Werewolf

Мальчишка был напуган. Водитель это сразу подметил. Нормальные дети не такие бледные, их губы не дрожат так сильно, и пальцы не цепляются нервными движениями за нитки дешевой обивки. Оборотень — сразу видно. Даже несмотря на то, что его кудрявую тёмную макушку прикрывала грязная кепка и толстый потрёпанный капюшон, было понятно сразу, что под этим слоем одежды беспомощно прижались к голове звериные уши. Водитель помнил, как родители учили его, что Оборотни имеют право только принадлежать. У них должны быть ошейники и миска в дальнем углу комнаты. Их нужно бить, чтобы воспитывать, приказывать, чтобы выполняли. И плевать, что многие из них мыслят на уровне самых обычных людей. Их собственный Оборотень — животное, раб, как взрослые называли его — мечтал учиться на программиста и жить в собственном доме, найти любовь и завести с ней детей... Но у таких рабов нет права иметь детей. Для этого есть другое отделение — другие расы и виды, которых насильственно заставляют спариваться ради новых и новых рабов. Водителя передернуло, этот мальчишка явно был из домашних — тех, кто делает все, что просит хозяин, и неважно, будь это обычная уборка по дому или грубый секс. Кожа у него гладкая, бледная, такая идеальная, как раз для домашних, глаза тоже, темные, почти чёрные, с затаившейся в глубине болью и страхом, и тельце — фигуристое, тонкое. Извращенцы любят именно таких, независимо от пола, любят оттягивать чувствительные пушистые уши, а потом наблюдать, как те дрожат и жалобно прижимаются к голове. От страха. Любят причинять боль и слышать беспомощные всхлипы. Жестоко... такие прекрасные существа не заслуживают такого отношения. Иногда водителю становилось действительно жаль, что когда-то, несколько десятков лет назад, из-за какой-то генетической ошибки у вполне обычной семьи родился такой Оборотень. Пара прославилась, благодаря собственному сыну, и умерла в объятиях денег и славы. Водитель фыркнул в темные усы и кивнул на место рядом с собой. Мальчишка вздрогнул, задрожал сильнее и молча сел на указанное место — его тонкие руки потянулись к карману, достали несколько помятых долларов и положили возле водителя. — У меня больше нет... — прошептал он тихо, и глаза у него наполнились слезами. — Простите... Водитель закатил глаза, взял деньги и тронулся. Автобус убаюкивающе зашуршал шинами по асфальту, и мальчишка чуть расслабился, откинулся на спинку кожаного сидения и закрыл глаза — засопел ещё спустя несколько минут. Водитель посмотрел в зеркало заднего вида: в салоне было тихо, в дальнем углу сидел парень в наушниках, рядом с ним девушка, прижавшись щекой к его кожаной куртке, возле выхода дрых старик. Автобус налетел на кочку, с заснувшего мальчика чуть слезла кепка, и водителю удалось рассмотреть пушистое начало уха. Значит, всё-таки угадал. Мальчишка нахмурился, будто почувствовав угрозу, но вроде не проснулся, его руки чуть дрогнули, уши под кепкой опасливо зашевелись. Водитель тяжело вздохнул — если он сейчас не сдаст его полицейским, его самого арестуют. Новые законы, что б их. Укрытие Оборотней карается до пяти лет лишения свободы. А ему, простому человеку с женой и грудным ребёнком на руках, даже рисковать не нужно. Пункт полиции впереди моргал опасным красным цветом маленькой лампочки. В темноте это было видно даже более отчетливо, чем днём. Теперь таких зданий стало больше, правительство призывает всех, кто увидел Оборотня без хозяина и ошейника, притаскивать их сюда — силой, обманом — это не так важно. Тяжело вздохнув и ещё раз глянув на сжавшегося мальчика, водитель завернул на парковку. Пассажиры обратили внимание на неожиданную остановку, зашептались о чём-то и закивали головами на мальчишку. Тоже, видно, догадались. Спустя несколько минут из здания вышли двое — с дубинками, транквилизаторами и оружием. Крупные оба, ребёнка скрутят вообще без проблем, не применив, скорее всего, даже половину своих сил. Мальчишка снова нахмурился, видимо, почувствовав остановку, разлепил глаза и проморгался. Увидел пункт полиции, побелел, словно всю кровь из него выкачали, посмотрел на водителя со слезами и диким ужасом в глазах, пробормотал дрожащими губами: — П-пожалуйста... не делайте этого... не отдавайте меня им... я не хочу... Ребёнок еще совсем. Лет пятнадцать-шестнадцать. Мужчина тяжело вздохнул и произнёс: — Прости, у меня не было выбора. Ему пришлось приложить почти всю свою силу воли, чтобы указать подошедшим верзилам на мальчишку. Те усмехнулись почти одновременно, переглянулись, открыли дверь и грубо вытащили его из автобуса. — Ой, смотри-ка, Марк! Потерянный наш! — один из них резко сорвал с мальчика кепку, открывая вид на сжавшиеся дрожащие уши с замысловатым рисунком. Леопардовый... кажется, редкий, и ценится очень хорошо. — О, Питти, куда же ты сбежал? — другой грубо схватил за грязные кудряшки. — Придётся тебя наказать. Будет больно, ты же знаешь меня. Он на мгновение прижал его мокрое от слез лицо к своему паху, и водитель тут же отвёл взгляд. На душе было так гадко и плохо, что даже от последующих благодарностей не стало лучше. Что будет дальше с этим мальчиком? Сколько ещё он будет терпеть боль прежде, чем сломаться полностью? Лучше не думать об этом. Да, определённо. Лучше довезти пассажиров до конечной, поехать домой, обнять дочь и поцеловать жену. И не думать о мальчике. Это всего лишь раб... Его кинули в клетку грубо — со злостью и раздражением. От падения в кожу больно впились острые маленькие лезвия, вдетые в прутья. Эта клетка — изощренная пытка. И боль, очень много боли. — В следующий раз не убежишь, тварь животная, — Марк вошёл за ним, ударил его со всей силы, потом ещё раз и ещё, по бледному лицу мальчика потекла тонкая струйка крови, он задрожал и всхлипнул, вытирая алую дорожку рукой. Марк облизнулся, возбужденный таким действием, наклонился к дрожащему растрёпанному уху и горячо прошептал: — Знаешь, я бы тебя сейчас трахнул так, чтобы неделю не смог стоять, да вот только босс хочет сам. Будь добр, подготовь себя, как следует. Потому что, если сам не сможешь, это сделаю я. Мальчика будто снова ударили — он отшатнулся, смотря испуганно и беспомощно, руки у него задрожали сильнее и лихорадочней. Сердце снова забилось слишком быстро — так быстро, что сосчитать количество ударов было невозможно. — У... у меня... — О, только не говори, что опять, — простонал Марк с брезгливым выражением лица. Дождавшись дрожащего кивка, он зацепился двумя пальцами за подбородок мальчика и проговорил четким спокойным голосом: — а мне насрать на твои болячки. Тут всем насрать на них. Так что, будь добр, раздевайся, растягивай свою задницу и иди к боссу. Ты понял меня, подстилка? Мальчик кивнул, еле сдерживая рыдания. — Хорошее животное. Марк издевательским движением потрепал его по тёмным кудряшкам, вышел из клетки, закрыл её и сел рядом, на стул. Будто бы просто для галочки, взял в руки какой-то журнал, но взгляда на него так и не опустил — следил за движениями раба, а то, мало ли, вдруг опять попробует убежать. Мальчик, дёргаясь от бешеного биения сердца в груди и чувствуя подступающую к горлу тошнотворную панику, начал послушно раздеваться.