* * *
Можно сколько угодно смотреть и читать о войне, но самые жуткие вещи всегда остаются за кадром. Даже несмотря на то, что я знала, на что способны немцы, оказалось абсолютно не готова воочию увидеть по-настоящему жуткие казни. Тот день поначалу не отличался от остальных. Винтер потащил меня в соседнее село провести профилактическую беседу с населением. Я заподозрила неладное ещё когда заметила знакомую эсэсманскую форму. Интересно, о чём это Вильгельм шушукался с Конрадом. — Что-то случилось? — невинно спросила я, подловив мальчишку возле машины. — У нас появились новые данные о партизанах, — как-то напряжённо улыбнулся он. — Местные сами выдают предателей. Это могло означать только одно — они перехватили кого-то, и даже не хочу представлять, что сейчас делают с этим парнем или девушкой. Когда мы, не доехав до Ершово, свернули в сторону церкви, я окончательно убедилась, что очередная крипота не за горами. Засунув гордость подальше, я попробовала убедить Винтера, что мне там явно нечего делать. Я готова была отсидеться в машине, идти в деревню пешком, что угодно. Только бы не видеть, как они расстреляют или повесят кого-то из наших. Скорее всего попалась та девушка, к которой бегал Конрад. Хотя возможно я и ошибаюсь, но в любом случае я не хочу смотреть на казнь. Вилли же как всегда упёрся рогом, мол моя работа быть там где прикажут, и одну пешком он меня отпустить не может, и вообще мы якобы ненадолго. Короче нашёл сотни причин, а попросту не захотел со мной возиться. Действительно, с чего бы ему щадить мои чувства? Возможно он и подозревал, что мне не по душе торчать на фронте, но пока не доказано обратное, я преданная Германии и фюреру фройляйн, готовая всегда и везде выполнять свой долг. Отсидеться в машине тоже не вышло. Штейнбреннер лично встретил нас у порога, и качать права, что я никуда не пойду, было бы мягко говоря странно. Я считала, что достаточно повидала жести с начала войны, но оказалось, что нет. Эту девушку не расстреляли и не повесили. Её просто сожгли заживо. Причём далеко не сразу. Ублюдки хорошенько повеселились. Гоняли её по двору, попеременно паля из огнемётов. Винтер правда сразу предложил её «просто расстрелять», на что штурмбаннфюрер заявил, что это показательное выступление, чтобы местные усвоили урок. Я действительно заметила двух мужчин и женщину из деревни. Они в ужасе смотрели, как несчастная девушка мечется, пытаясь ускользнуть от струй огня. Я отвела глаза, не в силах смотреть на её искажённое страхом лицо. Смысла правда в этом не было ровно никакого или надо было ещё закрывать и уши. Этот дикий крик ещё долго будет звучать у меня в голове: — Будьте вы все прокляты, и дети ваши, и их дети тоже! Винтер и Штейнбреннер взирали на этот кошмар с истинно арийским спокойствием — как всегда ни единой эмоции на чугунных рожах. На остальных я даже не смотрела — мне хватило дебильного смеха и весёлых выкриков солдат Штейнбреннера. Я понимала, что рано или поздно им это надоест, и они её подожгут, и боялась даже представить, каково это гореть заживо. Можно сколько угодно потом говорить себе, что я ничего не могла сделать, но на душе от этого легче не будет. Знакомое чувство адреналиновой волны снова пульсировало в висках. Я конечно плохой стрелок, но она довольно близко. Если целиться в голову, то у меня есть шанс попасть с первого выстрела. Я покосилась на Штейнбреннера — вряд ли он сходу решит, что я покрываю партизан. В конце концов я опять могу съехать, что я девица с нежной психикой и просто не могу смотреть на такие ужасы. Русская ведь убита — в чём проблема? Но опять же снова возьму грех на душу. Хотя в данном случае это будет спасение, а не убийство. Я потихоньку расстегнула ольстру, покосилась снова на Винтера и остальных. Ну, правильно, чего им на меня пялиться, все смотрят как мучается «подлая партизанка». Так, пистолет я почти достала, нужно снять