Первый раз в Париже?

Раньше Майлз думал, как несчастны бедные люди. Они не успевают радоваться жизни, пока работают. Сейчас он сам не был богат, научился экономить, большую часть времени проводил на работе, но при этом чувствовал себя счастливым. Нет, не из-за работы. Она приносила лишь какие-то деньги, боль по всему телу и вредные привычки вроде курения крепких сигарет. Майлз хотел ее сменить и уже договорился о встрече в небольшом издательстве недалеко от их квартиры. Почему издательство? Майлз сам не до конца понимал. Опять же посоветовал Барри, да и опыт у Мейтленда какой-никакой был. И именно Барри делал Майлза счастливым. Майлз теперь любил просыпаться по утрам рано, пока Освальд, по-хозяйски закинувшй на него руку или ногу, еще мирно посапывал. Барри ворочался, притворно недовольный, что его разбудили звонким поцелуем в лоб и распахнули шторы, впуская солнечный свет в спальню. А Майлз шел на кухню. Он почти научился готовить. Это стоило огромных трудов, нервов, переведенных продуктов и битых тарелок, но в конце концов у него получалась сносная яичница, поджаренные тосты и, неожиданно, пирог с яблоками. Майлзу нравилось готовить пирог, потому что рецепт был предельно прост — смешать все ингредиенты и поставить в духовку, а результат получался вкусным. Майлз открыл для себя корицу и после этого каждый раз щедро насыпал ее в пирог, пока не образовывалась большая горка или не заканчивалась сама корица. Новая работа Майлза была намного легче, и времени появилось больше. А еще возможностей. Мейтленд, едва ли не подпрыгивая от восторга, по утрам надевал любимый костюм и туфли, делал прическу и совсем чуть-чуть, едва заметно красился. В порту было не до нарядов, поэтому истосковавшийся Майлз первый месяц работы в издательстве каждый день выдумывал что-то новое для своего образа. Когда в кармане не так много денег, сделать это не очень просто. Майлз и Барри копили достаточно долго, но их большая банка никогда не стояла полной. Иногда хотелось побаловать себя новой одеждой, вкусной едой, походом в ресторан или в театр. В сорок втором году, когда на экраны вышел мультфильм про оленёнка, Майлз скептически отнесся к уговорам Барри пойти в кинотеатр, но все же согласился. И проплакал вместе с ним половину фильма. Потом проникшийся творчеством Диснея Майлз достал билеты на вышедшую несколько лет назад «Белоснежку» и «Дамбо», которые кое-где еще крутились. Мультфильмы понравились, но впечатление после «Бэмби» все равно не получилось перебить. На мультфильм про оленёнка Майлз и Барри ходили семь раз. *** — Я люблю тебя, — сказал Майлз и тут же закрыл лицо руками. Барри не было дома, и Мейтленд уже битый час пытался признаться в любви зеркалу, представляя, что именно так скажет Освальду. Но с каждым разом его лицо выглядело все нелепее. Майлз показал отражению язык и вышел из ванной. В конце концов, он сможет сказать три слова? Или даже два. «Люблю тебя». Ничего сложного. Хотя зачем торопить события? Может, подождать момента? Когда на заднем плане заиграет музыка, и Майлз тихо прошепчет: «ты смысл моей жизни». Боже, что за чушь. Или подождать Рождества, понавешать омелы по квартире, чтобы потом на каждом углу целоваться, аргументируя это тем, что повсюду омела и это такая традиция. А потом в какой-то момент взять и сказать? Нет, полнейший бред. Полнейший. Майлза переполняло чувство, которое он не испытывал ни к кому. Он любил Тигра? Он был влюблен в Тигра? Несколько дней, вспыхнувшая страсть и больше ничего. Майлз, доселе не испытывающий влюбленности и любви, повелся и надурил сам себя. С Барри было иначе. Все иначе. Начиная обращениями и заканчивая сексом. «Милый». Называл ли Тигр его когда-нибудь милым просто так? Интересовался ли Тигр, хорошо ли Майлзу от того, что он делает во время секса? Готовил ли Тигр ему завтраки, обеды, ужины? Обнимал по нескольку часов, слушая сбитые переживания, и шептал что-то успокаивающее? Помогал как-нибудь вообще? Нет. Но с другой стороны, Мейтленд был отчасти благодарен. Ведь если бы не предательство Тигра, он бы не поехал в Париж и не встретил бы Барри, которого так полюбил. А Майлз полюбил по-настоящему, и в этом был полностью уверен. Наверное, даже говорить об этом не стоит — все и так понятно. *** В мае сорок четвертого Майлз признается в чувствах. В декабре — делает предложение. Они пишут шуточное свидетельство о браке, и покупают кольца. Недорогие, но банка резко опустошается наполовину. Приходится много работать. В мае сорок пятого Барри влетает домой со свежей газетой и счастливой улыбкой. Кончилась война? Сначала не верится, но потом радостное настроение охватывает всех людей, домой