ты-моя родственная душа

Почему-то Шото совсем не хотел открывать входную дверь в свою квартиру, будто там его ждало что-то ужасное. Сознание отчаянно шептало «Беги. Уходи как можно дальше отсюда», но Тодороки упорно давил в себе эти непонятные чувства. Ну что может быть за порогом собственного дома такого, отчего сердце так и норовит выпрыгнуть из груди? Он уже пять минут держит ладонь на дверной ручке, так и не осмеливаясь дёрнуть за неё. В голове всплывали разом самые негативные воспоминания за всю жизнь. Почему они прорвались именно сейчас? Почему беспрерывным потоком хлынули на одного лишь человека? Почему все тело трясётся, а рука не может нормально сжать ручку? Почему что-то не позволяет Шото открыть эту дверь? Но он делает это, закрыв глаза и наконец взяв себя в руки. Сейчас Тодороки понимает, из-за чего нечто гнало его прочь от этого места. Глупо идти против своей интуиции. Прямо перед носом резко всплыла самая нежелательная фигура. Век бы её не видеть. Ладони непроизвольно сжимаются в кулак, тело напрягается как перед пытками, а разум ждёт армагедона. —Выбирай. Вот первое, что услышал Шото. А говорил ли мэр что-нибудь ещё перед этим? Смешно. Он не скупится на лишние слова. Ведь собственный сын не человек, а инструмент, подопытный в руках психа-доктора, что постоянно изучает анатомию на своём любимом испытуемом. Но и у лабораторных крыс есть чувства. Им больно также, как и гетерохрому сейчас. Шото понимает, конец его света настал. До взрыва атомной бомбы, что разнесёт всю его внутреннюю страну к чертям, осталось три секунды. —Что выбирать? Приходится считать прямо как во время соревнований. Обратный счётчик запущен. Три. Два. Один. —Либо твой соулмейт, либо эта тварь. -совершенно спокойно проговорил мэр, пальцем показывая на комнату своего ребёнка. Но Шото понимал, этот пофигизм лишь показной, скоро начнётся главное разрушение. Как волны, нарастающие со временем. Нужно лишь пережить девятую. Но сегодня что-то не так. Почему у младшего Тодороки предчувствие, будто случится что-то страшное, чего он не сможет так просто перенести, как обычную каждодневную ссору? Почему инстинкт самосохранения бьет в гонг, извещая о надвигающейся опасности? Почему душа сжалась от страха до размера маленькой точки? Раньше даже во время самых тяжёлых конфликтов не было так некомфортно. —Нет. Я не могу выбрать. Они всё для меня. -у Шото начинаются приступы агрессии, ведь лучшая защита-это нападение. Он не позволит этому уроду навредить дорогим ему людям. Только не теперь, и никогда больше. Он не смог уберечь свою маму, но это был первый и последний человек, которого Тодороки не спас. —Запомни, всегда обретая одно новое, мы теряем что-то старое. Мэр развернулся и пошёл в комнату Шото. Он не любит, когда ему не подчиняются беспрекословно. Пусть даже собственный сын. Работа и семья настолько смешались, что люди стали одной кучей ходячего мяса, нет никакой между ними разницы. Он приказал Шото занять первое место любой ценой, но тот провалил задание. За успешное выполнение указаний можно поощрять, чего мэр никогда не делал, за неудачи наказывать, что этот человек не забывает сделать никогда. Надо платить за свои ошибки, поэтому он обязательно отберёт у сына что-то важное ему. Осознание того, что сейчас случится, ледяной водой окатило разум гетерохрома. Он сорвался с места вслед за отцом, догоняя его только возле аквариума. Тот уже тянул свою руку к его Бакуго, который сейчас находится в ступоре от неожиданности. Шото вцепился в неё, короткими ногтями вспарывая кожу, и влепил звонкую пощёчину отцу. —Ты не можешь так поступить! Хочешь убить ещё одно дорогое для меня существо? -с диким раздражением выкрикнул младший Тодороки. Нет, он не позволит навредить Бакуго, ни одному, ни другому, даже если ради этого придётся подставиться под удар самому. —Из-за тебя умерла моя мама, ты во всём виноват! Убийца моего детства, как вообще ещё только можешь стоять на этой земле? -тяжелые воспоминания вместе с горькими слезами выходят из Шото. За что ему такой отец? В чем он хоть когда-то согрешил? Почему его семья с самого