Меня зовут Роберт

Распластавшись на стене здания, Питер ждет. Это ему не чуждо. По факту, он провел в ожидании большую часть своей жизни, в этом он уверен: ожидая одобрения, смысла, кого-нибудь, кто бы мог ему сказать, что он нужен, до того, как появился Тони Старк, вытянувший его со дна, с нуля до двадцати тысяч миль в час. Однако это не означает, что он особенно хорош в вышеупомянутом времяпрепровождении — он начинает нервничать и дергаться и слишком много мыслей проносится у него в голове даже в хороший день, и ему тяжело их контролировать — но Питеру не чуждо ожидание. Хотя на данный момент его терпение похоже проходит тест на выдержку. Он снова чувствует себя пятнадцатилетним (что было ровно одно день рождение назад, но не в этом суть), ноги не могут устоять на месте, отстукивая ритм быстрее, чем это вышло бы у танцоров «Ривердэнса», моля часы идти хоть чуточку быстрее, чтобы урок мог наконец закончиться и он мог бы надеть маску и попрактиковаться в использовании паутины. Он хочет все и сразу: ведь есть так много всего, что можно сделать, услышать, увидеть. И сказать. Господи, есть так много, о чем рассказать. Больше, чем Питер сам знает, как рассказать, больше, чем у него получится охватить. Он хочет, чтобы у него все еще стоял на костюме протокол «Ходунки», чтобы он смог показать каждый момент видеозаписи вместо того чтобы обо всем рассказывать, но, конечно же, этого будет недостаточно и ему надо будет заполнить пробелы, и он знает, что все закончится его лепетанием насчет Морган, Пеппер, Хэппи и Роуди, и насчет его каникул, и насчет Неда, ЭмДжей и Ника Фьюри и всех тех безумных вещей, что произошли за это время, и про его поцелуй и как объявился Мистерио и… Питер судорожно вздыхает, словно проталкивая воздух в свое тело и чувствуя себя одним из тех самых слишком ярких шариков, которые обычно выдают на Кони-Айленде, после сосредотачиваясь на шершавой текстуре гранита под своими пальцами, ставшим почти гладким под влиянием погоды. Он настолько взвинчен, что не сразу осознает тот факт, что едва держится за поверхность, словно неоднократно использованный стикер, поэтому ему приходится напоминать себе время от времени продолжать цепляться — нечто, что он не делал на протяжении уже многих лет. Несколько мгновений он обдумывает перебраться на небольшой выступ, но мистер Старк сказал ждать ему здесь, и если он передвинется, то мужчина возможно больше не сможет найти его, и он потеряет свой единственный шанс, и когда время уже будет на исходе он… Питер фыркает и трясет головой. «Мистер Старк никуда не денется», — говорит он себе. Миллиардер сейчас на этом мероприятии и похоже что знает его (или кто он там в этой вселенной) достаточно хорошо, продемонстрировав при этом искреннее желание продолжить разговор. Он не может вот так просто взять и уйти! Но возможно ему не следует менять свое местоположение, так, на всякий случай. Вечеринка не может длиться долго, пару часов максимум. Он ждал этого месяцами, так что точно сможет подождать еще немного. Господи. Он не может вспомнить как давно он был настолько взволнован… ну, по крайней мере в течение последних недель, потому что он от природы вечно взволнованный идиот и волнение, считайте, уже стало частью его дневного распорядка на данный момент, но все же…он здесь! Питер нашел его, несмотря на все мыслимые и немыслимые преграды, и они снова могут поговорить и обняться, что каким-то образом звучит более крышесносяще чем схватка с внеземными существами на площади Санкт-Марко, другого вида крышесносяще, и впервые не понять за какое количество месяцев, Питер чувствует себя словно проснувшимся. Живым. Хотя нет, это не совсем правильно…он чувствовал себя достаточно проснувшимся во время битв с элементалями, достаточно живым, когда ЭмДжей прижалась своими губами к его губам, тогда, в Лондоне. Сейчас же тут есть нюансы: это как смахнуть пыль с пленки или разогнать туман, до этого окутывавший все вокруг, или как оптимизировать процессор, чтобы он начал работать на полную мощность. «Я настоящий», — наконец решает Питер. Он чувствует себя настоящим. Даже до сегодняшнего