Жить прошлым или будущим?

Уроки давно кончились, но уходить домой почему-то не хотелось. Даже после того, что случилось на учительском совещании и после него. Вальт раз за разом перечитывал стих Луи. Он и сам не знал, почему тот так его зацепил. Более того, не просто зацепил, а помог успокоиться и что-то переосмыслить в своей жизни и поделить её на «до» и «после». Что-то такое необъяснимое было в этом стихе. Есть закон — плохие люди хорошего не создают. Вальт не назвал бы своего колегу плохим. Да и что это вообще за слово – «плохой»? Люди ж ведь не могут всю жизнь быть именно хорошими или плохими. Все совершают маленькие грешки, или наоборот, хорошие поступки. Все в детстве мечтали быть супермэнами, клялись говорить лишь правду и помогать окружающим. Потом приходила взрослая жизнь. Нет, не одним рывком в девятнадцать появлялась на пороге дома, а постепенно, шаг за шагом подбиралась ближе, каждый раз показывая своё истинное лицо. Прежде всего, некоторые уже в школе учились одевать маски на лицо, чтобы спрятать усталость от этого мира, ведь нельзя показать её, дать слабинку, иначе просто загрызут. Затем появлялась и некая озлобленость. Никакая психика не выдержит постоянного давления и упрекания, как это обычно бывает от родителей, учителей и даже просто знакомых: «Почему такой балл низкий? Почему не первое место? Все твои усилия были только на то, чтобы сыграть/выступить/сделать, а не добиться превосходства над другими, показать себя с лучшей стороны?». И всё это происходит ежедневно, но мало кто замечает, потому что подобные вещи уже давным-давно стали для нас привычными. Может и у Ширасаги было нелёгкое прошлое. «Впрочем, не мне его судить», — подумал Вальт. Но стих… Вальта разгрызало необъяснимое желание изнутри читать. Просто… просто нравится и всё. А ещё… все эти годы, днём он отдавал себя семье и друзьям, но ночью… всегда думал только о Шу. Наверное, поэтому стих ему так нравится, ведь он будто его жизнь описывает. А вот и обладатель стиха зашёл к нему в кабинет. С чего бы вдруг? Неужели извиниться? С минуту мы просто пялились друг на друга, пока я не решил действовать. — Вот, держи, — подал я ему лист. — Ты опять потерял. — Опять потерял, — перекривил музыканта Ширасаги, — и благодаря кому, — добавил он. Вальт только виновато спрятал глаза. Спорить или даже извиняться не было сейчас ни сил, ни настроения. — Что, даже не возразишь? — удивился Луи. Он хоть и не знал хорошо синеволосика, и не желал знать, но как ему казалось, такое поведение не свойственно для того. — А ты чего пришёл? Мы же вроде бы больше не работаем над… — запнувшись и подняв глаза на Ширасаги, Вальт так и не закончил фразу. Глаза больше не смотрели на него со злостью, а брови не складывались в домик одновременно и пугая, и веселя. — Да нет, я за другим, — выставил Луи на стол бутылку вина. До Аоя не долго доходило, чего хочет его коллега, и он, кивнув, начал собирать вещи. — Ну не в школе же распивать алкоголь, — ответил Вальт на немой вопрос Ширасаги, после чего воцарилась тишина. Молча, они вышли из школы и, не сговариваясь, пошли в неизвестном направление. *** — Это только начало… ик… учебного года, а я уже так устал… ик, — немного с запинками сказал Аой своему собутыльнику. Вот они, на одной из крыш под чистым сегодня звёздным небом, допивают уже вторую, непонятно откуда взявшуюся бутылочку соджу. За эти несколько часов оба успели поговорить о том, о сем. Сначала неуверенно, сомневаясь, стоит ли говорить малознакомому человеку те или иные вещи, но алкоголь постепенно обоим развязал языки. — А как ты хотел, — хмыкнул менее пьяный Ширасаги. — Работа учителя не такая уж и лёгкая, как на первый взгляд. Сначала доступно расскажи, разжуй всё до мелочей и подай в доступном виде, потом ещё пойми, кто чего не понял и подай ту же информацию, но в ещё более понятном виде. И то это