в темноте

Затхлый запах плесени и гнили в помещении был настолько омерзителен, что ему казалось, содержимое желудка вот-вот вырвется наружу, прямо на близстоящих у сцены посетителей. Хотя, если честно, все люди в этом баре выглядели так, будто подобное даже не привлекло бы их внимания — привычное зрелище для данного контингента. Внутри всё болезненно скручивается, урчит, устраивая концерт похлеще, чем сам Максим, лишний раз напоминая о прошедшем дне. Дне, наполненным голодом, натянутыми полуулыбками и лживыми сожалениями, холодными объятиями и обещаниями, не имеющих и шанса на осуществление. Лица чужие всё утро сменяли друг друга, но были такими одинаковыми и пустыми, что хотелось рвать на себе волосы и кричать во всё горло. В этом потоке безжизненных кукол, Максим чувствовал себя, словно в плену: плыть против течения сил никаких не оставалось, а стать таким же ходячим мертвецом было участью хуже смерти. А уж он знал о смерти если не всё, то достаточно, чтобы называться старыми приятелями.       — Эй, — его за плечо грубо хватают и разворачивают. Администратор, больше похожий на антагониста из какой-нибудь «бригады», казалось, готов был в эту же секунду вышвырнуть его за шкирку. — Если через пять минут я не услышу вашу балабольщину, то за деньгами можете даже не подходить. Максима от мысли играть свои песни з д е с ь, за строчками которых душа его таится, тошнит ещё больше, но Ваня сзади свистит мимолётно, в чувство приводя. Выбора нет, когда нужно кормить семью или хотя бы просто не хочется сдохнуть в канаве с крысами. Полтора часа, что они с ребятами отработать должны, кажутся вечностью. Слова из него с болью и хрипом выползают, с неохотой наружу выходя, скребутся по пути, пытаясь зацепиться и остаться внутри. Когда последняя нота сыграна, Анисимов выдыхает с облегчением, едва сдерживая позыв сразу же убраться к чертям. Обхватывает микрофон рукой, благодаря публику за внимание, всё же усмехаясь.       — Ваша плата, — у стойки всё тот же нелицеприятный мужчина купюры отсчитывает и ему в ладонь пихает.       — Должно быть больше, — Максим хмурится, пересчитывает деньги. — Какого хрена?       — Скажите спасибо, что вообще плачу. Вы народ видите? На дне рождении моей бабушки и то веселятся больше. Не заинтересовали — не заслужили. А теперь, проваливайте, — блондин в кулаках несчастные бумажки сжимает, готовый ещё поспорить на сей счёт, но мужчина кидает кому-то за спиной и добавляет: — Вась, проводи наших музыкантов, они уже уходят. Максу кажется, что внутри всё вскипает, доходит до нужной кондиции и вот-вот через края перельётся. Прохладный ночной ветер лицо обдувает, волосы светлые треплет и запутывает. Ваня руку на плечо кладёт, когда охранник внутри заведения скрывается.       — Ничего, Макс, какие известные группы не проходили через подобное говно. Анисимов плечом введёт, руку сбрасывая. Ему на другие группы похуй было. Никто. Не имеет. Права. Так. С ними. Обращаться. Он едва сдерживает порыв Трущёва набрать и отблагодарить парой ласковых. Знает, что друг как лучше хотел, халтуру подкидывая, но со злостью, внутри бурлящей, поделать ничего не может.       «вам это нужно, Максим»       «практика лишней не будет»       «вам хоть заплатят» Кулак в стену летит неосознанно, со всей только силой, что в нём ещё оставалась. Кожу сдирая, боль по нервам кидая, заставляя поморщиться и в себя более-менее прийти. Анисимов дышит рвано, землю под ногами разглядывая, но не видя ничего, кроме пелены тёмной, что взгляд застилает. Когда она рассеивается постепенно, он глубоко вдыхает и к парня поворачивается.       — Не конец света, всё-таки.       — Ну, я тогда пойду, — Половцев, помявшись пару минут на месте, всё же гитару на плечо закидывает, руку им жмёт и наедине оставляет. Ваня сигарету из кармана достаёт и другу протягивает. Парень на Анисимова поглядывает косо, губу кусает нервно, порывается слово своё в тишину вставить, только осекается и попытку прерывает. День не из лучших, надоедать разговорами совсем не хотелось. Но поговорить было необходимо.       — Ты ведь знаешь, что ...       — А мне понравилось, — Максим вздрагивает от неожиданности, чужой голос слыша. Оборачивается, во рту сигарету держа, с непониманием на девушку незнакомую глядя. — как вы играли, — она локон длинных розоватых волос за ухо заправляет, после чего нервно постукивает ногтями по телефону в руке. — Тот мужчина был не прав, не слушайте его. Она была ниже его головы на две, словно фарфоровая кукла, которую одним движением поломать можно. Но в глазах было столько жизни и интереса, что от этого даже мурашки по позвоночнику побежали.       — Кристина! — дверь клуба вновь открывается и оттуда ещё одна незнакомка вываливается, за спиной у подруги останавливаясь и на парней взгляд заинтересованный бросая. — Оставила на минуту, а ты тут уже с красавчиками болтаешь. Привет, я Софа.       — Я просто сказала, что мне понравилась их музыка, — девчонка на подругу внимание переключает, а Максим от её смущённого взгляда и румянца на щеках глаз отвести не в силах. — Ну, мы пойдём, наверное. Анисимов телефон из её рук выхватывает и, экран разблокировав, номер свой за секунды вбивает, на возмущение второй девушки не обращая никакого внимания. А затем владелице возвращает, чуть улыбаясь.       — Позвони, если захочешь послушать ещё. Он её взглядом провожает, пока подруги за углом не скроются, после к другу поворачиваясь и с улыбкой его лукавой сталкиваясь.       — Ну а что? Хоть что-то хорошее в этом дне должно быть. Софа, тем временем, смеётся звонко, за что локтём по боку получает, взъерошивает девчонке волосы и кивает одобрительно.       — Молодец, кош, очаровала классного музыканта. Кристина лишь глаза закатывает и бубнит, что Авазашвили только одно и нужно, но всё же полуулыбку не сдерживает, когда в телефоне контакт новый находит.       «свобода» Максим, окурок ногой по земле растаптывая, друга по спине в полуобъятиях хлопает. Обещает, что глупостей не наделает и всё в порядке будет. Врёт или нет – сам, признаться честно, пока что не знает. Ваня взгляд встревоженный скрыть пытается, только выходит плохо, за что на прощание подзатыльник получает. Кажется, настроение у кого-то и вправду улучшилось.       Может, всё действительно в норму придёт?

