la segunda oportunidad

      Альфу притащили еще до восхода. Конто встал минут пятнадцать назад от силы, сидел на бетонном блоке перед калиткой — завтра должны были начинать справлять баньку — и, зябко закутавшись в халат, тянул кофе. И вот, еще даже небо не начало розоветь и кофе не был выпит и наполовину, как Ванька ввалился во двор — как из воздуха появился, ей-богу — и аккуратно опустил какой-то драный мешок на промерзлую еще утреннюю землю.       — Вот, Хозяин, — весело прокряхтел он, — вашего полку прибыло! Принимайте нового бойца.       Конто только сонно тряхнул головой.       — Утро, Ваня. Это ж ты мне что, картошки решил притащить? Так у нас еще мешков пять оставалось, да и муки хорошо…       Ванька посмотрел на него удивленно, скосил глаза на мешок под своими засаленными сапогами — и с удовольствием человека, готового сходу подхватить любую шутку, захохотал: плотная голова его откинулась, бычья шея напряглась, а щеки раскраснелись от удовольствия. Конто и сам было бледно заулыбался, да все ж решил его прервать:       — Так что ж, Ванька? Ну, посмеялся — и хватит с тебя.       — Ну, Хозяин, рассмешил с утра пораньше. Ты такую картошку, пожалуй, можешь и приготовить, да только отмой сначала, — он еще раз глухо хохотнул. — Подрывник это, видать, только с Луганки выпущенный. Наебенился в зюзю, я его под мостом нашел, как на речку идти, знаешь. Шел, значит…       — Ванька!       Конто, подорвавшийся еще на слове «подрывник», как был в тапках на босу ногу, подбежал к бесформенному кому — уже понятно, что одежды, — и аккуратно его раскутал, раскладывая руки и ноги по местам, быстро прощупал пульс, лимфоузлы и проверил зрачки.       — Ванька! Дурной ты валенок, чтоб черти тебя из котла не выпускали, он же угашенный вконец! — Конто оперативно перевернул несчастного подрывника на бок, поддерживая за голову. — Держи его! — крикнул он растерянному альфе, а сам ринулся в дом, бормоча себе под нос: — Пол-литра воды теплой на три ложки соли, да настойки баранца туда кину, да прогревать его надо, да…       Смешать рвотное — дело минуты. Сложнее понять, что за подарок принес Ванька в предрассветной темени. В панике разыскивая в кладовке склянку с густой светло-зеленой настойкой, Конто нервно размышлял: если подрывник сам решил угаситься, так это или суицидник бешеный (тогда его нужно будет к Профессору потом притащить, чтоб мозги вставил), или больной смертельно (в малых дозах гаш снимает затяжную боль и судороги; Конто не заметил у парня ничего сверх признаков отравления, но кто знает, что там у него внутри гноится; тогда подрывника нужно расспросить — и Мелочь вызвать за обследованием, Конто вот не медик ни разу); если же парню скормили столько гаша не по своей воле, то… Конто, смешивающий непослушными руками в равных долях соль и воду, побледнел еще пуще: гаш, снимая судороги у тяжелобольных, приводил и к полному расслаблению мышц и невозможности двинуться, что превосходно подходило для… половых насильников.       — Святый боже, — глухо вылаялся он. Подрывник, судя по крепкой полоске шерсти на загривке, был альфой, а для них насилие — что смерть. Не было еще на памяти Конто такого, чтоб альфы выживали после такой грязи. Или силой из жизни уходили, или, кто посильнее, просто тихо угасали.       Ну ничего, ничего. Это ж еще не доказано, еще, может, ничего и не было, успокаивал себя Конто. Сейчас главное — парня спасти, а там уж разберемся.       