***
Но по особым праздникам все собирались вместе. Устоявшийся мир позволял. И вот настал тридцать седьмой день рождения Цзэу-цзюня. В Облачные Глубины прибывают друзья и родственники. Все поздравляют так официально, потому что Гусу и правила неделимы, а Лань Цижэнь, Верховный заклинатель, между прочим, послаблений не даёт. У-у-у, вредный старик. До сих пор привыкнуть не может к отношениям Ханьгуан-цзюня и страшного старейшины Илина. Да, страшного. Дурака валяет. Старик уже и не реагирует на его выпады, всё это стало таким естественным. К тому же нет смысла тратить время на Вэй Усяня, когда есть замечательные внучатые племянники! Лань Тай, которая пошла красотой в мать, и Лань Су, который был невероятно активным, но при этом молчаливым ребёнком. Лань Цижэнь встречал гостей вместе с Сичэнем, пока хозяйка Глубин заканчивала с приготовлениями для приёма. Хоть когда-то он и смирился с выбором старшего племянника, всё же негодовал. Натерпелся Лань Хуань от Вэй Юэ. А потом прошло пять лет с окончания Аннигиляции. И в эти пять лет эти двое виделись не так часто, зато встречи были больше наполнены умиротворением и душевной близостью. После Вэй Гаоцунь покинула Цишань Вэнь, чтобы выйти замуж за Цзэу-цзюня. Только и здесь не обошлось без трудностей. Но прошло тринадцать лет, и этот дом обрёл покой. — А, Цзэу-цзюнь, день добрый. Примите мои наилучшие пожелания! Верховный заклинатель, — не без кривляний поздоровался Сюэ Ян. Однажды пришло время, и а-цзе узнала, что он натворил. Однако получил больше от Ин-гэгэ. Но, несмотря на то, что семья не отвернулась от него, Чэнмэй всё равно решил путешествовать в одиночку по Поднебесной. Да в этот раз вернулся не один. А с двумя бродячими заклинателями и очень милой девушкой. Только на протяжении вечера народ так и не разгадает, кто и с кем в этой компании, а главное, как связан. Все собрались. И, какими бы строгими ни были правила, а в этот день шумно, как никогда. Особенно весело детям, которых не балуют, но и не сковывают. Как-то Вэй Ин высказал всё своё недовольство по некоторым методам воспитания Лань Цижэня. Ушёл, как можно догадаться, живым. Но старик подумал над этим, подумал ещё немного. Посмотрел на племянника и его… мужа, посмотрел на другого племянника и его… жену, которую больше никогда не видели в других обличьях, и принял решение — пробовать разные подходы к разным детям. Но менее строгим не стал — мечтайте! Цзэу-цзюнь сегодня выпил, а потому смог всем гостям внимание уделить. А поскольку их было много, то чересчур внимания кому-то одному не досталось. Гости даже остались довольными. Кроме Чифэнь-цзюня, главного собутыльника. Вот у него голова могла разболеться от великих задумок пьяного Лань Сичэня. Только жена с ним управиться и могла. Кстати, о ней. Уже было поздно, детей уложили спать. Да и другим гостям пора была расходиться. Сичэнь осмотрел большой зал. Задержал свой взгляд на брате и Усяне, которые совсем людей не стеснялись. Но лучше им уже удалиться. Других глав, которые уже клевали носом, так что дражайшим жёнам придётся проявить силу или смекалку. Их наследников… которые что-то активно обсуждали. К ним он тоже подходил, но уже не помнил, о чём там спорить начинали. Поправив ленту, он направился в единственное место, где могла уединиться А-Юэ.***
Вэй Юэ расстелила покрывало на земле, чтобы сесть на колени, поклониться могиле Цинхэн-цзюня и поговорить с ним о жизни. Раньше она ещё могла себе позволить путешествие в Паучье ущелье. Теперь может совершить прогулку только сюда. Сидя напротив поминального камня, на котором не без изящества вырезали имя и титул покойного главы. Она вспоминала обо всём понемногу, например, о детстве при живых родителях, когда А-Ин казался фарфоровым карапузом. И потрогать страшно было! А сейчас вон как вымахал, да ещё живее всех живых. «Старейшина Илина, да?» — женщина рассмеялась и закашляла в рукав. Но долго это не продолжилось; хорошо. Она много чего вспомнила о своём жизненном пути. Всё, чему искренне радовалась, всех, кого обидела, с кем помирилась, кого долго не