Увядая, он опадает пеплом

Здесь камень источает прохладу. Здесь тишина и безмолвие идут рука об руку. Здесь три цвета преобладают: серый, красный и черный. Солнце не всходит — его не найти. Небесных просторов не видно: все затянуто сумраком. Деревья не шуршат кронами, потревоженными ветром, которого нет. Неслышные шаги по черным мраморным дорожкам. Взгляд скучающий по округе блуждает. Радужки темно-карие под тенью частых коротких ресниц бездной затягивают. Волосы тоже черные, на лоб спускаются, брови скрывают и шею сзади щекочут. И только кожа белая, фарфоровая, маяком из темноты выделяется. Здесь воздух сухой и душный. Смертью все пропитано. И сама смерть, руку протянув, алых лепестков касается. Роза сереет в секунды считанные, пеплом вниз осыпается, ложится новым слоем на предыдущие. Этим пеплом здесь все запорошено. Смерть легко улыбается, уголки небольших, аккуратных губ вверх тянет. Смотрит, как за трухой серой и душа вниз летит. Душа невзрачная, размером с яблоко, дымкой подернутая, в пепле тонет окончательно. Смерть — гость, который приходит, когда захочется. Время сама выбирает. От нее бежать можно долго: прятаться, скрываться, — только если она позволяет. Бывает, придет, коль позвать, а иной раз, хоть кричи, хоть волком вой, жить придется отмеренное. Смерть по сторонам осматривается. Взглядом карих глаз по миллионам кустарников скользит, появление новых бутонов ждет. На каждого почившего два рожденных, а то и три. Один цветок в ста метрах появляется, раскрывается. Ничего в нем особенного: теряется сразу среди миллиардов. Другой, дальше гораздо, почкой набухает, алеет, а в следующий миг осыпается. Там, в мире людей, младенец и двух минут не прожил. Смерть песчинки взглядом провожает. Ни слезинки, ни капли сожаления. Смерть, руки за спиной складывает, одну ладонь второй обнимает, тонкими длинными пальцами фиксирует. Вокруг каждую секунду лепестки пеплом обращаются, грунтом для других служат. Души почивших на склад отправляются, ждут своей очереди, чтобы снова розой расцвести — среди людей родиться. Смерть и внимания не обращает. Привычно все, пока сама руку не прикладывает. Пока ход вещей не меняет, сокращая время положенное. Тогда бывает — интересное происходит. Но в этот раз, видимо, интересное на второй минуте жизни увянуть решило. И такое случается — не угадаешь. Смерть решает прогулку продолжить, но краем глаза цепляется: на месте той розы, которая под пальцами в пепел обратилась, с небольшим запозданием, бутон расцветает. Сотней и пятнадцатью лепестками раскрывается. Смерть оборачивается. Разглядывает алый цвет яркий, здоровьем пышущий. Смерть пальцы неосознанно тянет, но вовремя останавливается. Убирает руки подальше, над цветком склоняется, нежные лепестки оглядывает. Каждый из них — годом жизни считается. Смерть в прожилки темные всматривается. Опять коснуться хочет, с трудом себя одергивает. Радужки, как тучи — небо, чернотой затягивает. Смерть уже не здесь, она за ребенком человеческим наблюдает. Тот розовый, сморщенный, кричит пронзительно. Смерть кривится, назад подается. Непривычны ей звуки громкие. Она другой лепесток выбирает. Там малыш годовалый уже: из кроватки выбраться пытается. Маленькими пальчиками за перила хватается, поднимается, пошатывается неуверенно. Сопит. Ножку пухлую приподнимает, до края бортика все никак дотянуться не может. Кряхтит, лезет упорно, пока ладошка одна от тяжести не соскальзывает. Ребенок лбом о деревянное покрытие стукается и плачем закатывается. Смерть глаза зажмуривает. Выпрямляется, голову склоняет к плечу, потом этой головой взмахивает, от шума, в ушах стоящего, избавляется. Волосы подлетают и вновь пеленой черной на лоб ложатся. Смерть отходит от кустарника. По мрамору несколько шагов делает. Оглядывается. Скука