с предохранителя затвор… — Ты что творишь, идиотка? — Винтер резко сгрёб меня в охапку и с такой силой сдавил запястье, что ещё чуть-чуть, и кости бы захрустели. Я позволила ему перехватить пистолет, понимая, что моя спасительная миссия провалена. Истошный женский крик оборвала пулемётная очередь. — Что такое? — тут же среагировал Штейнбреннер. — Это зрелище не для молодой девушки, — с плохо скрытой злостью ответил Вилли, продолжая удерживать меня. — Она сейчас в обморок упадёт. У девушки всё же нашёлся «спаситель» — оказывается, её застрелил Конрад. По-моему, ему это сойдёт с рук. Во всяком случае ничего, кроме подъёбок, мол, у него слабые нервы и слишком тонкая душевная организация, я не услышала. Он правда чуть ли не в истерике бился, а я в шоке поняла, что из всей этой толпы только один осмелился сломать систему. В лучшем случае солдаты смотрели на эту казнь без всякого удовольствия, а некоторые так вообще словили извращённый кайф и скорее всего мучили девушку и перед этим на допросе. Я боялась оборачиваться — судя по жуткому запаху, ублюдки всё-таки её подожгли. Конрад застрелил её буквально в последний момент. Удушливый дым, казалось, пропитывал насквозь, тошнота липкой волной поднималась изнутри. Если я так и буду стоять, меня вот-вот вывернет прямо на Винтера. — Пусти, — я рванулась, хотя может и не надо было себя сдерживать. Может, в следующий раз дважды подумает, прежде чем тащить девиц на такие мероприятия. Едва успев добежать до ближайшей стены, я согнулась, чувствуя, как судорожно сокращается практически пустой желудок. Было бы ещё чем блевать. Я с утра держалась на чашке кофе и бутерброде. Сплюнув горькую вязкую слюну, я подбито сползла вниз по стене в истоптанный снег. Кровь тяжело, словно отбойный молоток, пульсировала в висках. — Пойдём… В глазах Винтера блеснуло что-то очень близкое к жалости, и это меня почему-то ещё больше взбесило. Не хер меня жалеть, ведь по твоей милости я здесь оказалась! — Убери руки, — процедила я. Да я лучше ещё раз плюхнусь мордой в сугроб, чем пойду с ним под ручку в машину! Я понимала, что он не желал втягиваться в склоку по переделу власти с Штейнбреннером и, как бы там ни было, всё-таки прикрыл мою задницу, но в этот момент я ненавидела его даже больше, чем остальных. Он что, полагал его вызвали чайку попить да за рюмочкой шнапса обсудить дела насущные? Сказано же было, что схватили партизанку. Он мог отправить меня в Ершово, но не захотел. Решил в очередной раз показать кто тут главный. Показал, блядь. Ненавижу! — Эрин, тебе плохо? — Кох подхватил мою обмякшую тушку, встревоженно заглядывая в глаза. — Господи, да ты белая, как стенка. — Не нужно тебе было на это смотреть, — Каспер протянул мне фляжку. — Ну-ка, малышка, глотни. Я помотала головой. Резкий запах спиртного вызывал опасения, что я выверну обратно первый же глоток. — Отведите её в машину, — Винтер пошёл догонять Штейнбреннера. Я поискала глазами Фридхельма, но вспомнила, что до вечера он в карауле. Это хорошо, что он ничего не видел. — Тебе лучше? — Кох не спешил выпускать меня, да и я чувствовала, что легче мне не становится. — Идти можешь? Я кивнула и, опираясь на его руку, дотащилась до машины. — Эрин, мне жаль, что тебе пришлось увидеть, — Кох замялся. — Это… — Они просто ублюдки, — сплюнул Каспер. — Зачем было так издеваться, тем более над женщиной? Винтера не было довольно долго, и мне казалось, я немного успокоилась. Точнее не так — навалилось оцепенение как после хорошей истерики. Я чувствовала опустошающую сокрушительную беспомощность. Как-то не очень у меня получается выживать в этом времени. Зла никому не делаю, но и добра тоже. Если и пыталась вмешаться хотя бы как то, всё заканчивалось чьей-нибудь смертью. Все мои жалкие попытки бессмысленны, реально я не помогла никому. Я выдала партизанам секретные данные немцев, и по итогу немцы всё равно разнесли их лагерь в