Эдвард Фейрфакс Рочестер, развёрнутое жизнеописание

      Вот, читатель, взяла я, значит, карандашик востро заточенный, - уж очень люблю это дело, - чистый блокнот, линованный, и принялась добросовестно считать манипуляции, на которые была весьма щедра героиня известного романа, по имени Джен, в погоне за, как ей казалось, весьма перспективной брачной партией.       Эта гордая, чистая как снег девушка, невинная и кроткая выпускница пансиона для сирот, не постеснялась вцепиться обеими руками в чужого жениха, с уверенностью необыкновенной пойти ва-банк, повеситься на шею, ой, простите, сделать предложение потенциальному мужу, и в итоге остаться с носом. Всё бездарно продуть в итоге, потому что, как оказалось, эта девственница вешалась на шею в тёмном уголке сада, мужу чужому.       Можно, конечно, сказать, что бедная девушка не знала, и не могла знать таких откровенных подробностей про жену Эдварда Рочестера, и какой, мол, с неё спрос, но читатель, героиню в эту самую жену фактически ткнули носом. Эта самая жена сама к ней пришла. И что? Ничегошеньки. Как об стенку горох. Жена Эдварда Рочестера могла бы так не стараться, потому что мисс Эйр, очухавшись от обморока, первым делом, как страус спрятала голову в кусты. Уж очень ей замуж хотелось.       Любила ли Джен Эйр Эдварда Рочестера, вопрос, на мой взгляд, даже не дискуссионный. Очевидно, что этот сэр был для гувернантки не более, чем "предмет". Старое слово, из давно ушедших времён, когда дамы спрашивали в интимной беседе:"И как твой "предмет?", которое, как нельзя лучше описывает положение дел в подобных взаимоотношениях.       "Предмет", это некое искусственное порождение дамской фантазии, помноженной на недостаток опыта, безделье и смутное представление о реальной жизни; некое человекообразное образование, по которому дама вздыхает и сохнет, о котором она воображает невесть что, которому приписывает всяческие, слабо имеющие к этому образованию отношение, свойства, и который не имеет права на собственное - раз уж попал в орбиту дамской привязанности, - мнение, и даже моменты биографии.       Джен Эйр придумала и намечтала себе некого, удобного, управляемого Эдварда Рочестера, а реально существующего попыталась втиснуть в эти рамки, но её затея провалилась с треском, откуда весь трагизм ситуации и случился.       Изначально, у мисс Эйр не было, конечно, чёткого плана действий, но она прекрасно справилась и без плана; под все разговоры о социальном неравенстве, долге, любви, которая заведёт в трясину, под рисование портретов, щедро сдобренное первоклассным самоуничижением, мисс Эйр Эдварда Рочестера для себя, совершенно определённо, "наметила", но конечно уж, никогда и никому бы в этом не призналась, и в первую очередь самой себе.       Вот наша Золушка, после первой встречи с предполагаемой миссис Рочестер, спешит в некий укромный уголок, дабы с достоинством выплакать жгучее своё горе в передник...да как бы не так. Горюшко мисс Эйр до укромного местечка не доносит, и начинает рыдать прямо на глазах у своего "предмета", совершенно не стесняясь, транслируя ему прямое послание: "Смотри, как я мучаюсь, и как мне больно видеть твою предполагаемую невесту".       " Стыд и срам, читатель", - сказала бы я, если бы принимала эти слёзы за чистую монету, - "эта девица не имеет ни самоуважения, ни достоинства". С младых ногтей меня смущала эта сцена, как и позорное поведение гувернантки, и только крайняя деликатность сэра Эдварда, заметьте, который эту ситуацию очень мягко, тактично и с известной долей юмора и весьма искреннего чувства, завершил, прикрыла эти активные виляния тазом, которые выпускница богоугодного заведения, не стесняясь продемонстрировала своему патрону.       Хотелось бы спросить, если конечно принимать эту ситуацию за чистую монету, чему в этих богоугодных заведениях будущих гувернанток только учат? Неужели вот так, в открытую демонстрировать хозяину дома, который хоть и оказывает простушке знаки внимания, но тем не менее, определённо, собрался жениться на блестящей аристократке, - свои смешные и нелепые чувства? Но Джен Эйр и не думала вовсе, делать глупости, от большого и светлого чувства, она тоже играла свою игру, наравне с хозяином дома, и это был, с её стороны вовсе не искренний, как можно было подумать, порыв, помноженный на оголтелую глупость и неопытность, это была ОНА, читатель. Манипуляция.        