***
Азирафаэль очнулся на холодном полу своей белой ванной. Свет беспокойно мигал, и где-то на задворках его сознания шевельнулась и тут же с тихим стоном скончалась мысль о том, что нужно сменить лампочку. Голова раскалывалась. Азирафаэль дотронулся до лба двумя пальцами. Кровь. Здорово. Он осторожно встал, оперевшись о дверной косяк, и нашёл пластырь в шкафчике над раковиной. Очень удобно. Было ощущение, как будто ему на ухо кто-то минут десять громко кричал и даже не сорвал голос. Голова гудела и определенно была против смены горизонтального положения на вертикальное. Одного взгляда в зеркало хватило, чтобы убрать пластырь обратно в шкафчик. Азирафаэль двумя пальцами надавил на ранку и поморщился, когда из неё вытекла тонкая струйка крови. Пластырь бы в любом случае здесь не помог. Он наклонился над раковиной и, открыв кран, промыл лоб холодной, даже ледяной водой. Покрасневшая вода стекала с его лица в раковину и навсегда исчезала в трубах. Только хорошенько вымыв лицо и промокнув его полотенцем, Азирафаэль взглянул на пол. К горлу тут же подкатила волна тошноты. Он сглотнул и нащупал на полке упаковку салфеток. Крови было много. Как будто на этом полу лисы растерзали зайца или кролика. Это сравнение казалось уместным, но жутким до дрожи. Осторожно опустившись на колени, Азирафаэль вытер холодный светлый кафель. Его не покидало ощущение, что что-то не так. Он смутно помнил чей-то крик… или это ему только приснилось? Он точно один в этой комнате? Азирафаэль огляделся. Ничего не изменилось с тех пор, как он видел эту комнату в последний раз. Зубная щётка одиноко стояла в стакане, мочалка висела на крючке, а кран всё ещё немного протекал. Из зеркала на него глядело его же усталое отражение с отёкшим лбом и трехдневной щетиной. Голова начинала раскалываться, стоило сделать ей хоть одно неосторожное движение, поэтому Азирафаэль вышел из ванной очень медленно. Так же аккуратно спустился по лестнице, открыл несколько дверей и, очутившись на кухне, достал из холодильника бутылку молока и приложил её ко лбу. Фелл ощутил укол боли, ранка, словно слегка дёрнувшись от резкой смены температуры, слабо запульсировала и успокоилась черед пару мгновений — как будто смирилась с происходящим. Так лучше. Определенно. Без сознания он пробыл не больше двадцати минут, хотя изначально ему казалось, несколько часов. Решив, что дело не требует обращения в больницу, Азирафаэль подумал, что, наверное, шрама не останется. И, почему-то, что в дом забрались еноты: ему всё время мерещился какой-то шум. Он всё-таки заклеил лоб пластырем. Сев смотреть телевизор, за неимением других дел, он начал бездумно прокручивать каналы. Кулинарные шоу сменялись на мыльные оперы, а те — на шоу талантов и новости. Голоса участников и актёров звучали фальшиво и как-то пискляво, как тонкое жужжание простуженного комара. Азирафаэль вдруг почувствовал тошнотворный запах, напоминающий смесь ароматов жаренного мяса и застоялой морской воды. В то же мгновение телевизор сошёл с ума. Каналы начали сменять один другой уже без вмешательства Азирафаэля. Он попытался остановить их с помощью пульта, но лишь беспомощно пощёлкал кнопками — пульт не работал. Он вскочил на ноги, чтобы отключить телевизор от электричества, но тут же отдёрнул руку от провода, который оказался неожиданно горячим. Кадры менялись с нарастающей скоростью и в конце концов превратились в сплошное разноцветное полотно с редкими вкраплениями чёрных точек. В всём доме замигал свет, который Азирафаэль сегодня даже не включал. Радиоприёмник включился на полной громкости. Азирафаэль как