В полминуты смешав все необходимое, он вылетел на улицу, где побледневший Ванька послушно поддерживал подрывника под голову. Конто даже не посмотрел на него — сразу кинулся к бессознательному и принялся насильно вливать в него жидкость, аккуратно массируя горло.       — Давай, давай, хороший, у тебя ж еще сердце билось, еще переживешь, еще деток своих баять будешь, ну давай, давай, ты же сильный, да…       И только когда в кружке осталась меньшая половина состава, парень внезапно закашлялся. У Конто задрожали руки, но он все же жестко повернул его голову обратно к земле и держал так все время, пока беднягу рвало.       Глаза его все еще были закрыты, но руки, едва виднеющиеся из-под драной грязной куртки, инстинктивно сжимались у живота, пока из его рта выливалось дряни, кажется, на целое ведро. Конто погладил спутанный ком волос, со страхом за ним наблюдая. Наконец подрывник затих и расслабился под его руками, и Конто почувствовал, как что-то разжалось в груди.       — Боженьки вы мои, — всхлипнул он тихонечко, а потом перевел взгляд злых желтых глаз на замершего Ваню. Тот стоял на коленях рядом, не шевелясь, даже не глядя на подрывника — только Конто в глаза, и внутри у Конто вспыхнуло. — Ты! Убийцей на четвертом десятке меня захотел сделать, да? Нашел, значит, пьяного, да? Ко мне притащил отпаивать? Ну, молодец, Ваня! А если б он еще на полдороге откинулся, что бы ты сделал? Ванька! Сложно тебе было посмотреть, что у него лимфоузлы размером с твою руку, да? А как бы…       Ваня, побледневший пуще прежнего, наконец ожил: дернулся в сторону Конто, но, вспомнив, что все еще держит угашенного, качнулся обратно, выдернул руки — да так и остался сидеть.       — Хозяин! Конто, ну еб твою мать, — он все-таки встал на ноги и, аккуратно обминув все еще проблевывающегося подрывника, остановился перед трясущимся Конто. — Все, все уже хорошо, видишь? Ты его спас, жить будет, все, все хорошо будет, ну, Хозяин, — Ваня прикоснулся к его плечу, останавливая дрожь чужого тела своим. — Все. На счет три, давай? Раз, два, три — выдох. Выдыхай, Хозяин. Все хорошо.       Конто, и сам не заметивший, как в горячке перестал дышать, послушно выдохнул облачко теплого пара и, качнувшись, замер. Закрыв глаза, он про себя досчитал до десяти, выдирая из груди спокойное дыхание, а там, уже спокойнее, выдохнул еще подрагивающим голосом:       — Ванька… Ладно. Давай, помоги перетащить беднягу в гостевую. Завтрак будет через полчаса, посидишь пока?       Приступ собирался накрыть его очень не вовремя, но сейчас у Конто не было времени расклеиваться. Он взглянул на Ваню, мысленно умоляя не обращать на это внимания. В конце концов, он уже совсем выздоровел, уже давно здоров, и только не хватало, чтоб Ваня опять за ним таскался, как курица-наседка.       Альфа прямо посмотрел на Конто, чему-то покачал головой — и, мягко крякнув, подхватил подрывника на руки — несравненно аккуратнее, чем раньше, поддерживая за шею и удобнее устраивая на своих ручищах. Конто пошел вперед, открывая двери и быстренько раскладывая диван, пока Ваня мялся сзади.       Внезапный гость, едва не мертвец, так и не пришел в себя, что было неудивительно — Конто видел, сколько дурной жижи он из себя исторг. Ему сейчас только отдыхать и нужно было.       