Солгу ли я тебе?

      Тони лжёт много. О мелочах, по крайней мере. Повзрослев, он лжёт родителям о том, куда направляется; лжёт Роуди о своём возрасте (до тех пор, пока не выясняется, что он — вопиюще умный и вопиюще несовершеннолетний сын Говарда Старка); лжёт своим пассиям-однодневкам обо всём на свете («Да, я назову одну из своих машин в твою честь». «Нет, я не уйду утром». «Да, я помню, как тебя зовут». О контрацепции и связанных с этим вещах он, впрочем, не лжёт. У него всё-таки есть уважение к своим партнёрам.); лжёт Пеппер и Хэппи о том, сколько он ел, сколько спал, — и прочее, прочее, прочее.       Где — или кто — его родственная душа, Тони особо не волнует. Когда он тонет в выпивке пополам с ненавистью к себе, то, бывает, думает, что все эти россказни о «предназначенных друг другу» — чушь собачья (по крайней мере, для него). Всё равно как только выяснится, какой Тони придурок, никто в здравом уме рядом с ним не задержится.       Он говорит правду только ДЖАРВИСу — не то чтобы, впрочем, у него есть выбор, коль скоро тот знает о нём абсолютно всё, включая и то, лжёт ли он.       Ему плевать на родственных душ и всё, что с ними связано, когда он приглашает на свидание Пеппер, и Пеппер тоже, очевидно, плевать, раз она соглашается (это слегка удивляет Тони), — но их отношения длятся лишь несколько месяцев. Пеппер расстаётся с ним: на протяжении долгого времени он скрывал от неё, что умирает, и признался лишь когда избавился от того, что мешало ему жить. Ну, не от всего. От того, от чего можно было избавиться. Пеппер непреклонна: она говорит, что всегда будет рядом с Тони и всегда поддержит его, но лучше уж она будет просто другом. Он не винит её — чего он, в конце концов, ожидал? — но это не значит, что ему не больно.       После этого он окончательно закрывается. Не вступает ни с кем ни в интимные, ни в ещё какие бы то ни было отношения. Проводит большую часть времени в мастерской, так что ему совершенно нет необходимости выходить в свет и снова разбивать своё сердце. Вероятно, именно поэтому Фьюри и получает на него характеристику типа «плохо работает в команде» и остальное в том же духе. И Тони не возражает на этот счёт. Нисколько.       Пока не надвигается мировая угроза.       Ребята из ЩИТа умудрились отчаяться настолько, чтобы обратиться за помощью к Тони, а он уж всяко не упустит возможность насладиться триумфом (или же он и в самом деле заботится о людях, пусть и закрылся от них? тьфу, да не приведи господь), так что он надевает костюм и летит на помощь. Путь лежит в Германию — нужно, по всей видимости, отобрать у пришельца (нихрена ж себе!) большой светящийся энергетический ящик (дважды нихрена ж себе!) и помешать ему пропустить через портал армию других пришельцев, собирающихся захватить Землю (трижды нихрена ж себе!).       Как только он подбирается достаточно близко, чтобы рассмотреть происходящее внизу, он едва может поверить своим глазам (точнее — камерам шлема): Капитан Америка, да, тот самый Капитан Америка, герой его детства и возлюбленный блудный сын его отца (то есть тот, которому Говард действительно уделял внимание и которым действительно гордился, — и плевать, что хренов Кэп вроде как погиб задолго до рождения настоящего сына), дерётся с высоким парнем в зелёном плаще; на голове у парня золотой шлем с рогами (ну, на самом деле это выглядит довольно стильно, в духе средневековой экзотики), а в руке — скипетр, стреляющий вспышками света. Конечно, Тони читал досье и на капитана Роджерса, и на Локи, и на Тессеракт, но видеть своими глазами сражающихся посреди улицы Штутгарта суперсолдата, который по всем законам должен быть мёртв, и всамделишного бога — это… ну, это в голове не укладывается. Тони приказывает ДЖАРВИСу захватить контроль над системой громкой связи на квинджете и включить саундтрек — ну да, саундтрек, подобающий для того, чтобы Тони приземлился под него и спас положение.       