Жить прошлым или будущим?

Свет. Уберите его. Слишком светло. Задвиньте эти чёртовы занавески! Голова жутко ноет, а ещё руки и ноги. Да вообще всё тело. Такое потерянное состояние. Чёрт, где он вообще? Ощущает тепло. Видимо, он в постели. А тепло идёт с боку. Не просто тепло, а целый огонь, будто печка под боком. Пока что глаза не открываются, а он и не пытается. Хочет вспомнить сначала, что вчера было. Помнит, как с Луи пошёл на крышу. Они пили. Они говорили. Он рассказывал о звёздах, а Вальт смотрел на него. И тут воспоминания обрываются. Будто работал диктофон памяти в его голове, значит, работал себе спокойно, и тут бац! Его вырубили. Аой медленно раскрывает глаза. Медленно раскрывает… Ой, ну что-то они не открываются, лучше полежит пока, ведь так тепло, так хорошо, хоть и немного тесно лежать, но несомненно приятно и удобно. Складывается ощущение, что все так и должно быть. Ладно. Медленно открывает глаза и… Даже не удивляется, когда видит кабинет Дайго. Вальт его узнал точно так же, как и вчера. Интересно, а он сам знает, что в его в кабинете кто-то спит? Аой хрипит что-то нечленораздельное и снова закрывает глаза, переваливаясь на другой бок. Как же ноют мышцы. Все-таки на диване спать не очень удобно. Но что-то мешает ему удобно улечься. И то самое тепло позади него, что теперь правда должно быть передо ним, начинает плямкать губами, как во сне. Где-то он уже это слышал… — Луи? — раскрывает глаза Вальт, совершенно теряясь во времени и пространстве. Прямо перед его лицом умиротворенно спит Луи. — Луи? Ты что здесь делаешь? — пытается освободится Аой, но его только больше прижимают к себе. Однако Вальт не прекращает попытки вырваться, но кто же знал, что человек во сне может настолько крепко держать. — Ох, уже утро? — приоткрыл один глаз историк. — Давай ещё полежим. Не могу встать. И на удивление музыкант покорно замирает в объятиях, не смея прервать утреннюю идиллию. А впрочем, куда им спешить? По ощущениям ещё слишком рано, так что к урокам они успеют. Но чувство, что что-то не так, не даёт ему расслабиться полностью и ещё немного покемарить. Он вспоминает вчерашний вечер и все их разговоры по душам, а теперь думает о начале утра и до него доходит… Коллеги так себя не ведут. Может быть друзья, но их поведение сейчас больше напоминает действия парочки по утрам, когда хочется понежиться в объятиях второй половинки. Вальт в шоке открывает глаза, смотря на Луи, который, кажется, опять уснул. У него быстро-быстро бьется сердце, но по ощущениям он, кажется, перестал дышать. И все это как-то так… неправильно? Он годами не смотрел больше ни на кого, кроме Шу, а тут неожиданно появился Ширасаги с его дурацким конкурсом, и коллеги вдруг стало слишком много в его жизни. Плюс ко всему, историк такой же гей, как и он. Но это же не причина так жадно сейчас смотреть на его губы. Правда же ведь? Ну не бывает такого, чтобы всю жизнь любить одного человека, а потом резко полюбить другого? Чёрт, башка ещё больше разболелась. И, не выдержав, Аой каким-то чудом вылез из жёсткой хватки. — Вальт? — сразу же проснулся Луи. — Нужно готовится к урокам и… и себя в порядок привести, — от неловкости музыкант не знал, куда глаза деть, так что смотрел на что угодно, только не на коллегу. Мужчина выпрямился, в течение секунды глядя прямо на него, а Вальт в этот момент неудачно взглянул на него. Это было недолго, но достаточно, чтобы он уловил то, как его расфокусированный взгляд приобретает более ясный вид. В его больших глазах появились утренние слёзы после сна, которые слегка блестели. — Боже, как я хочу попить. Пошли в мой кабинет, — сказал историк, поднимаясь с дивана, а Аой направился за ним. Он нервничает и не понимает, зачем это всё. Кажется, что наступает какой-то зомби-апокалипсис, в груди от волнения слегка щекочет. И Вальт злится. И твердит себе, что не бывает такого, что однажды просыпаешься утром и понимаешь, что любишь человека. Или он немного тебе симпатичен. Твердит, но сейчас безбожно пялится на упругий зад коллеги. А когда осознаёт это, то аж останавливается. — Вальт? — историк почти сразу заметил, что за ним не идут. — Ты чего? — А? А, да, — будто действительно проснулся Аой. — Я иду. Уже в кабинете они, как положено, приводят себя в порядок, пьют таблетки от головы. — Вот, держи, — подаёт