<i>Throwing poison seeds into the wind Бросая ядовитые семена на ветер, Make the poison tree growing in me begin Заставь ядовитое дерево расти во мне, Let your branches dwarf my name Пусть твои ветви затмевают мое имя. Let your honey harden me Позволь своему меду ожесточить меня, Blood loving, whisper poisoning Любя кровь, шепни отравление. Grouper - Poison Tree
</i> Одной ночи Максу хватило, чтобы понять что что-то не так. Что-то изменилось. Как-то давно его приемная мама читала ему сказку на ночь, которая повествовала о некой Бездне, о подсознании каждого живого существа, о их потайных мыслях, не сказанных вслух. Много раз перед этим она предупреждала, что после этого он наверняка не сможет заснуть. И, видимо, прямо сейчас это и происходит. Бездна окутывала его, не давала долгое время разомкнуть глаза, пока он не понял – они открыты. Но ничего не видно. Макс понятия не имеет, сон это или реальность, но его колотит так, будто солнце вырубили. Вместо солнца лунный свет освещает его, все едва видно, словно сквозь опущенные веки, но тепло не становится. Легче не становится тоже. До тошноты долгое молчание прерывает голос. "Кто ты?" Если у Бездны действительно есть голос и все здесь взаправду, то голос этот настолько пугающий, настолько преобразованный, что Макс его не узнает. А недалеко стоит фигура. Черная пантера молодого возраста, прямо как он. Но в одно же время он чувствует, как на него смотрят одновременно отовсюду. «Кто ты?» — повторяет он, и кажется, что здесь собрались все, все пришли за ним, все хотят его сожрать или разобрать по кусочкам, выпотрошить до последнего чувства, а личные вещи сжечь. – Я Макс, – смиренно отвечает лев, пытаясь рассмотреть кто стоит перед ним. – А кто ты? Бездна улыбается. И Макса сшибает током. Пантера был самым обычным. Не ярким, не выделяющимся, обыкновенным. Только глаза у него были грустные... – Ты... Пантера выходит из тени, стуча каблуками по черной, почти липкой, субстанции, которая здесь называлась полом, и смотрит своими спокойными глазами прямо ему в душу. Плавными, почти аккуратными движениями потирает свои запястья, словно боится испачкаться... и ведь правда. Это он. Тот, кого он не спас в детстве от чертовой анаконды. – Ты не Макс, – улыбаясь, спокойно произнес он, и противно скрипит клыками, будто вот-вот готов набросится на прибывшую добычу. – Почему? – лев слегка отступает назад, чувствуя холодные взгляды на затылке, но пантера перед ним и не думал уходить. Он медленно, цокающими шагами, приближался к нему. Зыбучие пески, болото — назови как угодно, факт остается фактом: Макс давно понял, что себя теряет. Завяз и идет ко дну. У него постоянно болит голова, горит тело, сон беспокойный, и последнюю нервную клетку давно уже разорвало. Поворот ножа во рту — рассекает полость почти зубодробящее лезвие. Память подводит: нож из одних рук кочует в другие, и все кажется настолько реальным, что хочется на стены лезть, соскребать штукатурку ногтями, искать выход. Но нет выхода. Вот так комедия… Казалось бы, Бездна должна быть не столь мрачной и пугающей ямой, как мама ее описывала в сказке, но так оно и оказалось. Его связали тут, он давится воздухом, когда просыпается, но затем вновь проваливается: то ли на улицу, стоя рядом с Кайном и мило разговаривая о прошлом, пока неподалеку расположились их(?) враги, то ли в обезображенный сон, то ли просто к Бездне в объятия, чтобы хоть кто-нибудь побыл рядом. Ближе прижаться, пусть к неживому, ненастоящему, но осязаемому. Выкрикнуть: «Мне было, ради кого всем пожертвовать!» Но Бездна лишь скалится омерзительной улыбкой, пока Макс, словно наивный ребенок пытается понять, как он попал в лапы того, чего боялся больше всего. – Ты не Макс, – продолжила пантера. – Ты лишь его оболочка с поддельной душой... И ты боишься эту сторону своей сущности, не так ли? Если Кайн или кто либо другой в скором времени увидит во что он превратится... Тот, кого они знали и о ком были всегда хорошего мнения... Он вероятно почувствует себя виноватым. Жертва его матери вероятно была только началом, о которой он всегда будет вспоминать, как в самом худшем кошмаре. Все эти страдания, все до последней капли, были платой за свободную, безопасную жизнь их всех. Макс часто представляет во снах, как приносит себя в жертву ради друзей, которые для него остались единственной семьей. Его никто за это не простит, особенно Лина, но представлять себя если не важным, то хотя бы полезным кому-то, приятно. По правде сказать, это единственное, что вообще тогда спасло Кайну жизнь в том злополучном убежище Мастера Теней. И до сих пор спасает. Он готов жертвовать и жертвует постоянно взамен. Он чувствует, как уже сейчас Бездна медленно пожирает его своим взглядом. Впрочем, даже если Макс с огромным трудом, но все же пытался выходить из этого непонятного состояния, он все равно не чувствует себя ни в реальности, ни в своем теле. Тело чужое. Неприятное. Все еще зараженное мутацией. – Я боюсь? С чего вдруг? – напряженно спрашивает Макс, хотя итак знает ответ. – Ты боишься исчезнуть. Раствориться. Утонуть. Сгинуть в Бездне. В самую точку, без промаха. Макс чувствует, как его трясет на месте, но старается держать себя в руках, чтобы Бездна не смотрела на него еще более холодными, омерзительными глазами и не тянулась к нему когтистыми лапами. – Ты боишься, что ты и твоя личность исчезнет, когда придет <i>он. Вот почему ты так старательно все скрываешь от друзей, хотя уже понимаешь какая сила тебе дана мутацией. Даже от Кайна, с которым вы так сдружились. </i> Максу всегда хотелось спокойной жизни. Нормальную, как у этих веселых детей с дурацких социальных плакатов: улыбающиеся мать и отец, чадо, вцепившееся в их руки, купающееся в любви и не осознающее своего счастья. Подрастет, попсихует во время переходного возраста, выебет всем мозги своими беспочвенными истериками, а потом остановится и поймет, что пока весь мир в огне, у него есть все и даже больше. У него есть заветная безопасность. У Макса не было ни того, ни другого. Ни семьи, ни безопасности. Почему его обделили? Почему его, едва начавшего жизнь, моментально отделяют от семьи и нагло врут все 16 лет? Почему его, словно брошенку, проданную за копейки, кидают прямо в очаг боевых действий, когда решалась судьба всего королевства? Почему каждый раз цеплялся за жизнь, находясь на волосок от смерти? Для чего все это? Или для кого? Он не знал. Но знал одно: скоро это будет делать уже не он, а его оболочка с зараженной, поддельной душой прямиком из Бездны. Другой он. – Разве все это не из-за страха? – оскалился пантера. – Ты боишься исчезнуть из сознания дорогих тебе людей из-за существования еще одного тебя, который совсем скоро вырвется наружу. Почему у него вмиг