***
В ушах раздался резкий звон, словно в колокол забили, и Россия покачнулся на месте от неожиданности, сжимая что-то в руке. Он приложил к ушам ладони, разжимая их и выпуская неизвестный предмет, что с глухим грохотом повалился на землю, пару раз ударившись о пол. Россия распахнул глаза, слегка опустив голову книзу и сжимая её в руках, хватая пальцами пряди волос; сильная головная боль не покидала его, а звон всё продолжал раздаваться, как будто внутри него сломался маленький колокольчик, что издавал свои последние мелодии. Парень сделал шаг назад, качая головой, тем самым пытаясь словно выгнать раздражающий звук; вокруг него столпились люди. Россия слегка раскрыл рот, хватая большими глотками воздух — в глазах темнело, он тихо завыл себе под нос, зажмурив глаза и мотая головой из стороны в сторону. Россия прикусил нижнюю губу, словно так он мог избавиться от ноющей боли, что распространялась по всему телу. А потом всё резко оборвалось, будто и не было ничего: Россия почувствовал прилив сил, смог ровно встать на ногах и тряхнуть головой, сбрасывая остатки неприятного ощущения. Парень опустил руки, взглянув на них: с кончиков пальцев струйками медленно стекала свежая алая кровь. Россия встряхнул руками, пытаясь избавиться от красной жидкости на ладонях, но та словно прилипла к нему. Мысли путались и не оставались на месте дольше секунды: в его голове был вихрь из эмоций и отголоски разума. Складывалось такое ощущение, что он совсем не понимал, что сотворил. До его ушей долетел тихий шёпот собравшихся рядом с ним людей, но ничего из сказанного Россия не смог понять, словно слова стали какими-то странными и незнакомыми ему. Парень поднял взгляд на тёмные силуэты людей, что, наклонившись ближе друг к другу, обсуждали представшую сцену, где главным героем был Россия, испуганный, ничего не понимающий мальчишка. Среди этих теней он заметил знакомую, которая совсем недавно стояла рядом с ним, улыбаясь и сверкая белыми зубами — Украина. Паренёк стоял позади всех и, чуть отшатнувшись, не спускал словно отчаявшегося взгляда с России. Украинец распахнул глаза, мигом глянув вниз, а следом оглядев русского с ног до головы, всего перепачканного чужой кровью. Украина слегка вскинул руки, что неистово дрожали от страха и непонимания произошедшего. Россия сделал небольшой шаг вперёд, надеясь каким-то образом дотянуться до украинца и схватить того за ладонь (он сам не понимал, почему хотел так поступить — лишь идея мелькнула у него в голове, и он понёсся исполнять её, не обдумавши), но его нога уктнулась во что-то мягкое и склизкое, словно безжизненное. Россия в страхе опустил взгляд и увидел под собой три трупа. Три жестоко изувеченных тела каких-то юношей, чьи лица парень быстро вспомнил: те, с которыми он встретился при прогулке, что сидели и провожали их компанию ненавистным взглядом. Россия ужаснулся, дёрнувшись назад: его разум напоминал ему о многом, в том числе о давно забытом прошлом. Но рвотного позыва всё не было, словно эта картина не вызывала в нём отвращения и ужаса. Россия не мог отвести взгляда от мёртвых тел, что будто смотрели именно на него своими выпученными глазами, а из раскрытого рта словно раздавались проклятья в его сторону. Парень сделал шаг назад, задевая вероятное орудие убийства носком ботинка, отчего раздался приглушённый деревянный звук — топор, он убил их топором. Без страха и сожаления разрубил им конечности и раздробил кости, как сумасшедший маньяк. Все взгляды были обращены на него, все сплетни, россказни и истории только про него и никого более. Силуэт Украины растворился в других; людей становилось всё больше с каждой прошедшей минутой. Россия смотрел то в одну сторону, то в другую, начиная распознавать слова. «Господи, помилуй! Бедные, бедные мальчики! Что ты сотворил с ними, дьявол окаянный!» — раздался издалека знакомый женский голос, слова которого постоянно прерывались молитвами за упокой и мольбами. «Милицию! Милицию сюда!» — кричали женщины и мужчины, даже дети