дня, даже во время битв или поцелуев или бесед, отчасти его мысли все равно были заняты другим, словно маленький сломанный пылесосик Roomba, жужжащий в глубинах его подсознания: чаще всего игнорируемый, но всегда под ногами, иногда создающий неприятности, а иногда и вообще выкапывающий кусочки и частицы его воспоминаний и бросающий их потом ему к ногам — дни, проведенные в лаборатории, слишком много поездок в Бен & Джерри, насмешливые дебаты о преимуществах Caltech только для того чтобы раззадорить определенного выпускника MIT …словно разрозненные картины или старые видеофайлы с достаточным количеством насыщенности цвета и фильтров AfterEffect поверх них.Фильм Питера Паркера. Это счастливые воспоминания…были счастливыми воспоминаниями, пока не распались на кусочки до мягкого, однородного серого цвета, превращаясь в море, которое простирается настолько далеко, насколько может простираться тоска, будучи настолько глубоким, насколько глубоким может быть горе. Время от времени оно превращается в вспенивающееся течение, утаскивающее его на дно и все вокруг него и окрашивая мир в алые и золотые тона, и все кажется неправильным, и тогда Питер вспоминает, что «оу, его больше нет», и каждая частичка удовлетворения съеживается, превращаясь в вину, и он только и может что пробиваться сквозь уже отступающий поток, стараясь оставаться в здравом уме. Но не в этот раз. Питер трясет головой, прикладываясь щекой к холодному камню стены и делая прерывистые вздохи. Эта внезапная резь в глазах застает его врасплох, и он на короткое мгновение задумывается, что за эмоция может стоять за всем этим. Он не плакал уже Тор-знает-как-давно, и вот, внезапно, с промежутком в десять минут, он плачет уже во второй раз за сегодня. Первый раз был просто выражением искреннего облегчения, как ему кажется, но в этот… Он смеется, но выходит скорее какой-то хрип, нечто среднее между всхлипом и смешком, потому что кому, нахер, есть до этого дело? Просто это так здорово, невероятно здорово — черт, да почти опьяняюще, просто — просто…быть здесь снова. Быть живым. После всего, вот он здесь, крепящийся за гранит на тысяче футов над Нью-Йорком, и хотя бы раз это вспенивающееся серое море, всегда сопровождающее его, больше не ощущается рядом. «Я нашел тебя», — думает он снова, наверное, уже в сотый раз, но ощущения головокружения настолько же сильные, как и при первом. Он больше не надевает маску, потому что сейчас он сможет использовать перегрузку органов чувств в свою пользу — пульсация огней, шум голосов, запах блюд, — для того чтобы отвлечься от того факта, что он, что Тони, находится здесь, прямо сейчас, и что он обнял его и говорил с ним и что он в менее чем десяти футах поодаль, на балконе, разговаривает о чем-то, что Питер по сути может подслушать— не из-за того, чтобы выведать какую-то информацию, но из-за голоса, тона и его великолепного тембра. И, на мгновение, которое тянется то ли минуту, то ли час, он обнаруживает себя цепляющимся за это сюрреалистичное, хрупкое удовлетворение, как будто оно является замысловатой фигуркой лего, которая может упасть и разбиться в любой момент, но пока он прислушивается и ждет и прислушивается, думая обо всем и ни о чем, он знает, что оно останется с ним несмотря ни на что. Мистер Старк приходит за ним намного раньше, чем он того ожидает. Меньше чем за две минуты, после того как закончилась речь, Питер слышит его шаги, поспешные и слегка торопливые, как у кота, старающегося оставаться невидимым. Мгновением позже он слышит шепот сверху. — Псс. Привет, парень. Это я, — возникает пауза, почти чувствуется, что он взволнован. — Ты все еще тут? Питер кивает, потом уже вспоминая, что мужчина не может его видеть. — Ага, — отвечает он, прежде чем вскарабкаться по стене и перепрыгнуть через перила приземлившись в двух футах от мистера Старка, который подпрыгивает от неожиданности. — Боже мой! Я уже и забыл, что ты можешь так делать! Паренек только скромно улыбается в ответ. Господи, как же здорово снова видеть его лицо, приветливое и полное жизни. На физическом уровне он понимает, что человек перед ним — это не мистер