лесу. Я вытащила из горы трупов мальчишку, и его на следующий день расстреляли. Я пыталась предупредить эту девушку, и она всё равно попалась. Героя из меня однозначно не выйдет. Всё, что я сейчас хотела — забиться в тихий угол подальше от этого ебанариума. — Вот чём ты думала? — словно через вату до меня доносился голос Винтера. — Ты должна как можно меньше привлекать к себе внимания, это же отряд СС. Ты понимаешь, что это означает? Тебе рассказать всё, что я знаю о СС? Такие как ты «исполнители приказов» даже не задумываются, кто и зачем их отдал. Есть фюрер, есть правительство, а на всё остальное можно закрыть глаза. В то время как вы воюете с химерой, созданной министром пропаганды, верхушка СС уже давно развязала себе руки. Гиммлер распорядился создать Освенцим и другие лагеря, Гейндрих по головам идёт к власти и одним махом подписал план об уничтожении одиннадцати миллионов евреев. Но вы же солдаты, ни во что не вмешиваетесь, выполняете приказы. Потом будете в шоке смотреть кадры, снятые в концлагерях, и лепетать, что ничего об этом не знали. — И нечего на меня так смотреть! — всё никак не мог успокоиться Вилли. — Ты знаешь, я бы никогда не отдал такой приказ, но оспаривать решения старшего по званию я не имею права… Ну да, Конрад значит смог, а ты не мог. Безвольный соплежуй с принципами ничего-не-вижу, ничего-не-слышу! — Зачем ты всё это говоришь мне? Ты себе доказывай, что прав, если конечно сможешь. А память, знаешь ли, такая коварная штука… — Замолчи! — мне даже показалось, что он снова меня ударит как тогда, ну конечно, правда не нравится никому. — Я больше не буду закрывать глаза на твои выходки. Нарушишь приказ — ответишь по всей строгости. Похоже я настолько его достала, что он готов меня сдать кому-нибудь с рук на руки и забыть, как страшный сон. Здравый смысл подсказывал, что не стоит окончательно его подводить к этой мысли, наоборот нужно образно говоря поднять лапки вверх, но заставить себя извиниться я так и не смогла. — Со мной больше не будет проблем, герр лейтенант. Я попрошу гауптмана перевести меня куда-нибудь в тыл, в штабе всегда нужны переводчики. Вильгельм удивлённо приподнял бровь, пробежался взглядом по моему лицу и осторожно спросил: — И что, никаких условий? Да что мы, террористы на переговорах, что ли? Я прекрасно понимала, что он и рад, что я свалю, и боится, что так просто не оставлю Фридхельма в покое. — Нет, — я позволила себе зловещую ухмылку, едва не добавив «расслабься, я действительно покидаю этот проект». Едва я зашла в хату, Нина бросилась ко мне: — Скажи, что происходит? Мы сегодня видели, как Любу увезли солдаты. Что она сделала? — я молчала, не зная как ей сказать, что произошло, хотя конечно она узнает не сегодня, так завтра. — Ты ведь знаешь что-то, прошу, скажи… — Её обвинили в укрытии красноармейца и связи с партизанами, — медленно ответила я, чувствуя, как девушка стиснула пальцы на моих руках. — Она… жива? — у неё задрожали губы. — Они вытащили её к машине за волосы, даже толком не дали одеться… Я покачала головой, надеясь, что она не будет выяснять детали. И хотя я формально была ни в чём не виновата, чувствовала себя преступницей за то, что стояла час назад рядом с её палачами. Нина отшатнулась от меня. В её глазах была ненависть. Понятное дело, что не ко мне лично, но пока я ношу эту форму, я всегда буду по другую сторону для своих. — Я ничем не смогла бы ей помочь, и она знала, что рискует жизнью, — как же противно оправдываться, ведь почти за те же слова я окрысилась на Винтера. Я не знала как смогу завтра заявиться в штаб и продолжать изображать патриотку. Мне хотелось не попадаться никому из них на глаза ближайшую вечность. Неважно, что они по большому счёту не понимают, куда их втянули, и действуют по приказу. Неважно, что Вильгельм да и остальные в общем-то адекватные и скажем так гуманисты. Через год-другой те, кто выживут, будут убивать своих врагов с удвоенным ожесточением. И Фридхельм, несмотря на свои истерики, сейчас вон как миленький идёт в бой. Я старалась не думать, что он точно так же стреляет в наших солдат, как и ублюдки Штейнбреннера. Тоска больно билась под сердцем осознанием, что я должна исчезнуть в самое ближайшее время. У нас не было будущего изначально, мы разные во всём, но главное — мы стоим по разные стороны шахматной доски.* * *