здесь были, словно собрались на какое-то шоу. Плач и рёв окружили всех; дети прижались к ногами матерей, сжимая юбки и пытаясь не смотреть на убитых. Им то закрывали глаза, то отворачивали, уводя прочь, даже прикрикивая и угрожая наказать за непослушание, но любопытные и до чёртиков перепуганные дети возвращались и снова лились слёзы. Отчаяние окутало Россию — он не знал, о чём думать и что делать. Слова никак не вырвались из его рта, лишь хрипы да обрывки, будто тот сорвал голос, крича беспрерывно несколько часов. Парень стиснул ладони, впиваясь короткими ногтями в мягкую кожу, царапая её. Он не знал, что ему следует предпринять: мысли крутились и вертелись, но полезного ничего не приносили. Бежать? Если и так, то куда? Куда Россия денется после всего этого? У него не было выбора, не было шанса на спасение: он погряз в этом болоте окончательно и безвыходно. Он было дёрнулся вперёд, к толпе, пытаясь выкрикнуть что-то в своё оправдание, но остановился. А что он им скажет? Что якобы невиновен и не Россия совершил всё это? Ему никто не поверит, ведь всё факты налицо: кровь, топор и он рядом с трупами. Всё вилось внутри и переплеталось между собой: мысли были похожи на бушующее море средь бела дня, в которое раз за разом вонзалась ветвистая молния, освещая огромные просторы, а разум — маленькое судно, медленно уходящее на дно с одним лишь пассажиром на борту — Россией. Как бы он ни старался, но восстановить или удержать одну идею на месте было невозможно, словно парень пребывал в панике и отчаянии. Его терзали лишь непонимание и однобокий страх. Голоса становились всё громче с каждой секундой, будто нагнетая на Россию и стараясь спугнуть, ошеломить его. Парень вытаращил глаза, делая пару шагов назад, яростно мотая головой. Это был не он, Россия не убивал никого. Его подставили, всех обманули и скрыли правду. Это место полностью покрыто ложью. Россия легонько врезался в кого-то спиной, сразу же отскочив. Он вскинул брови и обернулся, пытаясь понять, кто всё это время стоял позади него. Это была Беларусь. Девушка стояла вся заплаканная, испуганная, а в глазах мелькало разочарование и обида; её платье и руки испачканы в крови, ноги сплошь покрыты ссадинами и синяками, словно та беспрерывно падала на колени, из глаз ручьём текли белые прозрачные слёзы, а сама она даже взгляда на Россию не подняла. Беларусь вытерла слёзы, шмыгнула носом и, сжав ладони в кулаки, вскинула голову, смело уставившись на парня. Её губы зашевелились, будто в замедленной съёмке, и раздались звуки: — Убийца. — прошептала девушка, и слёзы вновь полились градом. Множество рук начали хватать Россию отовсюду, утягивая назад, к себе, словно там ему и место, рядом с трупами. Парень упёрся ступнями в землю, вытянув руки вперёд и двигаясь в противоположную сторону, но людей было больше, и им не составило особого труда затянуть в черноту. Беларусь лишь опустила голову, грустно посмотрев себе под ноги, игнорируя Россию. Парень пытался было закричать, но связки будто оборвались, и ни единого звука не издалось из его рта. Белый свет на мгновение блеснул, а потом потух, оставляя Россию в темноте одного.***
Россия резко поднялся, вытянув руку вперёд. Он распахнул глаза, медленно осознавая, где сейчас находится и что только что произошло. Казалось, будто с ночи прошло несколько дней, а то и недель: настолько долго тянулся сон. Сердце бешено колотилось о рёбра, эхом отдаваясь по всему телу и пытаясь выскочить наружу и станцевать мазурку. Давление резко подскочило, отчего Россия почувствовал некую слабость, а в глазах слегка потемнело. Он тяжело задышал, пытаясь вернуться в реальность; парень, чуть согнувшись, посмотрел на свою ладонь: обычная, какая у него была с рождения, без крови. Россия облегчённо выдохнул, прижав руку к груди, и, подтянув ноги, положил голову на колени. Его пробила дрожь, отчего тот чуть вздрогнул, обхватив ноги руками, думая о сне. Как только Россия проснулся, множество деталей, достаточно важных для осознания