Misty

Мятая газетная страница, набрав ночной влаги, расползается по деревянным доскам скамьи. Журналисты лгут во всём, включая прогноз погоды. Я предпочитаю гадать о ней вживую, словно древние люди. Сегодня, например, можно быть уверенным – город утонет в глубоком тумане, однако я успеваю насладиться болезненно-рассветным свечением в мерном скрипе ветвей. Огонёк разгорается ярче: я втягиваю в лёгкие побольше дыма. Пока я сижу тут, на скамье у дверей «Рифа дьявола», меня с новой силой одолевает единственное спасительное желание. Собраться за пару минут, удрать из этого гостеприимного городка и плевать, сколько придётся ждать судна до Бостона, буду ночевать на досках причала. Размеренный скрежет прутьев метлы прорежает требовательное карканье. Я наблюдаю за дворником, расчищающем площадку перед отелем от грязных луж и трепещущих газетных листов. За ним неотвязной тенью прыгает ворона. Даже приятно, когда человек так увлечён своим делом, пусть оно и лишено смысла. Если подумать, мы оба заняты одним и тем же. Краем глаза я ловлю тёмный женский силуэт у дальней пристани слева. Тонкие линии складываются в образ Анны; отчего-то многие женщины издали напоминают мне Анну. Я давлю окурок о край урны и облизываю губы. Внутри меня словно лопается сосуд с кисло-сладкой смесью из отвращения и подавленного возбуждения, но эта сомнительная жижа рассасывается, когда я подхожу ближе, чтобы проверить догадку. Джой принарядилась. Она в лёгком чёрном пальто, пушистый ворот которого плотно оборачивает шею, на голове кокетливая зелёная шляпка, которой я ещё не видел. Подозреваю, у неё их целый запас на разные случаи жизни. Вместо приветствия Джой обшаривает моё лицо взглядом и роется в сумочке. Протягивает сложенный вдвое серый лист из «Окмонтских вестей». Это аккуратно вырезанное рекламное объявление о распродаже книг. – Я не такой уж любитель… – Я прошу вас сопровождать меня, – она качает головой, – как… охранник. Адрес. Тут недалеко. Я вглядываюсь в мелкий шрифт и понимаю, что в объявлении указан частный дом. Что ж, хождение по окмонтским квартирам без оружия и вправду может быть опасным, Джой проявляет похвальную рассудительность. Убедившись в моей благонадёжности, Джой пристраивается к моей правой руке. Я откладываю ненадолго планы по бегству. Город снова пользуется моими слабостями. Мы огибаем отель, неторопливо следуем по Олд Чёрч Роуд мимо полицейского участка и далее вдоль заброшенных трамвайных путей до угла Бикон Стрит. Женщины двигаются по-иному – мне приходится приноравливаться к скромной ширине чужого шага. Туман стелется под нашими ногами. Какая-то несчастная рыдает, прислонившись к фонарю. И мне немного стыдно за своё хорошее настроение. Серый четырехэтажный дом сохранился целиком и выглядит на удивление хорошо, хотя стены не помешало бы почистить от грязи. Окна выходят на парк в Олдгрове. Такое местечко вполне могли облюбовать вайлбисты, так что я держу «больт» наготове, пока Джой дожидается снаружи. Но дом чист, освещение на этажах работает, подвал наглухо забит досками – возможно, для местной фауны тут недостаточно сыро. «Наша» квартира на третьем этаже. Джой стучит в дверь, но такой стук и мышь не разбудит. Я стучу, будто жильцы задолжали мне ящик дорогого виски, но и тогда в ответ лишь тишина. Джой поднимает на меня взгляд, явно ожидая какого-то решения. Я собираюсь пройтись по этажам и расспросить соседей, я не стесняюсь беспокоить людей. Однако квартиры внизу так же молчаливы, лишь из апартаментов сверху раздаётся обнадеживающее шарканье. Я берусь за медное дверное кольцо в виде рыбы, кусающей себя за хвост. Обычно такие массивные украшения ставят на вход в какой-нибудь особняк. В ответ на стук в дверной щели, перерезанной цепочкой, показывается воспалённый иннсмутский глаз, и – не успеваю я произнеси и слова – дверь тут же захлопывается перед моим носом. – Не повезло, – я возвращаюсь к Джой. Она сжимает сумочку, тени