возвращаются те, кто отбыл на фронт в начале войны. У Майлза, смотрящего на них, екнуло сердце — он тоже очень хотел домой. Он тут же сел за письмо друзьям. Каждому отдельное по тем адресам, которые помнит. Спрашивает, живы ли они. Из четырех отправленных: Адаму, Нине, Агги и матери, приходит ответ только на два. От Агги — точнее, от ее медсестры, которая пишет, что мисс Рансибл очень одиноко, и из-за войны ей стало хуже. От Адама с Ниной приходит одно письмо за двоих. Адам пишет, что у них все становится с каждым днём все лучше, и вкладывает в письмо фотографию, где изображен он, Нина и маленький мальчик. Майлз, получив ответ и помешкав около недели, прислал совместную фотографию с Барри. На что Адам разразился поздравлениями на полстраницы. В июле Майлз подсчитывает деньги и обнаруживает, что у них хватит на переезд обратно в Париж. К концу месяца они снова оказываются в уютной французской квартирке. И почти через месяц после этого Мейтленд получает письмо. Оно задержалось на почте при отправлении из Америки, потом потерялось в Лондоне из-за размывшегося адреса. К адресату оно попало лишь в конце июля, и было отправлено в Америку, откуда Майлз к моменту доставки письма уже уехал. Конверт из плотной бумаги потерялся бы навсегда, если бы не американские знакомые Барри и Майлза, которым был оставлен парижский адрес Освальда, чтобы поддерживать переписку. Письмо отправилось во Францию и наконец попало в руки Мейтленда. — Что там, милый? — озабоченно спрашивает такой домашний Барри — с растрёпанными волосами и пятнами краски на коже. Майлз не мог выговорить и слова, неверяще глядя на конверт и на подпись. На месте обратного адреса был написан его, Майлза, прежний лондонский адрес. Дом, в котором он вырос. А отправитель — леди Мейтленд. Барри отложил кисточки, наскоро вытер руки о безнадежно испачканные штаны и сел рядом на корточки, осторожно сжимая побледневшие пальцы Майлза. Открыть письмо удалось лишь на следующий день. Леди Мейтленд писала, что больше не надеялась получить и весточки от сына, боялась, что он погиб, и звала вернуться обратно в Лондон. Майлз перечитывал письмо десятки раз, прижимал его к груди и плакал, уткнувшись в плечо Барри. — Поедем, — сказал Освальд, когда Мейтленд пришел в себя. — Поедем вместе. Сюда мы сможем вернуться в любое время. Они вновь собрали вещи и прыгнули на паром. Майлз вновь сменил фамилию. Только в этот раз он думал дольше и серьезнее над этим шагом. По документам он был теперь Майлзом Освальдом. По легенде — сводным братом Барри. Но эта легенда была лишь для того, чтобы снять квартиру. Но в Майлза это вселяло надежду, что когда-нибудь они с Барри смогут открыто жить вместе, как семья. Первым делом Майлз навестил Агги. Она сначала его не вспомнила, но когда Мейтленд принес цветы и пластинки на следующий день, она его узнала. Агата была так счастлива и так просила, чтобы Майлз приходил почаще, включал хорошую музыку и приносил красивые цветы. Потом Майлз связался с Адамом и приехал к нему в гости. Вместе с Барри. Нина была от него в восторге, а Адам никак не мог понять, отчего Мейтленд так изменился за несколько лет. Пришлось долго рассказывать все с момента бегства из Лондона. «Как мне вас жалко, и как я счастлива за вас обоих!» — воскликнула Нина и кинулась обнимать Майлза, а потом и Барри. И словно не было почти семи лет разлуки. Словно Майлз уехал не в Париж, а просто вышел покурить. Но в то же время они все стали другими. Появился малыш Тоби, Адам после армии стал серьезнее. Майлз сам понимал, что и он тоже изменился. Почти две недели Майлз не мог заставить себя поехать к матери. Но в конце концов он решился, и Барри поехал с ним. Леди Мейтленд не кинулась обнимать, как Нина. Она с неприязнью смотрела на мнущегося у дверей Барри, прекрасно понимая, кто он для Майлза. А на самого сына она смотрела словно недоверчиво, будто считая, что человек, назвавшийся ее ребенком, — самозванец. Она смотрела, нахмурив брови, узнавая черты лица, но не узнавая повадок. Но Майлз вдруг словно вспорхнул — встрепенулся и с одной из прежних своих улыбок кинулся к ней. — Ах, матушка, дорогая моя, — воскликнул он, выделывая перед матерью подобие реверанса. — И семи лет не прошло, неужели вы забыли, как выглядит ваш Майлз? Те семь лет назад леди Мейтленд бы перекосило от такого поведения, но сейчас она крепко обняла сына, растерявшегося и замеревшего в объятиях. Время способно менять людей. Леди Мейтленд изменило и время, и война, и постоянные переживания. — Я рада, что ты вернулся, — тихо сказала она, и Майлз наконец обнял ее в ответ. В голову Барри закралась мысль, что они нескоро вернутся в Париж.