послания, сразу же стёрлись из головы, словно их и не было. Парень прикусил нижнюю губу, ориентируясь по оставшимся воспоминаниям. Он помнил кровь на ладонях, мёртвых людей, чьи лица Россия забыл, свидетелей, столпившихся вокруг него, Украину и Беларусь. Однако, к сожалению, из его глупой головешки выветрились слова Беларуси, и, как он ни пытался, вспомнить не получалось, будто кто-то сделал это назло ему. Россия крепко сжал одеяло в пальцах, словно он хватался за спасательный круг, пытаясь выбраться из ада. Парень глубоко вздохнул и поднял голову, поворачиваясь в сторону окна: солнце недавно взошло, освещая небольшой холм и одинокое деревце на нём. На часах было примерно семь утра, отчего Россия встрепенулся: он так долго спал? Обычно Россия вставал в пять или шесть часов утра, но никак не в семь и позже. Даже если такое случалось, дед всегда приходил в комнату и проверял Россию: вдруг тот заболел и не в силах встать с постели? Парень огляделся по сторонам: всё осталось нетронутым, одежда всё также аккуратно сложена на тумбочке, а его бумажки всё ещё лежали подле окна на столе — Российская Империя не заходил к нему в комнату. Прислушавшись, Россия понял, что в доме абсолютно тихо: либо дед ушёл работать в огород с утра пораньше, либо сейчас на кухне сидел его отец, прожигая взглядом очередной выпуск газеты. Парню хотелось верить, что Империя ушёл заниматься в огороде, потому что с СССР ему не хотелось в очередной раз сталкиваться: это никогда не заканчивалось на доброй ноте. Россия спустил ноги с кровати и коснулся ступнями холодного пола, отчего мурашки пробежались по телу, и парень содрогнулся: в доме стало прохладнее, хоть на дворе и лето. Он скинул одеяло и поднялся, быстро переодеваясь в более тёплую одежду: Россия с рождения был невосприимчив к холоду и от любого прохладного ветра дрожал как осиновый лист. Он накинул небольшую шаль, которая была ещё у его бабушки, и укутался в неё, пытаясь согреться. Парень грустно улыбнулся: бабушка для него всегда была загадочной личностью, рассказывающая неизвестные людям тайны и истории, от которых стынет кожа и волосы встают дубом; она могла часами просиживать рядом со своим внуком, читая сказки и поучая жизни. Кстати, Россия редко слушал её наставления на будущее, ведь считала это совершенно скучным и бесполезным: вырастет — сам разберётся. И к сожалению, он вырос и не разобрался ни в чём. У него нет друзей, отца Россия презирает, мать он никогда не видел, даже не знает её имени, бабушка уже давно умерла, а в голове его творится хаос: ошибки прошлого, сожаления и обиды, его размышления о жизни и будущем, мыльные воспоминания о детстве и ужасный поступок, который до сих пор терзает его голову и заставляет чувствовать себя совестливо, унижая мысленно. Если бы Россия этого не совершил, стал ли он другим? А может, если бы у него был нормальный отец и мать, которые бы обнимали его и целовали, изменился ли бы Россия? Наверняка да, но судьба прошла по другой дорожке, выбрав путь жестокий и кровавый. Чуть вздрогнув от нахлынувших воспоминаний, Россия не спеша направился на кухню, открывая дверь своей комнаты с характерным скрипом. Его надежда на лучшее мигом обрушилась, как только он увидел широкую спину отца, а также слегка разочарованный взгляд деда, направленный на своего сына. Выйдя из комнаты, СССР даже не обернулся на звук, но этого Россия и ожидал: Союз часто игнорировал сына, и если он начинал что-то говорить, то это сразу приводило к ссоре, а раньше и к телесным побоям. Российская Империя защищал внука тогда как мог, и если бы не его обессилевшее и слабое тело, Империя проучил бы своего сына; сейчас же он может лишь причитать и ругать Советский Союз. Россия медленно прошёл на кухню, не поворачиваясь к отцу, а лишь садясь рядом с любимым дедом и уставившись на стол. Империя тут же подскочил и начал делать чай внуку своими неряшливым руками, попеременно желая ему доброго утра и интересуясь его здоровьем. Парень лишь повёл носом, не поднимая взгляда, и