Bipolar Opposites

Югём знает, что ему вкололи успокоительное. Он может сказать по тому, как его конечности кажутся наполненными железом, когда лежит на боку на больничной койке, тупо глядя на часы, стоящие на тумбочке. В голове всё плывёт, а мысли мечутся, не зная, в каком направлении работать и что заставить его чувствовать. Офицер полиции снял с него наручники около часа назад, и он благодарен, как за отсутствие металлической цепи, приковывающей его к кровати, так и за отсутствие 250-фунтового охранника, пристально смотревшего на него из угла. Но он знает, что это ещё не значит, что у него нет проблем. Может быть, хёны и спасут его задницу от закона, но собственная совесть делает суровый выговор, пока ответственность за сделанное продолжает расти. Напал на Джебома. Лидера. Хёна. Прижал его к земле и избил до полусмерти. Югём всё ещё помнит кровь на костяшках пальцев, кости, прогибающиеся под кожей, опухоль, которая раздувает лицо, как воздушный шар. Он сделал это. И не знает, жив лидер или мёртв, парализован или слеп, дышит или находится на жизнеобеспечении. Ничего не знает, потому что ни один из мемберов не осмелился ступить в комнату, куда его увезли после того, как накачали транквилизаторами и зачитали права. Возможно, они никогда больше не захотят его видеть. Он понимает. И тоже не хочет видеть себя. Это означает, что его карьере конец. Пресса пронюхает о случившемся, и к утру его имя обольют грязью. Фанаты возненавидят его, мемберы отвернутся, а компания вышвырнет вон. Он будет никем. И он знает, что этого и заслуживает. Какой в этом смысл, если он должен жить с осознанием того, что он избил Джебома, пока хён не потерял сознание на руках Марка? С таким же успехом он может позволить полиции взять его и бросить в обитую войлоком комнату, потому что пришло время признать — с ним что-то не так. Он не жестокий человек. Причинить боль Джебому… это то, чего старый Югём никогда бы не сделал. Никогда. Ни за что на свете. Даже с пистолетом у виска он никогда не прикоснется и пальцем к одному из своих хенов. Но всё-таки сделал это, и никакого ствола, приставленного к его виску, не было. Совершил жестокое и опасное для жизни нападение по собственной воле. Он чудовище. Психически неуравновешенный монстр, и если кто-нибудь из мемберов когда-нибудь снова взглянет на него, то это будет не раньше, чем через десять лет. Он даже не заслуживает их плевка в своё лицо. С таким же успехом можно открыть окно и выброситься на парковку внизу. Может быть, тогда почувствует то же, что чувствовал Джебом: хруст костей под кожей и ослепляющая агония, прежде чем тьма заберёт к себе. Дверь открывается, и ему хочется соскочить с кровати, упасть на пол в полном извиняющемся поклоне — не важно, кто вошёл, — но успокоительное всё ещё подавляет его неврологические импульсы, и всё, что возможно сделать — приподнять голову на полдюйма от подушки. Девушка в белом халате, добрая на вид, с блокнотом в тонких пальцах и милой улыбкой на лице. Очень красивая. Она выглядит слишком потрясающе, чтобы быть направленной к кому-то столь отталкивающему, как он. Следом за ней, устремив взгляд в пол и засунув руки в карманы огромного спортивного костюма, заходит Джексон. — Хён? — шепчет Югём, вздрагивая от хрипоты своего голоса и от того, как Джексон морщит нос. — Как Джебом-хён? С ним всё в порядке? Он… он сильно ранен? Девушка опускается на стул рядом с кроватью, жестом приглашая Джексона сделать то же самое. Несколько мгновений никто не произносит ни слова, и единственный звук издаёт ручка, которую вертит в руках доктор, готовая поставить диагноз в любой момент. Джексон по-прежнему не поднимает глаз. — Хён, пожалуйста, — взмаливается Югём, чувствуя жгучие слёзы на уголках глаз. — Скажи мне, что он в порядке. Однако, услышав, как макне затаил дыхание, Джексон поднимает голову, словно мать, готовая наругать своего ребёнка. Югём знает, хён слишком добр, чтобы противиться чему-либо, когда расстроен, и это только заставляет чувствовать себя ещё более виноватым. — Он жив, — резко выговаривает Джексон, но его голос, кажется, звучит резче, чем он хочет, поэтому он смягчается, когда продолжает говорить. — Сломаны нос и рёбра, кровоподтёк на животе, перелом скулы. Он избит, Югём, полностью, но с ним всё будет в порядке. Югём вытирает слёзы, катящиеся по носу. Он не имеет права плакать, даже от облегчения, что хён в безопасности. Он сломал все кости. Нос, рёбра, грёбаный череп. Своими собственными руками разломал самые сильные