под глазами становятся заметнее. Мне хочется её подбодрить. – Есть ещё вариант, только вам придётся… – я киваю в сторону лестницы. Щёки Джой вспыхивают. Она проходит мимо меня, опустив голову. Скрипят несколько ступеней вниз, воцаряется молчание. Я достаточно хорошо изучил эту женщину и не тороплюсь. Каждый в Окмонте следует зову своего искушения. И вскоре её каблуки спешат наверх. Джой смотрит умоляюще и сгибает колени в смешном маленьком книксене. – Не беспокойтесь, я профессионал. Мне требуется меньше минуты, чтобы взломать замок. Планировкой эта квартира похожа на жилище семьи Кавендиш, но обстановка даже шикарнее. Окмонт, по крайней мере в своих зажиточных районах, вовсю старается следовать самым последним модным тенденциям, даже уйдя под воду. Должно быть, после Всемирной выставки в Париже в двадцать пятом местные модники как один бросились превращать овалы в квадраты. Эта мысль меня веселит. Однако хозяева здешних апартаментов определённо являются приверженцами популярного в начале века вегетативного «нового искусства». Следы этого витиеватого стиля я находил разве что дома у мистера Карпентера, в женственных вещах его матери. Кремовые стены плотно разрисованы изображениями тёмных печальных цветов и извилистых ветвей, напоминающих женские силуэты; их винно-зелёные побеги тянутся даже по потолку. И сам потолок, благодаря лепке явно на заказ, сворачивается в раковину моллюска. В скруглённых стёклах следы разноцветной мозаики, медные стебли светильников расцветают электрическими бутонами на стенах между красно-синих японских гравюр. Жёлто-травянистая путаница из живых растений расползается по углам, подоконникам и полкам, источая густой запах. Растительное изобилие затемняет и скрадывает часть пространства, однако мне такая планировка по душе, она похожа на солидное гнездо. Я вновь задаюсь вопросом, что заставляет меня хранить верность Виктору и жить в его убогой гостинице, а не снять квартиру хотя бы и в этом доме. Здесь намного суше и уютнее; немногочисленная мебель, хоть и слишком изыскана по моим меркам, выглядит комфортабельной, лишена углов и даже расставлена как-то со вкусом; круглые ковры не истёрлись, и не так несёт рыбой. Может быть, сюда можно заселиться и без маклера, в конце концов, вайлбисты не спрашивают разрешения, равно как и сквоттеры. Пока я осматриваюсь, Джой, исполненная ужаса и восторга, просачивается в квартиру. Если дело касается печатных страниц – её не остановить. Стопки книг лежат на столе в широкой гостиной, перевязанные тесьмой, подготовленные к переезду в чужие руки. И Джой немедленно принимается их осматривать. – Нам следует поторопиться. Если хозяева заявятся, придётся объясняться, – я пробегаю взглядом по названиям на корешках, следуя за осторожным движением её рук, но не нахожу ничего интересного, – не переживайте, я всё улажу. В конце концов, это моя работа. Я направляюсь в спальную комнату. Меня встречают широкая двухместная кровать с удивительной спинкой в виде раскрытого павлиньего хвоста, колокольчики прикроватных ламп, трехглазое трюмо и высокий дубовый комод с расписными дверцами, совмещённый с письменным столом, на котором умостился ряд солидных томов. Я поднимаю со столешницы фотографию в тяжёлой овальной рамке. Женщина сидит в чёрном кресле с узкой спинкой, мужчина стоит по левую руку; оба одеты элегантно, но видно, что привычно, без неловкости, присущей рабочему классу по торжественным случаям. Да и вряд ли у синих воротничков хватило бы денег на такое жилище. Это пожилая пара; детей на снимке нет, как нет и любого намёка на них в квартире. Человеческая пара – в полном смысле этого слова. Выглядят они вполне счастливыми, хотя и с тревожным предчувствием в глазах. Скорее всего, фото сделано до Потопа, но я отчего-то не хочу разбирать рамку, чтобы рассмотреть штампик. Объявлению в «Вестях» уже неделя. Должно быть, Джой не нашла времени навестить хозяев раньше. А