раз.
— Ох, — Егор прочищает горло и стыдливо прячет глаза. — Я.я… В-в шкафу, на нижней полке, там эта, домашняя одежда, бери любую, а мне-мне надо в ванную, ага. Он торопливо вскакивает с дивана и не глядя на Даню ретируется в ванную, оставляя парня в небольшом смятении. Ему срочно нужно хоть самую малость протрезветь. Он все ещё чувствует тепло тела своего друга, и осознание данного факта вынуждает руки нервно трястись. Как только за ним закрывается дверь, Егор сползает по двери на пол и прикрывает дрожащей ладонью глаза. Прекрати, говорит Егор. Это неправильно, уверяет себя Егор. Какие же у него, блять, очаровательные глаза, капитулирует Егор. Это унизительно. Что может быть более примитивнее старой, давно приевшейся сказки о влюбленности в лучшего друга? Голова мерзко тяжелеет от алкоголя, залитого внутрь, и раздирающего сердце липкого страха. Хочется блевать. Стоя под холодными струями воды, он облегченно выдыхает, не прекращая думать о Дане и проявлении своей слабости. Для Егора всегда было просто сдерживать эмоции, натренированный мозг непроизвольно блокировал все эмоциональные сигналы, а Егор продолжал играть свою роль. Это несложно. Просто чуть меньше нахождения наедине, чуть меньше алкоголя, чуть меньше физического контакта. Чуть больше свободы и блядской дружбы. Сейчас же, очевидно, все наебнулось. Простояв двадцать минут, не меньше, полностью игнорируя возбуждение, которое он не может снять, когда в его квартире находится Лазаренков, он вылезает из ванны. Опьянение чуть-чуть отступает, но Будз знает, что это ненадолго и вернется ему с удвоенной силой. Он машинально тянется за чистой одеждой и… ничего, конечно же, не находит. Не находит, потому что вместо футболки и треников в его руках оказался Даня. Егору хочется выть от отчаяния, но он лишь обворачивает махровое полотенце вокруг бедер, тихо открывает дверь и выходит из ванной. Мысленно он проклинает всех богов, предвещая повышение градуса неловкости, которое он вызовет появившись перед Даней полуголым, особенно после этого дурацкого случая с табуреткой. Но комната, на удивление, оказывается пустой; актер чувствует облегчение, игнорируя раздражающий укол разочарования. Он переодевается в бардовые штаны и серую майку-алкоголичку. «Для антуражу, так сказать, » — улыбается Егор и направляется в спальню. Темнота спальни бьет по пьяным глазам. Егор подходит к комоду и включает лампу. Комната озаряется мягким теплым светом, освещая фигуру на кровати. Даня, уже переодетый в заботливо предложенными хозяином квартиры черную футболку с символикой Metallica и серо-зеленые свободные шорты, отыскивается на расправленной постели спиной к двери и Будзу. Сначала кажется, что парень и вовсе не шевелится. Подойдя ближе, Егор понимает — Лазаренков спит. Едва уловимо вздымающаяся грудь, по-милому растрепанные волосы, подрагивающие ресницы, а на лице застыла немного детская полуулыбка. Во сне он иной, меланхолично приподнимает уголки губ блоггер. Панцирь раскалывается, маска трещит по швам, и весь образ эдакого саркастичного и грубого парня лопается, как мыльный пузырь. Парень медленно садится на матрас, стараясь не скрипеть. Егор борется с собой. Он мог бы лечь рядом, а с утра, когда они проснуться нос к носу и их обоих настигнет стыд и стеснение, можно было бы оправдать себя жутко неудобным диваном, привычкой спать в кровати или неотапливаемой в ноябре гостиной. Он мог бы. Кто-то что-то говорил про романтические штампы?..два.
