la segunda oportunidad

      А совсем уже скоро оказалось, что на пятки им наступает новый год.       Да, Ванька притащил елку. Огромную, разлапистую, с косым перекрученным стволом, выше его чуть ли не в два раза — настолько, что в доме она не уместилась и пришлось ее вкапывать в самом центре их маленькой деревеньки, ровнехонько между домами Конто, Ваньки и Братов.       Про то, что новый год вообще как-то нужно праздновать, слышали только Конто с Мелочью, да и то мельком. Другое дело, что против улыбчивого, смешливого Вани, чем-то загоревшегося, не изобретено еще было оружия, и воодушевленные им же люди общим сбором решили: празднику — быть!       (А Конто тогда вспомнил, как по вечерам заговорщицки перемигивались между собой два его любимых альфы: заросший до невозможности Ванька, которого сам Сойка не смог уговорить сбрить бороду, и спокойный, широкоплечий Том, даже в доме не расстающийся с полюбившимися ему кожаными перчатками. И сразу же он тогда и понял, кто мог быть убедительным настолько, чтобы уболтать, уговорить даже Ваню — их самого страшного нелюбителя праздников).       Альфы вдвоем обустроили к вечеру костер. Сойка по кругу очага выложил камни, а Браты, переглянувшись, с гиканьем выкатили из лесу невесть как найденные валуны, хорошо прогревающиеся на жарком огне, так что сейчас целый день кто-нибудь нет-нет да находился подле костра, подбрасывая бревна или просто сидя рядом. К вечеру же, после ужина, всей гурьбой высыпались к елке (и для Конто эти моменты стали самыми любимыми): распаренные от жара, со слезящимися от яркого огня глазами и холодными выстуженными спинами, люди смеялись, болтали, перемежая новости со сказками.       Удивительно, как отличались друг от друга сказки Братов-омег, которые сначала приходили по очереди, чтобы хоть один всегда оставался рядом с детьми, а после стали выходить и вдвоем.       (Их выгоняли из дома мужья, что лишь недавно перестали бояться навредить своим маленьким, и потому сами сейчас стали стараться оставаться дома как можно дольше.       Конто каждый раз, как видел альф, с серьезным видом склонившихся на люльками, улыбался так, что начинали болеть щеки, но послушно успокаивал немного нервных омег: с такими альфа-отцами их долгожданным, ценным малышам не могло угрожать ничего).       А Гусарик, все так же появляющийся по выходным, вдруг обнаружил, что никто из людей Конто местных поверий-то и не знал (да и откуда? Каждый из их семьи добирался сюда, кажется, из противоположных кусочков земли), а потому по вечерам бывал особенно довольным. Альфенок, который за это время привык только спрашивать, спрашивать и спрашивать, сейчас с упоением сам начал рассказывать и про Великого Ныряльщика, который вытянул со дна моря всю существующую сейчас землю, и про то, что в родном его Подъярном никто в электричество не верил, и про маленькие домашние привычки его родни, с которыми так тяжело было расставаться. — И у нас хлеба-то никто и не делает, — смущенно, но оживленно болтал он поздним-поздним вечером, сидя на корточках подле Мелочи да спиной прислонясь к горячему от огня валуну. — Ну, то есть вообще делают-то, конечно, но папе всегда больше лепешки нравились постные, и вот…       К этому времени у костра остались только самые стойкие: Браты все как один спать уходили через два часа после захода солнца, Том с Ванькой целый день сегодня возились в доме, ладили сани — в них, думал Конто, и нужды особой нет, всегда можно было добираться куда нужно или на кобылках Братов, или на подводе, но альфам просто необходимо было чувствовать себя нужными, а уж этому Конто бы ни в жизнь не воспротивился, — а потому остались у костра только он, да Мелочь с Гусариком, да еще пару бет, включая простуженного Сохатого.       Конто, весело хмыкнув Гусарику, отошел, чтобы подкинуть из поленницы новых дров — костер лениво принял подношение, мягкими мазками обнял задубевшую от холода осину, — и потому пропустил момент, когда слово взял Сохатый. — А я впервые хлеб только на пересылке до Солнечного и попробовал, — неуверенно вставил бета, как обычно сжавшийся на своем месте, и Конто с любопытством повернулся к нему, постаравшись бету улыбкой приободрить. Вышло неплохо. — У меня дед только питу делал, да и там, у моря, хлеб не в чести ходил. А который нам тогда давали, невкусный был, как пыль, — Сохатый смешно сморщил переносицу, шмыгнул носом, неуютно засунув ладони в карманы, но продолжил увереннее, заметив, что его слушают: — Долго я привыкнуть не мог, а в лагере попробуй еще что найти, кроме хлеба-то. Зато как у вас оказался, твой, Хозяин, хлеб попробовал, так уж и не оттащишь больше, — хмыкнул он тихо, весело.       