начала была обречена на одни несчастья? —Ты что себе позволяешь, щенок! -зло шипит Энджи и, с легкостью отцепляя от себя сына, толкает его в сторону, отчего тот падает на пол, но тут же встаёт обратно. Шото сейчас думает об одном, надо отвлечь отца, хоть как-нибудь. Нужно сказать что-то очень болезненное для него, надавить на самую слабую точку, ударить в самое сердце, чтобы привлечь внимание к себе. Быстрее. —Только и можешь, что уничтожать тех, кто гораздо меньше тебя? Конечно, легко одолеть русалку. Но почему ты не выбираешь себе цель покрупнее? -в этот момент Шото совсем не думал о себе. Он понимал, сейчас ему очень хорошо достанется, но главное, чтобы Бакуго остался цел. Иногда приходится жертвовать собой ради любимых, гетерохром уже давно научился так поступать. Поэтому, чтобы его ни ждало впереди, он не пожалеет о своём решении. —Ах да, как же я забыл, ты ведь всегда проигрываешь. Да и мэром то выбрали тебя только потому, что господин Тошинори отработал все свои сроки и больше не мог участвовать в выборах. Сколько бы раз ты ни бросал ему вызов, всегда с треском проваливался. Все люди верят ему, а не тебе. И я их очень хорошо понимаю. Такому как ты никогда его не победить. Жалкий номер два. Шото стоял позади отца и мысленно отсчитывал секунды до своей кончины. Судя потому, как медленно развернулся мэр, тут же забывая про русалку, на него очень даже подействовало заявление сына. Ведь правда режет слух. Младший Тодороки вздрогнул, когда посмотрел отцу в глаза. Абсолютно невменяемый взгляд душевно больного человека. Он непроизвольно сделал шаг назад, неожиданно сталкиваясь ногами с кроватью. Все, бежать больше некуда. Это конец. Что этот ублюдок теперь сделает с ним? Опять изобьет до полусмерти? Ничего страшного, Шото привык, он изначально знал на что идёт, поэтому готов заплатить такую цену. —Сука, а ты не такой разумный, как я раньше думал. -мэр зло усмехнулся, проворачивая у себя в голове все варианты пыток, но остановился на одном, самом страшном и унизительном. —Маленьких непослушных мальчиков надо наказывать. Отец сделал шаг навстречу сыну, и в этот момент Бакуго с силой начал барабанить по стенке аквариума, пытаясь вновь привлечь внимание на себя. Но все тщетно, мэр делает ещё один шаг, и от этого хочется умереть на месте, сразу и безболезненно, лишь бы не видеть того, что совсем скоро произойдёт. Ведь русалка догадался о не самых адекватных помыслах этого поехавшего человека. А он, с каждой секундой все отдаляется и отдаляется, приближаясь к самому любимому человеку. Бакуго совсем не хотел спасения такой ценой. Почему же Шото всегда за всех достаётся? Разве он уже мало всего пережил? Чем он это заслужил? —Что, опять не оставишь на мне ни одного живого места? -смело и гордо проговорил гетерохром, но внутри у него все сжималось от страха. Каким бы сильным и стойким он ни был, как бы хорошо его ни натренировали терпеть, сколько бы испытаний он ни пережил, боль, она и есть боль. К ней нельзя привыкнуть, покрайней мере к такой, которую за любое неповиновение терпит Шото впоследствии. Иногда ему приходится ходить в полностью закрытой одежде в солнечное лето и темных очках в пасмурную погоду. Пластыри и бинты давно служат второй кожей, её верхним слоем, а в аптеке продавщица его уже воспринимает как собственного сына. Вот только не лекарство Тодороки там покупает, он редко болеет, а как можно больше, больше пластырей, ведь он только терпит, сам никогда никого не атакует. Дома половина шкафчиков одежды забита средствами перевязки. Нет, к такому невозможно привыкнуть, такое невозможно забыть, только уйти, убежать как можно дальше. Но не все так просто, мэр его достанет везде. Да и теперь у него появился любимый человек, которого он никогда не бросит и поэтому сейчас ещё сильнее прикован к этому месту, с той встречи цепи, удерживающие его здесь, стали в десять раз толще и крепче, с каждой секундой сжимаясь всё сильнее, раздавливая, уничтожая, поглощая. Но нельзя тащить Кацуки за собой на дно, ему надо закончить школу, потом университет, а затем можно уехать, в совершенно другое