Пока цветут васильки

— Сказать, что ты снова подвёл свое племя — ничего не сказать. Твоя наглость в который раз порочит наши ряды. Гречишная Звезда хлестнула себя хвостом, и Беркуту понадобилась вся имеющаяся в сердце холодность, чтобы сохранить спокойствие и не потупить взгляда под взором ее горящих глаз. — Сперва ты вторгаешься на вражескую территорию, после непрезентабельно ведёшь себя на Совете и вот — только представьте! — срываешь священное перемирие! Ты — позор Грозового племени! Кто-то из котов вздрогнул, будто слова эти были адресованы ему, а не бурому воину, который, однако, даже не подумал шелохнуться. Он только напряг мышцы, замерев посреди поляны, и взгляд его, остановившийся на морде предводительницы, не выражал ничего, кроме жуткого холода — такого же, какой излучал белый свет луны или рябь на пронизанной морозцем речке. Чуть пригнув голову, Гречишная Звезда продолжила: — Выйди сюда и ответь за свои поступки. Только не думай оправдываться: слова такого воителя ничего не стоят, — она сделала паузу, смерив выступившего вперёд кота презрительным взглядом, — будь на то моя воля, я бы лишила тебя этого звания. Но я не могу перечить тем, кто одобрил мой выбор и посвятил тебя в эту важную должность. Беркут проследил за ее взглядом, направленным в небеса, где россыпью сияли звёзды. — Ты будешь наказан. Коли я не могу лишить тебя звания воителя в прямом смысле этих слов, я могу сделать это с помощью наказания. Половину луны ты будешь помогать оруженосцам выполнять их обязанности: чистить подстилки, приносить старейшинам еду, вычищать им блох… На этом собрание окончено! Когда предводительница повернулась к нему спиной, Беркут оскалился, обнажая острые клыки, и когти, под которыми все ещё виднелись сгустки запекшейся крови, впились в землю под лапами. Коты вокруг начали расходиться. Их шепот все ещё раздавался в темноте, но он медленно таял, и только осадок, тяжёлый, едкий, словно пыль, оседал после него на душу бурого воина. Сердце отсчитало несколько ударов и вдруг забилось так сильно, что у кота перехватило дыхание. «Проклятое Речное племя… Проклятая Чемеричка!» В душе вскипел гнев: горячей волной он поднялся из-за грудины, подступил к горлу рычанием и поднял шерсть на спине. Воин с трудом сдержался, чтобы не завопить от отчаяния. Теперь, когда силуэт кота был открыт лишь взору небес, он мог дать волю эмоциям. Он мог вспомнить, что значит ненавидеть и бесноваться по-настоящему. «Безмозглые соплеменники! Только и умеют, что осуждать… Считают меня полукровным отродьем? Да пожалуйста! Плевал я на их мнение и…» Кот и сам не заметил, как лапы поднесли его к выходу из лагеря. Вокруг стояла тишина, — только шелест листвы и тихий стрекот сверчков нарушали молчание — и Беркут, не беспокоясь о том, что кто-то из соплеменников может заметить его, с хрустом ломая ветки, выскочил из лагерного выхода. Он не знал, куда именно держит путь. Лапы сами несли его вдаль — туда, где лунный свет терялся в густой тени деревьев и белые отблески плясали на траве, мокрой от росы. В сердцах, размахнувшись что есть силы, кот сбил с пути какую-то ветку. Она с хрустом разломилась пополам и исчезла где-то в траве. Ох, как бы ему хотелось, чтобы на месте этой ветки оказалась кое-чья морда. Папоротники зашуршали, когда брюхом кот задел их кучерявые листочки, и вихрь мотыльков серым облаком взметнулся в воздух. Кот не заметил ни одного из этих чудных ночных созданий. Он просто мчался вперед, а в голове вихрем неслась череда слов, от которых челюсти до боли сводило: племя, воители, оруженосцы, Совет. О, великое Звёздное племя, как же можно ненавидеть все это с подобной силой? Воздуха катастрофически не хватало, и грудь кота едва ли не разрывалась, когда он, обогнув стволы старых деревьев, вдруг вылетел на крохотную поляну и остановился, тяжело переводя дух. Но не успел воитель и вдоха сделать, чтобы выровнять, наконец, сбившееся дыхание, как воздух снова выбило из груди, и кот закашлялся, чувствуя, что рот его открывается не то от наступающего удушья, не то от самого настоящего удивления. Под его лапами, подобно сотням желтых звёздочек, расстилалось полотно цветов донника, чьи листочки тоскливо поникли с наступлением темноты. Беркут понял, что лапы его подкосились, когда он буквально