Конто, проходя рядом, ласково зачесал Сохатому растрепанную челку, легко прошелся по чужой холке, отчего бета довольно зарокотал. — Не скучаешь ты по своим, Сохатый? — спросил он, возвращаясь на свое нагретое местечко. — А я здесь свой, Хозяин, — легко ответил ему бета, наконец расслабляясь настолько, чтобы устроиться на камне удобнее, поджимая под себя ноги. Сбоку плутовато хмыкнул Мелочь, заметил, что Сохатый только потому здесь и обжился, что в прибрежье Черного моря наверняка ему тяжело было силки на зайцев ставить, и Конто под тихий, сонный смех людей в очередной раз уверился: все в его жизни сложилось правильно.       Он тоже на своем месте. *** — Хозяин! — задумавшегося Конто со спины притянули в горячие объятия. Омега, не успев даже понять, кто это так тихо мог до кухни дойти, только весело засмеялся над собственным испугом. — Хозяин, вас там зовут, — его тут же отпустили, отходя на пару шагов, и Конто послушно отвернулся от раковины с грязной посудой, чтобы, вытерев ладони мягким полотенцем, весело кивнуть маленькому альфе. — Привет, Гусарик, — ответил он, укоризненно скосив взгляд на маленькие лужицы, уже натекшие с облепленных снегом сапог. Альфа тут же, ойкнув, кинулся к тамбуру, скидывая на ходу обувку — грязные капли полетели во все стороны, — и Конто только закатил глаза, не прекращая подсмеиваться да направляясь вслед за подростком. — Срочное там что-то? — А, не знаю, — легко отозвался Гусарик, расшнуровывая красивые свои ботинки. — Приехал кто-то, кажется. С подарками! — белозубо улыбнулся он, горделиво расправляя плечи, словно привезенные гостинцы были его единоличной заслугой.       Конто фыркнул в ответ на это представление, по привычке мягко погладил молодого альфу по холке и начал неспешно одеваться. В голове царило лениво-неуютное любопытство: наверное, из города опять смешные люди примчались, что с жаром выменивали у Ваньки соболиные шкурки за безумные сорок рублей за штуку.       (Ваня с них только посмеивался довольно).       Или, может, Том с подводой едет, а Гусарик и не признал. Ушел-то его альфа еще два дня назад, оговорившись срочным делом, и поминай как звали. Полозья их саней все еще сохли в баньке, поэтому Том вынужден был отправиться в губернию пехом — значит, сейчас как раз ему время возвращаться, особенно если смог Том выхватить по дороге какого-нибудь мужичка, едущего в Подъярное. Как раз альфам скажет баньку освободить, а то, красавцы, уж чуть ли не на неделю заняли самое теплое местечко и остальным мыться не дают.       Конто, уже запахиваясь в тяжелый полушубок, вывернутый волчьей шерстью вовнутрь — только не говорите об этом домашним их волкам, — второй рукой открыл входную дверь. Внутрь тут же потянуло свежим, ясным морозцем, и слепящий отблеск снега залил весь безоконный, а от того темный тамбур. Омега же только ойкнул невольно, когда, попытавшись выйти боком, чуть не влетел в кого-то, застрявшего прямо на пороге. — Что такое? — успел Конто спросить, поднимая голову, — да так и застыл, как в камень обернувшись.       На растрескавшихся от холода деревянных ступеньках его дома терпеливо стоял Кукла.       Конто вскрикнул тихо, тут же одернул себя, потянулся одной ладонью ко рту, а второй — прямо к сердцу, что даже через тяжелый мех шубы стучало, казалось, на всю округу, пугая зимующих свиристелей — и хорошо бы только их.       Присмотреться бы повнимательнее: точно ли Кукла, как может это быть Кукла — да прямо сейчас омегу словно изнутри заморозили, так, что даже мыслей не мелькало во враз потяжелевшей голове, и только сердце билось-билось-билось. — Ну что, Хозяин, пустишь отогреться? — немного нервно оскалился Кукла, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. — Все, что можно, уже отморозили, пока к вам добирались. — Да. Да, конечно, что же это я, — забормотал Конто, отскакивая в сторону, чтобы круглыми глазами проследить за прошедшим внутрь Куклой — все таким же высоким, холеным и гордым, все таким же собой — и проскользнувшими вслед за ним Томом с незнакомым худощавым бетой под боком.       