ничего не осталось? Это несправедливо. Приемная мама как-то сказала, что Бог наказывает всех за грехи, однако Макс уверен: если бы Бог действительно был, он бы уже давно наказал его еще куда изощреннее, чем сейчас, но в итоге все страдают одинаково. Макс думает обо всем подряд. Мысли обрывочные. В этом так тяжело вариться… Он то просыпается, то опять засыпает, и что сон, что бодрствование его равнозначно тревожны, как и сейчас. Он не понимает, где он. Да, Макс хотел семью. И хочет. Конечно, хочет. Но таким, как он, семья не полагается, поэтому… Поэтому Макс ее себе выдумал. Точнее, не саму семью, но связь с людьми: Кайном, Линой, Профессором Хигой, Твичем и Спайком. Кому в действительности нужно чужое откровение? Откровение его — тот секрет, который нельзя никому доверить, чтобы не выпачкать, чтобы вслед за собою в пучину не утянуть. "Ты боишься, не так ли?" – шепчет Бездна на ухо. "Боишься вмиг остаться никем в чужих глазах? " С мамой было весело играть в шахматы по выходным. Смотреть в её потухшие, но радостные жизнью глаза. Новой жизнью после заключения у Мастера Теней. Её не было долгую часть его жизни, но он знал – она была готова на все ради него. Ровно так, как и отдать свою жизнь. После "смерти" Мастера Теней все казалось таким спокойным... Словно у нее действительно началась новая жизнь вместе с Максом, которую они проведут в их уютном королевстве. Но, видимо, Макс весь пошел именно в неё. При любой опасности тянется к ней, не боясь защитить дорогих людей. Так и погибла на руках у сына, молившего о спокойной семейной жизни. Луч потух. "Ты боишься, не так ли? " Следующим лучом света в его Бездне стала Лина. Первая девушка-львица, которую он впервые встретил в своей жизни. И да, она была несомненно той, ради которой стоит сражаться и много-премного раз рисковать. Они вдвоем вышли прекрасной командой и отличными друзьями. Макс чувствует ее состояние. Чувствует вину, возложенную на ее плечи, которую она старательно пытается скинуть с себя, но она вцепилась, как ядовитая змея и не отпускает, лишь тянет ко дну. Душа ее всегда была невидима как бы он не старался к ней залезть, да и улетучивается наверняка быстро, едва он старался это сделать, потому Макс не спрашивает и не трогает ее. Она сильная девушка, уж куда сильнее него по силе духа, потому он уверен, что она справится, но в противовес ее тревоги передаются и ему самому. Он чувствует ее сожаление, чувство безвыходности, а потому отпустил ее, чтобы не было еще больнее. Так ушел очередной луч света. "Ты боишься, не так ли? " Вряд ли кому-то действительно интересно копаться в его душе, кроме него самого. Многим вообще интересно мало, а те, кто готов бескорыстно отдать, у кого кожа горит от какого-то абсурдного доверия хоть к кому-нибудь, не выживают: либо от собственных чувств задыхаются, либо добровольно постепенно идут ко дну, как Макс. Ради Кайна куда угодно можно, это же чертов Кайн… Узнать Макса, залезть к нему в душу — задача, казалось бы, непосильная, однако Кайн с ней каждый раз справляется, уже итак много секретов и чувств он ему излил. Поэтому-то Макс и рассказал самое сокровенное именно ему. Кайн с самого начала был неприступной стеной. Сначала злодеем с добрыми к миру намерениями, а теперь другом, партнером, союзником, которому хоть целую гору в руки дай – он под ней не прогнется. И он не ошибся. Эта история его не ошеломила, не испугала и не оттолкнула, потому и лев решил, что не ошибся в нем. Казалось бы, вот оно, очередной лучик света в темноте светит прямо на него, готов помочь, но уже поздно – тело и душа заражены. Луча не видно и уже не греет как прежде. Эти картинки прошлого вновь предстали перед ним, вызывая лишь вину и сострадание по отношению к мальчику прямо перед ним. Или все это — ужасный, ужасный сон, повторяющийся каждую ночь, сон, к которому нельзя не привыкнуть и который становится новой реальностью, более правильной, более настоящей? Нет, нет, быть такого не может! Иначе где этот проклятый Мастер Теней с его противным, бьющим по ушам голосом? Макс хочет выбраться, разбросать вещи, крылья свои ощипанные ломать, но не может и пальцем пошевелить, ведь даже просто дышать — это уже, кажется, задача невыполнимая. Ядовитая яма, отчаянье, кровью залившее глаза, не иначе. «Оно тебя все-таки ест, ест, Макс, и поздно уже что-то менять, мои сказки мало кому нравятся, но не было еще того, кто бы их все до конца не дослушал. Теперь ты знаешь...». ...Уже поздно куда-либо уходить... Макс бесполезен. Слабый, уязвимый, больной, даже тот же посох, его оружие, не спасет. Силы Льва уже нет. Ни защиты, ни сил, ни веры, ни надежды на светлый финал. "Ты боишься исчезнуть, не так ли?! " – Нет, я рад... – слабым голосом отвечает Макс, перед тем, как пантера перед ним не исчез и Бездна удовлетворенно не затихла. Наконец он один, в своей давящей, отравляющей душу тишине. Лишь он и его тараканы в голове, не дающие здраво мыслить о том, что будет дальше и как ему теперь выбираться из этой липкой темной ямы. Но стоит ему моргнуть, как перед ним по тропинке размашистыми шажками идет Бэлла, а сбоку Кайн с серьезным взглядом смотрит вдаль. Максу стоило несколько раз проморгаться, прежде чем понять – они идут в логово врага вритфорцев. Перед ними шли все, кого он видел вечером за столом переговоров, кроме Твича и Спайка: наверняка, чтобы не путались под ногами. Лев испуган. Секунду назад, испытывая чувство, словно он тонул в глубокую липкую пучину, он выныривает в полуреальность, понимая, что облажался по полной. Он все знает. Знает, что с ним происходит, но сказать об этом кому либо равносильно самоубийству. Все итак будто на шампур нанизаны от навалившихся проблем и переживаний, что язык сам прикусился. – Макс, ты все утро как зомби. Даже голос Кайна не возвращает его в реальность до конца. Макс морщится, его тошнит. Все кажется чужеродным и гадким. Непонятно, день сейчас или утро и откуда исходит свет, бьющий в глаза. Невозможный свет; хочется забиться куда-нибудь, лишь бы оказаться обратно во мраке, лишь бы прошла накатившая головная боль... Одно радует: он выбрался. Правда. Смысл его разговоров в голове уже не казался чем-то ужасным. Ни страдания, ни сожалений, одна горькая правда. Легче не рвать кожу в попытках проверить, а существует ли душа все-таки, и просто смириться и ждать конца. – Все в порядке, – вяло отвечает он, замечая, как любопытные детские, но весьма повзрослевшие глазки Бэллы уставились на него. Даже как-то непривычно. – Папа сказал, что среди мутантов есть девианты. Лев и акула переглянулись. – Девианты? – неверяще переспросил темперамент. – Не такие, как остальные. Обычные мутанты сразу бросаются на жертву, а девианты нет. Просто смотрят на нее и все, а в итоге умирают от