Старк (его имя похоже что даже и не Тони?), и что он не победил Таноса тем же способом, как это сделал мистер Старк (упаси господь) … но на концептуальном уровне действительно тяжело осознать все это. Предшествующая радость не пропала, заставляя его желать выпалить хоть что-то, хоть что-нибудь. Все что он до этого хотел сказать словно заполняет его сознание, потом внезапно покидая его ни с чем, оставляя чувствовать себя один из тех перевозбужденных щенков с их нулевой концентрацией внимания, что в итоге оставляет его полностью опустошенным, потому что он не хочет начинать болтать что попало, но он также знает, что если он откроет рот, то начнет делать именно это. Это почти комично, честно: он был настолько сосредоточен поисками человека, что даже не продумал, что будет делать после, тем более не продумывая их гипотетический разговор. Он знает, что у него есть Достаточно Того, чего бы хотелось снять с души, но его мысли настолько организованны, насколько могут быть организованными наушники, оставленные надолго в кармане, которые у него нет ни времени, ни энергии распутывать. В ретроспективе, это было бы естественным — распланировать все это безумное воссоединение — это не воссоединение — ему приходится строго напомнить себе — но возможно часть него всегда была настроена слишком скептично, слишком опасалась обжечься снова…слишком боялась обрести надежду. Было легче погрузиться во все это прыганье-по-вселенным, потому что, если он начнет задумываться над деталями воссоединения (Это не воссоединение!), оно может никогда и не произойти. За исключением того, что оно произошло. Оно происходит прямо сейчас. И он сейчас уставился на Тони Старка с полной пустотой в голове, словно судорожно вдыхающая воздух океанская рыба-луна, запечатленная в документальном фильме от National Geographic. И тогда-то Питер понимает, что миллиардер также сейчас уставился на него в ответ, тоже открыв рот словно рыба-луна, но уже с бородой. На какое-то мгновение, он даже напоминает школьника, с поднятой вверх рукой, с миллионом и одним вопросом на уме, готовым уже слететь с его уст, вкупе со странной смесью любопытства и неловкости — даже с намеком застенчивости. Питер фыркает и отметает последнее предположение, потому что оно полностью нелепо. Этот человек — это Тони Старк во имя всего — в нем больше шарма[1], чем во всей вселенной Гарри Поттера вместе взятой! Застенчивости не должно быть даже в качестве слова в его словаре. Он скорее всего просто собирается сказать что-то остроумное, прежде чем задать все стандартные вопросы, такие как — — Можно мне глянуть твои ладони? Питер моргает. Мужчина тоже выглядит так, словно его застали врасплох: — О, Господи, извини! — со смешком произносит он, тряся головой. — Это взялось вообще из ниоткуда! Что я хотел сказать, так это- — Мои…ладони? — спрашивает Питер. — …так это, то что…хмм, — мужчина вздохнул. — Да, твои руки, — подтверждает он, видимо решив тогда закончить начатое. Он указывает на красно-черную ткань. — В плане, без перчаток. — Оу, -произносит Питер. — Эм…перчатки типа прикреплены к костюму, так что я не могу их снять. — Правильно. Окей. Все хорошо, я просто хотел посмотреть возможно ли это. Так что позволь мне уточнить: это не какой-нибудь супермодифицированный костюм? У тебя нет, там, суперклея на кончиках пальцев, так? — сконфуженное выражение лица Питера видимо отвечает на его вопрос. — Правильно. Окей. Господи, ты так сильно похож на Тома, что мне даже как-то сейчас тяжеловато — а ладно, хмм. Так значит ладони не покажешь. Что насчет, хм, твоих… — он делает вид будто стреляет из веб-шутеров. — …моих веб-шутеров? –делает рискованное предположение Питер. — Твоих веб-шутеров! Ты можешь сделать эту… эту штуку? Парень хмурится: — Какую штуку? — он стреляет паутиной в гранитную стену за спиной мужчины. — Вот эту? — Да! -восклицает мистер Старк, слегка пугая этим Питера. После этого мужчина тянется к ней, сперва нехарактерно робко, но почти сразу же меняется, с внезапной уверенностью хватаясь за материал, который начинает трещать под его хваткой. Он смеется и тыкает пальцем в паутину, после