака теперь стало сложнее из-за страха, что кто-то посчитает тебя легкодоступной девушкой, подумает воспользоваться, а у тебя даже сил не будет отбиться, потому что парни сильнее и знают это. Ты не так уж и слаба, но сейчас без усилий даже подняться с места не можешь. Понимаешь, что сидишь в лесу слишком долго, кто-то может заметить, что тебя нет на месте и доложить. Тебе скажут, что ответственный человек с рабочего места не уходит без причины, но оправдают словами «что с тебя взять, ты ж девчонка», а потом и вовсе отправят работать на кухню, не дав второго шанса исправиться, хотя сами же и сделали всё, чтобы ты со своей работой не справлялась. Надо подняться и пойти обратно, сделать вид, будто хоть что-то делаешь, сохранить всеми силами своё рабочее место. Даже если и заменить тебя некем — найдут. Трудно. Поднять ноги трудно, встать трудно, но ты делаешь это. Встаёшь и идёшь обратно в Картохранилище. Безоконные стены, металлическая дверь скрывают тебя от любопытных глаз. Ещё одно безопасное место, пускай туда и заходят бегуны. Можно пойти в кладовку, пока они в общем помещении, подождать их ухода и вернуться на своё место. Третий день это срабатывало. Третий день что-то не то. Ньют это заметил. Сначала не хотел приставать, вдруг не выспался человек или просто с утра самого день не задался, но с кем не бывает? На третий день Ньют насторожился. Он не встречал её все эти три дня, потому что максимум, что он мог видеть — спину Т/и, когда она заходит в кладовку. Правда, был один раз, когда они пересеклись взглядами. Тогда ты подумала, что все ушли, но Ньют сидел тихо и что-то вырисовывал на своём листке. Ньют увидел, что там нет прежнего блеска, радости и желания помочь. Даже когда ты сильно уставала, всё равно не теряла надежды и была готова снова пытаться. Сейчас было по-другому. — Привет, извини, я думала ты ушёл, — ты сказала это тихо, потому что не могла заставить говорить себя громче как обычно. — Тебе что-то надо? Ньют не услышал бы тебя, если бы в Картохранилище не было так тихо. — Привет, нет, я уже ухожу. Буквально через пару секунд Ньют отложил карандаш, положил свой лист на полку и ушёл, чуя что-то неладное. Тогда он понял, что надо поговорить. Сегодня на ужине, когда у Ньюта и Минхо наконец-то выходной, они сели за стол к другим кураторам. Они сидели вместе, потому почти что с самого начала знали друг друга и время покушать — единственное время, когда они могли хотя бы немного посидеть и поболтать, хотя многие всё равно торопились, чтобы побыстрее закончить работу и лечь спать. Вот оттуда бегуны и узнали, что творится в Глейде. — Что-то новое или интересное есть? А то скучно здесь, тухленько прямо-таки, — Минхо ковыряет свою еду вилкой, смотря то к себе в тарелку, то на напротив сидящих кураторов. Все едят, кто-то мямлит с набитым ртом, что всё как обычно. — Понятно, — вздыхает куратор бегунов. Галли краем уха услышал, о чем речь идёт среди этих наивных кураторов, которые совсем не умеют командовать людьми и разделять между ними обязанности. Галли считал эту свою черту его самым главным достоинством, в то время как остальные считали его командование несправедливым, грубым по отношению к его бригаде, поэтому он сидел именно с остальными строителями, а не со всеми кураторами. Галли, съев всю свою еду и отнеся всю посуду обратно на кухню, специально подошёл к их столу: — Вы до сих пор не в курсе? — О чём это ты толкуешь, шанк? — Ньют посмотрел на строителя с нескрываемым недоверием, потому что он любит чихвостить всех и вся. Остальные кураторы смотрели с любопытством. — Ходят слухи, что наша Т/и на вас работает не просто так, а за удовольствие. — Чего? — почти хором. — Того. Вон, у Ньюта и Минхо спросите, они ж у вас бегуны. Знают правду, как-никак, — Галли смотрит на них уверенно, будто сам бегун и всё знает. — Не понял, — Минхо сидит и вообще не понимает, о чем речь. Какое удовольствие? Порция еды что ли дополнительная? Так нет, он бы сам от ещё одной порции не отказался бы после Лабиринта. — Так ты тугодум, вот и не понимаешь, — Галли говорит так, будто хочет драки. Минхо в тот же момент срывается и пытается выйти из-за стола, как Ньют удерживает того за плечо, говоря так, чтобы только им двоим было слышно: «Столько времени прошло, а ты так и не научился игнорировать его тупость, угомонись». И Минхо садится обратно. — Галли, иди, — неожиданно говорит Алби. Повторять его просить не надо, Галли понимает и сразу уходит, иначе огребет, на опыте знает. Алби вздыхает и начинает говорить, все слушают его, не проронив ни слова: — Я не хотел об этом говорить, потому что это противно. Раз уж вы хотите узнать, то я скажу. Лучше узнать от меня, чем от Галли. Какой-то придурок пустил слух о том, что в Картохранилище Т/и с вами кувыркается. Повисла