***
Джебом отворачивается, когда они вводят макнэ снотворное, и обнимает БэмБэма, прижимая к груди, чтобы спрятать его лицо. Югём наконец проигрывает битву, бессвязные крики боли стихают, а мягкие удары ног по матрасу совсем прекращаются. Джебома тошнит. Он знал, что это будет трудно, но к такому невозможно подготовиться. — Надо идти, — слышится всхлип БэмБэма, приглушённый рубашкой лидера, и Джебом кивнает. — Тогда пойдём скорее. Они бросаются бежать сломя голову. Оба. Нога в ногу. Даже не останавливаются, когда чуть не врезаются в медсестру с тележкой таблеток и шприцев. Даже не потрудившись проверить, причинили ли какой-то вред, несутся по коридорам дальше. Единственная причина, по которой они были в палате, — чтобы Югёму не пришлось просыпаться в одиночестве, и теперь уверенные, что он будет спать по крайней мере ещё несколько часов, они могут вернуться туда, где им действительно необходимо быть. Джексон, Джинён и Ёнджэ стоят у огромного прямоугольного окна, прорезанного в стене больничной палаты, их лица белые, как бумага, а пальцы сжаты в кулаки по бокам. Джексон единственный, кто не плачет, но он определенно уже близок к этому. — Новости какие? — Джебом тяжело дышит, со скрипом подошв останавливаясь рядом с ними и, повернувшись лицом в ту же сторону, крепче сжимая запястье БэмБэма. — Есть изменения? — Нет, — шепчет Джексон сквозь стиснутые зубы, упёршись руками в подоконник и ссутулив плечи. За этим стеклянной панелью лежит Марк, похожий на бумажную статуэтку на больничной каталке, завернутый в тёмно-зеленое покрывало, сохраняющее тепло его тела, но всё ещё с обнаженной грудью, выставленной на всеобщее обозрение, когда медсестра надавливает на рёбра, делая массаж сердца — Как давно? — пищит БэмБэм, найдя пальцы Джебома и сжимая их как можно сильнее. Джинён смотрит на часы, пытаясь смахнуть слёзы с лица, но всё что делает — размазывает по щекам. — Примерно тридцать четыре минуты. — А сколько минут до повреждения мозга? — Сорок. Живот Джебома болезненно скручивается. У Марка остаётся ещё шесть минут. Шесть минут на то, чтобы привести дурацкое сердце в норму и восстановить дыхание, иначе он будет всего лишь овощем, обречённым оставаться в коме и не реагировать, пока наконец не решат отключить аппарат жизнеобеспечения. Шесть минут. Вот и всё. Шесть минут до конца света. Потому что Джебом не сможет удержать группу вместе, если Марк умрёт. Ему никогда не удастся собрать их разбитые кусочки в одну неполную картину и заставить выступать, играть, петь, как раньше. Это просто невозможно. И Им Джебом ненавидит себя до глубины души, когда эта мысль приходит в голову, но не может отрицать, как бы сильно этого ни хотелось. Если Марк умрёт, он всегда будет винить Югёма. И он не уверен, что сможет справиться и с этим. Так что Марк должен выжить. Не только ради себя, но и ради них тоже. Марк должен жить, иначе все остальные умрут. Может быть, не физически, но эмоционально, образно и во всех других смыслах. Но самое главное, Марк должен жить, иначе у Югём не будет поддержки, необходимой ему, чтобы вернуться обратно в разум, который больше не играет смертельные трюки с телом, слишком слабым, чтобы сопротивляться. Марк должен жить. Ради Югёма. — Подождите! — крик Ёнджэ вырывает Джебома из его мыслей. — Я… Это же…! Он показывает на что-то через окно, и Джебом следит за движением его пальца, но в палате слишком много суеты, слишком много людей загораживает то, что ему необходимо увидеть, чтобы убедиться, что Ёнджэ, возможно, прав. — Что? Что там? — Это сердцебиение! У Марка-хёна бьется сердце!***
— Ты готов? — спрашивает Джебом у парня в инвалидном кресле, приседает перед ним на корточки и берёт его руки. — Если думаешь, что это расстроит тебя, то мы можем вернуться в другой раз. Югём качает головой, глядя на последний барьер между ним и хёном. Он хочет это сделать. Хочет увидеть Марка и причиненный ему вред. Вот уже почти неделю он сидел взаперти в своей палате, накачанный сильнодействующими лекарствами, чтобы утихомирить маниакальность. — Хорошо, Гём, — бормочет Джебом, наклоняясь вперёд, чтобы поцеловать Югёма в лоб, прежде чем выпрямиться и подойти к спинке кресла, чтобы ввезти его в палату. — Помни, что это выглядит гораздо серьёзнее, чем есть на самом деле. В ту секунду, когда его взгляд останавливается на картину, открывшуюся перед ним, Югём хочет выпрыгнуть из кресла и подбежать к Марку, броситься на кровать, прижаться и всхлипывать извинения за извинения, но его вывихнутая лодыжка не позволит