место, далеко-далеко отсюда. А до того времени Шото будет и дальше терпеть издевательства над собой. Он подождёт, ведь даже в этом мраке его личное солнце светит ярко. Где бы они ни были, оно не затухает ни на секунду, своим сиянием заставляя подниматься из гроба и снова радоваться жизни. —Нет, избить тебя слишком просто, сколько раз делал, не действует. -мэр нагло усмехнулся, смотря на сына сверху вниз таким презрительным взглядом. —Мы попробуем по-другому. Ты должен знать своё место, отродье. На этих словах внутри Шото что-то лопнуло, заливая всё красной-красной кровью. Самообладание стремительно увядает, покидая без остатка организм своего хозяина. Мэр резко, в один огромный шаг преодолел большое расстояние, внезапно оказываясь прямо перед сыном, и с силой толкнул его назад, заставляя упасть на кровать. Неверие, отрицание, неподдельный ужас-вот всё, что сейчас испытывал гетерохром. Отец совсем с ума сошёл? Нет, даже он не может так поступить! Но когда старший Тодороки резко придавил его к кровати, беря руки в одну свою и снимая с себя ремень, чтобы связать их, в сознании промелькнуло одно роковое слово, «Может». Шото начал кричать, пытаясь привести отца в чувства или привлечь внимание соседей, но он прекрасно понимал, всё напрасно, стены здесь слишком толстые и прочные, настоящий бункер с технологической направленностью пыточной камеры. Спасения не будет, этот человек пойдёт до конца. Когда руки были плотно связаны прочным кожаным ремнём, который при всём желании невозможно порвать, мэр одним движением разорвал майку сына на две части, оголяя стройный живот, на котором уже отчетливо видны кубики. А у Шото то тело что надо, лучше, чем у любой элитной шлюхи. Желание накатывает на мужчину с большей силой, но их положение поперёк не самой широкой кровати очень не удобно. Как куклу он кидает своего ребёнка вдоль длины этой проклятой лежанки. Отлично, теперь все и всё помещаются и помещается. Гетерохром отчаянно сопротивляется, брыкаясь и вырываясь, это слишком мешает, тяжело снять с него ещё и штаны. Поэтому мужчине приходится со всей дури влепить ему пощечину. —Лежи смирно, жалкая сучка. -усмехнулся мэр. Как же классно властвовать над человеком, растаптывая и закапывая в кладбищенскую землю всю его гордость и спесь. От такого удара Шото чуть не потерял сознание, хотя лучше бы так оно и было. Голова болит настолько, что кажется мозги сейчас вытекут отвратной кашей наружу. По краю рта течёт тонкая струйка красной вонючей жидкости, видимо разбита губа. Половину щеки жжёт так, будто его снова окатили кипятком из чайника, наверняка потом будет ужасный черно-фиолетовый синяк. Так хочется просто лечь и уснуть вечным сном, и пусть эта сука и дальше делает то, что ему хочется. Но нет! Шото предназначен другому. Как же хочется, чтобы на месте этого урода сейчас был его Кацуки. Почему все вышло так? Неужели судьба опять всё напутала? Мэр дергает джинсы своей сегодняшней подстилки вниз, разрывая их в клочья. За ними следует и нижнее белье. Теперь то ему уже ничто не помешает. Попытки сопротивления сына настолько жалки, что он почти ничего не чувствует. Шото пытается вырваться изо всех сил, но их критически не хватает, он тонет в этой трясине под названием жизнь. Есть два типа людей, кто правит и кто подчиняется, но как так вышло, что он, сын самого мэра, относится ко второй категории? Почему судьба так его не любит? Ему ведь не нужно гор золота, не нужно безграничное уважение и вечный почёт, не нужно дорогих вещей и огромного дома с бассейном. Все эти низкие ценности никогда его не привлекали, всегда хотелось лишь одного: «быть любимым». И теперь, когда это наконец случилось, отец снова рушит всё в дребезги, камня на камне не оставляя от личного мира младшего Тодороки. Неужели он проиграл, опять проиграл, снова? Насильник резко переворачивает сына на живот, грубо за талию поднимая вверх задом. Шото уже не пытается вырваться, это лишь пустая трата сил, в данный момент хочется просто поменять положение. Но всё тщетно. Такая унизительная поза, сейчас жестко возьмут сзади как последнюю шлюху. Пути