Like a circle in a spiral Like a wheel within a wheel, Never ending or beginning On an ever-spinning reel As the images unwind Like the circles that you find In the windmills of your mind
Слава снова перевернулся на спину и, не зная куда себя деть, принялся пялиться в потолок. Ему сегодня всё неудобно и не нравится, то матрас кажется чересчур мягким, то из едва приоткрытого окна слишком дует. Впрочем, когда сон не идёт, а в голову лезет всякое, ночь и правда становится какой-то бесконечной. Такое уже происходило с ним раньше и он отчего-то уверен, что не одинок, в желании вылезти вон из собственной кожи. Это чувство должно быть очень хорошо знакомо каждому, кто по какой-либо причине не может уснуть. Бессонница — хамка, она не миндальничает: появляется без предупреждения, прихватывает крепко, изматывая тело и сковывая мысли. В последнее время, правда, ситуация становится немного лучше. Ведь если раньше причинами ночных бдений были тревога о будущем, непонимание себя и тоска о несбыточном, сейчас проблемы со сном случаются исключительно в периоды временного отсутствием некоей носатой персоны под боком. И пусть хорошего в этом обстоятельстве всё ещё мало, с некрытых пор наметился очевидный прогресс. Слава не говорит Мирону о ночах, проведенных без сна, не хочет беспокоить. Тот ведь начнёт нервничать, выдумает способ не расставаться и тогда произойдёт одно из двух: либо Окси закиснет и заскучает без творческой движухи, кутерьмы и приключений, либо Карелин окончательно озвереет в какой-то момент от Мироновой педантичности и пристукнет его во время очередной бурной дискуссии. Недолгая сепарация в их случае — идёт только на пользу, оба становятся гораздо приятнее и сговорчивее, когда бурным перепалкам начинают предпочитать тихие осмысленные дискуссии. Слава надеется, что сумеет справится с проблемой своими силами, а такая странная реакция организма на отлучки бойфренда со временем пройдёт. Поэтому пока он просто старается меньше зевать и тихонько досыпает свою норму в дневные часы. Слава ворочается, стараясь особо не шуметь взбивает подушку, в который раз выискивая удобное положение. Вскоре он снова раздраженно пыхтит — ничего не нравится! Проходит каких-то полчаса и поза, показавшаяся удачной, перестает устраивать. Он, то разжарившись вновь сбрасывает с себя одеяло, то зябко кутается в него, то опять цокает, недовольный и собой, и своим положением в пространстве. Раздражение, тем не менее, старается выражать как можно тише, боясь потревожить мирно спящего за распахнутыми дверьми гардеробной Павлика. Сын, находящийся под постоянным присмотром пушистой дуэньи, спит крепко и сладко. Слава проверял его час назад и едва сдержался, чтобы не взять малыша на руки. Очень хотелось растормошить, заобнимать, перецеловать щёчки и носик, посмотреть в синие, как у Мирона, глазки, вдохнуть тёплый, успокаивающий, молочный запах родного ребёнка. Вместо этого брать в узду пришлось себя и свои эмоции, напоминая себе же, что режим сына в разы важнее его родительских прихотей и нежных порывов. Вот утром можно будет и повозиться, и поиграть, и прижать к груди близко-близко, целовать макушку и гладить по спинке, разгоняя тоскливые мысли. Их ждут завтрак и купание, и новые попытки поймать шустрого Фильку за лапу. То ещё веселье! Завтра, кивнул он сам себе, завтра всё успеют! Уходить от сына не хотелось и Слава ещё с полчаса потоптался около кроватки, разглядывая своего малыша. Поправил одеяльце и полог, прикрутил освещение, включил камеру и радионяню, а после от греха подальше решил удалиться. Очень уж хотелось взять сына с собой, хоть это и явно было лишним. В квартире спокойной и тихо, давно уже улеглись соседи, Оля выключила коридорную подсветку и ушла к себе. Угомон и дрёма опустились на дом и только динамик радионяни, стоящий на прикроватной тумбочке, нарушал общее благолепие, транслируя едва слышное мурлыканье Филимона. Даже гул улицы из приоткрытого окна словно исчез вместе с окончанием работы многочисленных ресторанчиков, кафешек и общественного транспорта. Толпы туристов, ежедневно и с удовольствием праздношатающихся по улицам северной столицы, утомились от развлечений и яств да расползлись восстанавливать силы по своим временным пристанищам. Большая Садовая, с самого утра и до поздней ночи шумная, многолюдная и динамичная, ненадолго заснула. Центральные улицы Санкт-Петербурга, в отличие от своих вечно бодрых московских тёзок, всё-таки получают немного короткого ночного отдыха. По крайней мере, не в сезон. Устав бесполезно отлёживать