Заснуть я даже не пыталась — мне казалось, стоит хоть на минуту смежить веки, и я снова увижу огненные всполохи и окровавленное, искажённое мукой женское лицо. Но ближе к утру всё же провалилась в зыбкую дремоту на грани сна и бодрствования. Услышав скрип половиц, я моментально открыла глаза. — Нина? — выбежав в комнату, я увидела, как она уже открывает дверь. Девушка застыла без страха, но с какой-то смиренной обречённостью, глядя на меня: — Что? Сейчас позовёшь своих? — Возьми меня с собой, — сейчас или я никогда не решусь. — Ты рехнулась? — вот теперь она похоже испугалась. — Зачем тебе бежать? — Пожалуйста, помоги. Мне всего-то и нужно, чтобы она провела меня через эти леса. Она наверное решила, что это какая-то жестокая проверка, недоверчиво смотрела мне в глаза. Вдохнув поглубже, я решилась повторить свой опыт с разоблачением. — Я русская как и ты. — И что с того? — яростно зашипела Нина. — До этого дня ты отлично притворялась. Что не так сейчас? Одна я может и уйду, а вот за тобой твои друзья тут же пошлют вдогонку целый отряд. Так что нет, и не проси! Я и сама понимала, что умолять её о помощи бесполезно. Она не дура, прекрасно поняла, что я прикидывалась немкой, чтобы спасти свою задницу, а это равносильно предательству своего народа. Ну и чёрт с ней. Раз я всё-таки решилась, всё равно уйду. Я вернулась в спальню, забросила кое-какие шмотки в ранец, одела вторую пару носков и ещё один свитер. Возможно это меня и не спасёт, если я проведу бог знает сколько времени на морозе, но мало ли. Нина всё ещё стояла столбом, глядя, как я натягиваю на себя шинель. — Беги, чего стоишь? — я плотнее замотала шарф. — Сдавать я тебя не собираюсь. Я вышла, не оглядываясь, в предрассветной мгле уже можно было различить дорогу. Вот только снег предательски скрипел под сапогами. Я даже не помнила, кто сегодня на посту, и понятия пока не имела, что отвечать, если всё же попадусь часовому. Страх изнуряющий, тягостный, множился с каждым шагом. У меня была с собой простенькая карта, но идти прямым маршрутом скорее всего нельзя. Придётся наугад прокладывать обходные пути. Я уже почти дотопала до окраины, как вдруг услышала за спиной чьи-то шаги. — Подожди, — оглянувшись, я увидела Нину, которая чуть ли не бегом догоняла меня. — Сюда давай, — она мотнула головой в сторону полуразвалившейся избы. — Ну, чего? — я шагнула следом за ней в тёмный проём двери. — Того, что часовой ваш вот-вот сюда заявится, — прошептала Нина. — Я видела, как он свернул на соседнюю улицу. Я прислушалась — точно, кто-то топает как слон. Если бы не Нина, я бы сейчас столкнулась с ним нос к носу. — Кажется, ты не собиралась мне помогать, — не удержалась я от шпильки. — Отец учил меня всегда возвращать долги, — нехотя ответила она. — Я всё ещё не знаю, как ты сможешь выпутаться, но давай для начала доберёмся до леса. — Как скажешь, командир, — её враждебность почему-то внушала больше доверия, чем хитрые улыбочки Олеси. — Как тебя хоть зовут? — Нина осторожно выглянула в окно. — Эрин — это Ирка? — Арина, — Господи, как же я отвыкла от своего родного имени. — Как няня Александра Сергеевича? — а, ну да, она же училка. — Не знаю, меня так назвал дедушка. Интересно, как там Паша? Я надеюсь, попала не в альтернативную реальность, и всё будет согласно прописанной истории. Он должен пройти эту войну живым. Что-то смутно-тревожное тенью промелькнуло в сознании, но копаться в себе было некогда, и я быстро вышла за