Том хитро смотрел на незнакомца и смешливо ему подмигивал, на что бета яро отвечал полным неприязни взглядом, и за этими переглядками явно стояла какая-то история, но Конто было совсем не до того.       Сейчас он не мог оторвать взгляд от Куклы: будь у омеги чуть меньше выдержки, точно кинулся бы к бете ощупывать на предмет излишней худобы, возможных ранений и черт его знает чего еще. Впрочем, прочнее якоря его держали на месте словно приморозившиеся к полу ноги.       Кукла похудел: чуть запали щеки, красивый породистый нос выделился еще больше на живом лице, и даже смотрелся он выше — от этого ли, или от красивейшей, до пола, глубокого багрянца шубы, залихватски перевязанной на талии и расшитой золотыми нитками по границе отложенного воротника, как, видно, сейчас носили в губернии.       Смотрел Конто на такого непривычного и вместе с тем все такого же родного бету — и не знал, что делать.       Можно ли ему Куклу обнять? Броситься ли прямо сейчас готовить ранний обед, или это не понравится, напомнит об их предыдущей готовке?       На самом ли деле приехал именно его Кукла?       Имеет ли право Конто расспрашивать, или стоит подождать, пока ему сами все расскажут?       Приехал ли бета, потому что захотел вернуться, или от того, что ему необходимо было попрощаться? И так, и этак могло бы выйти хорошо, если бы Кукле было хорошо, но…       Стоит ли Конто, как распоследнему дураку, сказать бете, что его жутко не хватало?       (Потому что правда. Он даже не скучал, не изводился: не было у Хозяина на это времени, не кисейная же он омега. Все с Куклой где-то там было хорошо, и одно только поэтому не стоило по бете убиваться.       Просто в обед казалось, что кто-то отрезал Конто вторую пару рук, — и ощущение это, после десяти-то с гаком лет совместной готовки, не желало уходить даже сейчас. Когда нужно было что-то размешать, привычно поворачивался омега, чтобы схватить протянутую знакомой рукой ложку, — но никто ее не протягивал.       Вот и все.       Не было от этого ни больно, ни тяжко: помните же, что Конто не одного птенца выпустил из-под собственного крыла в открытый мир? Ну вот. Он знал, что такое отпускать, и приучил себя делать это без излишней боли.       Просто утром Сойка не подкалывал больше сонного Куклу о его растрепанных волосах. Просто место между шьющими по вечерам Братами все так же пустовало.       Вот и все).       Можно ли Куклу обнять?       Все четверо неловко застыли в тамбуре, поневоле пихаясь локтями, когда пытались пошевелиться. Конто то неуверенно тянул ладони в сторону близко-близкого ему человека, то так же быстро их отдергивал, не желая мешаться. Кукла стоял напротив, продолжающий улыбаться, хотя глаза его смотрели холодно — или омеге только так казалось?       Первым тишину нарушил Том. Альфа, который умудрился установить с ним связь спустя всего два дня после первой встречи, с поразительной точностью чувствовал все, что творилось внутри Конто, и потому сейчас, откашлявшись, он ласково, тихо к нему обратился: — Ну что ты, Хозяин, столбом застыл? — он, извернувшись, дал легкий подзатыльник Кукле, от которого тот встряхнулся, как Ванин волк после речки, и оба наконец ему мягко и искренне улыбнулись: Кукла — неуверенно, немного зажато, но без виноватого льда в глазах, а Том — с полным предчувствием чего-то веселого. — Беги обниматься, пока остальные не набежали.       Конто еще успел метнуть благодарный взгляд на своего альфу, прежде чем очнулся, словно и вправду получив разрешение наконец сорваться с места: ему ведь просто необходимо сейчас немного придушить объятиями одного восхитительного, невозможного просто бету.       