бока, Карелин усаживается на постели, поджимает ноги под задницу, берёт с тумбочки телефон, размышляя, стоит ли набрать Мирону. Ему не особо интересно знать, как проходит тусовка с кастом вампирского кино, но вот голос, под тихие шуточные пикировки с которым засыпать стало так хорошо и привычно, хотелось бы немного послушать. Впрочем, для этого не обязательно названивать, есть и другие варианты. Повертев смартфон в пальцах, Слава вздыхает, напоминает себе, что он взрослый ответственный человек и все-таки решает Мирона не отвлекать. Вместо звонка он убавляет громкость на телефоне почти до минимума, так, чтобы никому не мешать в ночи, и, скрепя сердце, врубает «Горгород». Откинувшись на спинку кровати, Слава замирает завернувшись в одеяло, словно шаверма, и шевелит губами, повторяя каждое, уже очень давно заученное наизусть, слово, надеясь перегрузить мозг и поймать легкую дрёму. На периферии сознания возникает мысль, что Мирон бы сейчас над ним откровенно поржал! Или наоборот, ему бы стало приятно? Вопрос хороший, но задавить его не хочется. В действительности Слава прекрасно знает: набери он номер самого нужного сейчас абонента и на той стороне трубку снимут, как только пройдет гудок. Его выслушают и утешат, поговорят сколько потребуется, даже нашепчут что-то совсем уж интимное и личное, заставляя кончики ушей симпатично алеть. Поддержат, приласкают словами и, поддаваясь порыву, скажут такое, отчего всё внутри сведёт предательской нежностью по отношению к лысому, харизматичного вида еврею средних лет. Мирон теперь постоянно так делает, уезжая. Создаёт ощущение присутствия, давая четкий сигнал: если они находятся на расстоянии, его маленькая семья — без вариантов самый важный приоритет. Последний раз они разговаривали буквально два часа назад. Мирон собирался в бар с киношниками и параллельно, в буквальном смысле, укладывал Славу спать, наблюдая как тот устраивается в постели. А сам Слава, между прочим, обещал своему Окси постараться уснуть во время. Жаль, в части исполнения этого обещания он сам ни на что повлиять не может. — Не залипай надолго, ладно? — просит Мирон мягко. — Постарайся уснуть хотя бы до двенадцати. — Ничего не могу обещать, — произносит Слава, устраиваясь в их постели поудобнее. — Ты же знаешь, у меня сейчас немного съехал режим сна и бодрствования. Когда ложимся вместе, ещё как-то удается расслабиться рядом с тобой, да и обжимания весьма способствуют. — Я могу набрать тебе попозже, если хочешь? — предлагает Фёдоров участливо. — Не тактильно, конечно, но вербально побуду рядом, расскажу тебе сказочку? Слава видит беспокойство в его глазах, слышит нотки заботы. Ему нравится ощущать себя важным и нужным. Именно поэтому он больше не ёрничает и не стебется, отвечая доверием на доверие. Ну, если только совсем чуть-чуть. Иногда. Не сейчас! — Да ладно тебе, Мир, серьёзно. У вас там вроде культпоход намечается? Вот и отдохни, расслабься, выпей чего-нибудь, пообщайся с людьми, чей круг интересов распространяется чуть дальше графика введения прикорма и мониторинга топа лучших присыпок, — беззлобно припечатывает Слава. — Эй, — глядя ему в глаза через экран, зовёт Мирон. — Ты же знаешь, я кайфую от нашего общения. И обсуждать марки присыпки с тобой мне гораздо больше нравится, чем говорить о чём-либо с другими, даже самыми необычными людьми. — Я знаю, — вздохнув произносит Карелин. — Именно поэтому ты спокойно идёшь бухать с интересными и симпатичными молодыми актерами, а не выслушиваешь мои надуманные претензии. Просто хочу сказать, что ты не обязан быть беспокойным отцом круглосуточно. Достаточно, если на короткий срок это будет кто-то один из нас, понимаешь? Быть вместе — прекрасно, спать вместе — охуенно, но совместная жизнь и родительство — это тоже большая работа, которая требует морального отдыха, особенно если есть такая возможность. Я здесь, Оля при необходимости меня подстрахует. Всё хорошо. Пожалуйста, проведи эти короткие часы без семьи в своё удовольствие. — А проявлять заботу и внимание круглосуточно я всё ещё могу? — ехидно ухмыльнувшись, уточняет Мирон. — Или тут ты тоже готов пойти мне на уступки? Карелин вспыхивает. Только то, что они разговаривают по видеосвязи и он может видеть смеющиеся искорки во взгляде Мирона, примиряет его с происходящим. Слава очень ревнивый, но он старается, ясно? Бережет своего мужика. Верит его словам и поступкам, не ноет. — Подловил, — сощурив глаза фыркает Слава. — Не можешь, но должен! Кроме шуток, будучи, с некоторых пор объектом твоего неусыпного внимания, хочу