Ниной. При других обстоятельствах я бы наверное оценила красоту зимнего леса — яркий отдающий синевой снег, высоченные ели, золотистые лучи солнца, — но, увы, вся эта красота сейчас таила опасность. Я надеялась, что Нина знает нужные тропки, и мы не нарвёмся на немецкий патруль. — Я так понимаю, до Москвы за один день не добраться? — вроде на карте она недалеко, но пешком топать естественно придётся прилично. — Ты что, совсем дура? Дня два или три, и то не представляю, как ты будешь пересекать линию фронта, — окончательно разбила мои надежды проскочить Нина. — А сама куда подашься? — чёрт, опять я провалилась в сугроб чуть ли не по пояс. — У меня тётка в соседней деревне живёт, — машинально ответила девушка и припечатала меня взглядом. — Даже не думай, если она увидит тебя в этой форме, на порог нас не пустит. — Да я и не собиралась никого подставлять, — я понимала, что отсидеться даже если бы меня кто-то и спрятал в сарае, очень плохая идея. В эту деревню немцы явятся первым делом, а мантии невидимки у меня к сожалению нет. Но как продержаться трое суток на морозе, я тоже не представляла. — Я теперь тоже к ней не сунусь, — проворчала Нина. — Немцы же не дураки, поймут, что мы ушли вместе. Так что если попадусь, мне не поздоровится. Вот откуда ты на мою голову взялась! — Не истери, лучше думай, есть ли где-нибудь хоть какое-то убежище. Не знаю, избушка там на курьих ножках или заброшенный колодец, что-нибудь должно быть! Я уже чувствовала жажду, но боялась даже проверять, что там во фляжке. Исходя из законов физики, скорее всего лёд. Холод ещё не сильно ощущался, но если идти, не останавливаясь, запросто можно обморожение получить. — Если обойти село, там в полях есть старая мельница, — вспомнила Нина. — Можно пересидеть пока светло, а дальше идти уже ночью. Что ж, звучит разумно. — Костёр конечно палить нельзя, но там раньше был амбар с сеном. Сено оно тёплое, — мне не оставалось ничего другого как соглашаться на эту сомнительную сарайку. Где-то тревожно стучались мысли, что она всё-таки может сдать меня. Не немцам, так своим. По крайней мере до мельницы мы благополучно добрались, и она права — идти по светлому опасно. Мы перекусили ледяными консервами, во фляжке было несколько глотков воды, чудом не успевших промёрзнуть. Сено конечно особо не грело, но наверное это было всё же лучше, чем сутками таскаться на морозе. — О чём думаешь? — после практически бессонной ночи навалилась свинцовая усталость, хотелось прикрыть глаза хотя бы на пару минут. — О том, когда кончится война, — пожала плечами Нина. — Мы обязательно победим. Отстроим заново города, будем жить дальше. Папу хочу живым встретить. А ты? — Наверное о том же. — Как ты вообще додумалась затесаться в немецкий отряд? — прищурившись, спросила Нина. — Я была недалеко от Бреста, когда всё началось. Немцы сожгли наше село и собирались отправить нас в лагерь, а тут как раз партизаны взорвали железную дорогу. Их целью был немецкий поезд, мы случайно с ним пересеклись. Я не знаю, кем была та убитая девушка, я просто забрала её документы, а потом попалась патрульным. Ну и пришлось соврать, что я переводчица. Нина молча слушала, но я чувствовала в её глазах осуждение. — Скажешь, я поступила малодушно, подло? Возможно. — Ты уже столько месяцев с ними, неужели не могла сбежать раньше? — А куда бежать, если они прут и прут вперёд на Москву? — я вспомнила свои ночные откровения и немного переиграла версию. — В Москве по крайней мере легче затеряться. — Я отчасти могу понять, почему ты так поступила. Она сейчас рассуждала словно по методичке времён коммунизма. Вроде и права, но мне, выросшей в другом времени, было не понять эти рамки совести и морали. Я хочу верить, что нежелание бросаться на амбразуру не делает человека предателем. — Но с какой стороны ни глянь, ты предательница. В то время как тысячи наших солдат умирают за Родину, такие