за семь дней многое могло случиться. Квартира хоть и обставлена, но безжизненна, в ней не чувствуется следов повседневности, небрежной руки хозяина. Затхлый воздух, пыль на столах и полках, нет запахов еды, бытового мусора, записки на столе, растения не пили воды, настенные часы не отсчитывают время. Мое чутьё к скрытым деталям недавнего прошлого остаётся немым. А вместо него – тягучее чувство меланхолии, когда кажется, что ещё совсем недавно всё было хорошо, но теперь ход событий неизбежно нарушен и никогда уже не будет прежним. Уехали ли хозяева на время, навсегда, погибли, сгинули в тревожной неизвестности – кто знает. Мне делается грустно. А Джой нет. Покончив с делами в гостиной, она присоединяется ко мне. Кончики её пальцев, всё еще обтянутых блестящими чёрными перчатками, порхают по граням книг на столе. Наконец она вытягивает увесистый потёртый экземпляр в синей матерчатой обложке. Книга в её руках буквально разваливается на две тяжёлые половины. Хозяевам явно пришлась по душе самая сердцевина. Плевать на книги. Я хочу быть ближе. Пока Джой перелистывает страницы, я придерживаю её за талию, и лёгкие зелёные перышки на шляпке дразнят мои губы, следуя за неторопливым движением её головы. Наконец она глубоко и удовлетворённо вздыхает и, подняв голову, смотрит на меня, обнимая книгу, словно живое существо. Её глаза блестят и сквозь миловидные черты проступает образ Анны. Почему я никак не могу вышвырнуть из сознания миссис Кавендиш? Может потому, что с Анной можно было бы не церемониться в такой близости? Не гадать о цвете её белья, а задрать юбку, как только закрылась дверь? Раздвинуть её ноги, её губы. Или пробраться рукой под мягкий тёплый ворот и прихватить за надушенную белую шейку? Я ведь так и не вернул должок за засаду на рыбном рынке. Джой вдруг хмурится, будто прочла мои мысли, и черты Анны, к моему облегчению, тают. – Нельзя брать без разрешения, – она покачивает головой и, звучно захлопнув книжный капкан, откладывает его на столешницу. – Не думаю, что хозяева появятся, Джой, – руки я усмирить не могу, и они путешествуют по чёрному меху и её чудесным мягким волосам по-хозяйски, но осторожно, чтобы не попортить укладку. Доверие соблазняет меня и лишает воли. В её ухе матово отсвечивает жемчужная капелька. Мне так хочется посмотреть на её зубы. Даже если её рот – катастрофа, я всё равно люблю его, но мне хочется представлять, что её зубы аккуратные и белые, в глянце слюны. Я наклоняюсь, чтобы прижаться ненадолго губами к прохладной, чуть влажной коже её лба, и слышу только своё дыхание, которое нарушает едва уловимое поскрипывание. Джой расчёсывает стежок в углу рта в своей болезненно-задумчивой манере. Вслед за скрипом до моего слуха доносится неразличимый шёпот, глухо и расстроено бренчит пианино, монотонным потрескиванием отдаются неторопливые шаги. Они звучат издалека, из прошлого. Старая Ткачиха поднимается в квартиру Джой. Ведьма проверяет кончиком пальца острие иглы. «Стежок внутрь, стежок наружу». Джой будет сочиться кровью, слюной и насилием. А Ткачиха собирать в свою коллекцию её слёзы и стоны, не забывая подглядывать за несчастной жертвой с обратной стороны зеркал. Почему имя «Энн» так похоже на «Анну»? У меня начинает болеть голова. – Я не про людей. В галлюцинаторных спазмах до меня не сразу доходит, что Джой полагает, будто разрешение надо спрашивать у книги. – Редкий экземпляр, – она нежно поглаживает серебристый корешок. Древесно-травяной запах, насыщающий каждый угол, становится тяжелее; во рту привкус железа. «Прихватить мясо, подвернуть кожу»... Зря мы сюда пришли, с этой квартирой что-то не так. – Удачная находка. Но нужно обращаться с уважением, – голос Джой звучит мечтательно, метаморфозы моего сознания для неё невидимы. – Мистер Трогмортон сделал специальный запрос. Поиск нескольких особых книг. Не в библиотеку. Для себя. Хоть меня и одолевает дурнота, не могу удержаться от