Кукла, на удивление, не отстранился, чего втайне боялся омега, — наоборот, притянул к себе ближе, обхватил сильнее, чтобы втереться лбом в чужое подставленное плечо. — Я смог, Хозяин, — едва слышно прошептал он в кожу все так же накинутого на плечи Конто полушубка так, словно эти слова долгое время жгли ему язык. — Я чего-то стою. Я могу чего-то стоить, Хозяин. — Я очень рад, что ты тоже это понял, Кукла, — поддразнил его невольно Конто, прижимаясь холодным носом куда-то за ухо засмеявшемуся бете, и в конце концов, сжав чужие ребра напоследок, отстранился. — Кукла! — с улицы, сквозь до сих пор открытую настежь дверь, влетел засыпанный снегом по самую макушку комок, в котором только по голосу и можно было узнать Сойку. — Кукла, скотина ты бесчувственная, совсем жизнь городская заела, что только под новый год приехал? — он обманным маневром набросился на отвыкшего уже от Сойки Куклу со спины и повис на его плечах — бета даже качнулся от неожиданности. — А ты насовсем или на праздник? — подпрыгнув, Сойка перекрутился через чужую шею так, чтобы краем глаза видеть лицо, и, не в силах устоять от радости, заболтал с просто невозможной скоростью: — А почему раньше не приезжал? Хорошо с тобой там все было? Мне как Гусарик сказал, что какой-то к нам барин пожаловал, я как носом учуял, чем тут пахнет! А с тобой твой, да? Здрасьте! — он на секунду отстранился, чтобы взглянуть на приехавшего вместе с Куклой бету, и Конто тоже только сейчас и обратил на него должное внимание. — А мне можно про тебя рассказать, или это еще секрет? — тут же перебросился он на все-еще незнакомца. Тот, видимо, совсем ошалевший от такого внимания, сразу отступил на пару шагов, впечатленный чужой непосредственностью, нахмурившись да сложив руки на груди. — Сойка, не кидайся на Мишу, он к такому не привык, — в ту же секунду отреагировал Кукла, разворачиваясь лицом к облепившему его со спины бете, и так же, как и Конто минутой ранее, горячо его обнял. Сойка только вскрикнул обиженно, когда Кукла, не удержавшись, влепил тому подзатыльник. У Конто непроизвольно дернулся вверх уголок губ. — Расскажем сами, петушок ты пышноперый, не гони коней. Так, Хозяин, — соориентировался Кукла, видно, наконец почувствовав себя как дома, — давай, что ли, чая дорогим гостям.       Конто на секунду зажмурился довольно, оглядывая получившуюся картину — прислонившийся к косяку двери Том, до жути довольный собой, облепленный снегом Сойка — даже брови побелели — и Кукла, тепло держащий в руках разволновавшегося бету, — и только после этого радостно, улыбчиво кивнул: — Дорогим гостям все, что, что угодно. ***       Перекусывали всей маленькой компанией на той же кухне и за тем же столом, за которым в последний раз сидел Кукла перед тем, как уйти. Конто от этого было до неудобного уютно: словно, как в глубоком детстве, придумал он себе сказку и поверил в нее так, что уж и обратного ему никто доказать не мог.       Том, присев рядом, пристроил тяжелую свою ладонь омеге у основания шеи, сдвинув воротник рубахи, и Конто невольно повел плечами, едва слышно замурлыкав. Рука альфы словно тянула его к земле, прижимала, не позволяя совсем потеряться в себе, и Конто этому был жутко благодарен, даже несмотря на то, что Тому явно пришлось неудобно вывернуть запястье.       Сойка же, хитро им подмигнув, с независимым видом устроился между внезапно обретшим имя Мишей и Куклой. Это было подозрительно тоже: так бета любил сидеть между ним самим и Томом, между парами Братов, когда те по субботам приходили на общий обед. Но рано еще было об этом думать: захотят — расскажут, решил Конто — и только хмыкнул, всмотревшись повнимательнее в незнакомого бету.       Того, казалось, вся ситуация смущала больше кого бы то ни было: сжатые по-старчески губы и вытянутая палкой спина не оставляли вариантов. Непредставленный Миша явно оказался из той породы людей, что, испытывая неловкость, сразу же ощетинивались иголками и только фыркали зло на любого приблизившегося. Все это вкупе заставляло уютно устроившегося рядом с Томом Конто незаметно улыбаться, потягивая горячий травяной чай.       Вот уж точно, не день, а сказка.       За столом пологом повисла тишина, прерываемая только разноголосым сербаньем из маленьких чашек. Конто от этого не было неуютно: уж кто, как не он, понимал ценность общего молчания, — но умом омега понимал, что стоит все же как-то завести тот самый важный разговор. Из-за этого же Кукла и приехал, верно?       