успокоил Российскую Империю, сказав, что чувствует себя хорошо (а мог бы ещё лучше, не будь тут сейчас Союза). СССР тряхнул в руках газету и глянул на Россию исподлобья, промолчав и снова возвращаясь к заинтересовавшей его статье. Заметив это, мальчишка хмыкнул, вальяжно раскинувшись на стуле — такой жест жутко раздражал Советский Союз, отчего и начинались их раздоры. СССР цыкнул, нахмурившись. — Кто тебя учил так сидеть за столом? Быстро сдвинул ноги и выпрямился, невежа. — грубый и раскатистый голос отца мог напугать любого, кто хоть словом обмолвиться в его сторону, но не в случае России, у которого уже, можно сказать, выработался иммунитет к наставлениям и угрозам СССР. Он его более не боялся как несколько лет назад, а просто ненавидел. Россия грозно глянул на отца, поморщившись и готовясь к очередной перепалке. Он сел в более неприличную позу, скрестив руки на груди и как бы с насмешкой посмотрев на СССР, у которого от этого дёрнулся глаз. — Меня разве кто-то учил? — Российская Империя в это время поставил чашку чая на стол перед внуком и многозначительно посмотрел в глаза России, прося прекратить. Однако, парень никогда не останавливался, наплевав на последствия: ему хотелось, чтобы отец, наконец, смог понять, что Россия больше не собирается его слушать и что они друг для друга лишь сожители. Он посмотрел в чашку, увидев своё отражение и усмехнувшись. — Я помню только деда и бабушку, которые всегда были рядом со мной в отличие от некоторых. — Россия прищурился, уставившись на Советский Союз, и закинул руки за голову, наблюдая, как СССР вскипал. — Да, папа? Союз искривился от последнего слова, сжав в руках бедную газету, которая уже чуть скомкалась. Россия взял чашку чая и сделал небольшой глоток, смотря на отца немного с господством, поддёвкой, а в глазах мелькнуло короткое раздражение, которое парень тут же спрятал, что всегда делал просто мастерски. Российская Империя кряхтя уселся на своё место и молчаливо осмотрел сына и внука, прожигающие друг друга взглядом и пытающиеся постоянно доказать своё точку зрения и внушить другим. Империя почесал бороду, раздумывая, как их угомонить, но даже спустя семь лет этих долгих раздумий ему ничего не пришло в голову, ведь эти двое были слишком упрямы и не соглашались сойтись во мнениях. Это вообще были полные противоположности; даже странно было, что они уживаются под одной крышей и вообще имеют родственные связи друг с другом. Прохожий, завидев этих двоих и не зная, кем они являлись, сразу бы сказал, что эти люди незнакомы и первый раз видятся. Союз и Россия и по внешности были совершенно разными: один — худой и тощий как спичка, а другой — массивный, широкоплечий и, можно сказать, увесистый; у худого — ярко-зелёные глаза, а у широкоплечего — тусклые серые. А характер у обоих и подавно различается. Россия тихо поставил чашку на стол, как будто стараясь не прерывать тишину, и продолжал смотреть на отца. Взгляд у СССР был пугающий, словно тот был готов убить кого-нибудь, прожигающий сына, который вновь отказывался повиноваться. — Я твой отец, я воспитывал тебя, я дал тебе дом, одежду, книги — всё, что тебе хотелось… — от этих слов Россия подскочил на месте, сжимая руки в кулаки. Его брови сдвинулись, а уголок рта задёргался от раздражения. Парень прошипел, перебивая гневную тираду Советского Союза: — Всё? — Россия усмехнулся и посмотрел на отца исподлобья, готовясь высказать ему накопившиеся эмоции и мысли. Парень чуть наклонился вперёд, чтобы СССР услышал каждое его слово. — Ты ограничил меня в общении. У меня никогда не было друзей, даже знакомых! Меня шарахались, словно дикого зверя! Ты это называешь воспитанием? Тогда я с удовольствием плюну тебе в лицо — вот твоё воспитание. — Российская Империя округлил глаза и дёрнул внука за руку, усадив его обратно на стул, затыкая. В этот раз Россия слишком переборщил, вывалив почти все мысли. Империя положил руку на плечо парня, легонько сжав, возвращая того в реальность и показывая, на кого Россия