les chances de l'amour

      Я запомнил эту ночь так, будто собирался её ни раз пережить, лет через двести вспоминая совершенно в другом теле и с другими духовными целями; запомнил густые сумерки с проблесками остатков теплого солнца и всплывающими яркими звездами, которые постепенно выстраивались в собственные созвездия; запомнил морозный ветер, который щипал кожу, — но не касался души, — и отдаленный запах пряностей с лекарственными травами, которые обычно торговали бабушки на рынках или где-нибудь у метро. Запомнил этот единственный непримечательный дом из темного дерева, вид которого не внушал ничего хорошего, а какое-то тихое завывание изнутри почему-то манило больше, чем должно было быть, как какой-нибудь нелепый фильм ужасов, по законам жанра которого главные герои обязательно должны были там оказаться.       Но там лишь сидел черный кот с пушистой и приглаженной шерсткой, любопытно елозя своим хвостом по подоконнику, будто ожидая чего-то особенного или кого-то.       Я не собирался добираться до окраины города, где местные пускают слухи больше, а соседи никаким образом не контактируют с этим крайним дальним домом, расположившимся на опушке леса с тропинкой прямо до лазурного, кристально чистого озера, на котором прорастает камыш и иногда прилетают чудесным образом лебеди.       Я никогда не собирался запоминать подобные тыквенные украшения с развешенной по балкам дома паутиной, как и чувствовать притягательный запах чего-то столь… удивительного? волшебного? опасного? но девушка с рыжими — напоминающими невероятно яркий костер в самую темную ночь без луны или месяца и звезд — волосами и яркими голубыми глазами, расхаживающая прямо перед мордочкой такого же черного, как эта ночь, кота, который с легким прищуром смотрел на неё и что-то мяукал, периодически пытаясь лапой будто поймать воздух.       Я знал, что нельзя было верить всем словам людей, любящих только обходить стороной все пугающие их вещи, но тот взгляд, что был пойман на мне одним лишь мгновением, был самым запоминающимся моментом этой священной ночи нечисти; она была святой, испепеляющей яркой радужкой все нутро и прожигающей само сердце с легкими, оставляя за собой лишь ожоги и тонну пепла. Она вышла из дома так же резко, как заметила меня, разнося запах чего-то травяного и шлейф барвинок.       — Не ожидала, что найдется кто-то, кто сможет подойти к этому дому. Не слишком ли ты стар уже для всех этих глупостей «сладость или гадость»?       — Я и не за ними — к тебе.       Я видел лишь слегка вздернутую бровь и приподнятый уголок губ в усмешке, будто бы она ждала этого всю свою жизнь, и я пошел за ней, зная о злобных приведениях этого дома и что она явно с ними связана, раз живет там; видел изнутри этот ухоженный и уютный дом, в тайной комнате которого стоял большой котел и на стенах которого было множество склянок с подписями; видел этого кота, который острил на меня свои зубы и что-то мяукал, пока она вальяжно прошла мимо в своем легком красно-черном платье с глубоким вырезом и корсетом и лишь щелкнула пальцами, что теперь мяуканье этого черного кота превратилось в человеческие слова с огромным недовольством в мою сторону.       Я знал, что она ведьма, ведь только она смогла пленить мое сердце, не используя магии; она знала мое имя, но я её — никогда. Это было табу, которое означало бы, что существует какой-то шанс для меня, для неё — для нас, — но его не было и не должно было быть.       — М-м-м.. Леон? Ты должен стать «чьей-то мечтой», дай предположу?       И та самая насмешка, которая была предугадана, пока она вытирала свой кинжал в темно-бордовой — крови — жидкости о такую же темно-бордовую тряпку, мельком бросая взгляд на фырканье собственного фамильяра. Я должен был испугаться, но мне хотелось окунуться больше: смотреть, как наслаждается имеющимся, как убивает остальных без зазрения совести и забирает самое ценное — их жизнь в свои владения, как просит фамильяра принести ей склянку с какой-то засушенной травой и добавляет капли крови — помимо иногда части органов — в свой котел, как невозмутимо прожигает меня и желает чего-то, что я никогда бы не смог прочитать.       Она была каким-то спасением, обязательно обещающим обернуться в мою собственную причину смерти под смешок её кота.       Она молчала и разливала зелья каждый раз, когда я начищал её вымытые бутылочки после использованной партии жидкостей непонятного мне происхождения.       Она игралась со мной, прекрасно зная, что я это понимал — ждал, когда она наиграется и не выбросит меня, а уничтожит так, словно я никогда не существовал — словно никогда не был «чьей-то мечтой».       Каждый раз она проводила мягким кончиком указательного пальца по контуру моих губ, прижимая весь тонкий пальчик, чтобы я молчал, когда предложение начиналось «но если бы ты…», потому что ей не хотелось «если бы» — ей хотелось «когда». «Скоро». «Сейчас».       И я ждал кинжала среди ночи прямо в сердце, совсем не беспокоясь уже о завываниях и ужасающих лицах приведений, являющихся обитателями этого дома; не беспокоясь о легком ворчании её черного кота с яркими голубыми глазами, который вальяжно потягивался и любил спать на одной из полок; не беспокоясь, что её ногти иногда больно врезались в кожу рук, когда я выступал впереди неё, пытаясь закрыть собой от очередных издевательств подростков, потому что за свою молодость это единственное, что мне хотелось, — быть чем-то большим, чем я есть, даже если это означало оставаться второсортным материалом перед кем-то.       И я топил то, чего, вероятнее всего, в её груди не было, пока она была постоянно рядом.       Я ждал своей любимой смерти в её руках.