Впрочем, мог ведь бета, как и его Хозяин, просто соскучиться до невозможности. — Ну же, Кукла, — спустя еще минуту не выдержал первым нетерпеливый Сойка и легонько вжался плечом в чужой бок, словно до сих пор не мог от беты отлепиться. — Рассказывай. Где живешь, как вы мясо покупаете, или вы без мяса совсем живете, если никто не охотится? А ты сам себе ту шубу пошил, чтобы как сапожник без сапог не остаться, да? И почему вы приехали на телеге, и что там в ней за…       Кукла, перебив бету, ласково засмеялся, притянул его за плечи, тут же отставив чашку. — Значит, так, язык ты без костей…       Конто внимательно вслушивался, с радостью вспоминая звук родного голоса, а все ж успевал присмотреть и за бетой, которого Кукла за собой привел. Миша, развернувшись полубоком, едва-едва заметно косил глазом в сторону веселящегося Куклы, начавшего свой рассказ с самого важного: как же он так красиво свою шубейку расшил — и довольно блестел глазами. Конто проследил за ним минуту-другую, пока сам Миша вдруг не поймал его взгляд своим и не ощетинился тут же, как ежик, закрываясь.       Конто остался доволен. Что уж тут еще сказать?       Спустя полчаса они незаметно переместились в гостиную: Том устроился на краю дивана, Конто привычно подгребся к нему рядышком, усевшись на мягкий подлокотник, а Сойка, недолго думая, устроился в ногах, украв с дивана подушку для мягкости.       Кукла бок о бок со своим Мишей устроились, как настоящие гости, на стульях, притащенных из кухни, и неловко замерли, впервые, кажется, с момента приезда взглянув друг на друга.       Миша прокашлялся. Вздохнул еще более недовольно, осмотрев их всех одним долгим движением — на Томе он остановился особо, недовольно фыркнув, — и начал говорить. ***       Михаил Апанасьевич Зенькович, коллежский секретарь с чином X класса, говорил сухо, скучно, словно по бумажке читал — а может, и впрямь готовился, кто ж его знает. Говор у него был незнакомым: и не те словесные кружева, что поначалу плел Том, но и далеко не привычные слова. Казался он Конто каким-то измятым, задушенным, как газета после того, как к вечеру ее успели пересмотреть все домашние, включая последних служек. Впрочем, смотрел Миша по-живому резко, а это значило, что не все еще потеряно.       Рассказал бета о себе — Зенькович Михаил Апанасьевич, коллежский секретарь Особого корпуса, будем знакомы, — и Конто едва слышно фыркнул. Подумалось, что плотность «осененных» на квадратный метр скоро превысит все возможные пределы (ох и нахватался он все-таки страшных слов от Тома) особенно как для поселения, целиком и полностью состоящего из подрывников и им сочувствующим.       Миша на посторонний фырк не обратил внимания, продолжил с той же четкостью. Слова рубил, не обращая внимания, куда летели щепки: рассказал про небольшую квартиру на окраине города, про «подозрительных лиц», ошивавшихся — «периодически обнаруживавшихся», как выразился бета — на его лестничной клетке.       Сообщил он — по-другому и не скажешь — и о том, как, не разбираясь, в следующий раз вызвал жандармов, когда какой-то полутрезвый рабочий завалился в квартирку напротив — и в этот момент чутко прислушивающемуся Конто впервые за весь монолог почудились на чужом лице хоть какие-то эмоции. Миша на секунду, на какую-то долю секунды замолчал и виновато — именно так! — скосил взгляд на терпеливо слушавшего Куклу, что с усмешкой ждал продолжения истории. — Ты продолжай, продолжай, солнце, — сахарно попросил бета, а затем, когда коллежский секретарь X класса привычно ощетинился всеми иголками, все же покачал головой, подхватив сам: — Вот это чудо подумало, что из квартиры сделали притон. Вызывает кавалерию, довольный, как кот объевшийся, заходит вместе с осененными — а там я, — хитро хмыкнул Кукла, прищурившись, явно вспоминая что-то приятное. — Мерки снимаю с «полутрезвого рабочего», — поддел он Мишу, и тот, смущенно покосившись на Конто, был явно в полушаге от того, чтобы покраснеть.       Сам Конто под этим взглядом чувствовал себя строгим родителем, которому не нравился представленный свахой жених своему ребенку. Чувство это было не особо приятным, и потому он практически неслышно зарокотал — горло зашлось в привычной мягкой вибрации, — пытаясь успокоить нервничающего бету: в конце концов, мурлыканье было создано обоюдоострым оружием. — Верно, — с каким-то смирением подтвердил Миша, с удивлением взглянув на Конто, и за секунды вернул себе почти утерянное хладнокровие. — Но я ведь извинился. После. — Притащил мне поваренка, — сдавленным шепотом поделился Кукла, — чтоб он мне готовил. Мне, — бета, не выдержав, хмыкнул весело.       