назад уже нет, всё кончено, но он хотя бы спас одну жизнь, ведь отец потом успокоится как всегда. Вот только обратно уже ничего не вернуть, время движется только вперёд, к сожалению. Бакуго зажмурился, мысленно крича: «Как же все до этого дошло? Ради чего? Ради чего, Шото? Меня? Но я не хочу жить такой ценой!» Сейчас на его глазах изнасилуют самого любимого человека, его звездочку. Но снова взглянуть на происходящее заставил столь ненавистный голос. —Смотри сюда белобрысая тварь. -мэр с силой вставил в сына два пальца до конца, ни капли не церемонясь. А к чему вообще прилюдии? Это наказание! Шото громко и пронзительно закричал, но подушка уже давно была мокрой. Невыносимая боль. Как будто тебя режут, не щадя ни тело, ни душу. —Вот что бывает, когда отказываешься подчиняться своему хозяину. Бакуго плачет, правда плачет, но из-за воды его слезы не видны совсем. Какой хозяин, какое подчинение, о чем он вообще говорит? Русалка хочет что-то сделать. Но что может существо, которое и пяти минут не продержится без воды на воздухе. Добивает тихий шёпот Шото: «Пожалуйста, отвернись». Да он с радостью, но этот урод сделает всё ещё жёстче и больней. В сознание приходит безумная идея «Точно, он же хотел меня убить, Тодороки тут вообще случайно подвернулся. Если я сделаю это сам, он должен будет оставить его в покое». Страшно, очень страшно прощаться с жизнью, он ещё столько всего хотел сделать. Но либо он, либо Шото, другого не дано. Бакуго опускается на самое дно чтобы разогнаться, момент, и он выпрыгивает из аквариума через приоткрытую недавно мэром крышку. Он ведь правильно сделал, да? Так почему эта сука не останавливается? —Нет Бакуго. Нет. Нет. Только не это! -Шото срывает голос, вся физическая боль уже давно ушла, осталась только душевная. На его глазах русалка совершает самоубийство, валяясь неподвижным телом на столе возле стеклянной клетки. Зачем? Он бы перетерпел, ничего страшного. Гораздо хуже от того, что друг сейчас не там, где нужно, он же ведь так скоро умрет, и никто не отпустит к нему на помощь. Осознание этого убивает. —Ооо, назвал русалку вчесть своей родственной души? Как банально. Гетерохром снова начинает вырываться, протягивая по направлению к Бакуго руку, но её резко перехватывают, заламывая назад, тем самым выворачивая. Боли нет, есть только отчаяние, но это страшнее любого наказания. Как же хочется сейчас отдать другу свою жизнь и наконец уже уйти на покой. Почему все дорогие ему существа погибают? Почему он не может быть на их месте? Почему жизнь так отчаянно цепляется за него? Мэру давно пофиг на русалку, сейчас под ним кричит такое юное и сексуальное тело, прям сил нет больше терпеть. Слишком узко в штанах, от возбуждения становится уже похер, кто перед тобой, девушка или парень, незнакомец или родной сын. Хочется лишь одного его. Мужчина вынимает пальцы и Шото начинает задыхаться, ведь сейчас будет самая болезненная и унизительная часть. Хочется просто закрыть глаза и больше ничего не видеть, ничего не чувствовать. В него входят одним резким толчком, выбивая весь воздух из груди, хотя там уже давно ничего и не осталось. Этот звук, хлопок кожи о кожу, самый противный. Душе хочется покинуть это истерзанное тело, но никак не получается. Мэр наращивает темп, безжалостно вбиваясь и заботясь только о своём удовлетворении. Да что там только о своём, даже если бы он нашёл заветную точку, ничего бы не изменилось, по-прежнему было бы противно. А кому в такой ситуации вообще может быть хорошо? Шото уже не кричит, он хрипит, а в голове всплывает мысль: «От таких следов не избавиться». Это уже и не нужно, даже если все узнают, даже если мэр прямо на телевидении расскажет всю правду, ему ничего не сделают, а вот на сына будут смотреть косо. Эта безнаказанность и безграничная власть душат его с самого детства. Мужчина хватает гетерохрома рукой за горло, нещадно сжимая и продолжая двигаться. Ему сейчас хорошо, а Тодороки медленно теряет сознание. «Он решил меня вслед за Бакуго отправить? Ну и хорошо. Это всё, чего я сейчас желаю», а потом в голове всплывает образ Кацуки и слёзы снова