заметить, что после хороших тусовок ты обычно становишься более мотивированным и рвешься домой сильнее. — С тех пор, как ты стал моим ручным домашним котиком, мне особенно и не вперлись все эти сборища, — полушутя отвечает Мирон. — Скучно. Тёлки-снеки-алкоголь уже не так вставляют. — М-м-м-м, считаешь меня домашним котиком значит? Песенки мои цитируешь, — недобро хмыкнув, произносит Славка. — Смотри, Окси-Кокси, ты договоришься! — Ну, а где я не прав, Котёночек? — нахально улыбаясь подмигивает Мирон. Господи боже, вот Карелин и дождался этого момента: великий и ужасный Оксимирон с ним флиртует! Открыто, бессловесно и откровенно всрато! Внутренняя фанатка Славы визжит от восторга, а вот внешне он позволяет себе лишь показушно вздохнуть. Они оба хороши в разговорном жанре и частенько сознательно подначивают друг друга. Не обидно, так, для остроты ощущений. Что ж, Мироша, придется повышать ставки. — Вот вообще не хотел тебе говорить, — погладив себя ладонью по шее, произносит Карелин, — но ты нарвался, к о т о в л а д е л е ц! — Так-так, Слава, я в нетерпении, что там, — внимательно прослеживая движение красивых длинных пальцев, оглаживающих линию челюсти, кадык и ключицы, подбадривает Мирон. — Я вчера был у врача и, знаешь что? Не знаешь! Я не хотел тебя дразнить, думал устроить сюрприз, но ты начал первый и теперь расскажу: нам наконец-то можно заниматься сексом! Нормальным, полноценным, охуенным вагинальным и анальным сексом, Фёдоров! Восхитительным, с полным, глубоким проникновением, как мы оба любим. Ты понимаешь, что это значит? Думай об этом теперь. Мирон облизывается, кивает прикрыв глаза. Ему очевидно нужна минутка, чтобы пресечь красочное описание мгновенно появившиеся фантазий, уже готовое сорваться с языка. Тема секса между ними сейчас затрагивается едва ли не чаще, чем в последние месяцы Славкиной беременности, уступая первые места только разговорам о сыне и спорам о творчестве. Они оба соскучились по полноценной близости и теперь, по прошествии восьми недель после родов, едва удерживали себя в рамках дозволенного. — Ж-ж-жопа, ж-ж-жопа ты Славка! — плотоядно оскалившись, произносит Мирон. — И ох как ты поплатишься, когда я эту твою восхитительную жопу безжалостно отшлепаю и натяну! — Жду не дождусь, Мирошкинс, — провокационно подмигнув, бесстрашно заявляет Карелин. — Пробочку новую выбери, или вибратор, хотелось бы максимально глубокого проникновения. Мирон тяжело вздыхает. В голове сразу возникает ворох идей и мыслей о том, что и в каком порядке он будет проделывать со Славкой, едва доберется до Питера и отоспится. — Знаешь же, я не могу приехать раньше субботы, — произносит он. — У меня привстал. Зачем дразнишься? — Цену себе набиваю, чего непонятного-то? Ну и немного вот обидно было за домашнего котика. Проштрафился ты, Мироша, подарочек теперь какой мне приволоки. Как говорится, я тебе влажную киску, ты мне шубку норковую, — кривляется Карелин, изображая капризную тёлку. — Бля-я-я, Слава, ну что за мещанство, — развеселившись тянет Мирон. — Вибратор с шипами привезу, помнишь, ты хотел попробовать? — Я бы вот попросил, птичку нашу, не обижать, — пародируя персонажа небезызвестного мультика, весомо проговаривает Карелин. — А вибратор привози, поиграем. — Тебя, пожалуй, обидишь, цапля моя, не беременная, — беззлобно отбивает Мирон. — Ты ведь ещё и отпиздить можешь, этакий вымахал! — Завидуй молча, карлица моя, лысая! — очевидно оскорбившись на нелестную метафору парирует Слава. — И вообще, взял и всё веселье испортил, Окси-Гринч! — Да ладно тебе, я же любя. А так, и правда гостинчик какой хочешь из Москвы? Кроссы вроде тебе какие-то зимние понравились у локального бренда? Ты говорил на Пресне шоу-рум у них. Мне тут на машине пять минут, могу заехать, хочешь? Сможешь комфортно гулять с коляской! Или, вкусняшку? Помнишь, пончики я тебе привозил как-то, с начинкой из йогурта и чёрной икры? — предлагает Фёдоров, вдруг оглушительно чихая. — Вот это уже точно мещанство, Мирош. Не спорю, в моменте было вкусно. Особенно порадовало, что вез их ты в каком-то термопакете и завалился рано утром прямо ко мне в постель. А вот сейчас я не уверен, действительно ли хочу повторить даже половину блюд, которые ты мне приносил в клювике, пока мой живот был домиком для сына, — с нежностью отвечает Слава. — Давай-ка ты привези мне себя и не поймай насморк, пожалуйста. Иначе тебе придется спать отдельно, и вот тогда я буду хоть и с вибратором, но действительно не доволен. — Так может, все-таки ещё шубу, малыш? — развеселившись