голода. Мы их называем тупышами, хи-хи. Не каждый мутант даже под угрозой смерти упустит жертву из под носа. – К чему это сказано? – Папа не считает, что ты станешь девиантом... Он боится... Кайн напряженно нахмурился и отвернул голову в сторону, замечая, как Маркус иногда поворачивался на них, поглядывая то на дочку, то на притихшего Макса и снова отворачиваясь в сторону их маршрута. Вот бы сказать, что Макс и сам боится... Боится чувствовать, говорить, видеть и слышать не сам, не по своей воле, а по воле кого-то. Может девианты на то и поняли, что лучше ничего не делать, чем сделать и жалеть всю жизнь, если ее уже можно так назвать. Просто сидеть на месте и смотреть, ждать, ждать, ждать, пока организм не откажет от голода. Лучше смерти не придумать. "Тебя все боятся, даже Кайн отвернулся. Убери их от себя, убери, УБЕРИ, УБЕРИ" – Заткнись... – прошептал Макс, несильно стукнув себя по виску, но это не помогает. Голос настаивает. «Ну же, чего тебе стоит просто заткнуть этого нахохленного тюленя, раскаленного гневом и страхом на тебя? Схватить за горло и сжать так сильно, что костяшки на пальцах откажут. Ты же знаешь, каково это, как проберет: от озноба до ненормальности, тело скажет — конечная, только тебя никто не выпустит из». – Заткнись, заткнись. Внезапный тяжелый вздох Бэллы заставляет Бездну на время действительно затихнуть. Она начала идти гораздо медленнее, вскоре сравнявшись с парнями. – Ты чего? – Мы слишком долго идем... – вяло протянула малышка, замедлив шаг так, что начала значительно отставать от парней. Макс не сразу среагировал, когда Бэлла издала возмущенный звук едва Кайн подхватил ее и усадил на свои плечи. Лев заметил как ее мелко затрясло, то ли от неожиданности, то ли от еще не остывшего страха к нему. Какое-то время они идут молча, девочку трясти перестало, да и сам Макс прекращает часто на них поглядывать, проверяя ее состояние. Далее он только подмечает более яркие для него детали. Бэлла уже более уверенно и крепко тянется к Кайну, обнимая его голову. Как она смеется, увидев лес с его двухметровой высоты. Как Кайн улыбается на это и начинает показывать ей более интересные вещи, которые увидит. Макс чувствует, чувствует вместе с ними, и это важно, на самом деле — ловить пальцами ускользающее тепло. Только… его вновь и вновь лишаешься, словно по своей вине, но каждый раз обжигаешься в надежде запомнить тепло через боль оказывается естественней некуда (иначе как?). От неумения принимать остаются глубокие раны, но это уже хоть что-то… Он помнит Кайна тем кто, несмотря на свой весьма устрашающий вид, все равно заставлял хоть как-то отразиться в сердце других. В сердце Макса особенно. При виде него Бездна молчит. Выжидает, когда он отвернется и снова начинает свой говор: «Ты как не содранная, настоящая кожа для тату-практики какого-нибудь маньяка», — Бездна говорит, а Кайн не видит и не слышит. И Макс едва сдерживает мягкую улыбку.❖
Пути по канализации привели прямиком в центр кроунфордского района, за мертвые ограды. Было подозрительно тихо, ни единой души на безжизненных и заросших улицах. Лишь приглушенные взвизги мутантов издалека заставляли ребят идти по пустым улицам максимально тихо и незаметно. – Ну, и где все? – недоверчиво скривился Кайн, глянув на главного затейщика этой вылазки. – Я...я не понимаю... – заикаясь начал Маркус, выглядывая на улицу из-за угла. – Нам должен был попасться хоть кто-то... Промышленная зона этого острова очевидно была самой богатой и густо заселенной. Много домов, большой сад, очищающий район от промышленной пыли и многочисленные постройки с разными услугами, что душа попросит. Район не сильно изменился с тех пор, как город стал призраком. Ребята мелькали среди домов, Бэлла тихо шагала следом, значительно отдохнув на плечах Кайна. Маркус вёл их к указанному месту – предположительному штабу, где сидят все кроунфордцы. По пути они нашли еще один маленький магазин, закрытый на перерыв, но именно там они и добыли все необходимые инструменты, бензин и генератор. Они отклонились от магазинчика вглубь города, старой его части, где на фоне пустых высотных домов вырисовывались трубы заглохших заводов. Если можно было так сказать, тут было немного уютнее, что ли. По крайней мере, стенки заглохших у доков кораблей не обступали их со всех сторон, нависая. Шагать между старых домов было почти спокойно. Привычно. Макс не мог не думать, что все выйдет у них так просто, не стал бы просто так такой жестокий по рассказам Маркуса народ допускать их к изыскам выживания. Не встретился ни один житель района, словно готовилась засада. Ощущение было, что след петлял, потому что кто-то ждал, что искать их кто-то будет. Он уже собирался сказать об этом Кайну, когда они остановились, и тот задрал голову, разглядывая очередное серое безликое строение из крошащегося от времени камня. Школа. Такая же заросшая, как и все другие здания в этом районе. Но что-то движущееся на крыше заставило вновь спрятаться всем за переулком. – Мутант? Здесь?! – прошептала Лина, разглядывая из-за угла черного мутанта с голой кожей и размашистыми крылья, который уселся прямо на крыше здания. Когтистыми лапами он сдирал черепицу за черепицей, словно копал, пытаясь что-то найти. Долгие минуты они слышали звонкий скрежет, пока мутант не сдался и не спустился с крыши, потеряв весь запал. Едва он скрылся за зданием ребята облегчённого выдохнули. – Получается нет здесь уже никаких кроунфордцев... – Не верится... – прошептал Маркус. – Просто не верится! У них же было всë! Черт бы их побрал! – Уже побрал. Видимо смекалки им забыли завести, – неудачно пошутил Кайн, за что получил несильный толчок от Лины. – В любом случае в этой школе лекарств мы не найдем, – Маркус посмотрел на команду, заранее стараясь придумать план. – Я заберу Бэллу, Лину и вас, Профессор, мне понадобятся свободные руки, чтобы все унести. А вы... – Уже поняли. Макс вынырнул из-за угла в сторону школы и Кайн, мигом последовавший за ним, фыркнул, не удивляясь такому событию, что двух самых крепких парней их команды кидают в самое пекло. Мутантов по пути больше не встречалось, да и идти им пришлось недалеко, однако их отдаленные визги со стороны завода никого весьма не радовали.❖