Застелив чистые льняные простыни, Конто на пару с Ваней стянул с него грязные обмотки и, как есть, в одних трусах, уложил подрывника на кровать. Накрыл его двумя шерстяными одеялами, проверил сердцебиение — еще истерически стучащее, но уже успокаивающееся — и мимоходом подумал, что за одеждой придется опять напрягать Ваньку: альфа, несмотря на видимое истощение, оказался в плечах больше Конто на добрых две ладони, ближе размером к Ване.       Гость затих, не шевелясь, лишь обветренные губы дергались на чумазом лице, и, кажется, не собирался приносить неприятностей ближайшие часа два как минимум. Что ж, с этим уже можно было справиться.       Конто выпрямился, прикрыв глаза, и постарался сбросить с себя противную слабость, что разлилась по всем конечностям после спецоперации по спасению угашенного да последующего за этим приступа. Ваня стоял рядом, не шевелясь, но достаточно виновато сдвинув брови, чтобы Конто перестал на него злиться.       Ладно.       Сейчас, когда непосредственная опасность миновала, можно было позволить себе ненадолго окунуться в повседневные хлопоты — и начать следовало с завтрака.       — Ну что, герой-спасатель, — хмыкнул он в сторону Вани, — пошли чай пить.       Когда они вдвоем зашли на кухню, там уже разогревал конфорки Сойка, попутно наливая воды в чайник. Он заспанно встрепенулся, когда увидел за Конто широкую фигуру Вани, и непроизвольным жестом поправил выбившуюся прядку волос.       — Утро доброе! Ванька, чего ты к нам с утра пораньше?       Конто спиной почувствовал, как Ваня широко улыбнулся.       — Привет, каналоармеец! Да тут такая история вышла, знать не знаю, как всех вас не перебудили…       Альфа и бета сели вместе за старенький их покореженный стол, и Конто все полчаса, пока замешивал тесто на блины и пек их на жиру, слушал хвастливый рассказ Вани о чудесном спасении несчастного подрывника. Сойка понятливо охал и ахал в нужных моментах, изображая внимательнейшего слушателя.       — И как же? Вы его в гостевой и оставили? А если ему там опять худо станет? Бог ты мой, за ним же нужно все время приглядывать! Я сейчас…       — Соечка, ну куда ты побежишь, золотце, за этим долбое… долбоклюем, — оперативно исправился Ваня. — Ничего с ним не станется, особливо что хозяин наш за него взялся. Не пропадет.       — Да вам самим бы не пропасть, если будете весь день лясы точить вместо работы нормальной, — тихо улыбнулся совсем уже отошедший Конто, раскладывая блины по тарелкам. — Сойка, иди будить всех, скажи, завтрак готов. Ванька, — окликнул его Конто, когда бета умчался на второй этаж за сонями, — достань варенья малинового, оно в погребе, там, за…       — Помню, Хозяин, — добродушно подмигнул ему Ваня, — не так давно и съехал, чтоб забыть, где все вкусное хранится. Сейчас добудем тебе завтрак.       Конто смотрел, как он привычными движениями открывает крышку в полу и, покряхтывая, спускается в темноту, — и только тогда смог его тихонько окликнуть, когда Ванина голова почти совсем исчезла из виду:       — Ванька… спасибо тебе за сегодня. За подрывника.       Конто не мог сказать прямо спасибо за то, что альфа помог остановить его утреннюю истерику, которая до Вани обязательно кончилась бы глубоким обмороком. «Валялись бы тогда два тела рядышком», — хмыкнул он про себя.       Впрочем, Ванька всегда его понимал глубже, чем хотелось бы.       Альфа выглянул из погреба и остановился острым и подозрительным взглядом прямо на Конто, что смущенно мял свою рубашку у стола.       — С тобой мы об этом еще поговорим, Хозяин, — и, хмыкнув себе под нос, полез обратно.       За окном уже рыжело солнце.