Средство, при помощи которого гувернантка решила добиться своего, да-да, под причитания про невозможную любовь, которая заведёт в трясину. Весьма действенное, надо сказать, потому что Эдвард Рочестер, истосковавшийся, и растроганный этими слезами, этими сверкающими каплями, идёт на поводу у своего чувства, и только в последнюю секунду спохватывается, и желает спокойной ночи.       Понимает ли Эдвард Рочестер, что Джен манипулирует им и его чувствами? Очень даже. Играет ли он дальше в эту занимательную игру? Несомненно. С того самого момента, как мисс Эйр "дезертировала" из гостиной, что, несомненно, тоже было манипуляцией, он активно включается в игру, и даёт неограниченную возможность порезвиться своей ненаглядной.        Этот момент очень хорошо обыгран в экранизации 1983 года: Джен поднимается с места, - медленно и печально, - и перед тем, как выйти, смотрит на Рочестера до-о-о-олгим,(манит за собой), проникновенным взглядом. Как голодная собака. И так же медленно и печально выходит, откровенно напрашиваясь на внимание, что, впрочем, и проделывает, в общении с хозяином Торнфильда, регулярно. За всей этой комедией, разинув рот от изумления, ежедневно, с утра до вечера наблюдают слуги.       Далее, мадам Патрикевна, не по злобе вовсе, а исключительно из соображений собственного чистоплюйства, испоганила очень большой кусок истории, о внутренних преобразованиях в этом романе о любви и страстных чувствах.       Когда Джен уезжает к тётке, милосердствовать, она прощается с Рочестером - хозяином, патроном, ещё пребывая в статусе подчинённой, хотя уже понятно, что ситуация уже созрела, и для качественного перехода героев в иное состояние, не хватает лишь пёрышка на верблюжьей спине, которым, по идее, становится разлука, во время которой герои должны дозреть, как те самые ананасы в оранжерее.        Но Шарлотта Патрикевна, сознательно, не предоставляет своей героине эту возможность. Её Джен Эйр не тоскует в разлуке, как любая глупенькая, влюблённая по уши девушка, и не хватается за карандаш, от острой сердечной тоски - ей просто, (от нечего делать), как пишет Патрикевна, захотелось набросать лицо. Гувернантка даже не знала, и не думала - какое. Обычный приём Джен Эйр - это делала не я, а мои руки, и я вообще тут не при чём.       В принципе - понятно почему так происходит: "предмета" поблизости нет, демонстрировать сердечное влечение и тоску, устраивать показательные выступления не для кого, так зачем время тратить? Естественней было, конечно, юной выпускнице богоугодного заведения схватиться за мягкий карандаш, и набросать лицо любимого человека, о котором непрестанно ноет сердце, но чего нет, того нет.       И при встрече, разве не естественно было бы для юной, неопытной девушки, не закалённой в сердечных битвах, после долгой разлуки, броситься к своему хозяину, не нарушая, конечно, приличий, но с сияющими глазами и щеками, полыхающими как маки, и сказать: "Здравствуйте, сэр".       Но гувернантка подходит к сэру Рочестеру деревянной походкой и выпрямившись, словно проглотила аршин, с постной рожей и вуалью на голове.И снова ведёт себя позорно, заявляя Эдварду Рочестеру, после того, как он в очередной раз напомнил о том, что у него есть невеста, которая в самое ближайшее время станет женой: "Там где вы - мой единственный дом".       Заявленьице из уст молоденькой, беззащитной девушки само по себе сомнительное и провокационное, поскольку джентльмен после таких слов мог отложить блокнот и карандаш, подойти и всерьёз поинтересоваться, вдали от людских глаз, это что же такое интересное, молодая особа имеет в виду? Потому что эта юная особа, в данный момент, "растопырилась" перед чужим,без пяти минут мужем, во всю ширину...э-э-э...души, и юбку задрала, чтобы джентльмену было удобней, но не на самом деле, конечно, а выражаясь фигурально и образно.        В принципе, понятно всё - чего хотела мисс Эйр, и на какой крючок она ловила влюбленного по уши Эдварда Рочестера, тоже; непонятно только одно - если дамочка так откровенно задирает, фигурально выражаясь, юбку, перед чужим женихом, то зачем ей в данной ситуации вуаль? Героине, видимо,очень хочется отдаться,но и девочкой остаться хочется не менее. Так и просится сказать:" Вы, дамочка, или юбку опустите, или вуальку поднимите. Выберите уже что-то одно".       Хотя, при столь откровенно задранной юбке, лёгкая вуаль на голове - деталь весьма пикантная, кто бы спорил. Ах, Шарлотта Патрикеева, ах проказница...