Школа внутри не отличалась от других зданий своей целостностью. Облезлая штукатурка, разбросанные парты и стулья, заколоченные двери и окна, разорванные плакаты на доске объявлений, – все напоминало о том, что здесь вовсе не ветерок пролетел, а кроунфордцы действительно собирались сделать из этого здания штаб, но даже это их не спасло. Все кабинеты пустовали, ни одного намека на то, что здесь кто-то мог быть, но все равно с каждой дверью парни подходили с особой осторожностью: выбить дверь, осмотреться и уже потом искать все нужное. Они прижались к стене по обе стороны от очередной обшарпанной двери на пустой площадке четвертого этажа, подняв оружия к груди. Макс не волновался, в голове был один гам, Бездна замолкла. Это не могло не радовать. Кайн запыхался, лестничные прилеты явно не про него, учитывая, что ноги-то приобретены откровенно недавно. Бегать умеем, а в плане физической силы сильно уступают ногам Макса. Кайн, глядя на него чувствовал, как собственное сердце тяжело бухает в груди. Макс вдруг скривил губы в болезненной ухмылке. — Что? — Я подумал, как жаль, что ты не земное существо. Мы бы могли выбивать двери по очереди или... не знаю... как ты говоришь, набивать морды? — Ну извините уж, — фыркнул Кайн. Идея, вообще-то, была совсем неплохая. Макс почти смутился: — Я не хотел сказать, что это плохо, что ты не совсем как мы, Кайн. Напротив. Это весьма интересно. Разговаривать с таким, как ты. — Ты вообще любишь говорить, — заметил темперамент, и Макс не сдержал улыбки. – С тобой, – добавил Макс, после чего повисла тишина. Если подумать... Макс сейчас сделал комплимент? Обычно лев предпочитает помалкивать в кругу незнакомых лиц, но с друзьями тараторит без умолку. Еще до этих всех событий Кайн замечал, что разговаривает он не раньше, чем кто-нибудь не подкинет ему тему для разговора, а дальше хоть мертвого уболтает. Наверное, в отношении Кайна это называлось бы скорее "заболтать до бешенства", ибо настолько много всего этот неугомонный подросток знает, столько всего повидал за свои немногие года жизни, что слушать было хоть и интересно, но весьма долго просили с закрытым ртом. Повезло ему. "Решил заранее ему понравится, чтоб в конце двоим не было так больно? Ты же знаешь свой исход, так чего же тянешь и его с собой на дно? Виной всему твоя инфантильность, Макс. Ты попросту не способен воспринимать реальность такой, какая она есть, и, следственно, ты не можешь жить в ней. Именно поэтому ты ищешь другие... Способы ее избежать." Макс тряхнул головой. Кайн еще не решил, как ему ответить, когда Макс замер и выдал: — Я что-то слышу. Подумав, он добавил: — Голоса. –Голоса? – За дверью. Двое. Кайн прислушался, прижавшись к двери, но услышал лишь далекие отголоски двух мужчин. Макс чуть улыбнулся. Кайн вздохнул, не понимая как сам этого не услышал. — Ну что? «Тук-тук, король пришел», или ты вскроешь дверь по-тихому? — Я… — начал Макс, но вдруг осекся.— Снова я? — Ты серьезно? — изогнул Кайн бровь. – Хочешь проверить мои ноги на стойкость? – Пожалуй, нет. Кайн кивнул на его ответ и отошел от двери, махнув Максу, чтобы тот начал выбивать дверь. Макс без лишних слов замахнулся и ударил ногой над замком. Дверь влетела внутрь с громким хлопком, и лев за ней. — Не двигаться! Комнатка была совсем маленькой. Обычный класс с крошечный партами для дошколят. Кайн прошел за Максом и взял на прицел дальнего тюленя, скорчившегося у двери у дальней стены. Еще один медленно поднял руки за стойкой, которая когда-то была учительский столом, а теперь была завалена тряпками, микросхемами, ветошью со смазкой, коробками от патронов и деталями пистолетов различного калибра и степени разобранности. — Выйти в центр комнаты! Кайн молча махнул оружием дальнему мужику, чтобы тот тоже подошел, подождал, когда они двое встанут в метре друг от друга под низко висящей лампой. Потом пробормотал: — Сэм, да? На бейджере написано. Сэм промолчал на его вопрос, лишь нехорошо улыбнулся другу, когда Макс пристально на него смотрел и приговорил: — Здесь мутант. — Здесь говорим только мы, — парировал Кайн, подходя ближе. — Мы здесь за тем новеньком оружием. И, раз уж вы одни тут остались, то спрашивать об этом будем у вас. — Вы про Тревиса? — подал голос Сэм, указывая на своего друга под боком. — Он это оружие придумал. – В чем его смысл? Оно же не стреляет. Парень пожал плечами, словно ничего не знает, пока сам бесстыдно впивался взглядом в Макса, осматривавшего помещение. Лев медленно пошел вокруг комнаты, подмечая, что повсюду валялись разные инструменты, приборы, чертежи и пистолеты точь-в-точь какой они видели до этого. Правда изменилось в них что-то. Макс решил к ним не приближаться. От греха подальше. — Я хочу посмотреть, как он бы потрогал эти стволы, — вполголоса рыкнул Сэм, и Кайн подавил желание запихать ему один из этих пистолетов в глотку и спустить курок. Бешенство накатило тяжелой волной так неожиданно, что Кайн почти испугался. Макс сообщил из дальнего угла: — Здесь вроде больше ничего интересного нет. Но я не пойму одного, почему у вас столько оружия, но вы не сумели отбиться от мутантов? — Вырастешь — узнаешь, — фыркнул Тревис. Кайн вдруг осознал — они не боятся. Даже королю перечут, словно совсем за свою жизнь не боятся. Не чувствуют угрозы для себя. Будто ждут чего-то. Кайн твердо решил не спускать с этих мудаков глаз, пока Макс делает свое дело. — Все эти пистолеты как-то модифицированы, — раздалось какое-то время спустя. — Подозреваю, что тот был бракован, эти выглядят абсолютно точно так же. Даже их патроны ничем не отличаются. За дверью стоят компьютеры со всеми характеристиками каждого из пистолета, думаю и система слежения за ними там есть. Сэм ухмыльнулся. – Не думал, что он такой умный. — Завали, — рыкнул Кайн. Чувство тревоги росло, не желая уходить. Темперамент позвал, не отводя глаз от лиц этих двоих: — А про мутацию они что-нибудь знают? — Не думаю, — Макс сделал паузу, легко прикусив губу. — По крайней мере, эта комната выглядит больше на мастерскую, чем лабораторию. — Он меня умиляет, — прошептал Сэм. В другой ситуации Кайн бы с ним даже согласился. Сейчас все в нем орало — что-то не так. Два мудака будто бы наслаждались ситуацией. Им светили нехилые проблемы от вритфордцев, а они радовались жизни. Макс остановился, судя по звукам, в трех шагах. Достал рацию. — Думаю, стоит позвать ребят. Пусть заберут тут все. — Зачем тебе они, — немного раздраженно, как он сам надеялся, спросил Кайн. Ему было не по себе. — Возьми все сам. — Тогда мне нужно время. Держи их на прицеле, – Макс достал из-за пазухи веревку, взятую утром на всякий случай. – Если что-то не понравится, то можешь применить силу. — Мне все тут не нравится, — проворчала акула. Сэм сам протянул руки и покорно дал себя завязать и отошел на пару шагов, поиграв бровями. Макс поджал губы, глянув на него, и отошел к Тревису. Тревис рванулся: — Убери руки, сраный чмошник! Макс поймал его за локти и выкрутил руки, толкнув в спину. Тревис вырывался, мечась как бешеный. Кайн увидел, как в одном кулаке мелькнула отвертка, которую Тревис выудил из кармана рабочего комбинезона. — Макс! В этот момент Сэм прыгнул на Кайна и выбил гарпун из руки, он успел закрыть лицо и лягнуть его ногой в живот, падая, Сэм поймал его