лишь при условии, что все тебя внимательно слушают, а есл… — Да не об этом я, — закатив глаза, Аой раздражонно цокнул, прикрыв ладошкой губы колеги. Потом все-таки смутился и убрал её. — Ты ж ведь видел портрет Шу... — Ну видел, а мне то какое дело? — Люблю я его, пон… ик… нима… ик… маешь? Ширасаги, что в это время пил новую порцию соджу, захлебнулся. Вальту пришлось хорошенько постучать по нему, пока тот пришёл в себя. — Серьёзно что ли? Ты? В этого бабника? Да ну, — неверяще посмотрел историк, но поникший вид Аоя хорошо и без слов подтверждал правду. — Всю жизнь, еще… ик… с младшей школы, — Вальт, мужчина, плакать не будет, но сейчас не сдержался, всхлипнув. — Однажды мы даже… — музыкант так и не договорил, поскольку не удержав равновесия, упал с лавочки, да так и остался там, не желая тратить силы, чтобы подняться. — Понимаешь, Луи… Ик, — хлопнул Аой ладонью историка по колене, так как выше не доставал. — И всё это время видел его образ, который сам же создал в своей… ик голове. С тех пор… ик, как он сказал каким-то хулиганам, чтобы они отстали от меня, я больше не желал видеть в нём что-то другое, кроме хорошего. Глупо, да? Я дурак, — сказал Аой последние слова, начал по-дурацки хихикать, и наконец посмотрел на своего коллегу, но взор того был обращен на ночной вид города. — Не больше, чем я, — более разборчиво, чем музыкант сказал Луи. — Я так ненавижу этого твоего Шу… — Он не мо… — попытался возразить Вальт, но был перебит Луи:  — Ой, заткнись. С минуту они сидели в тишине, и только где-то далеко внизу ездили машины, создавая такой привычной для нас ежедневный шум, но до них он не доносился. Каждый задумался о своём, или просто впал состояние минутной апатии. Резко всё стало неважным. Только воспоминания о прошлом рвали сердце на куски. Некоторые вещи никогда не остаются позади. Они не желают тихо умирать в прошлом, они постоянно вырываются наружу — из минувшего, из памяти, из забвения — и дают о себе знать в самую неподходящую минуту. От этого хочется кричать, но единственный, кто тебя услышит — тишина. — Т… ик, — издал звук Вальт. — Что там у тебя? Луи сначала не ответил, только больше нахмурился. Музыкант вообще думал, что тот так и будет молчать, но Ширасаги заговорил. — Мы с Шу раньше по-соседству жили. Постоянно грызлись, даже не помню из-за чего, давно это было. — Так выходит, мы из од… ик, одного города? — прервал рассказ Аой. — Выходит, что да, — согласился Луи. – После окончания школы мы разъехались. Я уехал исполнять свою мечту — стать археологом, — ровным голосом рассказывал историк. Если он так и на уроках материал рассказывает, то Боже упаси его учеников от этого скучного тона. — В одной из экспедиций встретил… — вот тут-то он и замялся. Ширасаги отобрал бутылку, хлебнул немного, но даже после этого не мог продолжить, и Вальт сказал вместо него: — Вторую половинку? — Сначала друга, а потом… у нас было несколько совместных раскопок, после которых на следующие мы сами решили вместе отправляться. Ширасаги опять отвлёкся, чтобы хлебнуть из бутылки. — Хорошо, наверное, когда вы на одном уровне и можете нормально разговаривать, — вздохнул Вальт. — Ты дурак, — шыкнул историк. — Мы в каком веке живём? — А, ну тоесть я… ик. Я имел ввиду… — смутился Аой. — Да понял я, — хмыкнул Ширасаги, опять выпив немного. Чем дольше они разговаривали, тем больше Луи пил, будто готовясь к чему-то неизбежному. Но тем не менее, ему в кое-то веки нравилась эта ситуация. И смущать своего коллегу тоже. — А дальше то что? — после минутного смущения спросил у него музыкант, отбирая бутылку. — Несчастный случай. Кратко. Ясно. Печально. –…Луи, — позвал коллегу Вальт. — Не нужно меня жале… — Как мы спутимся теперь отсюда? — задал неожиданный, но удивительно логичний вопрос Аой (в его то состоянии), посматрывая на лестницу, по которой они собственно и забрались сюда.