чего уже обеими руками оттягивает ее и отпускает, наблюдая исходящую от нити вибрацию. — Боже мой, это круто. Вау. Окей, так ты настоящий, позволь мне — просто дай мне секунду, чтобы собраться… — он снова смеется, опираясь и перенося свой вес на паутину, как будто это перила. — У меня столько вопросов! Как ты вообще оказался здесь? Нет, нет, не отвечай — это не самое лучшее место для разговора. Хочешь зайти внутрь? Оу, нет, ты не можешь, папарацци сразу же окружат тебя…у тебя есть другая одежда? Град вопросов вызывает у Питера головокружение, его разум гудит, как перегруженная видеокарта, пытающаяся воспроизвести что-то за пределами своих технических характеристик. Ничего из этого не было в сценарии (не то, чтобы он у него был). Если бы он не знал лучше, он бы мог даже подумать, что Тони Старк…фанатеет от всего этого. Но это конечно же невозможно. Люди фанатеют от Тони Старка, а не наоборот. — Я…- начинает он, запинаясь, — д-другой одежды…? — Ага. Это необязательно должен быть смокинг, просто что-то, что не будет кричать «Я Человек-паук», знаешь ли. Люди, конечно, могут принять тебя за действительно, действительно хорошего косплеера, но ты все равно выглядишь как белая ворона. И, поверь мне, с таким-то количеством людей сегодня вечером? Ты не хочешь оказаться зажатым репортерами в углу. — Оу, — тихо произносит Питер. — У меня…у меня нет другой одежды. Фраза звучит отдаленно знакомой, как при дежавю, и он думает, что, наверное, уже говорил ее когда-то. Прежде чем он успевает сосредоточиться на этом ощущении, мистер Старк тепло улыбается ему. — Окей, мы разберемся с этим. Этих нескольких слов оказывается для него достаточно. В следующую секунду Питер снова на верхушке Вент-Тауэр на острове Говернорс, смотрит на кучку буксиров, тянущих пароход Стейтен-Айленда, который он не смог спасти. Еще тогда, пароход с тысячью людьми на борту казался миссией колоссальной важности, и факт конфискации его костюма казался трагедией, от которой он никогда не сможет оправиться. Еще тогда, на выражение лица мистера Старка было невозможно смотреть: в его глазах одновременно были и ужас, и злость, губы были сжаты в тонкую линию, сочащуюся разочарованием. Еще тогда Питер думал, что наступил конец света. Как, черт возьми, наивно. Он вздыхает. Он отдал бы все, чтобы вернуться в те времена, когда вселенная не висела на волоске: когда всем, что имело значение было составить распорядок вылазок в свободное от уроков время; когда он не просыпался в три часа ночи из-за снов о том как он превращается в пыль; когда ему не надо было беспокоиться о том, чтобы стать «следующим Железным Человеком». Когда Тони Старк был все еще жив. — Эй, ребенок, — произносит мистер Старк. — Эм…ребенок? Все нормально? Питер моргает, будучи немного в замешательстве. А затем он чувствует, как капля влаги тихо скатывается по его щеке. Оу, замечательно. Он пытается ответить, действительно пытается, потому что это просто чертовски грубо бросаться в слезы возле кого-то, кого он технически даже и не знает, но когда он делает вдох, а потом делает попытку сказать, что все хорошо — все что вырывается изо его рта это всхлип. У мужчины напротив него лицо принимает озабоченное выражение: почти такое же лицо сделал бы мистер Старк, и поэтому на наносекунду Питер может притвориться, что… Только вот в его груди нет светящегося арк-реактора и зовут его не Тони, а каким-то именем, начинающимся на Р, и Питер просто пытается обманом заставить себя поверить, поверить, что если называть его мистером Старком, то он может превратиться в такового — и внезапно бездонная пучина этого бесконечного серого моря возвращается вновь, пытаясь задушить его, наказать за его желание вырваться из нее — и он начинает ловить ртом воздух, пока оно затягивает его в свои глубины. Он умудряется (едва) сохранить достаточно рассудка, чтобы попытаться извиниться. Сегодня вечером он был сам не свой и никто не должен вообще разбираться с таким поведением, особенно исходящим от совершенно постороннего человека — хотя мужчина очевидно знает что-то о Человеке-пауке и может по итогу оказаться не полностью