тишина. Неловкая тишина. Зарт, вроде, даже поперхнулся. Никто не ожидал такого. — Почему ты раньше не говорил? — спросили Уинстон и Минхо почти в унисон. — А зачем мне это вам говорить? Если вы не знали этого, то и рассказывать было не за чем. Лучше не распространять весь этот кланк. А если и знали бы, то я не хотел это обсуждать. Не знаю, кто распустил это, но этот шанк — крыса. Правила были созданы для всех, однако сейчас я вижу их нарушение, причём всеми, а не только одним человеком. О каком доверии тогда может идти речь? Да и в Кутузку всех не посадить за нарушение одного из главных правил. Я думаю, что можно с этим сделать, но в голову ничего дельного не лезет, — как лидер, Алби чувствует себя бесполезным. Этот слух как стихийное бедствие, от него мало кому можно скрыться, его не остановишь. Остаётся только ждать, пока всё утихнет, и медленно наводить порядок. Ньют теперь понял, что с тобой. Доедает и спешит. Спешит найти тебя и поговорить. Это надо сделать обязательно, пускай он ничего не сделает для исчезновения этого слуха, но он может выслушать тебя. Достаточно просто выговориться кому-то, чтобы полегчало. Просто поговорить. Слова могут как ранить, так и вылечить наши чувствительные сердца. А порой хватает и того, что тебя просто слушают. Ты сидела в местном бункере с картами, то есть в том самом Картохранилище. Сидела за круглым столом, опершись головой на ладонь, согнув руку, смотрела прямо на схему Лабиринта. Кто вас сюда отправил? Для чего? Зачем всё это устраивать? Сами-то в таком месте не бывали никогда, не знают, как это трудно. Особенно сейчас. Ньют осторожно открыл дверь, проверяя, есть ли ты здесь. Он тихо вошёл и сел рядом с тобой. Ты продолжала смотреть на схему, а потом медленно повернула голову в его сторону. Он смотрел не с сожалением, а с пониманием. Редко такого человека можно найти, который бы понял тебя по одному взгляду, но не стал бы жалеть и говорить, какой ты бедный и несчастный, а просто одним присутствием своим говорил: «Всё наладится, увидишь, надо просто подождать». Этот человек готов помочь, даже если ему самому плохо. Эти люди — святые, ими нужно дорожить и оберегать, потому что они этого заслуживают. Ты, почему-то, сразу поняла, что он пришёл не просто так. Он знает, но ничего не говорит. Ждёт, пока ты найдёшь в себе силы, чтобы рассказать. — Знаешь, — начинаешь ты тихо, — я же ничего плохого не сделала. За что так со мной? Я же, — начинаешь всхлипывать, потому что держать в себе эмоции уже не получается, — я же как все… Работаю. Без дела не сижу, — останавливаешься, вспоминая предыдущие несколько дней. — Не сидела… — Знаю, знаю, — его голос мягкий, успокаивающий, можно сравнить с лёгким тёплым морским ветром, что ласкает лицо на пляже. Рассказываешь всё, о чём думала последние несколько дней, говоришь и плачешь, потому что твоё самообладание покинуло тебя. А он сидит и молча слушает, только поглаживая тебя по спине изредка, когда всё совсем плохо становилось. Когда ты более менее успокаиваешься, он начинает говорить, наверное, самые важные слова и нужные слова за всё то время, что ты здесь находишься: — Слушай, даже если тебе одиноко и грустно, если ты боишься и переживаешь, доверься нам. Пускай кто-то из этих недоумков поступил так мерзко, но всегда есть люди, которые придут к тебе на помощь. Ты можешь рассказать Алби или мне, или Минхо. Ты никогда не будешь и не была лишней здесь. Люди много чего говорят, но это не значит, что всё правда. Мы знаем с тобой, что всё не так. Пожалуй, такие вещи в жизни надо принимать. Без неудач никуда не продвинешься. Они всех нас чему-то учат. А если ты ранен, то за раной надо ухаживать и заботиться, а не забывать о ней, надеясь, что само заживет. С сердцем так же. Именно эти слова выгравировались на подкорке сознания. Сказанные правильные слова в нужное время больше всего запоминаются, потому что у них нет срока годности, они исцеляют всякий раз, как их вспоминаешь. Дело близится к ночи. Многие уже спят в гамаках, кто-то заканчивает последние дела, некоторые моются перед новым днём. Все на поляне, а в лесу теперь видны четко красные огоньки жуков-стукачей.***
— Субъект А1.1 стабилизован. Субъект А5 ещё в шатком состоянии. Вы уверены, что мы выбрали подходящее время? — девушка в белоснежном халате смотрит на мониторы с изображениями с камер. — Однозначно, мы поторопились. Следовало бы отправить субъект в последнюю очередь. Сейчас она ни к чему. Они совсем не готовы. — Что делать? — Устранить. — Но… — девушка сомневается в решении советника, пускай оно и неоспоримо. — Всю нужную информацию мы уже получили. Субъекты интересно ведут себя, мы выяснили какова будет их примерная реакция и мы поняли, что ещё рано. Устранить субъект необходимо как можно быстрее.