Егор нервно выдыхает. Конечно же он этого не сделает. Он в последний раз скользит по расслабленному лицу Дани взглядом, аккуратно встает, гасит лампу и выходит, осторожно прикрыв за собой дверь. Доставая из шкафа плед, Георгий уже предвкушает затекшие спину и шею и беспокойный сон на совершенно неудобном диване. Мерзкая трель звонка возвращает его в реальность. Будз вздрагивает и, щурясь, смотрит на настенные часы. — Кто вообще в здравом уме приходит в половину седьмого? — бубнит Егор, разминая затекшую после сна шею и проворачивая замок на двери. На пороге оказывается ухмыляющийся Степа. — Что приперся? — сразу переходя к сути, интересуется Егор. — Брат, ну что ты так невежливо? А где «доброе утро»? — пропуская желчь старшего брата мимо ушей, Степан проходит внутрь и прикрывает входную дверь. От него веет ноябрьским холодом и сыростью, актер рефлекторно ежится. — Оно у меня еще не наступило. Так что надо? — единственное, что сейчас занимает Будза, это шипящая в воде таблетка аспирина, поэтому приличия и гостеприимство можно ненадолго отложить. — Ладно, можешь посмотреть, я в твоей толстовке бумажник не оставлял? Четвертый день найти не могу, — Степа проявляет сострадание и наконец объясняет причину своего нахождения здесь. В любой другой раз Георгий бы разозлился, устроил ссору и отчитал брата за невнимательность, но сейчас он просто закатывает глаза и молчаливо возвращается зал. Злополучный свитшот одиноко валяется в углу комнаты рядом с гитарой и каким-то хламом. Парень одним движением выуживает кошелек, в мыслях доставая темный Guinness из холодильника. — Ты мой спаситель, я уже думал, что пешком на работу придется ходить! — слишком громко восклицает Степа, когда бумажник оказывается в его руках. И смеется, наблюдая за потирающим виски Егором. — Веселый вечер выдался? — Типа того, — выдавливает улыбку Будз и уже открывает рот, чтобы попрощаться, как натыкается взглядом на кроссовки Даниила и тут же поднимает глаза на брата, который с неким изумлением рассматривает обувь 45-го размера, которую его братец ну никак не может носить со своим 42-м. — Я не помешал? — брат улыбается уж слишком насмешливо, но глядит с пониманием. Егор чувствует смущение, как будто его поймали за чем-то дурацким, как пение в душе или разговором с собой. Но он стирает с лица тревожное выражение и беззаботно пожимает плечами: — Да нет, все в порядке. И зачем-то добавляет: — Это не девушка. И очень об этом жалеет, потому что Степа еле сдерживает смех и ехидно кивает: — Да я понял. Степа еще пару секунд изучающе смотрит на него, но переводит взор на часы и снова на Егора: — Ладно, мне уже бежать пора, смена через полтора часа начинается. Не забудь отцу позвонить. — Не забуду, — актер наблюдает за выходящим из квартиры Степой и жмет руку на прощание, — увидимся. Железная дверь с силой захлопывается. Будз закрывает глаза и интуитивно бредет на кухню, открывает холодильник и берет бутылку пива. Крышка с хлопком открывается, выпуская наружу немного пены. И Егор наконец делает глоток. — Господи, ради этого стоит существовать, — парень блаженно прикрывает глаза. Он подходит к окну, заглядывая за гардину и отпивая из бутылки. Белоснежные пушистые хлопья спускаются с темного неба, переливаясь в теплом свете уличных фонарей. Мягкие облака неспешно плывут по своим делам. За окном в осенней тишине разносится одинокий рев мотоцикла. Парень окидывает взглядом умиротворенный, еще не заполненный спешащими на работу и учебу людьми двор, и выходит из кухни. Георгий решает, что, раз уж разбудили, то лучше поработать и домонтировать видео, ведь шанс хорошо отоспаться на порождении ада в гостиной попросту отсутствует. И приходит в себя, дергающим ручку двери своей спальни. «— Я просто хочу проверить Даню, » — силиться обнадежить себя парень, — «— всего лишь удостоверюсь, что все в порядке.» В этом нет ничего такого. Совершенно точно нет. Егор материт свою неуверенность, которая проявляется, как только последний знакомый исчезает из поля зрения. Толкает дверь и, все же на мгновение замирая на пороге, заходит внутрь. Футболка задралась, обнажая часть торса, а голова покоится на левом локте. Будз, зачарованный, подходит вплотную к кровати и опускается на колени. Плюет на все, не сдерживается и медленно проводит рукой по огненно-рыжим волосам.три.
И тут же отдергивает руку. Нет, это уже перебор. Егор не хочет рушить их хорошие дружеские отношения, и без того таких хрупких и запредельно близких. Боится, что после признания Лазаренков тихо откашляется, потупит глаза в пол, скажет, что Егор ошибается, и уйдет, тихо скрипнув дверью. Актер проводит рукой по волосам и разворачивается, чтобы наконец покинуть комнату. На комоде, загораясь экраном, вибрирует от нового сообщения телефон. Само собой, это неправильно читать чужие сообщения, но… а вдруг там что-то важное, правда? Разблокировав телефон, — сейчас даже первоклашки не ставят на пароль дату рождения, Даня, постыдился бы, — парень пробегается глазами по короткому тексту.Научрук, 07:27 Даниил, Вы вообще собираетесь в университете появляться? Сегодня как бы предзащита.