***

      Успешно избежав завтрака (Конто все равно лишился аппетита, да и из-за оставшегося со всеми Ваньки пришлось бы нести лишний стул со двора), он потопал за тазиком и мылом в ванную с твердым намерением хоть протереть подрывника перед тем, как звать Мелочь его осмотреть.       Мелочь, положим, за всю свою еще недолгую карьеру и не таких экземпляров лечил (его, говорят, и выпустили с Луганки по УДО только за то, что он залатал помощника смотрителя после попытки его принудительного оскопления… страшная история, на самом деле), — так вот, Мелочь, может, еще и не такое видел, но, во-первых, Конто хотелось придать бедняге вид хоть более-менее человеческий, а во-вторых, сначала осмотреть альфу на возможность… ух, на возможность изнасилования.       Конто аж передернуло от этой мысли, но если с беднягой действительно так обошлись, то Мелочь вызывать было никак нельзя: он все же оставался альфой, а к таким все альфы относились как к тем же скопцам — вродь тоже человек, да ведь неполноценный, половинчатый. Такого и жалеть невозможно, и общаться с ним по-приятельски себе дороже: остальные застыдят так, что света белого не взвидишь.       Хорошо хоть, что нечасто такая беда случалась: все же и на Луганке, и в Солнечном, что дальше к Северу, хватало бет — не на всех, конечно, но откровенной гнили не было. Даже бет не заставляли: кто опущенным при поступлении признавался, за того и брались.       Конто, чьи мысли перенеслись со всех бет на конкретного Сойку, которому хорошо бы было уже к одной какой-то работе пристроиться, налил теплой воды в тазик, взмылил ее и, прихватив клеенку, отправился в гостевую.       Альфа за все время так и не пошевелился, только дышал глубоко, тяжко и вспотел хорошо под двумя одеялами. Конто их свернул от греха подальше и четкими движениями приподнял тело, проталкивая под низ клеенку и расправляя по всему дивану. Альфа был все же тяжеловат, но звать никого не хотелось: и так справиться можно. Вздохнув, Конто наклонился за тряпками, отжал их до победного и, проверив еще раз, что гость так и не пришел в себя, принялся его оттирать, начиная с шеи.       Грязь сходила хорошо, еще не въевшись в кожу, и Конто с неудовольствием проследил цепочку синяков на жилистой шее и такие же, но более глубокие, на ребрах. Они уже налились густым фиолетовым цветом, но еще не начали желтеть, и понятно было, что поставили их не так давно. Мысленно отметив, что нужно будет к ним приложить компресс из зверобоя и шишек хмеля, Конто сменил тряпку и спустился к рукам.       На них, слава богам, не обнаружилось специфических порезов, да и подушечки не были исколоты — слава богам, повторил про себя Конто, не было следов привычных надзирателям пыток и можно было не опасаться болезни крови, которая из таких царапин начиналась. Руки же альфы сами по себе были красивыми: крепкие, рабочие, с неровными краями ногтевых пластин…       Конто сам себя одернул от мысли о том, какую красивую баньку могли бы срубить эти ладони и как жарко можно было бы в ней попариться: не время тут к полумертвецу примериваться.       Конто быстренько обмыл его ноги, выжал грязную уже вконец тряпку и несмело, робко потянулся к лицу альфы чистым полотенцем. Лицу, честно говоря, досталось больше всего: на щеках уже воспалились из-за грязи царапины, а тонкий хрящ уха был вывернут в невообразимую сторону. Впрочем, судя по твердому подбородку и аккуратному носу, неведомый альфа был если и не красавцем в общепринятом смысле, то уж точно красавцем для их покинутого богом захолустья.       Тихо вздохнув, Конто перевернул подрывника на живот, проследив, чтобы тот не задохнулся от резкой смены позы. Потрепав его по крепкой холке, Конто собрал всю свою волю в кулак, вмиг приспустил с него трусы (к слову, относительно чистые, без подтеков крови) и быстрым мягким движением проскользнул между расслабленных ягодиц.       Наткнувшись на сомкнутый, явно не тронутый никем сфинктер, Конто с безумным облегчением выдохнул.       Все было хорошо.       Сам себя накрутил, дурень.       Все хорошо.       Приведя в порядок альфу, Конто с таким же терпением промыл ему спину, наткнувшись на едва заметный укус иглы в основании шеи, напротив яремной вены: очевидно, отсюда и пошли все проблемы бедняги. Лимфоузлы потихоньку возвращались к нормальному размеру, но Конто не хотел гадать, а раз самого страшного не случилось, он мог с чистой совестью вызывать Мелочь, а самому заняться своими делами.       Ух. Утро вышло тем еще.