за ногу, и комната кувыркнулась вверх дном. Кайн видел краем глаза, как Макс дерется; он стоял, перехватив руки Тревиса, и не давал тому всадить отвертку в глаз. Потом Сэм навалился на Кайна сверху, и лев пропал из виду. Кайн видел, что гарпун лежит слишком далеко, со стойки на него смотрел пистолет — но тоже не дотянуться. Кайн согнул ногу в колене, собираясь отпихнуть Сэма. Где-то Тревис сдавленно застонал, закричал Макс: — Тревис! Не двигаться! Тревис, — сообразил Кайн с ужасом. У которого руки сцеплены спереди. Он опасен. Кайн выпрямил ногу, и Сэм откатился и ударился головой о стойку, на время взяв тайм-аут. Кайн вскочил, озираясь, — Тревис уже бежал к нему с ревом, толкнул плечом, врезавшись с размаху. Макс был потерян из виду. В руках Тревиса был нож — странный выбор оружия в комнате, полной пушек. Кайн шатнулся в сторону, уходя от удара, по плечу остро скользнуло, обожгло — но царапина была пустяковая. — Макс! — заорал он, занося локоть, чтобы опустить его на спину Тревиса. — Какого хрена ты там делаешь? Тревис извернулся, падая, и обхватил колено Кайна. Он снова потерял равновесие. Темперамент, задыхаясь, пытался спихнуть с себя Тревиса, тот выронил нож, но накинул на голову Кайна скованные руки, передавив шею. Потянул, разворачивая его, и тот увидел, как Макс вскакивает с пола, помятый, но невредимый. Сэм лежал в двух шагах без сознания. Посох Макса валялся почти у двери, и он, не раздумывая, схватил ближайший пистолет со стойки, другой рукой он уже тянул патроны со стола. Кайн пытался протолкнуть в горло хотя бы глоток воздуха. Тревис держал намертво, цепочка наручников врезалась в шею, и перед глазами поплыли круги. — Отпусти его! — Макс целился в лицо Тревиса. Он ухмыльнулся, опалив ухо Кайна дыханием: — Разумеется, принцесса. Просто хочу посмотреть, что ты будешь делать. Выстрелишь? Не боишься попасть в своего дружка? Или что у вас там? Нежная дружба? В глазах темнело. Кайн еще видел лицо Макса, упрямо не желающее растворяться в дымке, испуганное и напряженное. "Убей этого ублюдка. Убей. Убей. УБЕЙ. УБЕЙ. УБЕЙ!!! " Голос орал, кричал, лев не мог ничего слышать кроме него. Требующий был этот крик или молящий уже неважно, важно, что и сам Макс был не против подчиниться ему. Уж слишком гнев на них был высок. Лев вдруг сжал губы: — Как угодно. Выстрел оглушил Кайна, и его дернуло назад, когда Тревис опрокинулся навзничь, утаскивая акулу с собой. Кайн вцепился в его руки изо всех сил, падение смягчилось, потому что рухнул он прямо на готовенький труп. Щека была в чужой крови, осыпавшейся мелкими брызгами. Кайн выпутался из кольца рук и согнулся рядом, кашляя. Макс бросился к нему, пистолет в руке. — Кайн! Ты… Грянул еще один выстрел, и Кайн вскрикнул от боли. Голос в голове Макса тут же сошел на нет, едва бедро Кайна почти у самого пояса прошило горячей иглой, кровь заторопилась выкрасить штаны в алый, и Кайн быстро накрыл рану ладонью и вскинул уплывающий взгляд на Макса. Тот стоял, широко распахнув глаза. Пистолет затрясся в его ладони, потом тяжело упал на пол, и Кайн обругал бы Макса за такое неосторожное обращение с заряженным оружием, но зубы были крепко сжаты, боль ударяла ритмичными толчками в голову и в ногу. Макс рухнул на пол и был рядом через секунду, он перехватил руки на бедре и прижал у раны сам. Кайн слышал, как его дыхание сбивается, пропадая и появляясь, глаза метались. — Кайн, я… он… как тогда, с Маркусом… У стойки ожил и закашлялся Сэм, не предпринимая больше попыток вставать или нападать. Он сел с трудом и тихо засмеялся, глядя, как Макс отпускает руки и принимается разрывать штаны на Кайне. — Я не нажимал на курок, — повторял он, как заведенный. — Я не нажимал. Спуск произошел сам, как тогда, в переговорной, я должен был догадаться. — Он стреляет самопроизвольно только у тебя в руках, — Кайн стиснул зубы до ломоты. От боли сводило желудок, и он опасался сблевать прямо на Макса. Макс разорвал свою жилетку, оставляя на себе одну только рубашку, и Кайн уставился на это зрелище, парализованный. — Верно, дебилы, — прохрипел у стойки Сэм. — Только рядом с мутантом. Наш защитный механизм, если поблизости окажется мутант, а выстрелить ты слабак, не успел и т.д. Пистолет для самых обычных жителей, не умеющих и боящихся стрелять. Поэтому нас всех и перебили эти черти, что духу мало было. Значит ты, король или как там тебя теперь звать, заражен? Смешно. Макс накинул оборванную жилетку на ногу Кайна и перетянул, подняв к бедру, затянул узел так, что Кайн взвыл сквозь зубы и вцепился в руку Макса. Лев быстро поднял глаза на его лицо и замер на секунду. У него был такой перепуганный вид, что Кайну хотелось утешить его даже больше, чем себя. Сэм говорил, наблюдая за ними: — Представьте себе заголовки — король сошел с ума от мутации и убил лучшего друга. Мы, конечно, рассчитывали на другие статьи, что мы сделали прорыв в области техники, но кто же знал, что здесь будут такие интриги? Король, который должен спасти мир. Король, который должен защищать людей. Мысли Кайна заметались, как будто в них тоже кто-то пальнул. Даже боль отступила на время. — Ваши ебучие пушки стреляют, если рядом будет мутант, — прошипел он. Макс удерживал жгут, зажимая рану другой рукой. Кровь все равно текла, плескала между его пальцами. Кайн чувствовал, как неумолимо начинает кружиться голова. Он продолжал через силу: — Вы наверняка как-то хотели не только защититься, но и насолить вритфордцам. Сэм сидел, тяжело дыша, и глаза у него блестели как у наркомана. — Что с тобой не так, парень? Вас они как-то обидели? Убили кого-то из твоих друзей? Родни? Избили и отобрали деньги на проезд? От тебя ушла подружка от туда? Сэм молчал, глядя на него из-под бровей. Потом перевел взгляд на Макса, который зажимал рану Кайна, склонившись над ним, перемазанный в крови и растрепанный. Красивый. — Они ничтожества. Понятная причина? Вместо того, чтобы просто убить зараженных сразу они их оставляют у себя, якобы пожить "денек-другой" дают, пока окончательно не озвереют и только потом пулю в мозг сажают, не думая о безопасности других. У нас было все просто – детей, стариков, зараженных или просто больных убивали сразу на месте, чтобы других не мучать. А эти вритфордцы, – произнес он с презрением. – всем шанс дают, делая себе же хуже. Вы ведь были у них? Чем они там питаются? Ничем? Вам хоть раз предложили перекусить? Мы знаем, что один из наших пистолетов уже у них. Может уже есть пострадавшие? Сэм перевел дыхание. — Ты же из этих, да? С пеной у рта доказываешь, что зараженные добрые и безобидные, которые хотят мира и любви, пока не превратятся? Макс замер на его словах, ожидая вновь услышать в голове тот противный звериный голос, но было тихо, словно он слушал, наслаждаясь. Сэм