этого, и он не уверен, что всё равно сможет выдержать головокружение. Ёнджэ и Джексон стоят рядом с койкой, их выражения лиц заботливые и спокойные в надежде, что это заставит Югёма чувствовать себя желанным гостем, где, кажется, «гостеприимство» не та атмосферой. Марк выглядит умиротворенным. Если бы не пластиковая трубка, торчащая под странным углом изо рта, и швы, дугой проходящие над бровью, он выглядит так, будто спит. Кардиомонитор показывает ровный ритм, а тихий интубационной трубки доказывает Югёму, что тот всё ещё дышит. Это всё ещё Марк. Его нога, возможно, раздроблена настолько сильно, что потребовались спицы, чтобы зафиксировать кости, а рёбра, возможно, сломаны, прокалывая оба легких, но он до сих пор остаётся Марком. И пока этого достаточно. — Сегодня днём врачи снять его с седативных, — говорит Джебом, подкатывая Югёма поближе к кровати, Ёнджэ встаёт и отодвигается, чтобы младшему предоставить больше места. — Это значит, что он должен очнуться в ближайшие дни. Югём протягивает пальцы, чтобы взять тонкую руку с трубкой капельницы, почти боясь прикоснуться к той части своего хёна, кажется, не пострадавшей из-за аварии на мотоцикле, причиной которой стал. — Официально он был мёртв уже почти час, — бормочет Ёнджэ, усаживаясь на край кровати и поглаживая большим пальцем через одеяло лодыжку Марка — ту, что не загипсована и не утыкана металлическими прутьями. — Но они сказали, что его спасло переохлаждение. Он грустно улыбается, увидев, как Югём виновато смотрит с недоумением. — Когда тело становится слишком холодным, отключается всё, чтобы защитить себя. Его сердце остановилось, так что кровотечение тоже прекратилось, и как только они подняли ему температуру, смогли вернуть его обратно. Это… Они сказали, что это чудо. Югём рассеянно кивает, глядя на руку, которую держит так, словно она сделана из стекла, и чуть не вскрикивает, когда чувствует, что палец Марка дёргается. Моментально смотрит на Джексона, сидящего с другой стороны кровати, но хён просто улыбается ему. — В последнее время он часто так делает, — нежно объясняет он, протягивая руку, чтобы погладить Марка по волосам. — Он здоровается, Гём. И говорит, что скучал по тебе. — Я тоже скучал, хён, — шепчет Югём, сжимая бледные пальцы так сильно, насколько осмеливается, учитывая их хрупкость, и заливается слезами, когда ему кажется, что Марк сжимает их в ответ. — Я так сожалею о том, что сделал с тобой. Мне очень, очень жаль, хён. Еще одно прикосновение. — Он хочет, чтобы ты заткнулся, — говорит Джебом, и все четверо слабо усмехаются. — Скажи ему, хён. Скажи, что это не его вина. Что никто из нас не любит его меньше, потому что он был не в своём уме и болен. И ещё, хён, что ты также виноват, потому согласился вообще пойти с ним. Югём плачет сильнее. Но не от чувства вины. Несколько дней назад Джинён и БэмБэм усадили его за стол после того, как он начал реагировать на стабилизаторы настроения, и пояснили, что чувство вины бесполезно. Произошедшего не изменить, но Марк в безопасности, и это всё, что имело значение. Младшему потребовалось гораздо больше времени, чтобы принять это, но в конце концов сдался. Так что он больше не чувствует вину, а только отчаяние от этого состояния, с которым, вероятно, будет бороться всю оставшуюся жизнь. Будут препятствия, неудачи, промахи, и времена, когда будет казаться, что мир подходит к концу, и он ничего не сможет сделать, чтобы предотвратить это. — Но мы будем рядом, — говорит Ёнджэ, и Югём понимает, что сказал это вслух. — Мы не будем знать, что ты чувствуешь и как тяжело тебе будет, но мы всегда рядом. После совершённых ошибок, знаем, как помочь. Мы позаботимся о тебе лучше, чем раньше, и, если что-то пойдет не так, разберёмся с этим. Хорошо, Гём? Югём оглядывается и только сейчас замечает, что в какой-то момент к ним присоединились БэмБэм и Джинён. Каждый из них наблюдает за ним, не кивая, не качая головой и не говоря ни слова, а просто одним своим видом давая ему понять, что они согласны: они здесь и что всё будет хорошо. — Ты веришь ему, Югём? — осторожно спрашивает Джинён, и впервые за долгое время Югём не чувствует себя обязанным лгать. — Да. Веко Марка дёргается, и, хотя Югём знает, что это не имеет никакого отношения к разговору, что это была просто мышечная реакция, но чувствует, будто хён поддерживает его. Говорит, что верит в него. И даже если у него есть две стороны — полные противоположности друг друга… его биполярные противоположности — он будет любить его, несмотря ни на что.