вспомнила. Она многим была должна. Ещё до начала Аннигиляции. Вэнь Жохань привёл её разум в нестабильное состояние. Десять душ в одном теле… где же здесь не взяться особому «раздвоению личности»? — Отец, я такой истеричкой была, — она усмехнулась. — Знаете, не в обиду сказано, но у вас дурной вкус, вы его ещё и детям передали, — рассмеялась. — Но я рада, правда, рада, — наконец-то Гаоцунь решилась сказать об этом. Шутка, правда… да какая разница? Женщина потёрла плечи: сегодня очень холодно даже в накидке. Вдох глубже, выдох — виден пар изо рта. Как в детстве, разгоняешь по сторонам. И снова Вэй Юэ смеётся. На плечи ложится ещё одна накидка, но обернуться она не успеет. До невозможности энергичный (по пьяни) Цзэу-цзюнь совершил поклон отцу, выпрямился и улыбнулся ей. Пальцы их рук переплелись. Оюун, Чимэг, А-Ин, А-Ян, она — больше никто не знает. — Снова хочешь заболеть? — мужчина улыбается и целует её в лоб. — Нет, похоже, это ты хочешь, — она неспешно расцепляет их руки, чтобы вернуть накидку мужа на его плечи. — Негоже Цзэу-цзюню болеть, — аккуратно завязывает ленты и улыбается в ответ. — Праздник кончился, пошли домой, — он встаёт и подает ей руки, за которые Юэ тут же цепляется. Сам опускается за покрывалом, складывает его. И сам отнесёт! Но одна рука останется свободной, чтобы они вернулись, держась друг за друга. Гаоцунь обхватывает его локоть, чуть наваливается, и едко замечает: — Какая наглая жена, ещё и тяжёлая! — луна уже высоко. Светит слабо, почти убыла. Значит, праздник подошёл к концу. — У моей жены только одна дурная привычка: наговаривать на себя, — Сичэнь не прекращает улыбаться, быстро и легко целует в висок. — А так она у меня самая лучшая, да, — ну вот опять. Он и так веселил её каждый день, а как выпьет, так мальчишка какой-то. — Кажется, я забыл, что ты любишь, надо было не пить, — началось: поток сознания выходит наружу. Юэ тихо смеётся. Ох, как же это не выводило из себя поначалу? — Мне тридцать семь. Я не стар. А ты уже похожа на ворчливую бабку, — в этом не было упрёка, может, немного печали. Но, заметив на лице любимой возмущение вперемешку с недоумением, этот Лань поспешил исправиться: — Характером, только характером! — и тут же получил локтем в бок. — М-м-м, за что? Я же говорю это, потому что люблю. Всё , что ты делаешь, для меня важно. Я даже рад, что ты ушла с праздника: там слишком шумно, не хочу, чтобы у тебя болела голова, — а Юэ молча слушала и печально улыбалась, смотря себе под ноги и чуть-чуть по сторонам. Только не ему в глаза. Они вышли на ту самую дорожку, где когда-то познакомились. Но сейчас не придали ей особого значения. Разве что вспомнили, как Цзэу-цзюнь делал предложение деве Вэй. Ещё до этого были посланы сваты в Цишань Вэнь, по правилам, как положено. Но при свете дня, когда жёсткая граница между мальчиками и девочками в Облачных Глубинах наконец-то стёрлась, он не постеснялся при всём честном народе дать длиннющую клятву в вечной любви. И всё для того, чтобы на секунду умереть из-за её ответа: «Вот для чего было так распинаться, скажите мне, пожалуйста, Цзэу-цзюнь? Ради простого «да»? Я не собираюсь при них что-либо говорить, я стесняюсь!!!» — А как тогда покраснело твоё лицо, ни одна слива в Поднебесной так не цвела, — Лань Сичэнь этим сравнением был доволен, но Гаоцунь уже было больно в лёгких и в животе от смеха. Они тут же остановились. Раньше он носился вокруг с кучей бесполезных вопросов от волнения; оно всегда так. Но пока она выставляет ладонь, давая понять, что всё скоро пройдёт, он позволяет себе успокоиться. Вернулись в комнату. Ей удалось утихомирить чересчур активного мужа и уложить рядом. Небольшой разговор нагнал на него сон. Сичэнь лёг чуть пониже, чтобы устроить свою голову у плеча Гаоцунь. Она кое-что обещала, что раз он именинник, то будет делать всё, что он пожелает до рассвета следующего дня. — Хочу вот так поспать, — привычка спать в обнимку или совсем рядышком друг с другом как появилась, так никогда и не уходила. Только обычно Гаоцунь устраивалась под бочком. — Неудобно, зато