дышал все чаще, и голос его взлетал на октаву с каждым слогом. — Они звери. Они эволюционируют с каждым днем, их сверхспособности все круче и круче с каждым зараженным, и однажды додумаются до крайних мер. Сколько у них уйдет времени на то, чтобы решить, что им достаточно просто всех нас перебить, чтобы мир завоевать, нежели слоняться, выискивая очередную жертву? Вылечить-то их невозможно. На этом Макс надавил сильнее, словно машинально ожидая, что Кайн вдруг переменится и убьет его на месте, решив, что Сэм прав. Он опасен. С каждым новым днем будет еще хуже. В первый день он еле встал с кровати, постоянно падал в обморок, а теперь им начинает командовать его же темное эго, с пеной у рта доказывающее, что он больше ни на что не способен как убивать или смириться и сдохнуть самому. Но Кайн молчал. Молчал и терпел его выходки. Кровь не останавливалась. Кайн смотрел на него, смотрел на дрожащие ресницы и губы, на мелкие локоны, падающие на лоб. — Ты оплошал, парень, — умудрился выдавить Кайн, не глядя на Сэма. От отвращения и слабости подвело живот. Все его внимание было устремлений на сосредоточенного Макса. — В статейках напишут, как он спас мне жизнь. Не в первый раз, да, Макс? Сэм не отозвался. Макс быстро глянул на лицо Кайна. Темперамент мог только догадываться, что там такого может быть с его рожей, что Макс так резко вскочил и кинулся к двери. Первым делом он подобрал свой посох и огрел им Сэма по виску, и тот мешком осел на пол. Потом Макс загремел железяками на столе, и Кайн закрыл глаза. — Нет! Не закрывай глаза, смотри на меня. Смотри на меня. Кайн. Кайн! Он с трудом разлепил потяжелевшие веки. — Что ты так орешь, Макс, я здесь. — Вот так, — лев поднял ладонь и быстро положил ее на щеку Кайна. — Смотри на меня, хорошо? Все время. — Хорошо, — Кайн улыбнулся. Макс был крут. Нет, даже лучше. Потрясающим. Бил в голову как алкоголь. Или как выстрел. Или еще какая пошлая метафора. Макс кивнул сам себе. — Сейчас я сообщу ребятам наше местоположение. Но боюсь, что Профессор прибудет сюда не раньше, чем ты истечешь кровью. — Потому что они наверняка уже успели забраться в самую жопу этого района, чтобы забрать все, что смогут. — Да, — Макс тревожно разглядывал его лицо. А потом вдруг успокоился. — Поэтому я...наверное... должен сам оказать тебе помощь. Жгут не помогает. Надо вынуть пулю. Но... Профессор меня этому не учил. Только первой помощи. Сознание перестало уплывать, Кайн даже попытался сесть и заорал от боли, которая, казалось, хотела отгрызть ему ногу. — Ты… ты справишься? — Не знаю, но это единственный выход, — Макс становился все спокойнее и спокойнее, снижал градус, и от его хладнокровия ничего не делалось легче. Кайн уцепился за его руку, как утопающий. — Делай свое дело. — Что ж, ценю твое доверие, — Макс похлопал по его руке и взял в ладонь жуткого вида нож и уставился на него как на преступника. Отчего-то Максу показалось, что в его голове засмеялись. Кайн выдавил: — Что ты делаешь? — Стерилизую нож. Здесь не очень чисто. Я бы поднял тебя на стол… — Не вздумай, — испугался Кайн. Не хватало еще, чтобы Макс его таскал. Макс и сам-то вчера при смерти лежал, а тут еще его, фиг-знает-сколько-килограммового, тянуть из угла в угол. Едва Макс закончил промывать нож, то неуверенно спросил: — Готов? — Нет, — честно сказал Кайн. Он никогда еще так не орал. Ему казалось, что он сорвет голос, но силы были все равно, и еще, он, кажется, чутьне сломал Максу руку, когда вцепился в плечо, но он молчал рыбой, нагнувшись над его бедром. Наверняка останется большой фингал. Кайн старался не смотреть туда. Он вообще не видел ничего, в глухой темноте только свет из окон был виден. Потом громко звякнул о пол нож. Лицо Макса снова вплыло в его поле зрения. — Кайн? Ты как? — Зашибись, — прохрипел Кайн. — Ты просто огонь, не останавливайся. — Угу, — быстро сказал Макс. — Я возьму щипцы, нужно ее как-то вытянуть. — Ты не мог бы не рассказывать мне, что именно ты делаешь, Макс? — Прости. Кайн сжал зубы, глядя, как Макс придерживает его бедро и запускает щипцы прямо в хлюпающую кровью дыру, зияющую развороченным мясом. Кайна замутило, он поспешно отвел глаза и дальше смотрел только на лицо Макса. Он сосредоточенно пялился туда, где орудовали его руки, смешно закусив губу. Потом он наморщил лоб и зашептал, как будто Кайн и без того не готов был умереть: — Вот так. Вот так. У тебя отлично выходит, Кайн. Просто… просто прекрасно. Почти… Ты со мной? — Да, — сумела высипеть акула. Макс кивнул: — Хорошо. Ты отлично держишься. Я почти ее вытащил. Лицо Макса обдало маленьким фонтанчиком крови, и он даже не отвел голову, по щеке потекло, пачкая рубашку. Кайн хотел поднять руку и стереть ее, и понял, что не может шевельнуться. В голове пульсировало и гудело. — Кайн! Мы закончили! Я прижгу рану чем-нибудь. Будет больно, но это нам даст время. Кайн! На лицо легла перемазанная в крови ладонь, Макс был совсем близко, и Кайн уставился в его глаза, шалея. — Кайн! Он задыхался. — Пожалуйста, Кайн, я все сделал, все будет в порядке! Уже прижигаю, и еще один турникет, ты продержишься! На его лбу лежала прядка волос — мокрая. То ли от крови, то ли от пота. Макс облизал губы, на которые попала кровь и застыл, очумело уставившись испуганными глазами на ничего не соображающего друга. Макс уже не мог кричать, все силы на это истратил. — Кайн, пожалуйста... Сорванный голос ударял прицельно в мозг, Кайн одурело думал, что ему мучительно хочется обнять Макса. Даже такого. Замученного, всего покрытого его кровью, осипшего от криков, но такого родного. Хоть Макс и думает о себе в плохом ключе, считая себя ужасным монстров, который скоро уже не будет собой, но Кайн бы никогда такого не подумал. Он надеется, что Макс об этом знает. Он останется с ним до конца. На лестнице загремели шаги, нарастая, и грохот заполнил все, перекрыв лихорадочный шепот Макса, и Кайн скользнул в темноту, довольный жизнью как никогда.❖