посторонним человеком (что каким-то образом только делает всю ситуацию еще хуже). Однако он слегка давится своей слюной, и извинения выходят комбинацией перепутанных между собой слогов, так что все заканчивается тем, что он смотрит в эти карие глаза с пресловутой бородой, пытаясь придумать, что сказать вместо «Я очень, очень, очень черт возьми скучал по вам», потому что это не мистер Старк и… Он чувствует, как чужая рука приобнимает его за плечо. Прежде чем Питер может отреагировать на это, мужчина слегка дергает его на себя, притягивая ближе. — Возьми мою куртку, — говорит Роберт низким голосом, так что Питер, прижатый к его груди, чувствует исходящую от него успокаивающую вибрацию. — Мой водитель будет здесь через пять минут. Он проведет нас к моей машине, окей? Питер не понимает. Он пытается задать вопрос, но все что у него получается, так это выдавить из себя сконфуженное бормотание. — Нам нужно вывести тебя отсюда, — мягко произносит мужчина. — У тебя есть где остановиться? Питер отрицательно качает головой. Обычно он надолго не задерживался в параллельных вселенных, и, честно говоря, даже об этом до этого не задумывался. — Тогда это все решает, — объявляет Роберт. — Ты едешь со мной. Мы захватим по дороге чего-нибудь перекусить, и ты сможешь помыться и хорошо выспаться. И потом мы со всем этим разберемся. Звучит неплохо? Питер начинает думать, что руки кажется ему до странного знакомыми, создается чувство что мужчина инстинктивно знает, как поддержать его, хотя он даже и не мистер Старк и никогда до этого не обнимал Питера. Он говорит себе, что это не имеет значения. Он кивает.

***

Питер хранит молчание. Лавирование между репортерами оказалось достаточно хитрым делом, особенно когда ты находишься на восемьдесят шестом этаже девяностоэтажного здания и ждешь лифт с десятком других людей. И к тому же там были еще и фанаты, поджидающие на первом этаже и каким-то образом пронюхавшие о данном мероприятии (в типичном для фанатов стиле). И потом там же еще находится еще больше репортеров, которым скорее всего не удалось получить приглашение и поэтому им оставалось выжидать снаружи, хотя они похоже и оказались застигнутыми врасплох его ранним уходом. Роберт думает, что он проделал неплохую работу, чтобы вытащить себя и мальчика из этого столпотворения. Не великолепную — пару людей все же задалось вопросом по поводу невысокой фигуры позади него, закутанной в шарф и с парой огромных очков на лице, купленных пять минут назад в сувенирном магазине Эмпайр-Стейт-Билдинг, а также были и те, кому паренек показался знакомым — но в целом Роберту думается, что все прошло неплохо. Они смогли миновать самые большие толпы людей, исчезая из виду до того, как их кто-нибудь замечал, и к тому же он смог отделаться от все более любопытных вопросов с помощью пары шуток и улыбок. Питер был его интерном, объяснял он всем, которому стало плохо. Ужасная мигрень, поэтому будет замечательно, если все смогут воздержаться от фотографирования со вспышкой или громких вопросов…в конце концов, парня уже тошнило один раз и нет гарантии, что он не сделает этого снова. Что? Роберту не обязательно уходить вместе с ним? Какая глупость, он заботится о своих подчиненных, и его обязанность заключается в том, чтобы уверится, что парень чувствует себя хорошо, и если все позволят, им надо поспешить в машину. Питер хранил молчание в течение всего процесса, руки прижаты к груди, лицо бледное и изможденное. Роберту кажется, что он услышал короткий вздох, когда в первый раз представил паренька как своего интерна, единственное проявление чувств на протяжении всего периода молчания, но он не чувствует себя уверенным в этом. Мальчик может с таким же успехом быть тенью, с его неслышимыми шагами, склонностью горбиться и упорным желанием оставаться вне поле зрения. Даже сейчас, когда они оба находятся в безопасности внутри машины, в их состоянии относительного спокойствия, Питер хранит молчание. Роберту хочется задать вопросы. У него на уме около десятка (плюс-минус) вопросов, который восьмилетка внутри него так и хочет выпалить. Часть него все еще остается