я доволен, — уже сонно замечает он. — И я рада, что ты доволен, — женщина попыталась сказать это как можно спокойнее, не торопясь. Тут же закусила губу. — А-Хуань, может, спеть? — лёгкий кивок. — Лянчжу? — ещё один кивок и счастливая улыбка. Цзэу-цзюнь уже решил, что этот день рождения один из самых лучших. — В такой день снова её? — Юэ улыбается. — Хорошо, — делает вдох поглубже, чтобы успокоиться и начинает петь. Она уже давно запомнила всю балладу наизусть. Когда только узнала, что именно её Цзэу-цзюнь любит больше всех, поставила себе цель — выучить наизусть. Дорогой супруг оценил, невзначай пошутил, что можно было её распевать. Ну, что просил, то и получил! Закончив, она сначала убедилась, что её Хуань спит очень крепким сном. А затем, набросив накидку на плечи, вышла на улицу. Маленькими, но быстрыми шажками добралась до того самого места. Проводила дежурных, осталась совсем одна. А небо было усыпано звёздами, но луна светила совсем слабо. Глубокий вдох. И вот уже взрослая женщина, также тридцати семи лет, разлеглась на осенней траве и устремила свой взор к звёздам, чтобы медленно закрыть глаза, оживить образ юных лет и первые слова при знакомстве. Только в этот раз она не подскочит от удивления, не отбежит. Ещё тогда надо было улыбнуться, просто улыбнуться, как сейчас. — А-цзе? — мимолётное желание открыть глаза. Вэй Ин?! — А-цзе! — не он. Сюэ Ян никого не искал, разгуливал в одиночку. Около часа уже, но никак не ожидал в такое время наткнуться на Юэ. — А-цзе! — он быстро добежал до неё, опустился на колени, но она не отвечала, только улыбалась. — А-цзе?! А-цзе! — он схватился за хрупкое запястье: пульса почти нет. — А-цзе! — брат взял её на руки очень осторожно, да так, чтобы чувствовать пульс на руке. И сразу помчался в крыло лекарей, которые всегда готовы дежурить. Ноги сразу помчали его туда. Переступив порог, он тут же переполошил всех. Но доктор, первый подошедший к нему, чтобы проверить пульс госпожи, пока в кабинете находили место, не смог сказать ничего хорошего. Да и сам Сюэ Ян уже понял.***
Перед столом с поминальной табличкой, расставленными на нём угощениями и украшениями, на коленях стояли трое: Лань Сичэнь, Не Минцзю, Сюэ Чэнмэй. На следующий день после сожжения тела, они трое пришли на рассвете, вместе зажгли благовония, поклонились. И не сдвинулись с места до полудня. Каждый хотел поговорить о своём, но… молчали. Никто никого не винил. И всё же был человек, который не смог сюда прийти. — Я пойду первым, нам уже пора возвращаться, — Минцзюэ опустил руку на плечо названого брата. — Не нужно никого провожать, — на автомате, как иногда говорила А-Юэ, Сичэнь пожелала дагэ счастливого пути. Остались двое… — Она меня обхитрила, — Лань Хуань поджал губы. Сюэ Ян повернул голову в его сторону, но ничего не сказал. Он понял: подождала, пока уснёт, и ушла. — Действительно, плохая женщина. А я надеялся, что у нас ещё есть немного времени, — но тут Сюэ Ян удивился: — Давно? — конечно, знает. Но кто, как? Сама а-цзе? — Я её муж, мы рядом каждый день, — так не хочется произносить «были». — И доктора не дураки, А-Ян, — Сюэ Ян опустил голову. Он хотел что-то сказать, но передумал и оставил его… их?***
Вэй Ин — тёмный заклинатель. И, несмотря на все усилия, также был обделён здоровьем. Похороны прошли без него, слёгшего с лихорадкой, а также без Ханьгун-цзюня и Цзян Яньли, которые за ним присматривали. Первый — муж, вторая — обожаемая шицзе. Теперь он не хотел отпускать её из поля зрения. Всё время он молчал, не ел, только иногда тянулся за водой. И много пролил слёз. — Шицзе! — позвал он, когда Лань Чжань ушёл за супом. Вэй Ин впервые согласился поесть. — Шицзе, — Яньли присела на краю кровати и взяла тянущуюся к ней ладонь в свои. — Да, А-Сянь, — она даже не пыталась улыбаться. Только успокаивающе гладила его пальцы. — Знаешь, когда мы с Лань Чжанем рассказали ей о нас, я думал, она меня бить будет. Но она собрала все мои вещи и выкинула за порог. Сказала, что теперь у меня есть человек, о котором я должен заботиться. Знаешь, страшно было