допытывается Окси. — Намажем тебя маслом, наденем кружевное боди, добавим чокер запихнём в шубу и сделаем фотосет! Будешь у меня trullу rich bitch! — И продадим снимки The Flow! Наконец-то хайпану на уровне, — фырча отбивает Слава. — Иди ты на хрен, тоже мне, гангста-репер выискался! — Не, зачем продавать? Хайпа твоё возвращение и так много наделает. А из фоток сделаем плакаты и дома повесим, в гостиной, пусть все приходящие знают, какая Слава Гнойный горячая штучка! — откровенно угорая продолжает Мирон. — Дудь тебя прикончит за такую порнографию, к нам же ходят его дети, — примирительно бросает Слава. — А фантазия интересная, запомни. Только без шубы! На худой конец искусственный мех, иначе это уже не эротика, а кощунство какое-то! Мирон кивает, соглашается. Слава в кружевном боди, расстёгнутом снизу, с чокером на шее и включённым вибратором в заднице кажется ему очень и очень соблазнительным. Такую фотографию он бы хранил в папочке под тремя паролями и рассматривал во время вынужденной разлуки с особым интересом. Но сейчас не время! Обменявшись ещё парочкой специфических шуточек они прощаются, вполне довольные друг другом. Мирон предупреждает, что съёмки завтра будут с обеда и он сам позвонит, как только проснётся. Слава соглашается. Не настолько он конченый эгоист, чтобы заставлять любимого человека из-за своих прихотей вставать раньше после попойки. Нет, ну а что они там всей командой ещё будут делать в туре по барам? Слава хорошо понимает, Мирону необходимо переключаться, выпадать из семейного гнезда и прогуливать свою свободолюбивую кукуху. Даже представить сложно, насколько некомфортно может быть человеку, привыкшему скитаться по миру, нигде долго не задерживаясь, справляться с вынужденной осёдлостью. Даже сам Карелин, гораздо более «домашний котик», привыкший к стабильному месту проживания, иногда мечтает вырваться «на свободу», что уж говорить про Мирона? Да они любят друг друга, но не эмоциями едиными выстраиваются взрослые, ровные отношения. Страсть и горячность хороши в сексе, а вот для жизни порывистость, азарт и вечное желание играть на нервах лучше перевести в открытость друг другу, заботу и внимание. Жаль, не всегда получается. Накануне отъезда Мирон и Слава поругались. Вечер субботы не задался с того самого момента, как Мирон невзначай заметил, что не хотел бы видеть Славу на съемках какого бы то ни было проекта, хотя бы ближайшие пару месяцев. Слава сначала вроде даже разулыбался, сказав, мол, забота, конечно, приятна, но юмор - не сильная сторона творчества Окси, пусть лучше треки пишет. Мирон заверил, что он вполне серьезен и считает кормящего отца не лучшим гостем на общественных мероприятиях. Слава оскорбился, набрал воздуха и принялся плеваться ядом. Так, буквально на ровном месте, эти двое зацепились языками но, в этот раз никто не заткнул другого ртом, чтобы начать сосаться. Вместо этого они бестолково шипели, словно два разозлённых гуся, потому что орать никак не получалось: в кроватке спал сын, через коридор уже погасила свет Ольга. Будучи баттл-реперами они лихо вылили друг на друга кучу весьма банальных, притянутых за уши претензий, попанчили прямо от души. Мирон считал, что Славе рано занимался активным участием в социальной жизни, ссылался не только на грудь, полную молока, но и на рекомендации врачей, предписывающие как минимум ещё пару месяцев покоя и релакса. Сам Слава, ёрничал, огрызался и даже зачем-то обвинил Мирона в мизогинии, хотя это было совершенно не правдой, ни по отношению к нему самому, ни касательно женщин, которых Окси искренне уважал и в жизни, и в отношениях. Спать оба улеглись крайне недовольные, а когда Мирон, прекрасно слышавший, как Слава ворочается, попытался его приласкать, просто обняв за плечи, Карелин обиженно вывернулся из-под руки. Непонятно, чем бы все это закончилось, но тут проснулся Павлик. Мирон, соблюдая очередность, отправился кормить и переодевать сына, а когда он вернулся, Слава уже спал. По крайней мере его дыхание было спокойным и ровным. Когда в ответ на лёгкий чмок за ушком Мирону не прилетело, он, осмелев, подгрёб Карелина себе под бок, молча погладил по груди и животу, вздохнул прямо в шею, замер. И снова не получив никакой реакции. Слава не отозвался на несколько точечных поцелуем в плечо, зато плотнее прижался спиной к груди Мирона. «Что ж, по крайней мере организм реагирует положительно», — подумал Фёдоров и сам провалился в сон. Утром Слава молчал и хмурился, нешуточно всполошив Ольгу напряженным, недовольным, совершенно нехарактерным