рухнул на землю и в воздух взмыли облачка желтоватой пыльцы, от которой нестерпимо засвербело в носу. Ненависть все ещё била в виски вместе с кровью, но кот понял, что это чувство, будто бы затуманенное густым запахом цветов, вдруг притупилось. Он коснулся когтем одного из цветков, и крохотная капля росы скатилась по его жёлтой поверхности; он проткнул тонкий покрытый жилками лепесточек, и неожиданно, наперекор царящему в душе хаосу ему захотелось рассмеяться. Захотелось рассмеяться от осознания того, что пришла очередь его обидчиков расплатиться за все содеянное, и тогда кот, не долго раздумывая о своих действиях, бросился прямо в заросли, так, чтобы цветы едва ли не полностью покрыли его тело. Он катался в их соцветиях до боли в шее и спине, ластился о землю боками, пока от шерсти не начал исходить терпкий аромат листьев, сырой земли и едкого нектара: никогда прежде этот странный аромат не показался бы Беркуту столь замечательным. «Это должно перебить мой собственный запах,» — подумал кот и тут же впился зубами в один из стеблей донника, так, что рот наполнил горьковатый сок. «Вы не с теми связались, рыбомордые. Прав был Бересклет: так просто я не сдамся…» И он снова помчался прочь. Казалось, что никогда прежде он не бегал так быстро: окрылённый своими шансами, кот будто бы не чувствовал земли под ногами. В мгновение ока он добрался до реки, где пена белыми облаками вздымалась над гладью камней, серых, округлых и ледяных. Воин едва ли смотрел под лапы, когда принялся перепрыгивать по ним с одного на другой, уверенно перебираясь на противоположный берег. Когда в нос ударил резкий запах — он узнал эту жуткую смесь из рыбы и речной сырости — подушечки неожиданно закололо от предвкушения, смешанного с лёгким чувством страха. Всё-таки, после всего произошедшего коту не хотелось снова быть пойманным за нарушением. Припав к земле, он пополз в ту сторону, где в повисшей темноте среди зарослей кустов и камышей виднелся мелкий просвет, обозначающий выход из лагеря. Луна уже клонилась к верхушкам деревьев (по подсчётам нарушителя, лагерь должен был давно погрузиться в сон). Кот навострил уши: вокруг стояла тишина, настолько непорочная, почти осязаемая, что поневоле становилось боязно. «Жаль, что Звёздное племя не помогает в таких делах. Я бы попросил их о благословении…» Каждый нерв в теле напрягся, когда Беркут устроился на земле и вслушился в неподвижную тишину. Так страшно… И холодно. На удивление холодно. Кот не знал, был ли тому причиной пропитавшая воздух прохлада реки или шалящие нервы, что никак не давали выровнять дыхание и погружали тело в оцепенение, смежное с настоящим ознобом. Несколько раз воин прерывисто вздохнул, но кроме звука собственных вздохов не услышал ничего, и тогда, ступая как можно аккуратнее, чтобы ни один листок предательски не зашуршал под его лапой, подполз к самому входу и не спеша опустил цветы на траву. Они вяло опали, будто не сопротивляясь воле своего повелителя. «Да-а, на утро здесь будет целый рой пчел. Вы доигрались, рыбоголовые. Как же вы доигрались…» С видом почти горделивым воитель уставился на разбросанные по черной земле цветы. Их лепестки чуть помялись и теперь были раскиданы вокруг, как ошмётки чего-то когда-либо наделенного силой и красотой, — довольно жалкое зрелище — однако воин понимал, что даже в столь плачевном состоянии они способны на многое; на совершение его великих замыслов, могущих восстановить справедливость под синими небесами. Нёбо обожгло от остатков цветочного сока, и стоящий, горделиво подняв голову, сплюнул горькую слюну прямо на тропинку, где изо дня в день проходили десятки лап тех, кому бы он с не меньшим наслаждением плюнул прямо меж глаз. Губы растянула довольная улыбка. «Я буду спать в своей палатке, в то время как вы, мои прелестные друзья, встретитесь не с самими приятными обитателями наших краёв… Жаль, что я не смогу лицезреть ваших морд собственными глазами.» Он подавил смешок, едва ли не вырвавшийся наружу из груди. Никто не видел, как под покровом ночи гибкая тень скользнула через реку и, не оборачиваясь назад, скрылась где-то в подлеске, оставив за собой лишь примятые листья папоротников да дорожку из жёлтых цветов, что, подобно солнечному лучу, вырисовывалась на фоне темной травы.