Ширасаги ещё одну стопку одежды музыканту. На этот раз это рубашка, такая же белоснежная, как и у самого Луи и чёрная жилетка. — А ты? — интересуется Аой, понимая, что больше сменной одежды не осталось. — Мне свое только погладить, а у тебя немного запачканная одежда, — отвечает историк и направляется опять к тумбочке в поисках утюга. — Я обязательно тебе все верну, — непонятно для чего говорит Вальт. — Я и не сомневался, — хмыкнул Ширасаги, продолжая шарить руками по полках. — О, нашёл! — воскликнул радостно он, вытягивая нужный предмет. — А ты чего не переодеваешься? — полюбопытствовал Луи, наконец, обернувшись. — Здесь? — удивился Аой. — А где ещё? На коридоре? — Ну я лучше в свой кабинет пойду, — не растерявшись, отвечает Вальт, а сам то молится, чтобы Луи больше ничего не говорил. А тот только неопределённо пожал плечами, продолжая заниматься своим делом. Не дожидаясь чего-то ещё, Аой попросту свинтил с кабинета. Уже оказавшись за дверью, он буквально одним махом преодолевает этаж. Врывается в свой кабинет. Ему тяжело дышать, и не понятно, то ли от того, что он бежал, то ли от совсем других чувств. Но ощущения такие, будто ему пришлось бежать непонятно сколько с большим грузом на плечах. Уже переодеваясь, Аой размышлял о всём, что случилось. Судьба такая забавная. Любит повторять историю. А может это история хочет повторяться? Может желает, чтобы её изменили? Но тогда что? Что ему нужно делать? Он небрежно бросил грязную одежду, чтобы постирать потом. А потом подошёл к своему столу. Там лежала бумага, сложена вдвое. Тот самый стих… Люблю я ночь… Ведь лишь во сне Приходишь ты ко мне. А утром сон уходит прочь, Тоскливо, грустно мне. А дни заботами полны, И некогда хандрить. Но вечерами… Ах мечты… Хочу с тобою быть. Люблю я ночь, Ведь лишь во сне Приходишь ты ко мне. Спасибо звёздам и луне, Что не забывают обо мне…        Хах, кажется, он это стихотворение уже наизусть выучил. Вальт бережно погладил листок. В некоторых местах он был уже немного запачкан и выглядел неважно. Интересно, как часто Луи перечитывает стих? А как этот стих будет звучать его голосом? Музыкант попытался представить, но спустя минуту дал себе оплеуху. И что, чёрт возьми, он только что пытался представить? Насколько мягкий голос Ширасаги? Или его полухриплый, доводящий до мурашек голос? Он еле сдержался, чтобы не скомкать бумагу и не выбросить к чертям. Вальт сел за стул, положив несчастный клочок бумаги перед собой, и уставился на него в ожидании чего-то. Вдруг в кабинет постучали. — Д-да? — голос Вальта дрогнул. Он же не ждал никого. Неужели опять историк пришёл? Быстро спрятав стих, Аой попытался сесть ровно и ничем не выдать своего состояния. Даже горло прочистил для надёжности. Однако в кабинет вошёл никто иной, как директор. — Здравствуй, Вальт, — мягко улыбнулся он, а внутри Аоя всё перевернулось. Он даже не сразу сообразил ответить, как Куренай продолжил говорить. — Ещё так рано, а вы уже на работе? Впечатляет. Альбинос подходил всё ближе, но музыкант не то что встать не мог, он даже забыл как говорить. Наконец, директор остановился около самого стола, оперившись немного на него, и даже повернул кресло Аоя к себе, чтобы удобней было общаться. А тот именно сейчас понял, насколько он устал от всего. Ещё и голова болит после ночи, но нужно сосредоточиться на том, что будет говорить Шу. Что-то заставило приподнять глаза мимолётно, но взгляд задержался уже не случайно. Сколько бы он себя не переубеждал, Шу — красив. И это ничего не изменит. Вот только Куренай точно его не любит. И даже если между ними случится близость, это ничего не изменит. Шу молчал. И с каким-то задумчивым взглядом смотрел на музыканта, и так проницательно, будто всё уже знал. — Вальт, — позвал он. А музыкант сразу же смиренно опустил глаза, прикусывая губу. Ух, ужасная привычка. Всегда, когда волнуется, начинает кусать их. — Вчера ты был в милой толстовке, а сегодня уже строгий костюм? — усмехнулся Куренай. И не понятно вопрос это или нет. — Даже не знаю, как тебе больше идёт. В любом случае ты красив. От услышанного Аой впал в ступор, но молчать тоже не мог. — К-когда мы на ты перешли? — заикаясь, спросил музыкант. — А ты против? «Только не отвечай, лучше промолчи», — пронеслось в голове Аоя. — Хорошо, тогда на вы, — не