для него выражением лица. Она привыкла видеть Карелина улыбчивым и дерзким, забавно подкалывающим Мирона, с ласковыми смешинками, сверкающими в зелёных глазах. За две недели, что они все вместе жили в лофте, девушке ни разу не доводилось наблюдать на симпатичном лице Славика такого хмурого выражения, как сейчас. Даже глядя на сына, дремавшего в детском переносном шезлонге, бойфренд брата улыбался как-то через силу. За завтраком, всегда охотно уминающий хоть блинчики, хоть кашу Слава плохо ел, совсем не участвовал в беседе и прятал покрасневшие, опухшие глаза, избегая смотреть на Окси. Брат молчал и, очевидно, бесился, тщетно пытаясь скрыть бушующие внутри эмоции. Однако человек, хорошо Мирона Фёдорова знающий, мог без труда заметить напряжение и злость в его лице. А Оля была именно таким человеком. Улучив момент, когда Мирон отошёл поговорить по телефону, а они со Славой остались за столом, Ольга, чуть подавшись вперед, прямо спросила: — Ты хорошо себя чувствуешь, Слав? Какой-то сегодня бледный. — Плохо спал, — добавляя сливки в черный чай с бергамотом, без особых эмоций ответил Карелин. — Не бери в голову, Олечка, подремлю днём и всё пройдёт. — Слав, заранее извини, это не моё дело, но я слышала, как вы спорили с Мироном вчера. Не дословно, конечно, просто отголоски из кабинета, — посмотрев ему в глаза, произнесла девушка. — Если ты из-за этого расстроился, не переживай, пожалуйста! Брат не самый простой человек, но он очень тебя любит. Я никогда не видела, чтобы он так заботился и беспокоился о ком-то. Он найдёт способ решить разногласия. Просто, дай ему шанс, ладно? Карелин тяжело вздыхает, раздумывая, как одновременно ответить помягче, чтобы не обидеть искренне болеющую за их с Окси отношения Лёлю, но вместе с тем дать понять, что эта часть личной жизни брата девушку касаться не должна. Он не успевает сформулировать ответ даже в своей голове, как его мысли перебивает вернувшийся ещё более недовольным Мирон. — Ольга, — холодно произносит Фёдоров, встав за спиной сестры, — я очень благодарен тебе за бесконечную веру в мои способности, но сейчас, прошу тебя, не вмешивайся в наши дела. Если ты поела, оставь нас со Славой, пожалуйста, наедине. Оля кивает, молча поднимается со своего места и, подхватив переноску со спящим Павликом, спешно удаляется в свою комнату. Все это она проделывает в гробовой тишине и не глядя на Мирона. — Ну вот и зачем? — устало спрашивает Слава, пристально посмотрев на Мирона. — Обидел малышню почём зря. Мало тебе, что ли, моих вынесенных мозгов? — Благими намерениями мощена дорога в ад, Слав, — холодно произносит Окси. — Я люблю Олю, но даже ей не позволю лезть в наши отношения! — Ну зашибись теперь! — вяло помешивая свой чай, отвечает Карелин. — Меня в хуй не ставишь, давай собственную сестру узурпировать начнёшь? Может ты ещё с котом поругаешься? По ходу только ему не досталось. — Да при чём тут это! — внезапно горячится Мирон, отчётливо понимая, что они заходят на очередной бесполезный круг изматывающей говорильни. — Я люблю тебя, я переживаю за тебя! Ты то сходишь с ума, предъявляя, что мне разонравился, будто я меньше внимания уделяю твоим потребностям, то шипишь, что слишком тебя опекаю. Может, мне ещё у сестры совета спросить, как моего мужика ебать? Ты мне такое предлагаешь, Слав? У кого из нас биполярка-то? Услышав последние предложение Карелин сначала счастливо замирает, сохраняя в экзистенциальной коробочке словосочетание «мой мужик» и уверенный собственнический тон, которым оно сказано, а потом уже бросает на Окси тревожный взгляд, словно пытается на глаз оценить его состояние. У Мирона стабильная ремиссия и Слава, честно говоря, порой напрочь забывает про действительный диагноз Фёдорова. — Мирош, пожалуйста, не обижайся, но я серьезно спрашиваю. Когда в последний раз ты был на консультации у врача? — осторожно уточняет Слава. — Ты ведь пьешь таблетки, мне не нужно уточнять у Жени? Окси, показав ему фак, разворачивается на месте, цедит: «Охуел ты в край уже» и уходит в строну кабинета. — Вот и поговорили, — заявляет Слава коту, тут же вспрыгнувшему на освободившееся место. Филя уже битый час отчаянно просит кусочек омлета или блинчика, хоть что-нибудь со стола. Снова мяучит, продолжая смотреть жалобно, но Слава не сдается. У их котика специальная диета, которая запрещает любую еду со стола, а свой завтрак и вкусняшки пушистый мурнипулятор уже получил. Слава мягко треплет питомца по холке, ласково гладит его между ушек и старательно игнорирует его просящий взгляд. Он использует