начинают течь по уже проложенной дорожке. Шото понимает, что не хочет умирать, и русалка тоже должен жить. Последня мысль: «И всё-таки хорошо, что эта тварь не Кацуки. От соулмейта такой боли я не пережил бы». А дальше чернота. Корабль не пережил девятую волну, с каждой секундой всё дальше погружаясь в морскую пучину, стремясь на самое чёрное дно, откуда нет выхода на поверхность, а солнечные лучи совсем туда не проникают. Настоящее царство тьмы. *** Тодороки с испугом оперся о стенку аквариума ладонями, пытаясь найти глазами друга, но всё тщетно, он далеко внизу, у русалки нет такого большого обзора. Ему страшно, очень страшно. Три минуты назад Кацуки слишком резко схватился за голову и зашипел, а потом и вовсе упал на пол и теперь где-то там крючится. Что вообще случилось? А блондин в это время медленно пытается подняться с пола, опираясь руками о кровать. В голове крики. Голос Шото. Это пугает, что с ним происходит сейчас? Собрав все силы в кулак, Бакуго сорвался с места, не обращая внимания на своё состояние. Тодороки однажды говорил ему свой адрес, эту информацию он запомнил навсегда, поэтому прекрасно знает куда нужно следовать. На улице буря, почему даже погода намекает ему на то, что случилось что-то ужасное? Почему Кацуки раньше не понял этого? Почему вообще отпустил гетерохрома одного? Уже с полдороги голова перестала болеть, но он больше не чувствует Шото. Паника накатывает с большей силой, и теперь, стоя перед подъездом возле дома соулмейта, заметил, что все лицо сырое. Дождь, подумал Бакуго, но в тоже время прекрасно знал, что это не так, это абсолютно другое. Совсем не хочется туда идти, страшно, очень страшно. Не так он представлял себе поход в гости к любимому. Но голова думает, а ноги делают. Он сам не заметил, как оказался перед нужной дверью. Открытой на распашку нужной дверью. Что здесь произошло? Кацуки резко остановился, закрывая руками рот от ужаса. На пастели без сознания на боку лежал Шото, абсолютно голый, с синяками и ссадинами, а вокруг него всё в крови и сперме, как лепестки белых и красных роз. С этого момента Бакуго навсегда возненавидит эти некогда самые любимые цветы. Он подошёл к кровати, падая возле неё на колени. В его голове вертелся всего один вопрос из всего одного слова: «Почему?» Блондин осторожно дотронулся ладонью до щеки Тодороки, ведь там был огромный синяк. На руках следы от верёвки, ноги все в ушибах, будто его пытались удержать, а на шее отпечатки пальцев. И только сейчас Кацуки понял, он не слышит как дышит Шото. Страх сковал всё тело, поражая за ним и сознание. Он хочет ущипнуть себя, и моргнув пару раз оказаться дома в кровати. Но не работает, сколько бы он ни закрывал глаза, перед ними остаётся одна и та же картинка. Не хочется ничего проверять, не хочется ничего знать, но блондин переворачивает соулмейта на спину, понимая, что если не услышит стук сердца в груди, то тоже упадёт замертво, прямо на гетерохрома. Какое же было облегчение, сердце бьется, а в воспоминаниях всплывает осознание, Шото всегда очень тихо дышал, его никогда не было слышно, и сердцебиение у него замедленное, поэтому он обычно такой холодный. Так хочется его согреть, но из размышлений вырывает громкий вдох, будто самый последний, предсмертный. Он укрывает Тодороки одеялом и идёт на источник этого звука. Подходя к столу, Бакуго замер в неверии. Там на спине лежала русалка с такими же светлыми разворошенными волосами, с таким же лицом, с такими-же кроваво-красными глазами, безжизненно смотрящими в потолок. Он резко подбегает, хватая её на руки и опуская обратно в воду. «Это русалка Шото? Да, точно. Но это же моего Тодороки… так он всё время был у него? Что за совпадения?», но малыш всплыл брюшком к верху на поверхность воды. Во второй раз за сегодня Кацуки, увидев это, разревелся как маленький ребёнок. —Не смей умирать, ты ведь соулмейт Тодороки. Я в этом уверен! И теперь когда наконец нашёл тебя, ты здесь собрался подохнуть? -блондин вцепился руками в стол, умоляющими глазами глядя на нереагирующую русалку. —Живи, ну пожалуйста, живи. Ради обоих Тодороки, очнись!