***

Кристину крик оглушающий из сна резко выдёргивает, но, веки еле разлепив после долгой ночи, её встречает тишина. Девчонка лицом в ладони ныряет, глаза заспанные протирает, затем на кровать соседки взгляд бросает, в темноте разглядев отброшенное на край одеяло и смятую подушку. Ксюши в ней нет. Она не приходит ни через минуту, ни через пятнадцать. Кошелева губу нервно закусывает, пальцами тонкими быстро «где ты?» набирает, но остаётся без ответа. В коридор безжизненный выходит, освещая себе дорогу фонариком телефона. Не спешно, осторожно прокрадывается всё дальше и дальше от комнаты своей. Продолжает набирать сообщения подруге, но добивается лишь ускоряющегося в грудной клетке сердца. «куда ты делась?» «ау???» «Ксю, это не смешно» «если ты зажимаешься с тем Славой, пока я тут тебя ищу и рискую нарваться на Марию Александровну — тебе конец» «МИНАЕВА, ДОСТАЛА» Звук оповещения сообщения заставляет её замереть резко. Крис до душевой дошла, там, где крыло на мужское и женское делиться начинает. Один поворот налево — прямо на звук.       — Ксюша .. ? Крис трясёт, словно цветок на ветру. Она за угол заворачивает, через полуоткрытую дверь проскальзывает и среди десятка душевых кабинок теряется. Проходит мимо первой, дыхание задерживая невольно, мимо второй, третьей... И кричит. Громко. Запредельно громко. Кричит, когда прибегает комендант. Кричит, когда через вечность прилетает охранник и, хватая её за хрупкие плечи, уводит в сторону, но Кошелева всё так же остро чувствует на себе взгляд стеклянных мёртвых глаз соседки. Ксении Минаевой было девятнадцать. Она любила рисовать пейзажи, пить кофе по ночам и никогда не ставила точки в сообщениях. Иногда напевала во сне и осветляла волосы Кристине, когда корни отрастали и начинали выбиваться из общей картины. Полиция приезжает в течение часа, когда уже начинает светать. До полудня осматривает место, преступления, опрашивает очевидцев и позволяет увезти тело в морг. Следователь оставляет визитку на тумбочке Крис, сжавшейся на кровати в комок, не реагирующей ни на кого. Он просит её позвонить, если в памяти всплывёт новая информация. У Крис в голове ничего, кроме распластавшегося на холодном кафеле тела и лужи крови под ним, которую навряд ли возможно добела вычистить. Ксении Минаевой было всего лишь девятнадцать, она была её подругой, с сотней разных дорог на пути и тысячей вещей, которые только предстояло сделать. В ней было полно света и порой раздражающего, но так необходимого многим оптимизма.       И этой ночью она стала первой жертвой.