последние душевные силы, чтобы не подложить в кошачью миску хоть немного любимой пушистиком ветчины. Взяв свою сердобольность под жесткий контроль, Слава отворачивается от кота, загружает тарелки и бокалы в посудомоечную машину, а масленку, нарезки и овощи в холодильник, протирает стол. Когда с уборкой покончено, он направляется в комнату к Ольге. Во-первых, хочет извиниться. Ситуация сложилась дурацкая, и с квартирой, которую Мирон вроде как отдал в полное распоряжение сестры, но где они вынуждены теперь жить, и с неожиданной вспышкой агрессии из-за выяснения их отношений. Славе действительно жаль, что Олечке приходится становиться непосредственной участницей этих разборок. За свою грубость Окси будет просить прощения сам, а Карелин, как человек воспитанный, извинится просто за саму ситуацию, даже если в этом нет необходимости. Во-вторых, у него есть коварный план. Слава собирается попросить Олю присмотреть какое-то время за Павликом, оставив малыша спать в своей комнате. Ведь, услышав истинные причины недовольства любимой карлицы, он хочет еще раз обсудить с Мироном истоки его беспокойства. Что страшного может случиться со Славой на съемках? Почему это триггер для Мирона? При чём тут грудное молоко и чего больше в словах Фёдорова: собственничества или тревоги? Им действительно следует честно говорить о проблемах и причинах тех или иных действий, чтобы не попадать в такие ситуации, а не только в теории рассуждать, как они заточены друг на друга. Слава готов признать свою неправоту и даже извиниться за свой эгоизм, если ситуация того потребует. Олечка, добрая девочка, конечно прощает и его и авансом собственного братца, и охотно тянется обняться, с воодушевлением предлагает не просто посидеть с Павликом, а вовсе пойти на прогулку. Слава достаточно доверяет сестре Мирона, чтобы особо не раздумывая согласиться на такую щедрость. — Орать, небось, будете, — прямолинейно заявляет Лёля, придерживая Павлика, пока Слава застегивает молнию на тёплом прогулочном комбинезончике. — Обидел ведь Мирон тебя, — немного подумав, добавляет она. — Он и тебя обидел, но ты же не орёшь, — философски замечает Слава. — Вот и я не стану. — Мирон мой брат и я его люблю. Тем более, может и правда зря влезла. Вы взрослые люди, сами бы разобрались, — пожав плечами отвечает девушка. Единственное, чему Карелин, пожалуй, действительно рад во всей этой истории с их вынужденным переездом в лофт, так это совместной жизни с Ольгой! Она оказалась очень комфортной в быту, улыбчивой и совершено бесконфликтной девочкой, максимально открытой и вовлеченной в игры, прогулки, кормление и прочие процедуры, необходимые для малыша. Они всё еще не нашли няню, но Мирон уже частенько уезжает по делам, и риск не справиться с навалившимися обязанностями в одиночку для Славы, откровенно говоря, был. Конечно, к нему на помощь могли приехать и мама, и сестра, но дергать занятых, работающих вообще-то родственниц при всей их готовности помочь особо не хотелось. Обстоятельства сложились очень удачно, ведь совместное проживание с сестрой Мирона решило множество проблем, и все буквально совмещают приятное с полезным: и сын всегда под присмотром, и Ольга в полном восторге от возни с малышом. Мирон и тот чувствует себя гораздо спокойнее, зная, что его любимая малышка и любимый Славик тусуются вместе, присматривая друг за другом. — Я тоже, знаешь, в некотором роде твоему брату симпатизирую, Олечка. Именно поэтому планирую признать свои косяки и подлизаться. Не хочу, чтобы он уезжал в Москву взвинченный и расстроенный. Его итак там загонят за можай с этими съёмками, когда они уже закончатся, — переходя на достаточно громкий шепот произносит Славка. Сначала Оля не понимает, почему Карелин начинает говорить тише, но, заметив, что малыш задремал, кивает. Она берёт ребенка на руки и тихо проходит в прихожую. Слава, тем временем, быстро надевает кроссовки и пуховик, шапку. Первым делом он спускает вниз прогулочную коляску, потом поднимается за Ольгой, всё ещё бережно прижимающей к груди утепленный конверт, в глубине которого спит Павлик. Слава осторожно помещает сына в съемный блок коляски, поправляет под ним утепленный ортопедический матрасик и укрывает смешным пушистым одеяльцем. Уже около подъезда он дополнительно проверяет крепления люльки и застегивает защитную накидку. Взглянув на полностью упакованную коляску, он переводит оценивающий взгляд на Ольгу. — Ты сама-то достаточно тепло одета? — внезапно скептически Карелин, оглядывая модную короткую парку и обтягивающие