сейчас чуть ли не орал. Парень грозно глянул резким взглядом на деда и вновь вернулся к СССР. Он готов был бороться за своё мнение до конца. Советский Союз дёрнулся и нахмурился так, что брови будто соприкасались и глаза накрывали тенью. Он отложил газету, стараясь положить её как можно плавнее, чтобы не выдать свой гнев, но выходило это у него не сказать, что хорошо. В его глазах блеснула ярость, что показывало его готовность преподать сыну новый урок. — Поуважительнее ты бы обращался к своему отцу! — рявкнул СССР, что аж стены от этого рыка затряслись. Россия не дрогнул, всё ещё в упор глядя на отца, словно не замечая открытой угрозы. Российская Империя тихо ойкнул, начиная еле заметно качать головой из стороны в сторону, чуть опустив её, что стали видны его седые волосы. Мальчишка хотел было возразить, даже с прикриком, но его прервал СССР: — И ничего подобного чтобы я больше не слышал! — Советский Союз оскалился, с каждой проходящей секундой становясь всё злее от присутствия сына, которого он просто терпеть не мог. Этот нахал и так является напоминанием о своих ошибках и о той противной женщине, с которой ему не повезло связаться, так ещё и орёт и возмущается в доме СССР. Да, он был жесток с ним, да, он бил его, но сейчас всё по-другому. Так считал Союз. Но, по сути, в жизни СССР ничего не поменялось. Только возраст да внешность. А вот Россия конкретно изменился: его голова полна здравых, молодых мыслей, целей, он стал довольно начитанным, научился защищать себя и отстаивать своё мнение, стал независимым от других и смышлёнее. В общем и целом Россия кардинально поменялся, что нельзя сказать о других. Парень сильнее стиснул кулаки, заскрежетав зубами. Конечно, он понимал, что бороться с отцом — говорить и тратить свои нервы впустую, но всё же ему хотелось добиться чего-то. Чего-то далёкого и непонятного ему. Узнать, почему к нему так относятся? Разве он сделал им что-то плохое? Ни одного такого случая Россия не мог припомнить, кроме дня его резкого и неожиданного изменения. День его Рождения, когда ему исполнилось ровно десять лет. Россия подскочил на месте, уперевшись взглядом в отца. Он злобно прошипел: — Слушаюсь, товарищ СССР. — произнёс он, словно выплёвывая каждое слово. Россия раздражённо пошёл в комнату, нарочно погромче стукнув дверью. Их ссоры случались довольно редко из-за нечастого присутствия Советского Союза в доме, но остаток после них оставался надолго. Особенно часто Союз припоминал прошедшие слова России, используя их как аргумент, тем самым заставляя парня мигом смолкнуть. Много чего можно сказать в гневе: эмоции берут верх, и ты уже не смыслишь, что говоришь. Увы, такое бывает довольно часто, а выяснившаяся правда или скрытое мнение о человеке приносит очень много боли и страдание. СССР ещё несколько секунд смотрел на пустующее место напротив него, а после вновь взялся за газету, тяжело вздохнув. Российская Империя сидел как на иголках: ему неприятно было присутствовать на этих перепалках, ведь ему так хотелось поддержать внука, но вымолвить и слова против сына он не мог. Империи не хотелось ни с кем из них ругаться: он любит обоих одинаково, своим родительско-дедовским сердцем. Старик разочарованно и грустно выдохнул; его брови расслабились, а зоркие, быстрые глаза вмиг погрустнели. Советский Союз глянул на отца, закатив глаза. — Что за драма? — СССР хмыкнул, дёрнув газетой. Пару мгновений он читал очередную статью, а после, когда ему пришла одна мысль в голову, снова обратил свой грозный взгляд на Империю. — Ты имеешь что-то против? — Союз положил газету — знак не очень хороший и облокотился на стол, выпрямляя спину. Российская Империя поднял взгляд, всматриваясь в сына: тот смотрел на старика не моргая, дожидаясь ответа. Дед начал качать головой, но вдруг СССР сказал: — Не смей вмешиваться. — на секунду обернувшись в сторону комнаты России, Советский Союз продолжил шёпотом. — Прекрати мешать мне своими балами и мероприятиями. — после этих слов Союз откинулся на