дождавшись ответа, решил Шу. Он немного наклонился, и музыкант почувствовал терпкий запах вишни. Ну, так ему показалось. Для Вальта это был любимый запах детства. Он помнит, как мама давала им на завтрак, ужин, а иногда даже и на обед свежеиспечённые булочки с молоком, к которым они доставали вишнёвое варенье от бабушки. Довольно приятный запах, который мгновенно проникает через ноздри прямо в мозг. От такого запаха сразу кружится голова, и не сидел бы он, то точно упал. — Главное, чтобы вам нравилось, — усмехается он краем губ, приближаясь всё ближе. От него так и веет доминированием. А Вальту, кажется, именно это сейчас и нужно. Господи, это не объяснить словами. Шу уже упирается руками в стенку кресла, Аой вжимается как можно глубже в само кресло. Кончиком носа Куренай дотронулся до щеки музыканта, опаляя её своим горячим дыханием. В этот момент Вальт, кажется, разучился дышать. Только большие глаза бегают туда-сюда, и сердце стучит внутри, порываясь выпрыгнуть на свободу. «Зачем так близко? Зачем касаться меня? Боже, убери руки. А то я не могу двинуться, чтобы отскочить», — думает Аой. — Вальт, — хрипло шепчет Куренай в ухо, едва касаясь его губами. «Боже, как хорошо, что я сейчас сижу», — уже в который раз думает Аой, но готов распрощаться со всеми мыслями и просто поддаться чувствам. Это всё похоже на сон, на сказку. На то, что он ждал так много лет. С последней их встречи представлял всё в красках, но никогда не думал, что это может случиться когда-нибудь. Его уже нехило так подтряхивает, и кажется, он просто растечётся лужицей под Куренаем. Одна рука директора уже давно переместилась на шею музыканта, аккуратно и мучительно ведя двумя пальцами по вздутой венке. От этой близости, от терпкого запаха вишни, от самого Куреная хочется кричать, орать, взрываться фейерверками. Но всё что делает Вальт, это шумно вбирает воздух в лёгкие, боясь, что больше такой возможности не будет, и он просто задохнётся. — Вальт? — глухо слышится голос Ширасаги где-то за дверью и вмиг вся идиллия перерывается. Куренай успевает отпрыгнуть от стола, а Аой принять нормальное положение, перед тем, как в кабинет вошли. — Мистер Аой, — сразу же поправляет себя историк, видя, что тот не один. — Здравствуйте, Мистер Куренай. — Здравствуйте, Мистер Ширасаги, — холодно отвечает директор. А сам готов испепелить взглядом учителя. — Вы заняты? — любопытствует с невинным видом Ширасаги, хоть на самом деле всё прекрасно понимает. — Мне зайти позже? — Нет, всё в порядке, я уже ухожу, — говорит Шу, действительно уходя. Вальт всё ещё шокирован поворотом событий, смотрит в одну точку. Он ложится руками на стол, пряча своё лицо от историка. Видны только его красные уши, но Ширасаги и этого достаточно, чтобы понять, что сейчас чувствует Вальт. Никто с них не двигается, ничего не говорит. Они так с минуту ничего не делают, пока Ширасаги не решается начать разговор. — Вальт… ты же понимаешь… — Да, я прекрасно понимаю! — отрываясь от стола, говорит музыкант, чуть ли не крича. У него лицо красное так же, как и уши. — Я прекрасно понимаю, что даже если между нами что-то произойдёт — ничего не поменяется, а мне, скорее всего, придётся уволиться, а он женится на своё невесте. — Ну, хоть это ты понимаешь, — хмыкает Луи, что явно рад тому, что его коллега не потерялся окончательно. Ему в принципе должно быть всё равно на жизнь малознакомого ему человека, но почему-то он хочет, чтобы Вальт не сделал ошибки, из-за которой потом ещё полжизни будет страдать, если не всю. — Но то, что только что было… — продолжает музыкант уже тише. — Это так неожиданно. Я правда не ожидал. У меня будто почву из ног выбили. Я, наверное, … должен поблагодарить тебя за внезапное появление? — наконец, поднимает он взгляд на Луи. — Не стоит, я правда по делу пришёл. Вот, — протянул он ему маленькую, чёрную флэшку. — Там есть объявления разные, выбери какое-нибудь, подкорректируй и распечатай. У нас не так много времени, чтобы набрать участников. Больше историк ничего не говорит, оставив флэшку на столе и уйдя. Аою пришлось потерять ещё несколько минут, чтобы собрать мысли в кучку. Но вместо работы над объявлением, он начал делать совершенно другое дело. Первого урока у него нет, так что времени предостаточно для небольшой его благодарности Луи.