***

Беркут потянулся на подстилке, когда тонкий солнечный лучик пробился сквозь крышу палатки и упал на его морду, вынуждая приоткрыть один глаз и недовольно сощуриться. Золотистые лучи лились со всех сторон, и только темная фигура, которая спросонья показалась коту черным пятном, заслоняла собой свет, разбивая его на осколки. Кот изогнул шею. Позвонки мягко хрустнули, и подстилка зашуршала, когда он потянулся и со сладкой истомой прикрыл глаза, понимая, что его больше ничего не должно волновать. Сон начал возвращаться: Беркут чувствовал, как он подступает своей мягкой, будто кошачьей походкой, и постепенно обволакивает сознание. В последний раз кот глянул на неясный силуэт; тот пошевелился, но воитель не придал этому значения и, перевернувшись на другой бочок, мирно вздохнул. — Беркут… Голос не сразу дошел до потерянного в сонном бреду сознания, и Беркуту понадобилось несколько секунд на то, чтобы понять, что имя, произнесённое неуверенно, с толикой страха и смятения, принадлежало именно ему. В следующий миг имя повторилось, и в ответ кот раздражённо поморщился. — Ну что е… Лапа, ткнувшая кота прямо в щеку, появилась из неоткуда так неожиданно, что Беркут невольно подскочил и, упершись подушечками в комкающийся мох, нос к носу столкнулся с тем, кто помешал его чудному сну. Перед взором встала морда брата, освещённая золотом утра, что лилось сквозь вход, больше никем не загороженный, и Беркут, несколько секунд смотревший на Бересклета с искренним непониманием, тут же напустил на себя вид скучающий и утомленный. — Каков резон будить меня ни свет ни заря? — Буркнул он, хоть солнце уже давно висело в небесах, прогнав зарю вплоть до следующего утра. — Знаешь же, что я тебя за это не поблагодарю. Он положил голову на лапы и скептически прищурился, глядя на котика снизу вверх. Бересклет не пошевелился и пустым взглядом глянул на братца. Никогда прежде Беркут не видел в его глазах такой отрешённости. — Тебе стоит взглянуть самому… — Котик промедлил, несколько раз качнув кончиком хвоста, а затем лёгким кивком указал на выход из палатки, где собралась целая толпа котов, о чем-то оживленно гогочущая. То и дело переглядываясь, воители наперебой спрашивали что-то друг у друга, но ни один из них, по-видимому, не мог ответить на поставленный вопрос, и потому в сухом остатке все взгляды устремлялись на одну фигуру, которая не была видна лежащему за спинами его соплеменников. — Что за сборище? — Спросил Беркут, отрывая взгляд от данного зрелища. Непонятная тревога, как червоточина, снедающая гиблый плод, зародилась в сердце, однако кот попытался отогнать от себя это чувство. Бересклет же не ответил ничего: на негнущихся лапах он прошествовал к прорехе куста, где остановился и обернулся, уставившись на брата с молчаливым призывом. Лишь немногие из котов обернулись, когда Беркут выбрался из укрытия и остановился на краю полянки. Охотничий патруль без какой-либо добычи, но с едким запахом страха, что пропитал все вокруг, застыл посреди лагеря, и возглавлявший отряд Ягодный — глашатай Грозового племени — изо всех сил старался сдерживать натиск перепуганных соплеменников, без умолку засыпающих его вопросами. — Сохраняйте спокойствие! Это не должно коснуться нашего племени, а значит, поводов переживать нет. — По своему обыкновению он говорил ровно и серьезно, но что-то в его облике — то ли поднятая на загривке шерсть, то ли странный отблеск скорби, заметный в глубоких синих глазах, — выдавали нервное напряжение, которое, подобно вирусу, передавалось другим с удивительной быстротой. — Не паникуйте, ведь это только усугубит всю ситуацию. По толпе снова пробежал озабоченный клекот. Беркут не шевелился, а когда над головами воителей раздался утробный голос, с нескрываемым волнением спрашивающий о том, что происходит вокруг, кот и вовсе вздрогнул, как если бы кто-то неожиданно ударил его по хребту. Гречишная Звезда прошествовала мимо своих подопечных и остановилась перед склонившим морду глашатаем. На мгновение Беркут испугался собственного напряжения. — Гречишная Звезда! Спешу доложить, что возле границы с Речным племенем происходит что-то неладное. Беркут навострил уши, и подушечки его зачесались. — Речные воители собрались у реки. Со своей территории мы не могли видеть, что происходит, но, кажется, на них кто-то напал. Все выглядело так, будто там были раненые! Воздух, кажется, перестал попадать в лёгкие. Гречишная Звезда смерила чёрно-белого кота серьезным взглядом. — Вы чуяли запах крови? — Нет, однако своими глазами мы видели, что приключилось что-то ужасное, и… Лёгкие Беркута сжались в попытке получить каплю кислорода. Казалось, что от захлестнувших эмоций грудь вот-вот могло разорвать. Он оглянулся на брата, но тот не отрывал взгляда от земли, словно не хотел смотреть в серые оппонента. И тогда Беркут понял: как бы не хотелось порадоваться удаче — в первые мгновения в душе вскипело чувство превосходства, смешивающееся с осознанием собственной успешности и смекалки — всё вокруг буквально кричало об обратном, заполняя душу ледяной тревогой. Почему же воздух в Грозовом племени насквозь пропитались запахом кошачьего страха? Почему так озадаченно следили за глашатаем глаза Гречишной Звёзды? И почему же сам Ягодный, обессиленно опустивший плечи да понурив хвост, выглядел таким расстроенным и мрачным? Было ясно, что что-то пошло не так, но не успел Беркут и мысли допустить о том, что же произошло на самом деле, как чёрно-белый кот поднял к предводительнице свою морду и голосом хриплым, будто бы не принадлежащим ему самому, проговорил фразу, которая шипом надолго врезалась в сознание воителя, едва ли не заставив поперхнуться: — Я уверен, что там были погибшие.