Сбоку тихо-тихо захихикал Сойка, а Конто так и вовсе, запнувшись на секунду, рассмеялся, не сдерживаясь, пока не заметил ярких красных пятен, мелкой нервной россыпью появившихся на Мишиных щеках и шее. — Прости, прости, Миш, — тут же попытался он отдышаться, — мы не со зла. — Да, прости, — вывернулся Сойка так, чтобы через колени Куклы взглянуть на бету. — Но вышло ведь все хорошо, верно? Вы так после этого и сошлись, да?       Кукла притерся костяшками к макушке Сойки, угумкнул согласно, все ж нервно кося взглядом на своего медленно успокаивающегося бету. Конто поневоле нахмурился: кажется, что-то с ними обоими было немного так. Слишком напряженные, слишком усталые, слишком взвинченные; но, чтобы разобраться глубже, Конто необходимо было поговорить с Куклой один на один.       И сделать это нужно быстрее, чем к ним прибегут все остальные. — Вот это история! — тут же, словно назло всем мыслям Конто, тихо выдохнул невесть когда вернувшийся Гусарик, заодно притащивший на хвосте и Мелочь. Когда на него оглянулись все присутствующие, альфенок явно смутился, и только улыбнулся просяще: — Нет-нет, вы продолжайте, пожалуйста, извините. Мы тихо. Здравствуйте, — вежливо поздоровался он, оборачиваясь по пути на Куклу, и тот любопытно за ним проследил.       Конто вздохнул наполовину расстроенно, наполовину задумчиво. Миша, оглянувшись на новых людей, выпрямился еще сильнее (хотя куда уж больше?) и словно совсем изнутри выморозился, и омеге и хотелось бы нахмуриться, да, судя по виду Куклы, это было обычное мишино поведение.       Мелочь же, прошедший вперед, тихо хлопнул Куклу по плечу, на мгновение задержав касание дольше нужного (и этого было уже для него очень, очень много, поверьте Конто), и действительно тихо сел на диван рядом с Томом, пристроив к себе под бок Гусарика и тихо-тихо улыбаясь. — В общем, так мы и познакомились, — вновь начал Кукла, когда стало понятно, что Миша при новых людях снова ощетинился всеми возможными иголками. Кукла, видно, хотел сказать еще что-то, заблестел весело глазами, но наткнулся на смущенный взгляд своего беты и смолчал. — Дурак ты, Миш, — только и вздохнул он тихо. Встал со своего места, подошел бета к своему Михаилу Апанасьевичу со спины и почти незаметно прошелся ладонью по полоске шерсти под чужим затылком       (Конто изо всех сил постарался не улыбнуться слишком нежно — смутил бы он этим Мишу пуще прежнего, — а потому только на миг клюнул Тома в подставленный висок да зарылся носом в чужие волосы.       Альфа в ответ ему тихо замурлыкал, и всей изнанкой чувствовалось: с таким же любопытством он всматривался в гостей, которых сам же без предупреждения под новый год и привез.       О, Конто своему альфе еще эту скрытность припомнит, будьте уверены).       Омега, быстро соориентировавшись, споймал взгляд Мелочи, незаметно кивнул подбородком в сторону их нового гостя. В голове уже начал вырисовываться План — а по нему, к сожалению, придется ненадолго Куклу с Мишей друг от друга оторвать.       Стоило лишь надеяться, что Мелочь ему подыграет. — Михаил Апанасьевич, — внезапно хмыкнул Том, перебивая уж было открывшего рот Конто, — кажется, даже несмотря на некоторую экспансию нашего предыдущего взаимодействия, мы все-таки не были официально представлены друг друг, — на альфу тут же обратилась связка ошеломленных взглядов, но он, лишь успокаивающе сжав бедро Конто, продолжил, сосредоточившись только на Мише: — Томас Иеронимович Друцкий-Любецкий, на данный момент титулярный князь Друцкий-Любецкий. Также имею честь представить вам нашего доктора, — он, не удержавшись, как и каждый раз, когда дело заходило о профессии Мелочи, произнес последнюю фразу донельзя ехидным тоном — и Мелочь только закатил глаза, прежде чем перебить зарапортовавшегося альфу и представиться самому.       Миша кивнул им двоим — ладони Куклы на его плечах подозрительно сжались, — и уже через пару минут двое альф и бета казались поглощены удивительно сложным и напряженным разговором. Конто почувствовал себя совсем немного преданным, услышав от Мелочи вопрос о «различиях повседневного взаимодействия с подчиненными местного происхождения в сравнении с чиновниками, эвакуированными из приграничных территорий», но принял неожиданную помощь и незаметно переместился к Кукле. — Пошли, хороший, — шепнул Конто ему, растрепывая волосы тут же подорвавшегося Сойки, — пока наши развлекаются.       