не осуждение народа, а то, что я мыслями всё буду думать о сестре, — он старался говорить очень-очень быстро, будто боялся не успеть. — Думаю, она всё правильно сделала. Если бы а-цзе сделала что-то другое, я бы ни на день не забывал об этих отведённых двадцати пяти годах, — в горле он почувствовал ком, такой сильный, что трудно было говорить. — Но, шицзе, прошло только восемнадцать, — в этот раз он не плакал. Не осталось слёз. — А-Сянь, даже если ты знал, к смерти не приготовишься. Она не жила в покое, кроме последних пяти лет. И прожила целых восемнадцать, — она помогла ему сесть, всё придерживала. Наблюдала, пока он пил воду, чтобы не подавился лишний раз. — Возможно, я сейчас скажу очень страшную вещь. Но что если я не смогу смириться с этим, буду думать каждый день… я не хочу, чтобы вместо заслуженной любви Лань Чжань получал только — а что? Я даже не могу разобраться с этими раздирающими переживаниями, — хрупкие руки потянули его к себе. Как только его голова легла на женское плечо, он почувствовал ладонь А-Ли на голове. Она гладила его, приговаривая: — А-Сянь, ты ведь всё понимаешь. Тебе не нужно себя винить всю оставшуюся жизнь, — особенно потому, что и ему не так много удастся ухватить. — Ты и сам сказал, Ханьгуан-цзюнь заслуживает любви. Подари ему как можно больше. А-Юэ была такой упрямой, не повторяй за ней! Тебе будет тяжело, но какое счастье, что рядом есть человек, который поможет тебе пережить это горе, — женщина вздохнула, теперь она могла улыбнуться. — Ты права, шицзе, — но он не мог. Только стало легче. И снова захотелось увидеть Ханьгуан-цзюня. — А-цзе была упрямая, пусть не завидует, если в следующей жизни ей повезёт меньше моего, — он попытался сказать это достаточно самодовольно, чтобы как-то развеять причинённые им же волнения Яньли. — А-Сянь, — она отстранилась от него, но всё ещё придерживала за руку, — иногда ты такой вредный, как А-Лин. Чему вы его с братом учите? — она покачала головой. Вернулся Ханьгуан-цзюнь, и она уступила ему место. — А-Сянь, я пойду? Нам уже пора готовиться к отъезду, — гостям пора возвращаться домой. Даже им, его семье. — Хорошо, шицзе. Дядя и мадам… пусть не приходят прощаться. Цзян Чэн — тем более! Не хочу, чтобы они меня таким видели, — он прилёг на плечо Ванцзи, который его сразу приобнял. Кажется, до потери сознания от жара, он так и делал. И было намного легче. А тем временем Яньли улыбнулась ещё шире. — До скорой встречи, А-Сянь, Ванцзи, — Цзян Яньли поклонилась и покинула комнату. Но Вэй Ин продолжал молчать. Надо было сказать хоть что-то, но вместе с тем он боялся остановиться. Лань Чжаню он мог рассказать всё, но если бы начал, то обязательно запутался бы сам и его тоже запутал бы. Голова болела. Конечно, столько плакать да во время лихорадки. Но надо сказать!!! — Сколько раз мы пропустили «каждый день»? — это нужно было сказать абсолютно серьёзно. Только голос подвёл. И не успел закончить, как получил по голове. Это не могло быть больно, но Вэй Усянь решил иначе. — А-а-а-а! Лань Чжань, больно! — но голову с плеча не убрал. — Ешь, — Ванцзи сел на кровати с Усянем так, чтобы было удобно придерживать и кормить одновременно. Сначала тот упрямился, но Ханьгуан-цзюнь был терпелив. А потому болеющий только глаза закатил прежде, чем съесть первую ложечку. Но это было так по-семейному. — Лань Чжань? — после ложки десятой, он решился-таки спросить. — Мгм, — мужчина отставил миску и посмотрел в серые и яркие от пролитых слёз глаза. — Можно, — а потому Вэй Ин замялся. Немного поёрзал на месте, но всё же просил: — Можно я ещё побуду в себе? Совсем недолго, правда. Я быстро возьму себя в руки, иначе я не грозный старейшина Илина! — и подмигнул Ханьган-цзюню, который тут же улыбнулся. Он легко коснулся своими губами краешка губ возлюбленного, а после сказал, что это нужно. Побыть в себе. — Как только тебе станет лучше, пойдём к алтарю, — Вэй Ин не мог им налюбоваться. Но прямо сейчас он решил, что нужно поправиться как можно скорее. Поёрзал на месте, прижался сильнее и заявил: — Тогда покорми меня ещё!