вкопанный остановился посреди комнаты. «Боже милостивый», подумал он. Комната гудела и трещала, а из лампы на потолке вылетел столп искр, и Азирафаэль отшатнулся, опрокинув стопку бумаги и вазу с журнального столика. Он с тихим ужасом наблюдал за слетевшим с катушек домом, замерев, как олень перед волком. На ум пришли слухи, ходящие о нём и об этом месте среди детей: «Там стены складываются, как картонные, и могут раздавить человека в лепёшку» «Он телепат и залезает к людям в голову, а потом связывает и бросает в подвал, на съедение гигантским собакам» «И ещё дикий плющ душит детей и утаскивает на крышу» Голова вдруг вспыхнула обжигающей, острой болью, и Азирафаэль, не выдержав, упал на колени и вскрикнул, вцепившись в волосы пальцами. На другом конце комнаты взорвался стеклянный стакан. И всё резко стихло. От неожиданного отступления головной боли у Азирафаэля заложило уши, и всю комнату словно заполнил тонкий звон. Он попытался подняться, оперевшись о столик. И замер. На диване сидела девочка. Азирафаэль тут же закрыл глаза. Мерещится. Просто мерещится. Он открыл их спустя секунду, преисполненный уверенности, что кроме него в комнате снова никого не будет. Он ошибся. Девочка оказалась прямо перед его лицом и, не дав ему даже вздохнуть, резко прижала ладонь к его лбу. Комната вздрогнула и провалилась во вспышку белого света.***
Первое, что он увидел — машина. Чёрная «Бэнтли», в лучших традициях прошлого столетия. Она стояла на аккуратном зелёном газоне под звёздным небом, светя в темноту только одной горящей фарой. «Это же наша машина… — Подумал Азирафаэль, но тут же себя поправил. — Моя машина, моя». — Не туда смотришь, — раздался голос откуда-то сзади. Азирафаэль обернулся. Девочка стояла, как и он, посреди бесконечного белого пространства. Он не чувствовал никакого ветра, но её распущенные волосы рвались в разные стороны, словно она стояла посреди бури. Медленно кивнув, Азирафаэль развернулся в другую сторону. Декорации изменились: теперь был день, и светило солнце. Посреди местами постриженной травы стоял небольшой двухэтажный дом. У самой земли, наполовину закрытые травой, проглядывали маленькие зарешеченные окна. Входная дверь открылась, и на высокое крыльцо вышел человек в кожаных туфлях. У него не было лица. Только размытое тёмное пятно там, где оно должно быть. Человек быстро спустился по лестнице и начал приближаться широкими шагами. — Ты! — крикнул он. — Дрянная девчонка! Где тебя черти носили?! У него не было голоса. Вернее, он словно состоял из сотен других, чужих голосов. У этого голоса не было личности. Человек приближался всё быстрее и быстрее. — Простите, — тонким девичьим голоском пискнул Азирафаэль, а потом человек, оказавшийся непомерно высоким, занёс руку и отвесил ему тяжелую оплеуху. Азирафаэль охнул и провалился вниз. Он упал на зелёную траву на детской площадке. Несколько детей бегали друг за другом по кругу, птицы клевали разбросанные крошки. — Я помню птиц, — сказала девочка, внезапно снова оказавшись рядом, — странно, правда? Она мотнула головой и подошла к детям под раскидистым деревом. — Поиграете со мной? — спросила она с ангельской улыбкой, и дети, смеясь и толкая друг друга, побежали за ней. Мир заволокла тьма, и детская площадка исчезла вместе с птицами, сонными родителями и оставшимися детьми. Одинокая лампа, покачиваясь на тонком проводе, освещала подвал с зарешеченными маленькими окнами. Крики. Страх. Боль. Видения сменяли друг друга и одно за другим, оставляя за собой след из обрывочных, угловатых впечатлений, пропадали во вспышках слепящего белого света.