как ты пытаются выгоднее пристроиться. Ты можешь бежать хоть на край света и прятаться от особистов, жизнь сама наказывает таких как ты. — Вот интересно то, что ты, пусть и насильно, ходила на вечеринки немцев, тоже делает тебя предательницей? — окрысилась я. Смысл в такой принципиальности, если тебя всё равно нагнут или пристрелят за пустяк? Или мне надо было покорно как овца топать в трудовой лагерь? Тогда ведь в Белоруссии были угнаны сотни девчонок. Меня тоже запросто могли бы пристроить в колонну, не прикинься я Карлом. Я не убила и не подставила никого из своих, за что мне грозить карами небесными? — Потому и помогаю, что сама в этой грязи вымазалась, — скуксилась Нина. — И я ещё свое получу. Теперь каждый в деревне в нас с девчонками плеваться будет. — Ну так вот тебе шанс затеряться в Москве. — Посмотрим, — вздохнула Нина. — До той Москвы ещё добраться надо. Пока совсем не стемнело, предлагаю немного поспать. Спать хотелось дико, но я уже не знала что и думать. А вдруг пока я дрыхну, она меня кинет? А если сюда припрутся немцы? Но усталость всё же свое взяла, и я, закрыв глаза на минуточку, моментально отключилась. Проснулась я от дикого холода, осторожно попробовала пошевелить непослушными спросонок руками. — Арина? — надо же, не ушла. — Я как раз хотела тебя будить. Уходить нам надо. И мы снова попёрли покорять сугробы. Кроме как довериться этой девушке, вариантов у меня не было, и поэтому топала следом, не пытаясь даже как-то запомнить в темноте тропинку между деревьев. Я не могла не думать о том, что сейчас творится в штабе. Наверняка же меня утром хватились. И… Фридхельм скорее всего тоже знает. Пеплом все воспоминания, потом буду рыдать в подушку. Не думать, затолкать всё в «чёрный ящик». Помнить только пулемётную очередь, истошный крик и запах горелой плоти. — Далеко мы ушли? — как по мне так мы уже топали целую вечность. Мне казалось у меня вместо лица ледяная маска. Холод понемногу проникал через одежду, и даже две пары носков не спасали. Тем более чёртов снег всё-таки забивался в сапоги, когда попадался особенно глубокий сугроб. — Не хочу пока загадывать, — не останавливаясь, ответила Нина. — Ты точно запомнила, где проходит линия фронта? — Крайняя точка — Лобня, — подтвердила я. — Попробуем обойти через лес, — она покосилась на меня. — Надо что-то придумать с твоей одеждой. В тебя же наши пальнут сразу, как только увидят. — Что я сейчас могу придумать? — огрызнулась я, максимум избавиться от пистолета и палевного военника. — Скажу, что сняла форму с убитого солдата. Мне так хотелось поверить, что на этот раз всё срастётся, что я глушила противный голосок внутри подсказывающий, что всё хорошо и гладко даже в фильмах не бывает. — Здесь кто-то есть, слышишь? — прошептала Нина. Я прислушалась — вроде тихо. — Сюда, давай быстрее, — она резко сменила маршрут и насколько могла быстро побежала. Это был конечно полный треш — бежать, проваливаясь в сугробы и путаясь в длинных полах шинели. Я почти не чувствовала ног, мышцы сводило от усталости. Страх расползался под рёбрами, безжалостно стискивая все имеющиеся во мне нервы. — Стоять! — услышала я за спиной. Нет-нет-нет, пусть это окажется кто угодно. — Стоять, или я стреляю! — если не остановимся, третий раз он повторять не будет, точно шмальнёт. Нина тяжело споткнулась и рухнула в сугроб. Если я сейчас не буду тормозить, а оперативно вытащу пистолет, может, успею застрелить гада? — Держите руки на виду, — судя по голосу эта вражина уже рядом. Из-за деревьев вышли ещё двое. Один предупреждающе взял меня на прицел, другой неторопливо шёл к Нине. Как эти суки здесь оказались? Почему именно они? Хотя если бы нас выловили «наши» парни вряд ли мне было бы проще. Херман без спешки обошёл меня и окинул насмешливым взглядом: — Вы выбрали странное время для прогулок фройляйн. Ну всё, приехали. Следующая станция — посёлок «Полный пиздец».