– Ох, он мне чуть руку не откусил, — смеялась Лина. Кайн смотрел на то, как она сидит на стуле за тем же самым столом, где когда-то сидел Макс под капельницей. Очень хотелось ее шугануть и точно сделал бы это не будь она его подругой. — Все орал, что останется с тобой, и просил убедиться, что ты дышишь. Мы вообще испугались, когда он в лоб спросил, какая у меня группа крови, хаха. А у Твича? Тебе необходимо переливание! Переливание не понадобилось, Кайн отключился скорее от боли, чем от кровопотери. Макс успел, и он не истек кровью. Все предусмотрел, говнюк. Макс сейчас разговаривает с Маркусом в соседней комнате, дает показания о Сэме и Трэвисе, ведь на тот момент никто не мог его остановить, Маркус сам его забрал. Кайн оскалился. Наверняка он его там не только о этих говнюках отправили расспрашивать. Сами-то они уже давно сидят у вритфордцев в тюрьме, а вот насчет мутации они до сих пор ничерта не знают. — Ну я испугалась, конечно, — снова защебетала Лина. — Заходим, ты белый как мел и кровь везде, лежат два тела, и Макс сидит бешеный, он повернулся и так посмотрел и как заорет: помогите! Кайн вяло улыбнулся. В этот момент в комнату зашел Профессор. — Как нога? — спохватился сразу филин. Ну, что сказать... Хига Ботом постарался как надо. Тугая повязка под штанами давила, боли не было — его зашили, отметив отличную работу первой помощи, обкололи обезболивающим и отпустили, когда Кайн отмахался от капельницы. Иглы он ненавидел. Он немного хромал, и только, и попросил побольше обезболивающих, только чтоб силы были Макса разыскать. А он вон где оказывается. Филин ждал ответа. Кайн раздраженно кивнул — нормально все было с ногой. – Значит вы успели помириться? Он же вас попросил мной заняться? – поинтересовался Кайн. Филин сперва удивленно поморгал, а после снял свои очки с клюва, медленно протирая. – Мы и не ссорились, мальчик мой. Все мы знаем, что ему сейчас непросто. Отец, мать, теперь это... После очередной победы над Мастером Теней я уверен, он оправится. После этого он упорхал, наверное, обратно в лазарет. "Врачи здесь негодные, – говорил он несколько часов назад. – Даже мой мальчик справился с первой помощью лучше, чем они. Уж я его просьбу выполню! " Что ж, его слова отчего-то грели душу. — Я ж за лук схватилась, — понизив голос, призналась Лина, когда филин закрыл за собой дверь. — Думала — что он делает с тобой такое, со спины-то не разобрать, он был весь в твоей крови, и мы подумали… Кайн поднял на нее глаза, и Лина понятливо промолчала. Темперамент закрыл глаза от жалости к себе. Умоляющий шепот Макса звучал в его голове на повторе. И рука в крови на щеке. В черту это все, думал Кайн. Далеко и глубоко. Ничего не имело значения, кроме одного — они оба были в порядке, они отвели беду, масштабы которой не могли представить — в заброшенной школе нашли более трехсот единиц оружия. И теперь тот богатенький райончик кроунфордцев по праву их, остается только с мутантами там разобраться и выживать они смогут еще долгое время. – Раз Макс такой... то у тебя все хорошо получается, – вновь начала львица. Кайн вопросительно уставился на нее. – Ты о чем? – Ну, ты же сам мне говорил об этом в таверне. Что ты в него... – Я понял... – вздохнула акула. – Я сам разберусь с этим, я думаю. – Уверен? Даже советов никаких не надо? Я удивлена. Он готов был провалиться под землю. Кайн был уверен – с Максом он в полной жопе. Чувства есть, желание и возможность есть, а духу не хватает свое сердце кому-то раскрыть. Особенно покалеченному жизнью подростку. Макс как неприступная стена. Вот к сердцу его ты может и подойдешь, а разбить стену задача сложная, хоть бульдозером таранить – он будет непреклонен. – Ну, может несколько советов не помешает. Лина мягко улыбнулась, ничего не ответив. Макс выполз из соседней комнаты спустя, встал, оглядел всю комнату и кивнул Кайну. Кайн тоже кивнул. Макс до сих пор был в его крови. Пятна на его рубашке даже не хотели засыхать, а руки, видимо, он даже не успел помыть, как его Маркус забрал на допрос. – К нам скоро подойдет кто-то. Маркус сказал, что хотят помочь, – негромко произнес лев. Кайн смотрел на него, как на призрака. Такой же бледный и замученный за день, весь в крови, что, казалось, сейчас в обморок вновь упадет. Макс молча двинулся к выходу. Кайн смотрел, как его спина исчезает за дверью в коридоре пару секунд, а потом подорвался. Обезболивающие работали прекрасно — им шел всего второй час, — но онемение не давало Кайну сделать шаги быстрыми. Он прихрамывал и материл свою ногу, слышал, как Лина крикнула вслед про швы, отмахнулся. Едва он выбежал за дверь, Макс было тоже хотел что-то сказать, но послать бы его слова куда подальше. Лев утонул в его объятиях. — Куда ты собрался, мать твою! Макс замер, неуверенно обняв его в ответ. Он долгое время молчал, лицо было неподвижным и пустым. — Как твоя нога? — Да к черту мою ногу! – гаркнул Кайн. На них оборачивались. В коридоре они были не одни. Туда-сюда ходили нервные зеваки, ошеломленные недавней новостью, а тут как раз неподалеку обнимались главные виновники события. — Куда ты поперся, я тебя спрашиваю! Без меня, – промелькнуло у него в голове. Их обходили мимо с пугливыми глазами, но оно и не удивительно. Макс слегка дрожал, с сухими пятнами крови на лице и рубашке, с пустыми глазами. Все уже знают, что он зараженный, потому и смотреть на него такого было уже максимально страшно. Но посмотрите на него. Вы разве не видите, — думал он, следя за Максом. Он же живее нас всех. Правильнее, лучше. Про таких снимают кино, их надо беречь, спасать, их, казалось, в жизни-то не бывает. А сейчас в такое время нужно беречь особенно. – Нужно подышать воздухом. Кайн кивнул и схватил льва за руку, потащил мимо таверны и поднялись по лестнице мимо дежурных. На улице был уже вечер, морозно, холодный воздух стегнул по лицу, оранжевый закат на фоне. Кайн решил остановиться на углу, там где они болтали ночью. Макс шел за ним на буксире, руку не отнимал. Потом встал, когда они дошли, глядя на Кайна, часто моргая, а после привалился к стене и перевел дыхание. — У тебя швы разойдутся так быстро ходить. — Может быть, — согласился темперамент. — Никто не умрет от этого, можешь мне поверить. — Я… — Хватит с меня на сегодня. И с тебя тоже. Поэтому хотя бы сегодня никуда не убегай. — Угу, — Макс послушно кивнул, переводя взгляд то на закат, постепенно переливающийся в багрово-красный, то на молчаливого Кайна, весьма нервного и встревоженного. Он не двигался с места и Кайн тоже не спешил шевелиться. Глаза поднимать не хотелось. — Ну, — выдавил Кайн, глядя на грязные алые пятна собственной крови на его лице. — Что? Что с тобой? Макс прикрыл глаза. Этот вопрос резал без ножа, безжалостно оставляя душу в смятении. Макс хотел сказать правду, честно, еще с самого утра. Еще едва приснился тот самый пантера, рассказывая ему всякие тихие истории о Бездне, не умеющей слушать, только видеть, лицезреть и гипнотизировать. — Я испугался, — честно выдал Макс, хоть и не о том, о чем хотел. — Думал, что ты умрешь у меня на руках. — Не худшая смерть, — ляпнул Кайн и только потом сообразил, что ляпнул. — Ай, блин. Ну, иди сюда. Господи… Он подошел сам, прижал Макса к себе, чувствуя под пальцами жесткие напряженные плечи, сведенные лопатки, неконтролируемую дрожь его тела. Макс не был ни гибким, ни податливым, ни даже горячим как печка. Это не могло не радовать. — Ну все, — пробормотал Кайн в его волосы. — Все живы. Ты действовал изумительно, никто не смог бы лучше. Ты спас меня сегодня. Я надеюсь, мне