части человеческого тела. Это отвратительно. Но, прежде чем он успевает придумать что-то подходящее для извинения, доктор начинает говорить: — Мистер Ким, я доктор Кан, работаю психиатром в этой больнице. Желудок Югёма болезненно скручивает. Психиатр. Они практически кричат ему об этом, тыча в лицо: ПСИХ. Но он всё равно кивает, понимая, что больше не достоин принимать собственные решения. — Могу я задать Вам несколько вопросов, чтобы попытаться выяснить причину произошедшего сегодня инцидента? Югём снова кивает. — Вы не против, что мистер Ван здесь с Вами? Джексон ловит взгляд Югёма, и хотя в них читается недоверие, предательство и разочарование, ещё присутствует частица понимания. Как будто он говорит младшему, что это его выбор. — Я хочу, чтобы ты остался, — шепчет Югём, облегченно выдохнув, когда Джексон кивает в знак согласия. — Хорошо, — начинает доктор Кан, мельком взглянув на свои записи, прежде чем снова поднять глаза. — Я слышала, что в последнее время у Вас очень высокий уровень энергии, мистер Ким. И вы чувствовали себя особенно позитивно, часто улыбались, смеялись и постоянно повторяли, что чувствуете себя «потрясающе». Верно? — Да, мэм. — Когда это началось? — После смерти моих родителей. Как только эти слова слетают с губ, Югём чувствует себя так, словно его сбил поезд. Агония, охватившая его, не идёт ни в какое сравнение ни с чем другим, и он замечает, что прижимает ладони к лицу, всхлипывая в мокрые от слёз пальцы с бесстыдной громкостью. Его родители мертвы. Они умерли. Исчезли. Он больше никогда их не увидит, и единственный шанс попрощаться с ними — совершенно испорчен. Он практически плюнул на их могилы, нарушив церемонию или что там было на похоронах. Ни разу не посетил их, не вознёс ни единой молитвы небесам, не спросил Бога, заботится ли он о самых важных людях в его жизни. Ужасный сын. — Мистер Ким, Вы не против продолжить? Он кивает сквозь слезы, впервые заметив, что рука Джексона лежит на его ноге, а большой палец нежно поглаживает забрызганную грязью ткань джинс. Это придаёт ему сил. Даёт надежду, что всё будет хорошо, даже если он отправится в ад скончания веков. — Испытывали ли вы какие-нибудь чувство превосходства? Например, верили, что способны на то, что казалось невозможным? Может быть мысли о том, что Вы можете летать или у Вас есть какие-то сверхспособности? Югём дрожит так сильно, что не может заставить свой язык подчиниться. Так что Джексон отвечает за него. — Он не спит, — сообщает хён, сохраняя спокойствие, несмотря на то, что его лицо полностью выражает желание заплакать. — Всегда счастлив. Сейчас первый раз, когда я вижу его без улыбки с тех пор, как он узнал, что его родители умерли. Он рассеян, нервничает и говорит со скоростью света. Югём знает, что это правда, всё, что говорит хён, но слышать эти слова равносильно предательству. Как будто хён бросает его под какой-то метафорический белый автобус. — Придумывает безумные идеи, — продолжает Джексон, не обращая внимания на внутренние мучения Югёма. — Сначала он хотел постелить новый ковер, потом покрасить все комнаты… Он считает себя реинкарнацией Джона Денвера. Чертовски глупо. Ужасающе. От одной фразы — он считает себя реинкарнацией Джона Денвера — ему хочется провалиться сквозь землю. Как он мог поверить во что-то столь нелепое? Насколько сильно бредил? — Совершенно неожиданно купил мотоцикл. У него нет водительских прав, он никогда даже не сидел на них раньше, но по какой-то причине просто приехал на нём домой. Он попытался взять одного из младших мемберов, Джебом конфисковал его ключи. Вот тогда… это и случилось. Допрос продолжается. Югёму кажется, что это никогда не кончится. Вопросы повторяющиеся и скучные, каким-то образом ему удаётся найти несколько слов, когда Джексон не может ответить для него. Доктор Кан спрашивает, бывал ли он когда-нибудь в депрессии, и это его смешит. Он айдол. Это практически написано мелким шрифтом в контракте. Она спрашивает, думал ли он когда-нибудь о самоубийстве, и его ответ действительно доводит Джексона до слез. Да. Конечно, он думал об этом. Когда был стажёром, ему казалось, что у него нет будущего, и всё шло к чертям собачьим. Но доктор, кажется, впитывает всё это, кивая себе, и делает небольшие заметки. Наконец, после нескольких часов бессмысленного осмотра, он наблюдает, как она записывает два слова и обводит их. — Хорошо, мистер Ким, — произносит она, глядя на него. — Думаю, диагноз поставлен. Впервые Югём узнаёт о «биполярном расстройстве».