в глазах с любопытством борется. Сто пятнадцать лет для Смерти ничто — для человека чуть меньше вечности. За какие заслуги душе такой подарок, или это наказание? Смерть тишину нарушает, чуть громче обычного выдыхая. Назад возвращается. Брови хмурит, вспоминает, когда последний раз за столь краткий срок мимика такой нагрузке подвергалась. А сознание тем временем не здесь. Оно в смертном мире за двухлетним малышом следит. Тот по дому бежит. Хохочет. Назад оглядывается. А там щенок, такой же мелкий, следом несется. Смерть видит препятствие, ребенок, запоздало голову повернув, в край невысокого стола врезается. Отшатывается, на пол падает. Моргает пару раз... Смерть на первых нотах воя в свой мир выпадает, глаза закатывает. Все-таки наказание. Языком по губам ведет, их же кусает. К третьему лепестку переходит. Малыш уже уверенно за перила держится. Ножку перебрасывает через бортик кроватки, тужится, переваливается. Смерть понимает заранее, что не по плану все идет. Малыш слишком быстро соскальзывает, опору найти не успевает, кулем вниз летит, на большого плюшевого медведя приземляется. Смерть в паре метров стоит. Малыш с медведя скатывается. На четвереньки встает, потом выпрямляется, смеется весело и из комнаты выбегает, постороннего не замечая. Смерть игрушку поднимает, возвращает на то место, откуда ее швырнула за мгновение до приземления и в свой розарий возвращается. Плач слух не режет, не раздражает. Смерть удовлетворена. Не задумывается, что смех не менее громок. Смерть кресло-качалку, плетеную из темного дерева, рядом с кустарником ставит. Устраивается с удобством. Уже со смесью любопытства и задора следующий лепесток для наблюдения выбирает. Там детская площадка. Детей множество, но смерть одного ищет. Тому четыре года отроду. Он бежит опять. Не знает, что спешить ему незачем. Смерть тишину цоканьем нарушает. У ребенка на лбу многострадальном шишка растет, синевой наливается после встречи с качелью. Смерть лепестки пересчитывает. Все те же сто пятнадцать. Поразительно. Смерть смотрит на трехколесное человеческое изобретение. Смотрит на дитя пятилетнее. Оно на педали давит с особым усердием, скорость набирает. Дальше носа своего не видит, а там дальше, за носом, выбоина на асфальте. Смерть в гости к людям наведывается. Невысокой тенью из-за широкого дерева выскальзывает. За багажник хватается, останавливает плавно велосипед. От переднего колеса до выбоины пара сантиметров. Смерть с укором на подбежавших родителей смотрит. Кивком на опасность указывает. Они кланяются, в благодарностях рассыпаются. Смерть безмолвно удаляется. От глаз любопытных скрывается, в кресло свое возвращается. Ребенку шесть. Смерть задается вопросом, что за шутка судьбы такая. Долгожитель из этого маленького человека аховый. Он по полкам книжного шкафа лезет на самую верхушку. Там обложка с цветастым, ярким корешком. Смерть на конструкцию неустойчивую внимание обращает. Пальцами по подлокотнику стучит. Ребенок книгу из плотного ряда тянет. Назад отклоняется. Смерть зубы сжимает, скрипит ими, края в крошку чуть не стачивает. Размышляет, с каких это пор она... Ребро боковой стенки шкафа, накренившись в ладонь упирается. Смерть норовивший опрокинуться шкаф к стене обратно прижимает. Ребенок, доставший книгу, большими от испуга глазами смотрит. Смерть ему на пол кивает. Ногой нетерпеливо притопывает. Ребенок только ковра ступней касается — смерти уже нет. Она в седьмой год заглядывает. Ребенок там улыбчивый, счастливый, любознательный, с ранцем в школу идет. Головой вертит, под ноги не смотрит. Спотыкается. Ладони с коленями обдирает, брюки рвет. Смерть на спинку откидывается, пальцами возникшие на лбу складки разглаживает, покачивается взад-вперед. У ребенка глаза влажные, пара капель по