Эдвард Фейрфакс Рочестер, развёрнутое жизнеописание

      Не мне судить, читатель, отличалась ли Шарлотта Патрикевна Бронте какими-нибудь особыми талантами, но её способность мутить воду в собственной истории, была, как говорится налицо. Вот она, каким-то, воистину чудом, ухитряется рассказать читателю историю женитьбы Эдварда Рочестера, складно, ладно, и — слава всем богам — не выбиваясь из контекста основной истории в целом, что важно.       Прям читаешь, читаешь и глазам своим не веришь — все сходится, герои похожи на живых людей, и даже адекватны, и ведут себя соответственно — и такое счастье длится в пределах одного абзаца и трех фраз, сказанных Эдвардом Рочестером своей бывшей невесте, а потом сэй Эдвард произносит четвертую, и разомлевший доверчивый читатель налетает на неё лбом, с размаху, а потом сидит и таращит глаза, пытаясь понять, что же произошло, и почему герои, вдруг, начинают вести себя, как скопище непуганых идиотов, или же, эти герои начинают безбожно врать, причём без всякой цели. А все это проделки Патрикевны, у которой фигурально выражаясь, левая рука никогда не знала, что делает правая.       Чтобы разобраться во всем этом, я предлагаю, читатель, прежде всего, не заниматься никакими измышлизмами на посторонние темы, а двигаться строго в контексте истории заданном Патрикевной — да будет любое её слово свято, и нам вполне хватит трех фраз и одного абзаца, чтобы понять, что, собственно, произошло в семейке Рочестеров, как и почему юный и безусый Эдвард нажил себе пожизненную изжогу, на почве бурной половой страсти, и мы, как послушный трамвайчик по рельсам, проследуем сквозь сюжет, строго по указаниям мадам Бронте, перепрыгивая с фразы на фразу, как через ручей, по камешкам, торчащим из воды; нам, конечно, предстоит, в итоге, плюхнуться в ледяную воду, но это будет потом.       А пока Эдвард Рочестер высказался весьма недвусмысленно: «Мой отец превыше всего ценил деньги — я должен был выгодно жениться — меня отправили на Ямайку, чтобы я женился на девушке, которая уже была для меня сосватана», — и я, читатель, не могу найти в этом кратком изложении ни одного противоречия, как ни стараюсь, как ни тужусь. Эта история целиком и полностью соответствует логике Эдвард Рочестера, персонажа — чистопородного аристократа до кончика ногтя, представителя — с головы до ног — своей касты, своего сословия, такого, каким мы его знаем, или думаем, что знаем.       Полагаю, что в том возрасте расчётливость Эдварда Рочестера, отмеченная голубушкой миссис Фейрфакс, была довольно еще незрелой и слабо выраженной, но мозгов, чтобы понять, что он останется без гроша, ему вполне хватило. Папины намерения женить его на приданом юный Эдвард разделял вполне искренне, и если где-то в Англии был потомственный аристократ, желающий честно трудиться, служить, получить патент на должность, или приход, то это точно был не тот парень, а тема: «Как нам пристроить нашего Эдьку», — поднималась в дружной семейке Рочестеров регулярно.       Поэтому, когда папа Рочестер принялся подыскивать младшему сыну богатую невесту, полагаю, ни для кого это не стало сюрпризом и неожиданностью. Папа Рочестер воистину развил бурную деятельность: обеспечивая сыну достойное будущее, рыл землю, отбрасывая грунт мощными задними лапами так, что земля и камни летели аж до луны, нарыл таки подходящее приданое, и младшему сыну осталось только поехать и жениться на сосватанной для него девушке. Заметь, читатель, Эдвард Рочестер не говорит: «Я закончил образование, и вдруг! узнал, что мне сосватали какую-то невесту», — он говорит: «Я закончил и поехал», потому что дело было уже заранее решено.       Думаю, что папенька рыл землю, наводил справки и договаривался со стариком Мейсоном не один день, и сына младшего, непосредственно заинтересованного, регулярно, о ходе дела извещал, а поскольку почта в Англии работала как часы, то никаких затруднений с корреспонденцией быть не могло, но тут вступает в силу некий необъяснимый и непонятный Заговор Молчания, который Шарлотта Патрикевна вырастила, исключительно в собственном больном воображении, не только вырастила, но и втюхала Эдварду Рочестеру эту самую чушь, который произносит на голубом глазу: "Мой отец ни словом не обмолвился о её деньгах…"       Можно подумать, если бы Эдвард Рочестер узнал, что в придачу к красоте, которой гордится весь город, у сосватанной ему девушки ещё и приданое огромное, он тут же бы оскорбился, встал в позу, сказал: «Фу, тридцать тысяч! Папа, как вы могли!», - и отказался жениться наотрез, и тогда да, у папы был бы внятный резон молчать о приданом, - только ради которого это все, собственно и затевалось, - в тряпочку. Чувствуешь, читатель, каков накал идиотии? А я, в свою очередь, удивляюсь тому факту, что папеньке, в принципе удалось, как утверждает Патрикевна, смолчать, затеяв такое хлопотное дело, как женитьба.       