стуле, вздохнув и натянуто улыбнувшись. Его вид был немного уставшим: под веками залегли первые приметы недостатка сна, глаза сощурены, готовые в любой момент сомкнуться, мышцы расслабленны. Российская Империя быстро кивнул и задумался. Его сын в последнее время стал всё позже возвращаться домой, а пару раз вообще остался ночевать на работе. Он слышал об утечке информации, но большинство людей в стране и не подозревали об этом. Ему говорили, что некий человек передал правительственные документы особой важности оппозиционным секретным организациям, что было просто сумасшедшим поступком: за такое человека не раздумывая поведут на казнь. В этот момент Россия вышел из своей комнаты, держа в руках листки бумаги, перьевую ручку и небольшую дощечку, которой он пользовался для удобства при писательстве. На земле писать некомфортно и грязно, а с доской всё становилось проще. Российская Империя привстал с места, сразу засуетившись и отвлекаясь от недавних мыслей. — Россиюшка, ты вчера ничего не покушал и сейчас уходишь с пустым желудком. — Империя начал было копаться в ящиках, доставая хлеб, масло, печенья, и вытащил бы всё, если Россия бы не остановил его: — Я приду к обеду. Сейчас у меня нет желания. — мальчишка коротко глянул на спину отца и нахмурился. Всё это жутко раздражало его, что у России чесались руки от желания продолжить спор, но, увы, сегодня ему не дадут разойтись. Он передёрнул плечами, подхватил свою любимую куртку и поспешно удалился из дома, не желая находиться в одном помещении со своим отцом. Дед же опять загрустил; его рука зависла в воздухе, держа буханку хлеба. Да, не стоило рассчитывать на положительный ответ, как бы Империи ни хотелось этого. Глубоко вздохнув, старик медленно и плавно убрал всё, что вытащил, разложив еду аккуратно и ровно, словно ему это нравилось. Советский Союз даже не обратил на это внимания, будто его это не интересовало от слова «совсем», всё продолжая читать выпуск новостей.***
Выйдя из дома, Россия сразу содрогнулся: на улице было значительно холоднее, чем в доме — и обхватил себя руками, задрожав. Была середина августа, а холодно, будто сейчас наступила осень. Ветер то всё нарастал, поднимался ввысь, заставляя некоторые опавшие листья взлетать вместе с ним, то утихал, словно его бурный настрой исчезал. Повсюду стоял шум и гам деревенской жизни: было слышно, как веселились дети, вышедшие наружу поиграть в прятки или салочки, как они смеялись и радовались всему, что окружало их, было слышно, как какая-то бабка отчитывала провинившегося мальца, а после своих упрёков брала мальчика под руку и вела в дом, продолжая тихо причитать, было слышно, как толпа мужиков обсуждала быстро наступающую осень, очень громко при этом вскрикивая и смеясь. Россия же, натянув посильнее капюшон, тихо и безмолвно прошёл мимо них, хоть и сказать им ему было что. Парень прижал свои вещи к груди, стараясь не оборачиваться и особо не вникать в разговор деревенских жителей, даже когда их громкие разговоры вдруг прерывались на полуслове. Дойдя до холма, мальчишка уселся под тонкое деревце и разложил все принесённые вещи: листки бумаги, перьевую ручку и дощечку. С холма всегда предстоял наикрасивейший вид, которым так часто любовался Россия. Подняв голову и устроившись поудобнее, парень засмотрелся на небо: маленькие, невесомые облака мирно пролетали над деревней, иногда то ускоряясь, то сбавляя темп; одно из них чуть прикрыло яркое солнце своим волнистым боком; вдруг в воздух взлетела куча разнообразных вертлявых листьев, закружились вокруг, словно водили хоровод, поднимаясь всё выше. Мимо пролетела поредевшая стайка птиц, величаво взмахивая своими широкими массивными крыльями. Вокруг царили мир и спокойствие. Россия вскинул голову кверху, упираясь макушкой в ствол дерева, и глубоко вздохнул, наслаждаясь звуками природы. На его лице появилась лёгкая улыбка, еле тронувшая его губы. Парень подтянул к себе ноги и положил на них дощечку, а на дощечку — листки бумаги. Он любил писать именно