Первая мысль — разбудить Даню и дать ему самому решить свою проблему. Егор смотрит на спящего друга. Смотрит и понимает, что у него просто рука не поднимется будить его — непрерывная работа над обзорами изрядно измотала друга, а после ночного стрима и литра алкоголя Даниилу точно будет не до пар. Тем более, все равно у него с собой ничего нет; изначально они планировали тихо провести стрим за чашкой чая. «- Хотели как лучше, получилось как всегда, » — вздыхает Будз и начинает быстро печатать ответ. Я, 07:30 Здравствуйте. К сожалению, у меня ангина, температура 38,2. Можно же как-то перенести защиту? Пожалуйста ;)Научрук, 07:31 Лазаренков, ты как всегда. Ладно, попробую объяснить ситуацию. А ты — выздоравливай скорее.
Егор легко улыбается, радуясь маленькой победе. Его очарование и удача не подводили ни разу. Будз косится на невинно сопящего Даниила. Практически никогда. Улыбка пропадает. Он делает большой глоток пива и не мигая смотрит на Даню. Егор находится в чертовой выгребной яме. Неразделенная любовь травит душу все сильнее, творческий кризис доедает остатки былого разума, каждый кадр с собственной рожей — брызгами спирта в глаза. Он чувствует, как утрачивает последние крупицы контроля над ситуацией, жизнью, рассудком. Боль от страсти не дает воли быть непокорным. Рациональность с жизнелюбием теряются на задворках сознания. Даня — саркастичное, дерзкое, но, наедине, поражающе спокойное творение. Он прямо-таки излучает тепло своим конопатым ликом. От Егора, напротив, веет холодом; его верные спутники — шарф и фляга. Знакомые, друзья и семья дергаются от ледяных прикосновений, как от ожога. И словно подпитываясь прохладой, Будз назло кому-то надевает на вечернюю прогулку легкое пальто и гнушается перчаток, отдавая предпочтение продуваемым карманам. Егор курит, пьет и трахается, жадно пытаясь сублимировать то недостающее удовлетворение, тот прежний жар жизни внутри. Егор проебывается по всем фронтам, надеясь на чудо. Парень выходит из комнаты, осторожно прикрыв дверь. Четыре часа проходят незаметно. Будз заканчивает монтаж двух роликов, ставит один на рендер и принимается за разбор почты. Он читает очередное «очень выгодное» предложение рекламодателя, когда сзади скрипит половица. Актер поворачивается. Прислонившись к косяку, на пороге стоит заспанный Даня. В растянутой старой майке, с взъерошенными волосами и сонными глазами он выглядит по-домашнему тепло, как плюшевая пандочка из Икеи. — Привет, — у него еще хриплый после сна голос, что Егор находит бесконечно очаровательным. — Привет, — тихо, в тон ему отвечает Егор. С минуту они молчат, наслаждаясь уютной тишиной, когда Будз ее снова нарушает: — Голодный, наверное? — легкий кивок в ответ. — Тогда собирайся, я хочу угостить тебя завтраком. Даже если в мыслях Лазаренков собирался отказать, ляпнуть что-то про срочные дела и побыстрее уехать к себе, то он оказывается полностью обезоруженным мягкой улыбкой Егора, так что он просто еще раз кивает, отчего-то застенчиво улыбаясь, и уходит переодеваться. Пусть сердце Георгия изнывает от безответности, он готов стерпеть что угодно ради этой улыбки и нежного взгляда из-под очков. Впервые за долгое время он чувствует себя эмоционально неплохо, и он не намерен портить себе настроение самокопанием. — Как говорится, никаких сожалений! — потягивается Егор и встаёт с кресла, чтобы переодеться для похода в кафе. Чуть позже друзья встречаются в коридоре. Под пристальным взором Дани Егору приходится надеть зимнюю куртку, потому что нытье Лазаренкова а-ля «вот ты снова простудишься, а сниматься кто будет?! о себе не думаешь, так о других подумай!» он ни капли не намерен. Даня облачается в свою парку, и, проверив наличие бумажника и телефонов, ребята выходят из квартиры, обсуждая утренние новости. Улица встречает их месивом из грязи и нерастаянного снега, сыростью и практически декабрьской свежестью. — Как тебе удается спать по два-три часа в сутки и выглядеть так охуенно? — ворчливо негодует Лазаренков, когда они сворачивают в переулок. — У меня свои секреты, пупсик, — обворожительно улыбается Егор, стараясь не видеть в брошенных словах того смысла, которого он ожидает. — Тебе же нечего от меня скрывать, — беззаботно жмет плечами Даня. Эти простые слова так бьют по больному. Егор чувствует себя отвратительно. С одной стороны, он жертвует правдой ради дружбы. Но с другой, что ему еще оставалось делать? Завалится к Дане в один из вечеров с бутылкой вишневого шнапса и криком «я тебя вроде как люблю, поэтому давай скорее целоваться и трахаться как кролики!»