щекам стекает, он носом шмыгает, губы кусает, ни звука не издает. Ребенку восемь. У него друзей больше, чем роз на кустарнике. Его улыбка вместо солнца лучами лицо смерти освещает. Она в ответ ласковым взглядом пухлые щеки оглаживает. Локти на колени ставит, подбородок на ладони укладывает. Смерть уголки губ вверх тянет, никем в этом не уличенная. Маленький человек по ступеням несется, на урок опаздывает. Смерть напряженно следит, в последний момент за спиной возникает. За рюкзак вздергивает, не дает ступени носом пересчитать. Исчезает тут же, сама на себя ругаясь. Маленький человек по сторонам озирается, глазами лупает, не понимает, что произошло. Смерть ногу на ногу закидывает, руки на груди складывает. Носком ботинка воздух рассекает. Хватит с нее к людям бегать. Не запрещено это, но где только видано? Смерть возмущена и в себе разочарована. Ребенка девяти лет старшие прижали. Не угодил чем-то. Смерть глаза прикрывает, дышит глубоко, на месте сидит упрямо. Ребенку десять, одиннадцать. Он улыбается так же ярко, смеется заразительно. Падает не реже, с синяками и царапинами подружился. Смерть только смотрит из своей реальности, носа больше не кажет. Наблюдает, как один из старших от зависти козни день за днем строит. Двенадцатый год разбитым носом знаменуется. Первая драка серьезная. Смерть, что такое злость, вспоминает. На кресле качается все быстрее. Успокоения найти не может, все равно не вмешивается. Ребенку тринадцать. Все те же щеки пухлые, ладошки крошечные. Эти ладошки то и дело в кулаки сжимаются. Ребенок сдачи дает не задумываясь, хоть слабее значительно. Хотя носом шмыгает потом, мокрые глаза утирая. Смерть следит, не отрывается, ловит себя на мысли, что ребенок улыбаться стал меньше. Ребенку четырнадцать. Солнце почти не всходит. Смерть лучей тепло на лице не ощущает. Она качаться перестает, поднимается. По мраморным дорожкам меж кустарников идет. Там, дальше, цель виднеется. Смерть лишь на миг оборачивается, а потом руку протягивает, розы касается. Пепел под стебли кустарника осыпается, а в мире живых обидчик ребенка, вечером заснув, наутро не просыпается. Ребенку пятнадцать. Он улыбку на место вернул. К людям тянется и их к себе тянет. Смерть радость испытывает, нет, глупость какая-то. Ребенку шестнадцать. Он с другим ребенком за ручку держится. Смеется открыто, счастьем делится. Смерть смотрит довольно. На солнышке греется. Ребенку семнадцать. Смерть в сторону глаза отводит, не подглядывает, решает годик пропустить. Восемнадцатый лепесток окончанием старшей школы знаменуется. Смерть с гордостью смотрит. На месте усидеть пытается. Вокруг сумрак, пепел, розы. Там свет и жизнь, и воздух свежий. Смерть с кресла поднимается. Потягивается. Сама с собой минуту спорит. Шаг делает вперед — и ветер пряди раздувает. Смерть капюшон натягивает. Ткань под дождем мокнет, но смерть идет вперед. В карманах руки прячет, людей минует, не соприкасается. Вокруг шумит все грома раскатами. Мысли путает, с толка сбивает. Смерть терпит стойко, к перекрестку приближается. На красный огонек светофора поглядывает, потом чужой зонт за кончик спицы назад тянет. Хозяин следом пятится в недоумении. Несколько шагов по инерции делает. Мгновение — и то место, где он стоял, водой окатывает от проезжающей близ бордюра машины. Спасенный от брызг оборачивается. Удивленный и благодарный одновременно. Спасибо шепчет. Улыбается. Смерть капель холодных больше не чувствует. Ошиблись прогнозы, здесь ярко и солнечно. Смерть вслед ребенку смотрит с нежностью. Через дорогу провожает. Сама по эту сторону остается. Из последних сил сопротивляется, но себя обмануть не в силах. Смерть в кресле своем устраивается. За жизнью ребенка следит, детали все считывает. Года не пройдет, она опять к людям отправится.