Солгу ли я тебе?

      Стив не лжёт принципиально, если, конечно, не уверен, что ложь будет во спасение.       Этому его научила мама. Память подбрасывает образ: Стив, больной гриппом или чем-то подобным, сидит, укутавшись в одеяла, на потёртом диванчике и смотрит, как мама варит ему куриный бульон.       С тарелкой, от которой идёт пар, она опускается перед ним на колени.       — Осторожнее, горячо, — говорит она, придерживая для Стива тарелку. Стив делает несколько глотков. — Милый, — произносит она чуть позже, — сейчас ты этого не поймёшь, но мне нужно, чтобы ты мне кое-что пообещал.       Стив шмыгает носом.       — Что?       — Обещай, что будешь остерегаться говорить неправду. Ложь обладает большой мощью и зачастую не обходится без последствий. Так что подумай перед тем, как сказать что-то, ладно? Подумай, а так ли необходимо солгать сейчас? И если от лжи больше вреда, чем пользы, тогда говори правду, хорошо?       — А если мне нужно солгать, чтобы спасти чью-то жизнь? — спрашивает Стив. Даже тогда он заботился о других больше, чем о себе.       — Это многое усложняет, — отвечает мама. — Я не говорю тебе никогда не лгать, я просто хочу, чтобы ты был с этим осторожен. Представь, что у тебя ограниченный запас лжи, и каждую ложь тебе нужно приберечь для правильного случая. Понимаешь?       Стив кивает и отхлёбывает ещё бульону.       — А как вы с папой узнали, что вы родственные души?       Мамины губы изгибаются в чуть заметной улыбке:       — Я как-то раз приготовила ужин и спросила, нравится ли ему. Папа открыл рот, внезапно подавился куском мяса, который жевал, а затем выплюнул его в урну и сказал, что это была самая жёсткая говядина, которую он когда-либо ел.       Стив смеётся вместе с мамой.       Он не понимает, что она имеет в виду, говоря об ограниченном запасе лжи, — начинает понимать лишь годы спустя, после того как мама с папой отправляются на небеса, а Стив остаётся под присмотром Баки (который в том числе и варит ему куриный бульон, когда он болеет). И со смертью мамы Стив вовсе не перестал исполнять её заветы. Они с Баки не лгут друг другу; частично — потому что так завещала мама, частично — потому что им и не надо. Стив доверяет Баки, как не доверял раньше никому из друзей, так что не переживает из-за того, что Баки знает все его секреты. И Стив, в свою очередь, знает все секреты Баки. Они как одна душа в разных телах: всегда вместе, всегда делятся друг с другом самым сокровенным.       И Стива грызёт маленькая, но назойливая надежда: может, Баки и есть тот самый? — хотя он и знает, что не должен испытывать такие чувства к своему другу (к другу одного с ним пола — уж подавно) и что если кто-то об этом узнает, то это сделает его ещё большей мишенью для издевательств, — но он всё равно испытывает. И он знает, что именно это — правильно, что он прав, а остальные ошибаются, потому что люди должны любить тех, кого хотят любить — и как хотят любить.       Стив решает потратить одну ложь из своего «запаса» в призывном пункте; в конце концов, если его возьмут в армию, то он сможет спасать жизни, верно? Стив пытается попасть туда раз, затем другой, после чего Баки закатывает глаза и ласково просит Стива обойтись без третьего.       — Тебе и в самом деле жить надоело? — спрашивает он. — Может, то, что тебе отказали дважды, — знак, что тебе будет лучше здесь, в тепле и уюте? — У него шутливый тон, как и обычно, но Стив всё равно чувствует, что Баки беспокоится.       Тем не менее он сбегает, чтобы попробовать снова. Он не говорит Баки, куда идёт, всё равно тот на работе, но когда Стив возвращается, Баки тоже уже дома. Стив быстро прячет принесённые из призывного пункта бумаги в изношенную куртку.       Баки сидит на подоконнике; тёмные круги под его глазами отчётливо виднеются в тусклом свете заходящего солнца. Он лениво скользит взглядом по куртке Стива, затем — снова по его лицу.       — Где ты был?       Он не злится — лишь любопытствует. Однако на Стива резко накатывает страх: вдруг Баки разочаруется в нём, если узнает правду?       — На пристань ходил, — брякает Стив и тут же жалеет об этом, потому что теперь он перешёл черту, осквернил что-то священное между ними, задел отзывающуюся на любой шорох растяжку гранаты — и ничего уже не исправить.       Помрачнев на долю секунды, Баки вздыхает; усталая усмешка появляется на его лице, но не находит отражения в глазах.       — Отвратительно лжёшь, Роджерс. — Он поднимается и идёт Стиву навстречу.       