скептического вздоха, отчего Джой перестаёт светиться и привычно съёживается. То есть, Трогмортон послал эту хрупкую девушку таскать для него подозрительные книги из сомнительных домов и даже не предложил охрану? Кто знает, насколько хозяева были одержимы этими страницами. Я уже встречал таких полубезумных среди поклонников книжного клуба имени Сэмюэля Хоупса, людей, для которых книга дороже человеческой жизни. Хотя, быть может, Джой предупредила Торгмортона, что сопровождать её буду я. Представляю, что за лицо он сделал, услышав такие новости. – Я могу вынести отсюда эти книги вместо вас, – я готов вынести хоть весь комод, лишь бы уже выбраться на воздух. – Скажете, что нашли их в коридоре. Или вообще сюда не заходили, и я тут хозяйничал один. Джой хмурится и качает головой. Она ставит заветный том обратно к собратьям. Лицо её светлеет. – Скажу, что ждала, но никого не было дома. Потом – как решит мистер Трогмортон. – Знаете, у вас прямо талант... – я откашливаюсь, – подбирать безопасные слова. – Пришлось научиться, – она прикрывает рот перчаткой, так что я едва понимаю её шёпот, и отворачивается. Опять бедняге Трогмортону придётся довольствоваться полуправдой. Я сам только её ему и скармливал. С потолка доносится отзвук реальных, весьма тяжёлых шагов, и Джой спешит на выход. Я бросаю последний взгляд на молчаливую пару на фото, прежде чем закрыть за собой повреждённую дверь. * – Я прочитал вашу книгу, – я вручаю Джой «Ужасающие мистерии», которые путешествовали в кармане плаща вместе с ключом от неведомой комнаты в доме мистера Карпентера. Мы не торопясь добрели до каменного моста, перекинутого в парк. Джой явна рада, что книга вернулась в её руки. – У вас странный вкус, простите за этот комментарий. Она щурится вместо улыбки. – Лишь хочу, чтобы вы лучше понимали этот город, его историю, обычаи. Мне кажется, на самом деле Джой хочет, чтобы я даже в мыслях отвязался от её несчастного рта, нежели обогатился историческими познаниями о местных божках. Я снова думаю об «Аltera Рars» и студентах, которые с помощью проклятого гримуара вызвали своих двойников, которые затем их и прикончили. Неужели на медицинском факультете я общался с альтер эго чернокожего парня, фальшивкой из чужого мира, и ничего не почувствовал? Или это был оригинал, который позже встретил жестокую судьбу? Надеюсь, хотя бы эта Джой не наколдованная. Боль начинает стучать молоточком в правой глазнице. Мне требуется чашка кофе покрепче и сигарета, а лучше две. Джой между тем не выражает желания избавиться от меня, и мы направляемся к особняку Трогмортона. Песок на дорожках поскрипывает под ногами, в воздухе стоит запах сырого дерева и влажной земли. Хочется раз и навсегда выкашлять эту сырость из лёгких, но я рад выбраться на волю. Всё же рановато думать о том, чтобы съехать от Виктора, обойдусь и без ночёвки на жеманной павлиньей кровати. Парк не самое безопасное место, особенно в тумане. Я стараюсь не терять внимания. Кроме того, мне не хочется подпускать Джой к дому Ткачихи. Сегодняшнее мероприятие убедило меня в том, что Джой вполне может решится на что-то посолиднее незаконного проникновения в чужую квартиру. Я же полагаю, что надо держаться подальше даже от мыслей о старой карге. Поэтому стараюсь болтать о всяких пустяках, пока наконец особняк Трогмортона не выплывает из густой молочной пелены, словно фрегат из мрамора. – Вас ждёт кто-то? – Джой выскальзывает из-под моей руки и смотрит, склонив голову, – кто-то на Большой земле? Я не знаю, что ответить, такого вопроса я не ждал. Её глаза наливаются тревогой, и Джой неожиданно спешно начинает копаться в сумочке. Потом молча берет меня за руку, оставив что-то в ладони, и, прежде чем уйти, снова исследует меня взглядом, словно успела позабыть, кто пред ней. Я остаюсь на перекрёстке среди бесконечной серости, криков чаек, скраденных мглой силуэтов и горящего в баках мусора, побогатев на ещё один ключ.