Так он и поступает — и мысленно похлопывает себя на спине за то, что хорошенько надрал кое-чью рогатую задницу, не опозорившись перед Капитаном Америкой.       — Мистер Старк, — приветствует Капитан; его дыхание сбито после драки.       — Капитан, — с прохладцей отвечает Тони.       Пока длится миссия, Тони надеется, что они с Кэпом станут друзьями — или, по крайней мере, коллегами, которые рады работать друг с другом, — но последующие пару дней они постоянно цапаются. Идеалы Кэпа конкретно так старомодны — что неудивительно, в общем-то, — и он скор на гнев (эта черта до зубовного скрежета напоминает Тони его самого). Однако Тони испытывает неясное чувство гордости, когда они вместе разбираются с турбиной хеликэрриера, — а когда он приходит в себя после падения из червоточины, его накрывает таким отходняком, как никогда прежде; он едва может думать, едва может концентрироваться на чём-то, всё тело сотрясает дрожь, — но склонившийся над ним Кэп, на лице которого отчётливо заметно облегчение, придаёт ощущение реальности. Так что, несмотря на все разногласия между ними — и собственный здравый смысл, — Тони приглашает Стива жить вместе с ним в Башне.       — Там много места, — говорит он. И это чистая правда: места в Башне, честно говоря, настолько много, что Тони бывает там одиноко. Так что было бы здорово, если бы рядом был кто-то, кого Тони — хотя бы иногда — может называть своим другом.       — Спасибо за предложение, — искренне говорит Стив, — но я планирую поехать в Бруклин, найти себе квартиру там. Это то немногое, что осталось сейчас у меня от дома.       «От дома». Ну конечно. Тони пытается не показывать своё разочарование — да с чего это вдруг его вообще так волнует согласие Кэпа? — и кивает.       — Резонно. Но если тебе будет нужна крыша над головой, Кэпскимо, то Башня Старка всегда для тебя открыта. — Кэп мрачнеет, услышав прозвище, и Тони ухмыляется. — Увидимся.       Тони и не ожидал, что Кэп воспримет предложение всерьёз, так что он неслыханно удивляется — это не неприятное удивление, впрочем, — когда несколько дней спустя выясняется, что тот всё-таки воспринял. ДЖАРВИС сообщает Тони, что Кэп стоит в холле с небольшим чемоданом в руке, и Тони поначалу не особо верит в это, но всё равно спускается на лифте.       Кэп, заметив Тони, смущённо улыбается.       — А сейчас тебя можно попросить о крыше над головой?       — Почему ты передумал? — спрашивает Тони, но всё же провожает Стива к лифту.       — Как выяснилось, Бруклин стал куда более щёгольским, чем был до того, как я исчез. И куда более дорогим. А квартира, которую предложил мне ЩИТ, выглядела… пустой. Стерильной. Не знаю, — Стив пожимает плечами.       — Нет-нет, я понимаю. Хотя если ты хочешь уюта, то моя Башня, возможно, тоже тебе не подходит. Не то чтобы я, конечно, не хотел, чтобы ты остался… — последняя фраза звучит полнейшей скороговоркой. Стив смотрит на Тони так, будто видит нечто забавное. Вроде бы. Сложно сказать. У Стива такие глубокие глаза. Так, стоп, а при чём тут его глаза?..       Оу, кажется, Стив что-то говорит.       — М-м? — откликается Тони.       Стив опускает взгляд в пол.       — Я сказал, что мне, наверное, нужно было дать знать о себе перед тем, как заявиться сюда.       Тони пожимает плечами.       — Да всё нормально. Сегодня можешь переночевать в гостевой комнате в пентхаусе, но, пожалуй, уже завтра я смогу предоставить в твоё распоряжение целый этаж. Может, и не завтра, но к концу недели — точно.       — Звучит… великолепно, Тони. Спасибо. — Ну вот, Стив снова смотрит на него своими чёртовыми голубыми глазищами. Да чтоб их.       Так что Тони проводит Стиву экскурсию по Башне; под конец он спускается с ним на нижний уровень, в гостевую комнату, которая по совместительству является ещё и огромным домашним кинотеатром; сам Тони пользовался им лишь раз — ещё когда встречался с Пеппер — и скучать по нему уж всяко не будет.       — Ну, как ты и сам уже заметил, эта комната пока не особо соответствует жилищным стандартам, но я могу позвонить куда надо, чтобы поставили ещё стены и интерьерный водопад какой-нибудь, и я найму людей, чтобы перенесли сюда мебель из твоей прежней кварти…       — Не затрудняй себя, Тони, — мягко перебивает его Стив. — Она всё равно вся как будто… с чужого плеча. Мебель то есть. Кроме дивана, может, но я не хочу напрягать тебя лишний раз. Уверен, что всё в порядке?       — Конечно. Для тебя — всё что угодно, Крылоголовый.       Стив смеётся, наклоняет голову. У Тони начинает заполошно колотиться сердце.       — Спасибо, Шлемоголовый. Мне непременно нужно будет как-нибудь тебя отблагодарить.       «Как насчёт ужина?» — услужливо подсказывает мозг Тони, но эта идея тут же отвергается. Потому что: разве не решил он когда-то избегать эмоциональных привязанностей, чтобы больше никто не причинил ему боли? И разве на прошлой неделе они не собачились со Стивом от всей души?       Что ж, ничто не сближает людей так, как конец света.       С тех пор, как Стив поселился в Башне, Тони видится с ним не так часто, как ожидал, — хотя справедливости ради стоит отметить, что вообще-то он днюет и ночует в мастерской, да и режимы сна у них со Стивом разные. Всякий раз, когда Тони выбирается на свет божий, чтобы поесть или поспать для разнообразия в нормальной кровати вместо того, чтобы отключиться на диванчике в мастерской или, ещё того хуже, за столом, рухнув прямо на то, над чем работает, — Стив либо спит, либо занимается в тренажёрном зале, либо шляется где-то со своим новым знакомым-бегуном (как там его — Сэм, кажется?). Тони не должен ревновать, но всё же ревнует. Так, совсем чуть-чуть.       Однажды ночью Тони рывком просыпается после одного из Тех Самых Снов. Руки дрожат, перед глазами всё размыто, он едва может дышать, но всё же ему удаётся нацепить на себя растянутую футболку и вывалиться из спальни в коридор. Ему нужен воздух.       На то, чтобы найти балкон, уходит слишком много времени, и пока Тони бредёт куда-то во вроде как нужную сторону, ему кажется, будто он сейчас задохнётся. Наконец у него получается наполнить лёгкие свежим воздухом, прохлада ветра приводит его в чувство и возвращает в реальность. Слёзы жгут глаза, но он сдерживает их. Нет-нет-нет, он не допустит того, чтобы у него окончательно сорвало крышу в ночь перед важной встречей, на которую он пообещал Пеппер прийти, он…       — Тони?       Тони от неожиданности подпрыгивает, прежде чем его мозг — соображающий всё ещё мучительно медленно — узнаёт голос. Цепляя на лицо идеально дерзкую усмешку, он оборачивается:       — О, Кэпскимо. Какая встреча. Что ты забыл здесь в такое время? Решил заняться пилатесом под лунным светом?       Стив над шуткой не смеётся, даже не улыбается; на его лице как будто отражаются беспокойство и растерянность. Именно так на Тони смотрела Пеппер, когда он признавался ей, что умирал, но уже не умирает, потому что решил проблему, — и от этого взгляда Тони чувствует себя так, будто его ножом в живот пырнули.       — ДЖАРВИС попросил меня прийти сюда. Сказал, что я срочно нужен тебе, — мягко отвечает Стив. — И он звучал взволнованно. Ну, для искусственного интеллекта. — И добавляет, обращаясь к ДЖАРВИСу: — Я не в обиду.       — Я не обиделся, — откликается ДЖАРВИС. — Всё в порядке, капитан Роджерс. Прошу прощения, сэр, но, учитывая, что у капитана бывали по ночам такие же проблемы, что и у вас, позвать его было с моей точки зрения наиболее логичным способом помочь вам.       Какое-то мгновение оба потрясённо осмысливают сказанное ДЖАРВИСом. Стив отмирает первым.       — У тебя тоже кошмары?       Тони слишком устал, чтобы лгать Стиву, и старательно вырезанная и раскрашенная маска дерзкой уверенности предательски трескается. Стив практически мгновенно оказывается рядом, тянет к Тони руки — так, как будто хочет коснуться его, но не уверен, что это хорошая идея. В конце концов Стив обнимает его за плечи. Дрожа, Тони вжимается в тёплое тело Стива — и только тогда понимает, насколько он, оказывается, замёрз.       — Ну же, давай я отведу тебя внутрь, — ласково уговаривает Стив и осторожно направляет его в сторону кухни. — Я сделаю нам чаю, и мы сможем поговорить, если хочешь.       — У меня нет чая, — бормочет Тони. — ДЖАРВИС, закажи чай. Любой сорт, мне всё равно.       — «Английский завтрак» и зелёный чай, — конкретизирует Стив. — И ромашковый, — добавляет он, вновь окинув Тони взглядом, а затем бегло смотрит на содержимое шкафчиков. — Пить кофе сейчас, наверное, не лучший вариант… У меня идея получше.       Стив включает чайник, берёт с полок две большие кружки и ещё что-то — у Тони получается рассмотреть только мёд и корицу.       — Мама научила меня этому рецепту, — начинает воодушевлённо рассказывать Стив. — Если не добавлять молоко, то получится отличное средство от кашля, но после ночных кошмаров с молоком будет куда лучше. — Он наливает в кружки воду, помешивает её, добавляет на глаз молока, затем ставит кружки на стол, за которым сидит Тони. — Во время войны раздобыть корицу было чертовски сложно, поэтому Баки немного изменил рецепт — придумал добавлять вместо корицы лимонный сок. А потом мы отправились в Европу, и ни мёда, ни корицы, ни лимонного сока было уже не достать, — Стив тихо смеётся. — Что мне нравится в двадцать первом веке, так это то, что корица с мёдом уже не роскошь. Я могу приготовить себе эту штуку в любой момент как пожелаю, а не только когда подхвачу жуткую простуду или когда приснится жуткий сон, — Стив улыбается. — Будь Баки здесь, он бы с ума сошёл от таких новостей.       — Кто такой Баки? — спрашивает Тони.       Улыбка Стива гаснет, глаза стекленеют, и он невидяще смотрит на свою кружку.       — Джеймс Бьюкенен Барнс, мой лучший друг, — глухо отвечает он; имя звучит так, что сомнений в его особой значимости не остаётся. — Он всегда был рядом со мной — когда я болел, когда мои родители умерли, когда денег у меня не было ни цента. Даже когда я бросался в пекло, уничтожая ГИДРу, — он был рядом. Пока… Пока был.       — Прости, — Тони сочувственно морщится. Очевидно, тема, которую он затронул, слишком для Стива тяжёлая. — Он был…       — Моей родственной душой? Нет. — На лице Стива вновь появляется мягкая задумчивая улыбка, от которой у Тони сердце начинает трепыхаться. — Хотя… было близко к тому. И временами я хотел, чтобы он и в самом деле был ей… Что ж, может быть, в другой жизни. — Он вздыхает, а затем, краснея, оборачивается к Тони. — Есть и ещё кое-что, что нравится мне в двадцать первом веке. Куда менее вероятно, что меня угостят тумаками из-за… такого. Того, что мне нравятся и мужчины тоже. Кого вообще это касается? Только меня. Больше никого. Остальных это волновать не должно.       Тони откидывается на спинку стула; в нём вспыхивает любопытство, а ещё — робкая надежда.       — Ха. Капитану Америке нравятся мужчины? Боюсь, что большая часть мира налепила на тебя ярлык исключительно гетеросексуального, исключительно маскулинного, исключительно традиционного парня.       Стив хмурится.       — Что ж, в те времена человек не мог открыто высказывать подобные предпочтения, если не хотел нарваться. Так что я понимаю, почему журналисты талдычат о моей… какое там слово сейчас все используют? Гетеронормальности?       — Гетеронормативности, — поправляет Тони.       — Да, точно. Гетеронормативности. Но я уверен, что, если до этого дойдёт, я довольно легко смогу развеять их заблуждения. Вот. Пей, в общем. — Стив пододвигает к нему кружку.       Тони делает глоток и подавляет довольный стон: настолько хорошо становится. Однако от Стива, который смотрит на него с лёгким весельем, это, видимо, всё равно не укрывается.       — Здорово, да?       — Даже не представляешь насколько, — признаётся Тони.       Стив выпрямляется.       — Отлично. Что ж, хм… Если ты не хочешь говорить о своих кошмарах, я пойму. Но, может, всё-таки стоит? Говорят, если проблемой поделиться, то она уменьшается вдвое, — или вроде того.       