на листе, не в тетради: ему нравилась сама атмосфера, словно Россия был родом с Древней Руси, наверняка каким-нибудь летописцем, запечатляющий очередное событие на письме, выводя каждые буквы и мысленно рассуждая: хорошо кончилось иль нет? Вокруг тихо, никого нет. А потом кто-нибудь зайдёт в его комнату, прервёт идиллию и заставит пойти за ним. Парень начал писать: вместе с голосом природы было слышно чирканье ручки по бумажке. Он составлял предложения, состоящие из описания пейзажа, внешности персонажей, их эмоций и мыслей. Своей будущей книге он давно дал название: «Общество мёртвых людей». Главным персонажем сей книги является молодой парень, потерявший весь смысл своей жизни: его родственники погибали один за другим, любимая девушка, с которой он готов был провести всё время, ушла от него, друзья, которые не оказались таковыми, покинули его, оставив совсем одного погибать в одиночестве. Главный герой ходит по улицам города словно призрак: его никто не замечает, не видит, один раз его чуть не сбили прямо на дороге — он только бродит и бродит, ничего не делая, не предпринимая. Только в голове у него роются мысли, а в горле стоит ком всякий раз, когда ему приходится вспоминать о своей жалкой участи. Спустя несколько дней таких брождений герой выходит на холм: божественный закат, мимо пролетела стая птиц, вокруг всё утихло, и только он один стоял здесь. В этот момент голова его пуста, в руках револьвер, и герой с улыбкой смотрит на предстоящий завораживающий пейзаж. Он подносит дуло пистолета к виску, нажимает на курок и… Вдруг неожиданное карканье, раздавшееся прямо над ухом России, жутко перепугало его, отчего парень подскочил на месте. Перьевая ручка вылетела из его рук, упав на землю, в траву. Подняв голову, Россия чертыхнулся, увидев ворону, сидящую над ним на ветке дерева. Она глянула на него своим чёрным глазом, ещё раз каркнула и, взмахнув крыльями, улетела вдаль. А Россия смотрел ей вслед, уже успокоившись. Он вдруг вспомнил свой сон: детали всё быстрее забывались, а парень старался уцепиться за остатки. Что бы значило появление Беларуси в его сне? А Украина? Они были так испуганы, так страшились его, словно Россия превратился в дикого медведя с кровью на когтях и клыках. Во сне был кто-то ещё. Кто-то, кого он не может вспомнить, и этот кто-то являлся наиважнейшей деталью. От этой мысли Россия погрустнел: как он мог забыть? За что его память так подводит? Парень положил руки на колени и прижался к ним головой, согнувшись. Он тяжело вздохнул, закрывая глаза. Беларусь и Украина приснились ему, вероятно, из-за их недавней встречи, которая произвела на него впечатление. Но кровь… Ему редко снилось что-то подобное: чаще всего какие-то страшные лица, тёмные места и подвалы, или лабиринты, из которых не было выхода. Что бы это всё означало? К чему ему это приснилось? Может, это связано с его мыслями и воспоминаниями? Так и сидел Россия, задавая сам себе вопросы, до тех пор, пока не уснул.***
Когда Россия проснулся, уже было темно: Луна взошла достаточно высоко, чтобы освещать деревню, все звуки жизнедеятельности людей утихли, в домах загорелись огни, все животные, ныне бегавшие по поляне, попрятались в свои норы — и лишь он сидел, уперевшись макушкой в кору дерева, направив свой взор на «ночное Солнце». На Россию была накинута чья-то мужская куртка, в которую парень был заботливо укутан, дабы тот не замёрз. Русский взял предмет одежды в руки и повертел: такую куртку у деда он не видел, а жители деревни явно не проявили бы к нему благосклонность. Парень задумался. Чьё это могло быть? Россия отставил мысли в сторону, вновь накинул куртку, просунув руки в рукава и натягивая капюшон, и пошёл к лесу, находясь всё ещё в сонном бреду. Шагал он медленно, размеренно, не спеша. Торопиться ему было некуда — если только дед поругает за такое долгое отсутствие и за то, что не пришёл на обед. От мысли о еде в животе заурчало, и Россия содрогнулся, чувствуя себя беспомощным. Он не боялся темноты, ночного