Кукла обернулся, посмотрел растерянно на альф, на Конто, явно собираясь с мыслями — и все же улыбнулся, и все же развернулся на пятках, следуя за ними на кухню.       Конто зашел первым, пристроился сразу же к недомытой посуде, от которой отвлек его Гусарик какой час назад. Через секунду к его боку прибился Кукла, которому Сойка передал сухое полотенце, и все почти встало на свои места. — Рассказывай, — начал он без обиняков, сливая грязную воду из оставленной отмокать сковороды, и легонько подтолкнул бедром задумавшегося бету.       Кукла фыркнул смешливо, перекидывая полотенце на плечо, но промолчал, лишь принимая из рук омеги уже вымытую посуду. — Я вернуться хочу, — все же начал он тихо, по голосу слышно — нервно улыбался, — если вы еще комнату мою ни под что не пристроили.       Конто спиной почувствовал чужое движение, а по обиженному вскрику Куклы понял, что Сойка наверняка привычного его за волосы дернул — как дети, право слово. — А Миша что? — омега не глядя передал сковороду — ее тут же подхватили умелые ладони — и только шикнул на расходившегося Сойку. — С тобой? — Не сейчас, наверное, — протянул Кукла, с громыханием отставляя посуду, и Конто, даже не видя, представил, как потирает большим пальцем бровь, задумавшись, и даже от этого обернулся. Ну ведь верно: ничем-то его Кукла за прошедшее время и не изменился.       Даже на душе от этого потеплело. — Ты его и так долго уговаривал к нам приехать, верно? — спросил вдруг Сойка, очутившийся на стуле подле кухонного стола. Заметив любопытный взгляд Конто, бета только пожал плечами: — Я Мишу чую. Он нервничает сильно, и здесь быть не хочет, и нигде не хочет, но за тобой, Кукла, — хоть на край земной. — Мелкое ты чудовище, — проворчал в ответ Кукла, расправляя плечи. — Ни капли понятия о личной жизни. — Но я прав. — Это не факт. — Он самый! — Да как бы… — Ну что вы как дети, — фыркнул Конто и, не удержавшись, своим боком прижался к боку Куклы. — Что с твоим не так?       Из-за того, что на кухне сейчас находились только они втроем — в окна светило белое зимнее солнце, и казалось, что снова все вернулось на круги своя, — Конто мог спрашивать совсем открыто, не ломая душу над тем, чтобы лишним словом не обидеть. Знал: не обидятся. — Миша мне с гашем помог, — Кукла ответил тотчас же, и только почти неслышимые запинки в речи могли сказать о том, как сильно он сейчас волнуется.       Сойка, как заметив что, в эту же секунду оказался подле, прижался к Кукле с другого бока, и так они и остались стоять рядышком, как трое синиц на ветке. — Я боялся всего на свете, и себя, и других. Работал без продыху, и на себя, и на купцов, — бета, казалось, немного успокаивался от чужого тепла и Конто, чтобы занять делом чужие руки, перекинул ему последнюю пару вымытых чашек. Кукла послушно их начал вытирать, продолжив: — А Миша, как узнал, мне такой разнос устроил, что из-за гаша, что из-за меня, — хмыкнул, поведя плечами, — и после этого уж вообще никаких глупостей не хочется… особенно как он рядом, — Конто успел оглянуться как раз вовремя, чтобы заметить, как попытался Кукла спрятать редкий-редкий румянец, и только подмигнул он Сойке, сразу же сделав ему страшные глаза: ни слова об этом! Сойка только хихикнул, понятливо кивая. — А сейчас ты ему помочь хочешь, — даже не спросил — подтвердил Конто, тихо улыбаясь порозовевшему Кукле, и тот промычал что-то согласное. — А сейчас я ему помочь хочу, — повторил он вскоре, отстраняясь да отходя вглубь кухни, чтобы засунуть ладони в карманы странного кроя штанов да едва-едва заметно сгорбиться. — Мише в губернии плохо. Плевать он хотел на эти звания — без протекции и за двадцать лет он до восьмого чина не доберется. Он этого словно и не понимает вовсе. Так что, пока мы на две недели свободны, Мишу к вам привез. Посмотреть хочу, — Кукла развернулся к ним посветлевшим лицом, улыбнулся несколько нервно — вообще, как Конто заметил, стал за это время бета гораздо более нервным, и хотелось только верить, что душа его еще успеет хоть за две недели успокоится. — Если я здесь свое место нашел, так, может, и он тоже?       