Тони хмурит брови, переводит дыхание.       — Ладно, — говорит он наконец. — Но только при условии, что ты о своих тоже расскажешь. Мне любопытно.       — Я думал, мы и без того слишком много говорили обо мне этой ночью, но если ты настаиваешь — ладно. Откровенность за откровенность? — Тони кивает. — Хорошо. Договорились. Что ты видишь в кошмарах?       Проблески воспоминаний захлёстывают на какой-то миг с головой, и Тони напрягается всем телом. «Дыши», — уговаривает он себя; сердце и мысли несутся вскачь. Стив сочувственно кривится и берёт его за руку.       — Это был плохой вопрос, я понял. Можно я по-другому попробую? — Тони снова кивает — на этот раз неуверенно. — Ладно. Тебе снится… то, что случилось на прошлой неделе?       — Иногда, — отвечает Тони. В горле спазмы; он вновь вынужден сосредоточиться на том, чтобы просто дышать. Впрочем, присутствие Стива по какой-то странной причине быстро успокаивает его — по крайней мере, настолько, чтобы он снова смог говорить. И что ещё более странно — он, оказывается, и в самом деле хочет говорить, как будто Стив побуждает его открыться. Тони делает ещё глоток приготовленного Стивом напитка и выдыхает. — Иногда они об Афганистане — к этому, впрочем, я уже привык, — но чаще — о Нью-Йорке, космосе и… — Тони сглатывает, — многом другом.       Стив наклоняет голову; он явно хочет узнать больше, но не давит.       — Твоя очередь спрашивать, — говорит он вместо этого.       — Что тебе снится чаще: война или Нью-Йорк?       — Воспоминания о войне… Они постоянно рядом, — Стив смиренно пожимает плечами. — В основном — как я вмерзаю в лёд и как теряю Баки. Вот то, что снится мне чаще всего. А Нью-Йорк… Не знаю, может, потому, что я служил, мне побольше, чем тебе, приходилось сражаться против армий, или потому, что это не я отправился в космос, чтобы спасти Манхэттен от ядерной бомбы… Это было, к слову, действительно героически с твоей стороны. По-моему, я не успел извиниться за то, как непозволительно плохо судил о тебе, когда мы только познакомились. Я искренне прошу прощения, Тони, ты доказал, что я очень сильно ошибался… В общем, на меня та битва не повлияла так, как на тебя. Конечно, мне снятся мутные сны на эту тему, но я справляюсь. Хотя ПТСР — та ещё сучка, как ни крути.       — Ого, Кэп! Следи за языком! — смеётся Тони — и получает в награду кривоватую улыбку, от которой его сердце делает кульбит.       — Как часто у тебя бывают кошмары? — спрашивает Стив.       И получает в ответ уклончивое:       — Чаще, чем хотелось бы.       Стив сдвигает брови, склоняется к Тони, и сердце вновь начинает заполошно биться. Вот бы он наклонился чуть ниже, буквально на несколько дюймов…       — Как часто? — повторяет Стив, приглушив голос. И нет, этот голос абсолютно точно не заводит Тони, даже не надейтесь.       — Ночь через ночь, — признаётся он.       Стив снова откидывается на спинку, изгибает брови, морща лоб.       — Тони, — сдавленно выдыхает он.       Тони в ответ трясёт головой.       — Мне не нужна твоя жалость, — выговаривает он сквозь зубы.       Стив кивает:       — Ладно. Я понял.       — Как ты справляешься, Стив?       — С кошмарами?       — Ага.       — Прихожу сюда, готовлю напиток, затем иду в спортзал. Или бегать. Сдаётся мне, физические нагрузки в моём случае — то же, что для тебя изобретательство. Здорово прочищает мозги, знаешь.       — То есть ты буквально сбегаешь от своих проблем.       Стив коротко смеётся:       — В каком-то смысле так и есть. — Он прочищает горло. — Если тебе снятся жуткие вещи именно о Нью-Йорке, почему бы тебе тогда не переехать? У тебя ведь есть дом в Малибу, так?       Тони кивает.       — Если совсем уж честно, то я всерьёз думал о переезде, пока не объявился ты.       — Оу… — растерянно тянет Стив. — Тебе нужно было сказать мне с самого начала. Неужели ты думаешь, что я бы не по…       — Нет-нет, я в самом деле не… — возражает Тони, удивляясь своему желанию и дальше говорить. Стив уже знает о Тони больше, чем знал его собственный отец. Это всё его глаза виноваты, да. Это они — такие глубокие, такие голубые — подталкивают к откровенности. Определённо. — Я хотел сбежать отсюда, ты прав. Так уж всяко было бы проще. Но потом объявился ты, и я должен был сдержать слово, верно?       — Ты не…       — Эй, у меня тут монолог вообще-то, так что не перебивай. Пожалуйста. Так вот. Ты объявился, и, не знаю, пусть мы и только-только познакомились, но само знание того, что в Башне есть ещё кто-то, помимо меня… помогает? Как будто я не один. Хотя это и глупо, конечно, учитывая, что нас едва ли можно назвать друзьями.       — А разве мы не друзья?       Тони поднимает голову и видит, как Стив смотрит на него, нахмурившись, и в его глазах отражается такое разочарование, что у Тони в груди начинает ныть.       Стив пожимает плечами.       — Я имею в виду — я считаю тебя своим другом. Мы вместе спасли мир, и мы живём под одной крышей уже целую неделю.       Тони хмыкает и мысленно отвешивает себе пинка. Какой же он чёртов идиот.       — Итак… мы друзья.       — Конечно, — смущённо отвечает Стив. — И знаешь, спасибо тебе. За то, что рассказал, что от моего присутствия тебе легче. Я рад, что помогаю, даже если и не прикладываю к этому усилий.       Тони кивает. Сглатывает. И надеется, что следующий вопрос не разрушит внезапно установившуюся между ними атмосферу… чего-то.       — Тогда, в сороковых, у тебя была родственная душа?       Стив напрягается, и Тони тут же жалеет, что спросил это. Но практически сразу же Стив улыбается — скорее не столько Тони, сколько самому себе, — и ставит свою опустевшую кружку в раковину.       — Нет, — отвечает он. — Было… что-то около того, возможно, но всё-таки нет. Интересно, а если она всё-таки у меня была, то, выходит, что: этот человек теперь старик или… или умер? И прожил жизнь в одиночестве? Или, быть может, моя родственная душа ждёт меня здесь, в двадцать первом веке? А может, у меня и нет никого. Не знаю, предназначена ли вообще такому, как я, родственная душа. Я не уверен, что смогу… остепениться и жить спокойно, понимаешь?       О да, Тони понимает. Его и самого не покидает чувство, что он во всю эту систему родственных душ не вписывается.       — Насчёт всего этого — у меня примерно та же история. Не думаю, что смогу быть откровенен с кем-то от и до.       — Со мной ты был достаточно откровенен.       И прежде, чем Тони успевает отмахнуться от непринуждённой реплики Стива (потому что: к чёрту все эмоциональные привязанности, к чёрту всё), — на какой-то момент она всё же лишает его дара речи.       — Что ж, спасибо, что дал мне возможность потренироваться. — Тони тоже ставит свою кружку в раковину.       — О, всегда пожалуйста, — откликается Стив. — И я абсолютно серьёзно. Если тебе будет нужно, чтобы тебя выслушали, — я всегда рядом. — Он смотрит через окно на небо, которое с тех пор, как они ушли с улицы, сильно посветлело. — Уже почти рассвело. Хочешь пойти со мной на пробежку? Бег в самом деле помогает, честное слово. А потом мы могли бы вместе позавтракать.       Тони отрицательно мотает головой. Как бы Стив ни настаивал, что всё в порядке и что ему несложно быть рядом, — он навязываться не будет. Он даст Стиву возможность выпустить пар в одиночестве, наедине с собой. Кроме того, самому Тони кажется куда более привлекательным занятием установка искусственного интеллекта в микроволновку, нежели покорение беговых вершин по утрам.       — Спасибо, Кэпскимо, но нет, — отвечает он. — Меня, в отличие от тебя, всякая там аэробика не особо заводит.       На какую-то секунду ему видится огорчение на лице Стива, — но нет, должно быть, ему показалось.       — Ну и напрасно, Тони. — Стив сейчас — как будто сама беззаботность. — Тогда удачи в изобретениях. И не забывай регулярно прерываться!       Когда Стив уходит, Тони выдыхает и спускается в мастерскую. Работа не ждёт.