не придется даже сравнивать счет того, сколько раз мы друг друга уже спасли. Макс поднял руки и вцепился в его спину, сжал так отчаянно, что Кайн задохнулся. – Это совершенно не то, что мы обычно делали раньше – бегали, убивали монстров в погоне за злодеем. Сейчас это были обычные жители, – начал Макс с громким сопением. – А я убил одного из них и даже не вздрогнул. Как будто так и должно быть. Я действительно изменился? — Тихо, — Кайн погладил по волосам, опустил руку на затылок. – Ты делал что было нужно, независимо от того, кто ты сейчас. Некоторое время они так и простояли, слыша дыхание друг друга, чувствуя, как тепло стало и как звонко бьется сердце о грудную клетку. Кайн отпустил его и отступил на шаг. Макс смотрел на него, приоткрыв рот, и в голове с готовностью взметнулись мысли, которых сейчас Кайн ждал меньше всего. Он поспешил перебить его нейтральным вопросом: – И это все, что тебя беспокоило? Не думал, что за меня стоит так переживать. Макс притих. Нет, конечно же это было не все, что он хотел рассказать. Еще с утра его донимала эта мысль, а после произошедшего и вовсе сама с губ светит, но рот открыть что-то мешало. Вроде все тихо, никто не бубнит злым голосом в голове, манипулируя на жестокие действия, но останавливало. У Кайна и Макса сейчас было время, чтобы успокоиться и собрать разбегающиеся мысли в кучу. Макс чувствовал себя потерянным, избитым и неприлично счастливым. Казалось, это было выбито на его лбу большими буквами и отлично видно всем людям и чуть хуже – Кайн жив и это важно. Вроде так легко сказать несколько слов, а дальше все и само пойдет, но не настолько ужасные вещи, чтобы Кайну еще хуже стало. Они одни, только ему он может это доверить и, Макс был уверен, только Кайн мог это решить. А потом успокоить и сказать, что никуда не денешься. Извинись — это ведь ты, тупица, дал себя подловить на таком очевидном, не дал бы этому случиться— и выстрела бы не было. Скажи — я последний тупица, но тебе я любое говно доверю. Если хочешь. – Когда ты был весь в крови... – тихо начал лев, слегка дрожа. – Когда ты был весь в крови, мне отчего-то вдруг... – Хэй, ребятки, это же к вам нас послал Маркус, верно? Голос был знакомый. Парни развернулись и рядом стояли те самые пьянчуги, просившие их выпить в таверне. Как их там? Жан и Поль? Да, вроде верно. Выглядели они трезво, но пахло от них неприятно, поэтому Кайн слегка отступил от них на шаг. – Да, верно, – кивнул Макс. – Получается именно вы знаете что-то про Гекату и Аполона? – Хах, нет, уж про них мы ничего не знаем, извиняйте. Но знаем их подругу. Макс и Кайн мимолетно переглянулись, явно спрашивая друг у друга "а точно ли стоит на полном серьезе их расспрашивать?" Два тюленя явно, временами или даже целыми днями выпивающие спиртные напитки, знают подругу богов? Как она не умерла после стольких тысяч лет? Как только Маркус удосужился именно их послать к ним? – Вы сейчас серьезно? – нахмурился Кайн. – Да-да, сами где-то год назад с ней болтали в последний раз, – ответил Поль, переминаясь с ноги на ногу, будто побыстрее хочет уйти. – В Шепчущем лесу живет. Правда, извиняюсь за выражение, пизданутая немного на голову. Парни долгое время не знали как на это ответить. Отослать их обратно или все же поблагодарить за первую зацепку, которая даже особо ею не являлась? У них мало времени, а Шепчущий лес находится за очередной неизведанной землей, где весьма и весьма холодно. Феникс там не проплывет и наверняка придется добираться пешком. – Её зовут Тикси, на обычные позывы не отвечает, придется ее искать. Это последнее, что они проронили, прежде чем уйти обратно в здание. Макс и Кайн лишь дождались, когда они уйдут, прежде чем Кайн многозначительно хмыкнул: – Что думаешь? – С одной стороны очень рискованно им доверять, ведь доказательств они не предоставили, оттого и по глупости можем потерять время. А с другой... это наша единственная подсказка. – Мда... – прохрипел Кайн в кулак. – Пойду расскажу остальным, посмеются. Заодно решим, что делать. Кайн похлопал его по плечу в утешение и заглянул ему в лицо, слегка наклонившись. Тот не двигался, уставившись на Кайна, словно хотел что-то сказать, но лишь молчал, выжидая момента. — Ну? Ты что-то притих. Что надумал? Макс открыл рот. Закрыл. Сказал: — Ничего, расскажу потом. Темперамент кивнул, бросил напоследок "Чтоб вернулся скоро, а не бродил где попало" и скрылся за углом. Макс вдохнул полной грудью. Правда просилась, просилась, язык разъедая, пустая-глупая недосказанность — «убейте» и погибла: теперь нечего говорить, это останется с ним до того, пока все само не станет ясно. Говорить теперь можно все, мало смысла в этом — раньше ведь никогда смысла не было криво-косо-все-из-рук-вон, — а губы не размыкаются все равно, словно в горло когтями вцепилось чудище бестелесное, бесовская натура или же призрак прошлого, сидящий в голове, и все как-то неправильно делается, все-все, томительно, отвратительно в своей праведности. Губы говорят сами: – Когда ты был весь в крови, мне отчего-то вдруг... "ХОТЕЛОСЬ ВЦЕПИТЬСЯ В ТЕБЯ КЛЫКАМИ, ВПИТЬСЯ КОГТЯМИ В ТВОЮ НОГУ И УПИВАТЬСЯ ТВОЕЙ СЛАБОСТЬЮ. Это тебе хотелось сказать, дорогой Макс? Как же ты жалок. Скрываешь свою истинную сущность ради кого?". Бездна говорит, а Макс не слышит. И Макс едва сдерживает безумную улыбку. Щурится, отворачивается, лишь бы никто не увидел проявления победной слабости, разрушительной созидательности как признаков нездоровья: уберечь получилось. От всего. Представляете, от всего! Кайн выжил, выжил, выжил! Макс не слушает ее. Вообще. Вообще не слушает. Как чудесно, как здорово, как хорошо… Значит, вовремя поняв кто он такой, Макс продолжает бороться с недугом. Спас его от тех говнюка и сам остался цел. "Вот только от самого себя ты его не спасаешь." Макс не рад находиться здесь, стоять в одиночестве, в молчании разговаривать с самим собой. Воссоединение. От слова «семья» Макса мутит, дурно становится. Семья обычно далека во всех смыслах, а тут — переверни с грохотом стол да рвани к нему или, раз уж нет сил, просто за руку схвати, но чтоб на коже следов не осталось. С Кайном везде спокойно, как за каменной горой, достаточно просто двумя словами перемолвиться, как уже ощущаешь себя живым. Беречь его получается лучше всего. Хоть что-то у Макса получается на отлично. «Можешь гордиться собой». Ну да. Макс гордится, а что такого? Запах крови неприятно ударяет в голову. Рубашка совсем не хочет впитывать кровь Кайна. Макс с замутненной пеленой вспоминает, как проводит языком по губам, на которые брызнули алые капли. Не помнит вкуса, запаха, только сильное ощущение жажды. Макс и так был на грани, а теперь, в давящей тишине, под гнетом болезни, да еще и в тисках невыраженной, отчаянной,