? И все же… Может все-таки уже стоит хоть раз попытаться не надеяться на проведение, а самому решить свою судьбу? Перестать наконец мучить себя и просто выложить все карты на стол? И все же Егор уже три раза, скажем прямо, проебывал свой шанс. В четвертый раз играться с удачей было бы неописуемо глупо. Сердце оглушительно стучит в ушах, в горле страх застревает комом, и он долго не осмеливается дышать. Но сдаваться нельзя, нет, поздно поворачивать назад. Егор обязан успокоиться, и плевать, что голова разламывается на тысячи кусочков атомов, а тело парализовано от отчаяния. Егор вздыхает и закрывает глаза, нервно сглатывая. Он пытается волевым усилием успокоить сердце и рвущийся из груди рык. Может, стоит-таки найти способ выбраться из этой ситуации, высвободиться, вспомнить о самосохранении — но все это не срабатывает, и в конце концов он сдаётся распускающейся в груди нежности и головокружительному «пошло всё к чёрту», когда Даня тянет: — Егор? И срывается. Будз срывается, не в силах уже больше терпеть и ждать чудо. Он наклоняет голову и жадно, с каким-то болезненным отчаянием припадает к губам друга. Вкладывает всю боль, все восхищение, всю отчаянность — все то, что он когда-либо чувствовал. Даня напоминает неподвижную статую: он не отвечает на поцелуй, но и не препятствует другу, с интересом рассматривая его, будто впервые видя. Через пару минут, когда воздух в легких кончается, Егор отстраняется. Он чувствует невероятный адреналин, самый лучший кайф за всю его жизнь — и тут же упадок, удар под дых, боль, от которой хочется свернутся калачиком и умереть. Георгий пытается что-то пролепетать, смутно напоминающее «пожалуйста, прости, я виноват, простипростипрости», рот даже открывает, но Даня, скрестив руки на груди, даже не слушает его его: — О боже мой, ну что за… Ну все. Все. Теперь он своей глупой, дурацкой выходкой потерял последний способ общаться и видеться с другом. Егор даже не пытается скрыть этого разочарования вперемешку с искренней обидой и болью в глазах. — …придурок, подумал, будто это секрет. — Что? — Егор давится, выплевывая одно-единственное слово. Лазаренков пытается держаться привычно, но смеющиеся глаза выдают с головой их обладателя. — То есть… — и без того глухой голос срывается, и обеспокоенный Даня пытается подойти ближе, но Будз показывает жестом держаться от него подальше. Лазаренков хмурится. — То есть ты обо всем знал? Хочется либо расплакаться — от счастья, облегчения и злости, — либо хорошенечко так треснуть Лазаренкова. Чтоб неповадно было так пугать. Даня наконец понимает, что дело совсем серьезное. Он поднимает двумя пальцами подбородок друга, заглядывая в темный омут карих глаз, победно ухмыляется и, когда Георгий в который раз зачем-то открывает рот, целует его. Как только губы Дани накрывают его и он чувствует тепло и вкус этих губ, ему сносит крышу. Окончательно… Поддавшись вперёд, обнимая Даню за спину, он с нежной жадностью впивается в его губы, раздвигая его зубы своим языком и соприкасаясь с языком Лазаренкова. Этот поцелуй выходит неспешным, нежным и… приятным, чертовски, блять, приятным. Даня прерывает поцелуй и мягко, но настойчиво объясняет: — Да, я подозревал об этом, но не был уверен. А ты сам знаешь, какой упрямый иногда бываешь, никогда бы не признался. Так что мне оставалось лишь ждать. — И сколько ты так собирался ждать? — хмурится Егор. — Год? Пять? — Ставил на то, что ты и неделю не продержишься. Как всегда, оказался прав. Теперь Гаджиев должен мне три тысячи, — самодовольно отвечает Даниил. Егор не чувствует больше ничего, кроме усталого удовлетворения и, может быть, голода. Ему плевать на то, что Даня обсуждал его с Никитой, плевать, как отреагирует Степа, когда узнает об этом — но почему-то догадывался, как. Будз просто берет рассказывающего ему что-то Даню за руку и медленно идет по тротуару, изредка качая головой на самые громкие данины изречения. Кафе встречает соблазнительным ароматом кофе и пряностей, теплотой, нежным голосом Синатры и немноголюдностью. Милая официантка проводит их до дальнего столика и подает меню, после удалившись принимать заказ у мужчины в строгом костюме. Через двадцать минут Даня уплетает за обе щеки поджаренные тосты с омлетом. Егор наслаждается Цезарем с горячим шоколадом, когда вдруг Даня подхватывает его свободную правую руку и переплетает их пальцы в таком нежном жесте, что Будзу просто хочется вопить от безграничного счастья. Потом они доедят, оплатят счет, оставив щедрые чаевые той вежливой девушке, и неспешно пойдут домой, где проведут в обнимку весь оставшийся день, пересматривая «Мою прекрасную леди». Это все будет потом, а пока единственное, что заботило обоих — пальцы, сплетенные вместе.