Стив виновато смотрит в пол. Достаёт из кармана куртки бумаги.       — Я думал, что могу попытаться ещё раз. Почему бы и нет, — еле слышно признаётся он. Между ними всё так же болтается оборванная растяжка.       Баки тянет Стива к себе — чтобы обнять.       — Как был мучеником, так и остался, — ворчит он. Отстраняется, обхватывает лицо Стива ладонями, затем делает шаг назад. Его взгляд нечитаем, глаза смотрят без выражения. Стив хочет потянуться к нему, взять за руку, поцеловать — но он стоит столбом, пока Баки не уходит на кухню, чтобы сварить кофе («Выглядишь так, как будто тебе нужен кофе, дружок»), а Стив остаётся; во рту становится кисло, а в груди возникает острое чувство потери.       Забыв на какое-то время завет своей матери, с Пегги он решает действовать по-другому. Эта прекрасная женщина сразу же привлекает внимание Стива — как и других солдат в лагере, — но что действительно изумляет, так это то, что и он ей, кажется, тоже нравится, нравился ещё до того, как его накачали чудо-сывороткой и сделали ощутимо привлекательнее. Именно поэтому, дабы не питать ложных надежд, которые принесут одно лишь разочарование, он решает как можно скорее проверить, не являются ли они родственными душами.       Возможность предоставляется даже раньше, чем он ожидал. Блондинка за стойкой регистрации — не его родственная душа, это он уже знает («Тебе ведь нравится чёрный кофе, да?» — спросила она в один из его первых дней на базе. «Конечно», — ответил Стив, хотя вообще-то он предпочитает с молоком и одним кусочком сахара. Он не хотел утруждать её, вот и всё). А ещё он знает, что нравится ей. И в итоге она кидается на него с поцелуем — и Стив с ужасом понимает, что, несмотря ни на что, целует её в ответ.       А затем замечает Пегги.       Стив отстраняется сразу же — насколько, конечно, можно отстраниться, когда прижат к книжному шкафу; блондинка самодовольно ухмыляется, закусывает губу и возвращается на своё рабочее место. А Стив, пока догоняет Пегги, мечтает о том, чтобы его щёки перестали пылать.       — Ну конечно, Капитан Америка может заполучить любую дамочку, которая ему только подвернётся, и кто я такая, чтобы останавливать его? — огрызается Пегги чуть позже. Ему несколько минут пришлось умолять её выслушать его и заверять, что этот поцелуй ничего не значит.       — Да не нужна мне никакая любая дамочка… женщина то есть, — отвечает Стив. — Говорю тебе, она мне даже не нравится.       — И почему ты тогда ответил на её поцелуй?       — Я не отвечал на её поцелуй! — вырывается у Стива — и он тут же мысленно отвешивает себе пощёчину.       Пегги, потрясённая, отступает назад — это первый раз, когда Стив видит её по-настоящему потрясённой, — но тут же принимает хладнокровный вид, хотя смесь боли и злости в её глазах никуда не девается.       — Что ж, то, что ты делаешь в своё свободное время, совершенно меня не касается. — Пегги разворачивается на каблуках и уходит, а Стив остаётся под дверью мастерской Говарда, терзаемый тем же чувством вины, что и с Баки в своё время.       После этого Стив решает неукоснительно следовать совету матери. Он на своём опыте узнал, что ложь лишь причиняет боль; так или иначе, говорить правду куда проще. Он, как ни крути, всегда открыто выражал своё мнение, даже когда это приводило к дракам с парнями в два раза шире его в плечах. И хотя Пегги не его родственная душа — он рад, что она охотно слушает его, когда он без умолку говорит о погибшем Баки, пытаясь — безуспешно — напиться до потери пульса в разбомблённом баре. Он уже и забыл, насколько же легче, если рядом есть кто-то, кому можно выплакаться.       Когда он направляет самолёт в океан и видит под собой бескрайние просторы ослепительно белых льдов, он сожалеет не о том, что так и не нашёл свою родственную душу, но о том, что лишает родственной души её. Она или он рискует провести жизнь, разыскивая того, кого найти уже невозможно. А впрочем, может, у Стива и вовсе нет родственной души. Эта мысль приносит небольшое облегчение. Если родственной души у него и в самом деле нет, то, по крайней мере, Стив не причинит страданий и ей (в дополнение к Баки и Пегги).       Он падает, и его переполняет истовое отвращение к тому, как же легко он смог пообещать Пегги танец, когда вернётся, — хотя они оба знали, что он не вернётся.       «Может быть, в другой жизни», — проносится у Стива в голове.       А затем вокруг него — только лёд.