джинсы девушки. — Не замёрзнешь? Может шубу надо было надеть и термос с чаем прихватить? Давай принесу, подожди пять минут? — Слав, я очень ценю твою заботу, правда, но мне уже достаточно годиков, чтобы подумать о вещах насущных. В Питере плюс пять, нормальный такой европейский декабрь, по лондонским меркам прямо шикарный! Если понадобится, мне привезут и чай, и кофе, и всё, что угодно, — доставка сейчас значительно продвинулась в сфере предоставляемых услуг, — улыбнувшись, фырчит Оля. — Тем более, тут на каждом шагу кофейни. Мы пройдемся через проспект Римского-Корсакова до Юсуповского сада, походим там часочек, и двинемся обратно. Успеешь подлизаться к Мирке? — Сделаю всё, что в моих силах, — честно отвечает Карелин, — но если ты замёрзнешь, Оль, сразу приходи домой, хорошо? Наше с Мироном уединение не стоит твоих отмороженных лапок и булочек, — подмигнув просит Слава, исчезая в подъезде. Оля смеется и кивает. Едва Карелин скрывается за дверью, взгляд девушки становится серьёзным и задумчивым. Ей кажется, что всё в этом мире происходит и случается не зря. И то, что её брат встретил этого чудного, но классного парня не иначе как поведение Божие. Ведь никогда ещё она не видела, чтобы Мирон кого-то из своих спутников действительно настолько любил.— хохохо —
Ни один не хотел расставаться на неделю, будучи действительно в ссоре. Именно по этой причине мирятся они весьма стремительно. Слава, понимая, что, возможно, перегнул палку, едва поднявшись домой, направляется в кабинет Мирона. Он готов к разговору и не шутил, когда обещал Ольге извиниться. Однако, инициативу в свои руки берет сам Мирон, тоже порядочно накрутивший себя. Окси, ещё раз обдумав причину их ссоры, и сам собирался пойти на попятную. Ну что там такого, сходит Гнойный, поторгует лицом на Версусе, снимется в паре зарисовок для новогоднего выпуска. Мирон договорится и за Славой присмотрят так, что тот сам и не поймёт! Нужно согласиться на любые разумные требования Славы. Ведь тот не вопит и не запрещает самому Мирону поездки, съёмки, просиживание штанов в офисе и все такое прочее. Спокойно принимает подбуханного бойфренда с рук на руки и жадно отвечает на нетрезвые поползновения Фёдорова. Ничего страшного случится не должно, тем более Славе действительно надо светиться в медиапространстве и может просто банально не хватать общения с людьми. Мирон решает обдумать свои смутные опасения на досуге, когда он будет далеко от дома. Поди как ему просто не хочется выпускать с в о е г о Славу из единоличного пользования… Стоило Карелину поскрестись в кабинет, как всё пошло по известному сценарию. Слава мягко, но уверенно вошел, едва услышав прохладное, как ему показалось, «не заперто». Мирон, уже принявший решение, едва взглянув на хоть и бесившего сейчас до зубного скрежета, но определенно любимого Славу, глубоко выдохнул и поманил ладонью к себе. Тот инициативу оценил, резво дернул обниматься. Буквально несколько секунд им хватает, чтобы полностью забив на разногласия страстно слюнявить друг друга как в последний раз. Когда поцелуев становится недостаточно, а Слава начинает тонко хныкать, Мирон не сопротивляясь даже из вредности, позволяет ему расстегнуть молнию на своих джинсах, и с восторгом наблюдает, как бойфренд послушно опускается на колени, позволяя зафиксировать свою голову в оптимальном положении для орального секса. На первый взгляд всё происходит быстро и резко, но это лишь оценка со стороны. Они хорошо изучили друг друга, знают, где погладить, как приласкать, насколько интенсивно двигаться, чтобы в порыве пресловутой сексуальной агрессии сделать хорошо, а не больно. Мирон кончает в сладко сжавшуюся узкую глотку, и едва Слава проглатывает, с нажимом додрачивает ему, тут же утаскивает на стоящий в углу кабинета диванчик, заботливо устраивая полулёжа. Кушетка, даже не диван, Славке, конечно, не по размеру, длинные ноги чуть свисают, но сейчас это не главно. Тот находится в сладкой посторгазменной прострации и самое важное — чувствовать заботу партнёра. Мирон вытирает Славин живот салфетками, чуть щекочет пупок, влажно вылизывает кожу вокруг и укладывается рядом, принимаясь теперь за рот. Он целует властно и глубоко, дурея от привкуса собственной спермы. Зацеловав Славку до припухших губ, Мирон напоследок проводит языком по нижней и отстраняется. Карелин потихонечку приходит в себя, взгляд из обдолбанного эндорфинами становится более осмысленным. Теперь настал черёд нормально поговорить. Затрахивать проблемы нынче не в их стиле. Мирон ждёт, с чего начнёт