Если бы папа Рочестер достал невесту, как кролика из шляпы, в секунду, может быть шанс промолчать у него был, но это дело, с учетом расстояний, тянулось не один месяц, и обсуждалось столько же, а вопрос приданого — краеугольный камень всего этого мероприятия, в котором главной, основной и единственной темой, для папеньки Эдварда были деньги.        Первое и главное, что старый скряга узнал о невесте, и должен был сообщить сыну — сумма приданого, а о красоте невесты он узнал много позже. И даже если он решил сыну ничего не писать, пока не наведет справки о невесте окончательно, — вдруг у неё три ноги, — как ему удалось обойти вопрос с приданым, а главное, зачем, мне решительно непонятно: дело слажено, препятствий никаких, приданое завидное, невеста красавица, сын согласен жениться, и у старшего Рочестера на радостях, наверное, сорвало колпак, ничем другим я объяснить эту метаморфозу не могу.        Выходит, что покуда наши голубки брачевались, не один месяц, посредством родителей, Эдвард не мог добиться от папеньки суммы приданого? Или у него тоже колпак сорвало, и он не особо интересовался? И поехал, как дурак, после всех месяцев этих околобрачных переговоров, еще три месяца болтаться в океане, чтобы сказать, в итоге, папе Мейсону, коммерсанту, по приезде: «Здрасьте вам. А сколько вы даёте приданого за вашей красивой дочкой? А то мне папа не сказал, посоветовал у вас уточнить», — а папа Мейсон, коммерсант, наверное, подобрал с пола громыхнувшую челюсть, и чуть было не спросил,вслух: «Вы там все, что ли, трёкнутые малость?»       Понятно, что Шарлотта Патрикевна персонажами своими не заморачивается вовсе — ведут себя, как идиоты, ну и пусть их! Герой собирается выгодно жениться, но ему даже в голову не приходит поинтересоваться, сколько денег он, в итоге получит. Папа героя удачно, с какой стороны ни посмотри, обстряпывает это дельце, выцепляет завидный куш, а на финишной прямой делает загадочные глаза и говорит, вдруг:"Я-то свадебку, конечно из-за денег затеял, спору нет, но только зачем жениху, Эдьке-то нашему, знать о результате моих трудов? У него невеста красивая, так что перебьется".       Когда у Шекспира тот же любящий папа Капулетти, который сначала облизывает доченьку-Джульетточку, мол, рано ей ишо замуж, а через два дня врывается к ней в спальню, с утра-пораньше, и орёт: «Замуж, бегом, иначе ты мне не дочь!» — понятен, у сеньора Капулетти есть все основания предполагать, что дочь слюбилась, напрямую, с собственным братом, и Шекспир дает понять читателю, какая муха укусила этого сеньора, но Шарлотта Патрикевна далеко не Шекспир, поэтому читателю приходится сидеть гадать, какая муха укусила Эдварда Рочестера, что он понес такую лютую околесицу, выставляя и себя, и собственного родителя, незадачливыми, слюнявыми дурачками, на потеху благодарной публике.       Ладно, у папеньки уехал колпак, и он решил молчать, как партизан, ради каких-то невнятных целей, но неужели сам Эдвард не спросил ни разу, не поинтересовался, какова цена вопроса, когда у него вся будущность на кону? Услышал о красоте невесты и сломя голову помчался жениться? А там может три копейки за этой невестой дают? Нет, читатель, все это лютый бред, конечно, не похоже это на Эдварда Рочестера ни разу. А на самом деле, там, скорее всего, сложилась ситуация, из категории:"О чем говорят мужчины".        Бронте, конечно, знать таких вещей не могла, и собственную, дикую наивность в этом вопросе, - как мужчины расставляют внутренние акценты, говоря о женщинах, о жизни, о делах, - заменила на свои же, экзальтированные бабьи придумки.       Эдвард Рочестер, даже в своем нежном возрасте не мог не интересоваться делом, в котором была заключена вся его будущность, и думаю, что сумму приданого он прекрасно знал. Другое дело, что папеньке хотелось уладить все без сучка и задоринки - а кому бы не хотелось, спрашивается? Но одно дело, договориться с папашей Мейсоном, таким же старым, опытным, заплесневелым сухарем как ты сам, а заставить пылкого молодого человека поступить должным образом, тут надо ещё постараться.       Хорошо зная норов своего младшего отпрыска, папа Рочестер попросту решил подстелить ему мягкой соломки, и сыграть в свою игру, с пользой, как ему казалось, для всех, и слабое место в сыновьей натуре этот хитрый лис нащупал безошибочно. Он вполне мог сказать: "Деньги это само собой, сын, но все эти тридцать тысяч, сущий пустяк, в сравнении с её красотой". Это было бы весьма оценочное суждение, но оно вполне могло сработать в качестве приманки: "Как я жалею о том, что не устоял",- говорит Эдвард Рочестер, и эта мысль, кстати, рефреном проходит через всю его жизнь.       Женщины - его самая большая слабость, но однажды он все-таки устоит...но это будет сильно позже, а пока папенька Рочестер, подпираемый со спины старшим сыном, вьется вокруг младшего мягким, пушистым котом, мурлычет соблазнительные речи, льет ему в уши патоку о прекрасной, чернокудрой, смуглой и нежной деве, и младший сын, который, конечно уже не подросток, и не в том возрасте, когда встаёт даже от гимна "Боже, храни королеву", но покорён, покорен и готов жениться хоть сейчас.