Конто, задумавшись, молчал. Замолчал и Кукла, сказав все, что хотел, и замерли они один напротив одного, не двигаясь, пока сбоку не встрепенулся позабытый Сойка. — Так что, Хозяин, — хитрым тоном начал он, ухмыльнувшись поднявшему лицо Кукле, — какую кавалерию вызываем: Профессора или Ваньку? — Ну, к Ваньке, наверное, Михаил Апанасьевич еще не скоро готов будет, — улыбнулся Конто, отряхивая ладони от мыльной воды да подходя ближе к замершему напротив бете. С другой стороны так же тихо подбирался Сойка, а встретившись, они оба потянулись Куклу по волосам потрепать, разрушая всю его красивую прическу. — Разберемся, Кукла, — улыбнулся он, когда бета зафыркал от попавших за шиворот холодных капелек воды. — Разберемся. — А знаешь что, Кукла? — лукаво хмыкнул Сойка, возродив уже привычку дергать бету за волосы по поводу и без. — Что, волчок? — отозвался бета, нервно на секунду оскалившись: отвык уж видно он от такой ласки. — А у Братов тройня на двоих.       Кукла так и застыл с полуоткрытым ртом. ***       И вот, два дня спустя, в канун Нового года, когда праздничный ужин уже был съеден, а люди накинули на себя обновки, которые притащили на повозке Кукла с Мишей (кроме Ваньки: тот к зиме всегда накидывал пару лишних килограмм и в свой украшенный алыми лентами кафтан втиснуться попросту не смог; альфа только порыкивал недовольно на радость веселящемуся Сойке), — к вечеру они наконец смогли усесться подле огромного, чуть не в половину елки, костра и просто отдохнуть.       Пришел даже Профессор, даже Браты со своими укутанными по самые глаза детьми — да боже, к вечеру прискакал на своей кобылке и Гусарик, по этому поводу поменявшийся своими сменами с коллегой. Возле костра было жарко, усесться пришлось близко-близко друг к другу, как только позволяли объемные шубы, и Конто даже не чуял острого холода, который зверем наваливался всего в двух шагах от них. — Конто, ты мне как пьяным чувствуешься, — заметил Том, увлеченно сгибая пальцы в любимых перчатках. — А Хозяин целый день как пьяный и ходит, — тут же сдал его Кукла, блестя глазами напротив, и сквозь пламя костра казались зрачки его нестерпимо желтыми, как у самого Конто, когда он смеяться начинал сверх меры. — А что делать? Мне радость просто так не спрятать, шановни панове, — хмыкнул он в ответ, потягиваясь. — О, ось це правыльна мова, Господар, — тут же откликнулся горделиво один из Братов, раскачивая на руках своего маленького бету — имен у детей не было, и так и продолжится вплоть до их трех месяцев, чтобы не сглазить.       Люди вокруг зашевелились, Сойка с Ваней — оба не дураки похохотать по любому поводу — тут же на два горла засмеялись весело, а рядом с Мелочью вдруг зашевелился полусонный от сытного ужина Гусарик. — А мне на лекции так и сказали, что люди могут сами по себе пьяными становиться, — пробормотал он, зевая да снова пристраиваясь поспать на плече у Сохатого, не заметив даже подорвавшегося от возмущения Мелочи: — Знаю я этих лекторов! Они за семь копеек тебе и про пользу водки расскажут, и что оспа подорожником лечится, и что роженикам нужно волосы заплетать! — альфа, чуть ли не отфыркивающийся от злости (частью из-за некомпетентности других мастеров, а частью из-за того, что его Гусарик таких непрофессионалов повадился слушать), но все же возмущался он достаточно тихо, чтобы альфенка не потревожить.       Конто от своих мыслей только старался посмеиваться как можно незаметнее. — Ну, Мелочь, врачи, оно, конечно, побольше нашего знают, — ввернул Ванька, одной рукой подкинув в костер пару бревен, — а только Хозяин одними травами меня той весной вылечил, когда я чуть помирать не вздумал. — Вань, у тебя аллергия была, — напомнил ему Сохатый смешливым тоном, а когда альфа уж было хотел возмутиться, с другой стороны ему дал подзатыльник уже Сойка. — Так то ж не значит, что я не при смерти был!       На фоне привычной домашней веселости, пузырящейся между людьми, Михаил Апанасьевич Зенькович, коллежский секретарь с чином Х класса — почти самым низшим чином из всех возможных — незаметно наклонился к своему Кукле. — Тут всегда так? — спросил он тихо и лишь самую каплю стесненно. — Только если захочешь, Миш, — ответил ему Кукла, поднимая меховой воротник, чтобы спрятать в нем улыбку. — Если захочешь.