леса и его жителей, которые запросто могли съесть его. Может, это было из-за сонной туманности, которую парень испытывал на себе прямо сейчас. Чувство апатии накатило на него, и он вздохнул, опустив голову книзу, рассматривая свои ботинки. Темноты Россия не боялся, как не боялся и людей, которых может встретить в такой поздний вечер. Вдруг краем уха русский уловил звуки музыки. Кто бы мог столь поздно петь в лесу? Или ему уже мерещилось всякое? Любопытство взяло верх над здравым смыслом, и Россия направился в сторону звука, взволнованный и слегка удивлённый. Голос был похож на женский, отчего его голова наполнилась множеством вопросов, на которые ответить ему не удастся. Ночь, лес, и какая-то девушка распевает тут песни. Не должно ли это быть подозрительным или чуточку страшным? Русский ступал аккуратно, чтобы не привлекать к себе внимания; он еле касался коры деревьев, опираясь на них. Смягчая свои шаги, шуршание листьев становилось еле заметным даже для России. Вокруг не было ни одного животного, а впереди — поляна, освещённая лунным светом. Сердце русского колотилось о рёбра, и ему казалось, что стук сердца выдаст его присутствие незнакомке. Выглянув из-за ствола дерева, Россия увидел в середине поляны девушку, одетую в пушистое белоснежное платье, покрытое сплошь брякающими золотыми украшениями. На её руках были длинные белые перчатки, зацепляющиеся на среднем пальце, с бриллиантом посередине. Волнистые русые волосы собраны в высокий пучок, закреплённый серебряной спицей с украшением на конце. На ногах прозрачные белые колготки, через которые просвечивалась её бледная кожа. Один вид её завораживал — Россия не мог оторвать от неё взгляда. Сразу стало понятно, что та являлась аристократкой. Она плавно двигала руками и ногами: танцевала словно птица вышедшая на свободу после многолетнего заточения. Её движения были так идеальны, так привлекательны, а голос такой тонкий и приятный, что России не хотелось уходить отсюда, и он ни в коем разе не пожалел о своём присутствии. Парень тихо облокотился о дерево, укутавшись в куртку посильнее, и чуть вздрогнул. Эта девушка была в такой холод в одном лишь платье, и она не замёрзла? Что за чудо. Музыка. Её голос словно был создан для музыки, для пения. Она могла повести за собой сотни, нет, тысячи людей лишь своим пением. Люди должны тянуться к такому сокровищу: Россия ещё не знал её, но мог предположить, что эта девушка была воспитанной и скромной, в меру весёлой и умной, начитанной и следящей за новинками. Русский смотрел и хлопал глазами: превосходное создание. Она пела, а он слушал, и эта музыка вызывала в нём бурю эмоций, словно Россия был участником её песни, словно с ним происходило то, что написано в тексте, и у него застрял ком в горле: хотелось заплакать, вылить слёзы восхищения. Он был тронут её талантом. Россия чуть двинулся, садясь поудобнее, но вдруг под ним хрустнула ветка, и тот замер. Как и замерла песня. Девушка повернула голову в сторону звука: её глаза наполнились страхом и непониманием. Она боялась пойти навстречу, но и не пойти не могла. Девушка то делала нерешительный шаг, то останавливалась, поджимая губы. Русский же, словив момент, быстро поднялся и убежал, пока эта певица не разоблачила его. Ему не хотелось признаваться в том, что был увлечён её пением и что чуть не заплакал. Это было бы жуть как стыдно. Из леса он выбрался без затруднений: преследующих его шагов Россия не слышал, а значит, всё было не так уж и плохо. Добравшись до дома, русский заметил, что на кухне горел свет, а зайдя внутрь, увидел, что за столом сидел грозный дед. Стянув капюшон, Российская Империя отчитал внука за отсутствие, поругал за ложь (за пропуск обеда, которого ждал с нетерпением Империя) и прочитал лекцию про сдерживание обещаний. И Россия как обычно пропустил всё мимо ушей, удаляясь в свою комнату. Перед тем как закрыть дверь, русский услышал, как дед с разочарованием вздохнул. Пол под стариком заскрипел, когда тот направился к лестнице.