знала и понимала, как поймать мужика на девственность, видать, опыт был, и такой момент в поведении Джен Эйр - базовый. Свойственный героине Бронте на протяжении всей истории, и в большом, и в малом. На все свои поступки мисс Эйр поначалу набрасывает этакий флер добропорядочности - чтобы, в итоге, сделать все наоборот: "Я не хотела гулять с мистером Рочестера по темному саду", - ага, ага, конечно,говорит себе читатель, который знает, что в этом саду случилось позже. Конечно не хотела, без всякого сомнения. Вуаль - очень удобная вещь, для того,чтобы героиня беспрепятственно могла корчить из себя девственницу.       Чем мисс Эйр и занялась, после своего соблазнительного предложения, хозяину Торнфильд-Холла, жениху Бланш Ингрем, сэру Эдварду Рочестеру, который, заметь, читатель, всё прекрасно понял с полуслова, очередной, и столь щедрый аванс оценил должным образом, но даже ухом не повел:"Пусть ваши ножки,Джен, отдохнут", - таково его краткое резюме под данной ситуацией, а мисс Эйр одернула юбку, на которую так никто и не польстился, и упетляла, да так быстро, что Элвард Рочестер, как утверждает Шарлотта Бронте, бы её нипочём не догнал.       Во-первых, хотел бы - догнал, без сомнения, а во-вторых, какая разница, ушла или не ушла с глаз долой мисс Эйр, коли она ему снова подмахнула тазом? С оттяжкой? Самым непотребным образом. И это вместо того, чтобы на его спич о прекрасной чернокудрой богине ответить: "Я рада за вас, сэр. Вы уже подыскали мне место, как обещали?"       Манипуляторы, как правило, своих визави слушать и слышать вообще не способны - они активно проталкивают, гнут свою линию, посему заявление о прекрасной чернокудрой богине мисс Эйр пропустила мимо ушей, а Рочестеру, в ответ на очередное заявление о скорой женитьбе, фактически призналась в любви, против своей воли, конечно, как иначе...и сразу убежала. Ещё один манипуляторский приём, читатель , поманить, спровоцировать, - а подобное поведение, это чистой воды провокация, - и тут же сбежать вдаль. С лёгкой вуалью на голове, конечно. Хороша девственница, нечего сказать.       Далее мы видим, что мисс Эйр уезжать из Торнфильда, ясное дело, не думает и не собирается. Все внятные подвижки в эту сторону завершились у неё на стадии сна, патетические вопросом: "Куда же мне идти?", направленным в основном в сторону читателя, дабы замазать ему глаза, но практически шевелиться, теребить хозяина, или самой искать себе места гувернантка и не думает.       Она вцепившись зубами в диспозицию ждёт, что что-то случится: или Эдварду Рочестеру разонравился невеста, или он сам невесте разонравится и свадьба расстроится, или, женившись, он не лишит их, несчастных, своего покровительства.        И вместо того, чтобы собрав в кулак волю, гордость и достоинство, теребить каждый день, с утра-пораньше, сэра Рочестера вопросом: "Мы уже приехали?", - и в ответ на каждую его попытку заговорить о грядущей женитьбе, скромно но настойчиво просить подробных письменных рекомендаций, крайне необходимых на новом месте, она донимала расспросами миссис Фейрфакс, на тему: не слышно ли чего и когда же свадьба.       При этом мисс Эйр не перестаёт пользовать всё те же манипуляции: в присутствии Эдварда Рочестера, она вздыхает, и, то и дело становится печальной, убедительно демонстрируя, без пяти минут чужому мужу, любовную тоску и выразительные девичьи страдания.        Знаешь, читатель, мало кто из сентиментальных героинь романов,из тех, кто претендует хоть на какое-то количество серого вещества в голове, с таким упорством напрашивался на еблю, а если учесть, что Эдвард Рочестер не только знал каждое сердечное биение своей ненаглядной, а ещё и, лучше чем кто-либо другой, понимал все её телесные подвижки, и все её ужимки, то с точки зрения девичьей добродетели и сдержанности, картина получается, в целом, презабавная.       И вся эта история любви-недолюбви, держится в основном, на порядочности сэра Рочестера, кто бы там что ни говорил. Забудь, читатель, кроткую, юную невинную овечку, которую окрутил ушлый в любовных делах мужик, и всё, что мисс Эйр в итоге получила, методом притворств и манипуляций, выпихнув Бланш Ингрем из игры локтями, и спешно заняв её место, всё это она выпросила, активно виляя тазом, в погоне за чужим женихом. А то, что она, в последствии не знала, что ей со всем этим делать, уже совсем другая история, а её история, - история Джен Эйр, гувернантки, в целом, это вполне себе законченный, очень качественный анекдот о девушке, которая-сама-напросилась.