зазнобушка. — Почему прямо не сказал? — спрашивает Слава спустя несколько минут. — Что не тупо понтуешься, а просто переживаешь за меня? Он уютно устроился у Окси в объятиях и выглядит не только немного поплывшим, но и крайне довольным тем, как ловко совместил приятное с полезным. Мирон, судя по сытой ухмылке, и сам рад случившемуся эмоциональному сексу, и теперь, когда ещё одна ступенька в развитии их отношений почти преодолена, выглядит не менее благодушно, чем Карелин. — Мне казалось, это и так понятно, — пожимает он плечами, продолжая поглаживать Славу по щеке. — Не думал, что нужно озвучивать настолько простые вещи. Да и где я понтуюсь? На кукле покажешь? — Ты сейчас опять договоришься, Окси-Кокси, — гундосит Карелин, игриво притираясь к Мирону бедром. — И что ты мне сделаешь? А? — подгребая любовника под бок дразнит Окси. Он запускает ладони Славке под майку и начиная его щекотать. — Я тебя за нос укушу! — извиваясь, шипит Славка. — Эй, ну так не честно! Я даже опереться на твоём карликовость диване ни на что не могу. Аллё, Окси! Серьёзно, ну Миро-о-он! — Будешь ещё угрожать мне тут, — полностью подмяв Карелина под себя, и не переставая его щекотать, сурово уточняет Мирон. — Не слышу? Будешь вести себя как овца тупая? А? Слава, замерев под ним, перестаёт кривляться и щёлкнув зубами прямо перед Мироновым носом, вальяжно произносит: — Хули ты спрашиваешь, буду конечно! И вообще, если я тупая овца, то ты — тупой баран! — всрато каламбурит он, максимально довольный собой. — И почему я ни разу не удивлён? — притворно горестно вздыхает Фёдоров, а затем, не дожидаясь ответа, крепко целует Славку в губы. Карелин, конечно, не собирается сдаваться без боя. Он недовольно мычит, хотя и не торопится вылезать из-под навалившегося сверху Мирона. Оба знают, нет в его телодвижениях сопротивления, одна сплошная симуляция. Пожелай Славик окончить томные валяния на диване, хер бы его тут удержали, ведь несмотря на недавние роды, он все ещё выше, шире и в целом тяжелее Мирона. И, как правильно усвоил когда-то Мирон Янович, да, если придётся, Карелин может и ебнуть. Однако, Славе очень кайфово и комфортно сейчас, лежать раскинув лапки, ощущая вес придавившего сверху тела. Он искренне наслаждается и лёгкими щекотными поглаживания и короткими жалящими поцелуями-укусами, там и тут ощущаемыми на шее. В какой-то момент природная вредность всё-таки берёт своё, правда, тоже без особого фанатизма. Он красуется чуть выгибаясь, выворачивается, начинает хныкать, жалуется и бубнит. Наверное, лижи ему Окси сейчас, и тут нашел бы к чему прицепиться, хуесосил бы сквозь удовольствие и стоны. Мирон отлично осознает, откуда ноги растут. Он научился выкупать все эти фишечки. Характер Славика лучше не становится, а выигрывать он любит поддаваясь. Глупо было и надеяться на какие-то быстрые изменения глубинных привычек и всё, что остается Мирону, идти на поводу этого невозможного балбеса. В итоге они, как два великовозрастных придурка, возятся на очевидно узком, не предназначенном для подобного времяпрепровождения диване-кушетке, делая вид, что борются за главенство тыкая друг в друга пальцами, целуясь и кусаясь, прикасаясь везде, как умалишенные. В какой-то момент Карелин решает оседлать Мирона, хавает его под задницу и переворачивает их. Одновременно с его маневром под Мироном слышится характерный треск и они замирают, уставившись друг на друга. — Надеюсь, это не твои артритные кости? — нервно улыбаясь спрашивает Слава. — Нет любимый, что ты, — стоически сдерживая рвущийся изнутри сарказм произносит Мирон, — это всего лишь мой аутентичный антикварный диван. Кажется, мы его сломали. Слава вдруг нависает над ним совсем низко, сглатывает, пристально глядя в глаза. — Повтори, как ты меня назвал? — просит он. — До того, как мы сломали охуенно не дешёвый диван или после? — невинно уточняет Мирон. — После, — требовательно произносит Слава. — Любимый? — уточняет Мирон, ожидая чего угодно, от глумливого обвинения в ванильности, до вполне серьёзного философского монолога о ценности и уместности стоп-слов во время супружеского секса. — Именно, — довольно произносит Слава, целуя Мирона в нос. — Я — твой любимый, а диван новый купишь. Удобный, а не раритетный, чтобы выдерживал бешеные скачки двух взрослых мужиков. Сечёшь, о чём я? Мирон улыбается и кивает. Как иногда просто справиться со сложным характером и вечным желанием идти наперекор. Искренняя нежность, ласковые слова и сломанный диван. Ну и ладно, с диваном, правда. Не в вещах счастье, а во взаимопонимании!-