этим маленьким мальчиком, прячущимся под одеялом с фонариком под боком, с пальцами испачканными серым из-за черно-желтых страниц комиксов о первых приключениях Человека-паука; этим мальчиком, который отдал бы все, чтобы встретить супергероя в реальной жизни; этим мальчиком, которому хочется рассказать всем об этом. На короткое мгновение он даже раздумывает о том, чтобы рассказать обо всем Тому, но это слишком странно и существует так много непонятностей на данный момент для того, чтобы даже начать этот разговор. И потом есть и другая часть него, скучная реалистичная часть него, которая продолжает настаивать, что он должно быть спит и что все это является просто детально продуманным сном. «Здесь должно быть правдоподобное объяснение!», — яростно заявляет она, словно недовольный офисный работник, которому пришлось столкнуться с неприятной правдой. На пару мучительных моментов, он даже обдумывает возможность, что ему что-то подсыпали в напитки — что события этого вечера были ни чем иным как галлюцинациями и что он скатывается в неизбежный рецидив после стольких лет воздержания — что оставляет его окутанным паникой и ужасом, с пальцами, впивающимися в подлокотники его сиденья, полного страха и тошнотворности всего осознания, с мыслями о том, что он скажет Сьюзан и детям. И тогда-то он чувствует, что кто-то крепко сжимает его руку. — Мистер Стар…эм, мистер Роберт? — тихо спрашивает Питер. — Вы в порядке? Роберт моргает, рефокусируясь на впередистоящем кожаном кресле. Он делает прерывистый вдох, потом выдох, собираясь с мыслями. Концентрируется на реальности всего вокруг: сиденья под ним, одежде на нем, на хватке на своей руке…они наконец помогают ухватиться за реальность, и он напоминает себе, что все это происходит в действительности. Что это не галлюцинация. Он поворачивается к пареньку и благодарно улыбается: — Ага. Все хорошо. Парень кивает. Намеки на ответную улыбку появляются в уголках его губ, но он поворачивается обратно к окну. Манхэттен всегда полон пробок, особенно в этот час дня, поэтому движение на 36 улице идет медленно, с машинами, стоящими почти бампер-к-бамперу. Роберт изучает силуэт мальчика, время от времени освещающийся желто-белым светом фар и уличных фонарей, прежде чем снова погрузиться в темноту, словно мерцая ярко и тускло одновременно, этим странно меланхоличным пульсом. Каким-то образом, с его чертами лица, наполовину затемненными из-за отсутствия постоянного источника света, Роберту становится легче отличить его от Тома. Это как-то связано с его осанкой; с его маленькой, разбивающей сердце уязвимостью. Господи, он настолько юный. Намного моложе Индио и даже моложе чем Том. Чуть старше ребенка. Неожиданно для себя, Роберт понимает, что все вопросы, так жгущие его изнутри всего несколько мгновений назад, исчезли. Потому что, как ни непривычна и чужеродна вся эта ситуация, ему бы хотелось узнать все что стоит за этой удивительной встречей… это не насчет Человека-паука, героя его детства, становящимся реальностью. Это насчет человека, личности за ним. Ребенка. Выдуманный или нет, это паренек сейчас сидит рядом с Робертом, с высохшими дорожками слез на щеках, который успокоил его, даже когда он сам очевидно нуждается в успокоении. И поэтому ты не пытаешь травматизированного ребенка вопросами, который, очевидно, до сих пор еще скорбит. Ты принимаешь его таким, каков он есть, заботишься о нем и позволяешь ему начать разговор на его условиях. Роберт растягивает нить паутины, все еще прилепленной к его пальцам словно полузастывший клей. Он немного разбирается в травматических событиях, и поэтому считает, что все что пареньку сейчас нужно так это крыша над головой и люди, которые позаботятся о нем. Он сможет предоставить это. Оставим построение теорий на потом. Он бросает быстрый взгляд на часы. Сьюзан и дети скорее всего уже закончили ужинать, и к этому времени скорее всего собрались вокруг большого телевизора в их гостиной. Разблокировав телефон, он начинает печатать. [Я есть Боберт]: Выше нос, милая, я возвращаюсь домой пораньше [Я есть Боберт]: Буду через два-с-чем-то часа [Я есть Боберт]: Я также [Я есть Боберт]: Я также захватил с собой гостя Тут он замирает, не будучи уверенным, что еще он должен написать. Являясь знаменитостью, а также более или менее центральной фигурой такой обширной кинофраншизы означает, что они часто развлекают гостей, но этот имеет колоссальное отличие. Как ты должен сказать своей жене, что везешь домой буквального супергероя (и он не Железный человек)? И не просто так, а одну конкретную итерацию популярного супергероя, который на самом деле вообще-то…ребенок, которого он нашел распластавшимся на поверхности Эмпайр-Стейт? Он задумывается на мгновение, чтобы задаться вопросом, что же может знать паренек — из какого периода постоянно разрастающейся киновселенной Марвел он взялся, так сказать. Роберт понимает, что бесполезно спрашивать «каким образом» или «почему», поэтому он будет жить настоящим и принимать тот факт, что мальчик сейчас находится здесь, и что он изначально был откуда-то оттуда. Судя по реакции парня и маленьким подсказкам, которым удалось просочиться на поверхность, Роберт думает, что можно с безопасностью предположить, что он, по крайней мере, уже прошел через Эндгейм. И в этот момент Питер резко выпрямляется в своем сиденье. Когда он отворачивается от окна, в его глазах проскальзывает искра оживления. — Мы едем в Квинс? Роберт хмурится: — А? Паренек показывает на лобовое стекло: — Мы едем туда прямо сейчас. Я там живу, — на пару секунд он словно озаряется внутренним светом. — Вы тоже там живете, мистер Роберт? У него занимает пару секунд (позорно продолжительное количество времени для коренного ньюйоркца), чтобы вспомнить, где они — на дороге, ведущей на восток к туннелю Мидтаун-Квинс. — Нет, — произносит Роберт неловко. — Нет, я живу в Хэмптонс. Мы просто проезжаем мимо. — Ох, — мальчик кивает. Это мимолетная улыбка исчезает, и он поворачивается обратно, делая очевидным тот факт, что разговор окончен. Когда они наконец подъезжают к туннелю, количество машин каким-то образом уменьшается, что позволяет им мчаться вдоль дороги на приличной скорости. Паренек же только горбится, когда они въезжают внутрь. Роберт наблюдает как свет падает на его профиль, яркий-тусклый, яркий-тусклый, темп быстрее чем был до этого, растягивающийся, кажется, на вечность. Пока он едут к выходу, потом въезжая в Квинс, он замечает, что Питер сжимает зубы. И в это время раздается вибрация его телефона — без сомнения ответ от Сьюзан — и он опускает глаза, чувствуя смесь облегчения и опаски. [Миссис Дауни]: Замечательно! Я только сказала об этом детям, и они в нетерпении! [Миссис Дауни]: Тут осталась лазанья, если ты и кого-ты-там-везешь голодны [Миссис Дауни]: Или мне нужно попросить розу приготовить что-нибудь еще? [Миссис Дауни]: Кого ты, кстати, везешь? Гвинет? Кто еще был на мероприятии? Роберт вздыхает. Не то чтобы он может или не планирует рассказывать ей об этом, однако он не думает, что это должно быть сделано сейчас, посредством сообщений. Он бросает взгляд на Питера, который до сих пор находится в том же положении, наблюдая за мелькающими за стеклом зданиями. Роберт качает головой и начинает печатать. [Я есть Боберт]: Нет не ее [Я есть Боберт]: Не того кого мы знаем [Я есть Боберт]: Хотя это не правда, мы знаем его [Я есть Боберт]: Но все сложно [Я есть Боберт]: Я обещаю, что расскажу тебе, когда мы доберемся до дома Ее реакция почти незамедлительна. [Миссис Дауни]:??? [Миссис Дауни]: Кого ты с собой везешь? [Я есть Боберт]: Он [Я есть Боберт]: Он из семьи Тома [Миссис Дауни]: Тома? [Миссис Дауни]: Которого Тома? Ты знаешь много Томов [Я есть Боберт]: Холланда [Миссис Дауни]: Оу! Одного из его братьев? Роберт хмыкает. Это настолько близко к правде, насколько это может быть на данный момент. [Я есть Боберт]: Ага [Миссис Дауни]: Мы им всегда рады [Миссис Дауни]: Дети обожают Тома. Я уверена, что им понравится его семья! [Миссис Дауни]: Как его зовут? Роберт колеблется. Они уже в глубинах Квинса и будут дома где-то через час сорок минут. Она все равно быстро узнает. Его пальцы немного дрожат, пока он набирает слова. [Я есть Боберт]: Питер [Я есть Боберт]: Его зовут Питер