В нашем тихом омуте

Томура стоит у чужой кровати, смотря на бледное тело, что больше подобно трупу, и смотрит будто пытаясь что-то увидить насквозь, щупать или касаться нельзя — он может навредить, а учитель говорил, что этот парень очень им важен. Кому им? Томуре никто не нужен. Томура сам со всем хорошо справляется, да и учитель тоже хорош, заставил какого-то тумана следить за ним. Туман черный, заставляет ухудшать ночные кошмары и это раздражает. Шея снова чешется. Зудит, неприятно, невыносимо. У парня, которого дети между собой прозвали «Слипи», от английских словечек о сне (и кому он только нужен?) и это такое ребячество. Все дети здесь, в клинике, ещё такие ребяческие, да и не задерживаются здесь слишком долго. Странно. Ему говорят, что они подлечились и ушли, а этот Слипи почему-то всё ещё лежит. Томура не знает насколько долго он здесь, потому что он даже не помнит в каком месяце сюда впервые зашёл. Может месяц назад, может два, а может это было неделю назад, а может полгода? Он даже не помнит, как выглядит время года, что за окном. В комнате обычно окна плотно закрыты шторами, а если Томура и бодрствует то той же ночью, не открывая окон. Не интересно. Да и если честно, что такое «интерес» его никогда, как бы не было печально и комедийно, не интересовало. — Нужен… А для чего? Произносит Томура прежде, чем за ним приходит этот черный туман. Снова. Раздражает, ему не нравится, но приходится уходить в портал и возвращаться в собственную темную комнату. Туман о чем-то говорит, но слушать его вовсе не интересно, скучно и снова зудят ранки на шее. А может зудит изнутри, может что-то пробирается наружу, что хочет вырваться и сбежать с его тела, пока не поздно? Только уже слишком поздно. Поздно пытаться понять, что такое интерес, как испытывать его и как не испытывать раздражения. Раздражение кожи ухудшается, когда учитель с поддельной жалостью в голосе говорит, что тот мальчишка куда-то сбежал, где-то спрятался, а может уже и умер. Даже грустно, что он так и не смог понять, чем был бы полезен этот паренек, или услышать ответы хоть на какой-то свой вопрос. Но грусть чувство мимолетное, оно исчезает спустя пару дней, а может часов, или даже недель. Томура не знает, не пытается узнавать, интереса к жизни или чему-то, что вокруг него у него так и не появляется с возрастом. Появляется постоянное желание убивать, уничтожать и оно заполняет внутренности, что-то, что когда-то скреблось для побега изнутри, сейчас окутывает всё тело и не даёт сопротивляться. Боль не ощущается, глаза не верят, когда смотрят на Ному, и мозг кричит о чем-то. О чем-то незначимом, ненужном и нестоящим внимания. О том, что он знает какие люди пошли в создание этих тварей, что это были те самые дети, которые он ежедневно видел в клинике, которые были «подлечены» и отправлены домой, как рассказывал учитель. Но это вещество внутри блокирует воспоминания, делая их ненастоящими, смешивая с кошмарами и выливая в агрессию к новым людям под боком. Огненный придурок и мелкая стерва, как же бесят. Учитель говорит, что им нужно доверять, но Томура знает, что доверие — это использовать их в удобный момент как пушечное мясо, чтобы кто-то убил их быстрее, чем зацепят самого Томуру. Прежде, чем Томура станет достаточно сильным. А потом что-то вгрызается, когда девушку убивают, когда у фокусника забирают руку. Что-то внутри кричит и кровоточит, что это его люди и за них стоит проливать кровь. Что-то скребется, что-то душит и перекрывает воздух. Выхода уже нет, ведь «поздно» — необратимое.

***

Даби ступает по закрытой части больницы, куда нельзя проходить никому, кроме того больного на голову «доктора», да и вряд-ли доктор калечит пациентов, а не лечит. Всё здесь такое противное, гадкое, и обычным людям — жуткое, невыносимо страшное. А Даби проходит с легкой улыбкой, пиная какой-то бутылёк, слыша спустя пару секунд звуки разбитого стекла, и вздыхает. Сырость давит и заставляет чесаться кожу под шрамами, а писк поступающего кислорода к человеку в жидкости за стеклом, намекает, что стоит быстрее уходить и не бродить где попало. Даби касается ладонью стекла, что отдаёт ледяным холодом, будто человека не держат в воде, а пытаются заморозить, чтобы проснулся позже. Лет так… Через три. Это ведь традиция этих психопатов держать кого-то в безжизненном состоянии около трех лет, чтобы потом показать, как всё плохо. Соврать, сделать так, чтобы им подчинялись. Почему-то с Даби не сработало, почему-то ему дали возможность сбежать. Но не забыли. Все эти твари, созданные из человеческих ДНК и остатков, там есть часть Даби. Имея доступ ко всему, что происходит в лаборатории грех было этим не воспользоваться, хоть Даби уже грешен. Грешен, сгорит в аду, станцует с кем-то. Он уже знает с кем. — И зачем? Спрашивает Даби в тишине, смотря на безжизненное тело перед собой. Босс всегда был слегка не при себе, не в своем уме, но в своем каком-то мире с иллюзиями, будто он главнее всех. Только Даби видит пустую марионетку. Без собственных желаний и решений. Нет, Томура не вырос, его вырастили, чтобы сделать приемником, но не таким, каким бы думал стать сам парень. Интересно, а Даби мог во время побега спасти кого-то ещё? Вдруг, кто-то бы вернулся к обычной жизни? Ха-х. Нет. Каким бы не был «толерантным» их мир — уродов никто любить не собирается. Даби дерется не в последний раз, он знает, что до смерти ещё долго, он знает, что пока дышит и может мыслить — значит ещё существует, значит терпит и живёт, а не сидит и молчит. Он уничтожает чужое прошлое, ибо своё он вспоминает всё сильнее, своё он не забудет, но уничтожит будущее. Упадёт без сил, как тогда, тем самым угольком. Чтобы к нему снова подошел светловолосый парень, коснулся ладонью белых волос и слабо усмехнулся. — Ты сыграл свою роль. Встретимся в аду. И обратится пеплом, что разлетится на ветру, как разбитые в то же мгновенье мечты младших братьев и сестры. Томуре почему-то больно, почему-то наружу рвется смех, истерический такой, с болью и обидой. Ненавистью к себе. А ведь все могло быть иначе. Он хватается за волосы, а после хотелось бы сорвать голос, но не в этот раз. Никакой истерики, Томура. Он погиб не для этого. — Спи спокойно, — выдыхает Томура, — Слипи-кун. И пепел, кто знает, не обратится ли вновь фениксом, но синее пламя ярко уничтожит героев из-под земли. Под дьявольский смех короля.