Прекрасные Сумерки

Десятилетия назад...

Жаркий выдался, солнечный день. Раскаленная земля пекла в босые ноги, чирикали птицы, раскачиваясь на зеленых ветвях отцвевшей яблони, удушала светнёвая погода, близившаяся к ветню. Прекрасный день, уже скоро начнут пушиться одуванчики и теплеть недры ставка, глубокие и холодные. Посреди стелившихся полей, огражденных от протоптаной широкой дороги, стояла беленая хата. Простая, соломяная с разбитым забором, отделявшим небольшой ухоженый двор. С наляпистым сарайчиком да крохотным курятником, бревенчатою будкою у крыльца. Девушка в длинной штопаной рубахе с истрепаной грязно-коричневой юбкой забежала, заглядевшись на распахнутую калитку. Назидательное тревожное ощущение стягивало легкие. И затормозила, скатилась по виску капля пота. Вериэль замерла, пялясь невидящим взглядом на собаку в траве, орошенную алыми пятнами протоптанную дорожку. Взмах, — это гильотина плохого предчувствия обрубила в ней дыхание, заклокотало сердце и встали волосы дыбом. Зацепившись оборкой подола в тяжелом бегу, она рывком подалась вперед, наплевав на треск рвущейся ткани. Выпал мешочек с травами от приезжего на ярмарку знахаря, с глухим стуком рассыпались груши. Взметнувшись по скрипучим ступенькам, девушка толкнула легко поддавшуюся дверь и молча уставилась на тело в застиранном бесцветном платье, лежавшем прямо перед ней в душных сенях. Кончик тугой белесой косы, сребрившей снегом от полосы солнечного света открывшейся входной двери, ниспадал со спины, касаясь пола, окунаясь в нечто красное. Безвольно лежала вымазанная кровью ладонь, лицо навеки застыло в беззащитном ужасе. Мама часто разрешала заплетать ей косички, а ей в любом возрасте нравилось касаться мягких, нежных волос, достающих до конца хребта. Да, нравилось аккуратно расчесывать их и видеть ласковую улыбку взамен на свои старания. Или любоваться её большими голубыми глазами, восхитительными, каких не было ни у одной жены сельского пройдохи-богатея. Особенными, в них будто жила целая Вселенная, необъятная и неповторимая, а зрачки — всего бы маленькое окошко, и то — не показывашее её полностью. Такая добрая, с шершавыми руками и усталой спиной, она вела хозяйство, обучала дочь работе и грамоте, а в детстве придумывала веселые сказки. Дочке нравилась история про волка-уарха, попавшего в ловушку и юношу, освободившего его, об их крепкой дружбе и влекущих приключениях. А мама смеялась, обещая рассказать ещё, если та поможет ей с продуктами, — и не обманывала. Грамотная и наученная, искренне полюбившая невеликого достатка мужчину, она вышла замуж, купив вместе с ним уютный дом. Хорошо было собираться в тесной кухоньке с шатающимися табуретами и столом, стеленным прекрасивой кремово-желтой скатертью, в слабом огоньке свечи по вечерам. Втроём заваривать кипяток, бросать мяту и обыденно перебирать события за сегодня, вдыхая терпкий колючий аромат из раскаленной чашки. Пока за оконцем мерцают точки-звезды и приглушенно лает цепной пёс. Но она… Мертва. Помутилось в голове. Вериэль, привалившись о косяк, выронила букет ромашек. Хлюп, — упал в растекшуюся лужу, окрасились кровью лепестки. Таких же солнечных, как мама. Мама, мама, мама. Мама! Подкатился комок к стиснувшемуся горлу, она завороженно смотрела на неподвижную женщину. Как правый разжатый кулак прижался к виску, как жутко пробито сплетение, как продырявлена грубая одежда, как пропитана растекшимися ручьями, разворочена гладкая кожа. Медленно сползая от подкосившихся ног, белокосая не мигая смотрела. Смотрела, но видела маму ещё утром у её постели, слышала певучий голос, а потом — обрывок детской колыбельной и сразу — тёплые объятия, когда очень давно ребенком разбила колено. Всё было хорошо. Ещё утром… Ещё утром она была жива! Её больше нет. Не будет объятий, колыбелен и посиделок с волшебными сказками. Не будет никогда. Никогда. Зажгло в глазах, наполнившихся слезами, сжало горло, нечем дышать. До того душный воздух пуще загустел, повалило дымом, задавили стены, растроилась не остывшая фигура, кошмар наяву, спутанные колтуном наперебой мысли. Её больше нет. А папа? Тоже. …Она уже это знала. В раскинувшемся поле, сродне одеяле, борясь с притесняющими колосьями, неловко затесался распустившийся паросток пестрой дубравны. Через раз упрямо прорастали зародки лоз бурьянов, гудели непоседливые стрекозы. Жизнь шла своим чередом. На безоблачном небе пролетел аист, наверняка направляясь в свитое гнездо. Глумилось размеренное окружающее спокойствие, звенела колокольчиками в ушах сводящая с ума тишина. Далеко, очень далеко, в трех ках* гудел базар и смеялись люди, звякали монеты и тренькали струны проезжих менестрелей. Далеко, под тем же палящим до дрожащего очертания почвы солнца вскакивали на лошадей жестокие убийцы, пряча в холщовую сумку мешок с краденными деньгами. Человека, осевшего на чужой посев, ломая стебельки кисточек-колосьев, уже не назвать живым. Его не назовешь четко осознающим мир вокруг, потому что мир его рассыпался. Человек уверен, его нагло обманывает зрение. Он не чувствует, как чувствовал всегда под собою землю, и не глядел на ползущую по буграм божью коровку, — казалось, — куда-то сквозь. Трясущийся человек растерян потерявшимся ребенком. Опустошен, выжжен изнутри, разъет кислотным зельем. Этим человеком была бледная девушка в длинной штопаной рубахе. Ниточка, подвязывавшая белую тонкую косу распустилась и затерялась, разбух розовый нос и блестели от слез румяные щеки. В одночасье всё вдруг перестало иметь значение.  — Закат, у меня ничего не осталось. Хочу умереть… Хочу умереть, — прошептала она, съеживаясь. «Хочешь смерти?» — раздался чей-то низкий насмешливый голос. Ступор, нахлынувшая волна страха до самых ногтей, потные пальцы неосознанно коснулись заостренного вытянутого уха. Эльфийка задрала голову и зазеленела, вжимаясь в грунт и будто бы надеясь, что неподвижность беспокойника обеспечит ей сохранность. Солнце падало на неё. На неё стремительно летела ослепляющая звезда, обжигая до крика жаром выставленные локти. Мгновение, — ничего не произошло. По-прежнему жужжали стрекозы, пекло в макушку, по сырому чернозему тянул сквозняк и шелестела трава. Сбитая с толку Вериэль приоткрыла веки и вытаращилась на представшего пред ней блондинистого юношу. Она затаила дыхание от накатившего ужаса, слушая по-воробьиному быстро-быстро скачущее сердечко. Пронзительные и сверкающие зелёные глаза с вертикальным зрачками испепеляли, тушили оттенки вокруг себя, снисходителен был прищур, излучала обманчивым простодушием ухмылка. Но волосы, такие насыщенные густые волосы скромная селянка увидала впервые в жизни! Ярче колосьев, как… как луч света.  — Всё имеет свой конец. Лучше бы радовалась, что твой ненадолго отложился. Вериэль набрала побольше жаркого воздуха, отчаянно сдерживая горькие слёзы. Как он может так говорить? Кто он такой, чтобы что-то знать о ней и её горе? Наплевать на него, но как он может говорить об этом как о захеревшем комнатном цветке! Вериэль лишилась всего, лишилась любимых, лишилась любимого пса! Лишилась мамы! Лишилась папы! Их нет, их нет, нигде нет, их тела в догорающей хате, они больше не встанут, больше никогда, никогда, никогда, как он может говорить вот так про это?! Девушка всхлипнула и завернулась в клубок, поджав колени. Шабуршилась и стихла солома. Отдаленно позади закуковала кукушка, цвиринькали птицы, — но песнь природы не успокаивала. Парень продолжал стоять, приподняв подбородок, рассматривал её пристально. С ожесточившемся выражением мысливший о чем-то незнакомец презрительно хмыкнул. Она ничего не ждала. Было всё равно, кто это и почему тут. Пусть убьет. Изнасилует. Ограбит. Испинает и продаст. Всё равно. Лишь бы умереть. Как можно скорее закончить страдания. Избавиться от воспоминаний, чтобы растворилось в забытье само слово и речь, навечно закрылись глаза. Чтобы не продолжать проматывать тот миг в сознании, не воображая другой конец, где она вернулась и всё так же была встречена семьей, продлился жданный праздник, был подарен упрятанный подарок. А теперь даже он полыхает пламенем. Хату подожгли перед уходом. — Так и будешь сидеть на чьем-то имуществе? Ответом послужило отрешенное молчание. Незнакомец неспешно обернулся, оценивая степень пожара. Как минимум большая часть сгорела, такими темпами пламя доберется до сарая, разбежится скот, если тот уцелел. Соломенная крыша, возможно, провалится, выгорят до трухи вещи, закоптятся стенки, а может, вскоре тоже загорятся. Останутся одни балки да обуглые скелеты. Трещали доски, вздымались клубы едкого дыма. Будто в костерок подкинули дров, языки пламени жадно глотали дерево. Уничтожали самое родное и близкое, что только могло быть. Отвратительный огонь. — Не помчишься к односельчанам? — Они только порадуются. — И почему же? — без интереса спросил парень, равнодушно наблюдая за процессом разрушения. Спустя длительную паузу, эльфийка бесцветно ответила: — Моя мама… была эльфийкой, а отец… вампиром-полукровкой. — М, подверженцы массовых гонений пустоголовых деревенщин, — подумал небрежно он и задумчиво отметил: — дерьмово будет житься бесхребетной босоногой из захолустья, в подарок — недокровке. Полу-люди… Лишь бы расплодиться. Она цепко, до беления костяшек, сжала обнятое колено. Мельком глянув на еле контролируемую подрагивающую ладонь девушки, парень скосился на дом, а затем — внимательно посмотрел на свою, слегка костлявую и худую. — Не смей так говорить о моих родителях, — глухо процедила белокосая охрипшим голосом. — Детка, люди эгоистичны, рожая детей для собственного удовлетворения. Они об этом даже не просили, но их насильно заставляют жить. В первую очередь, собираясь строгать потомство, их заботит утоление своего желания, про судьбу детей думают в последнюю, — обьяснил Вериэль тот, как десятилетней. Вяло на донышке, считалось бы, пустой души шелохнулась злоба, храпевшая медведем в уютной берлоге. — Мои родители не такие. — Этого ты уже не узнаешь, — непринужденно, как услышала не шевелившаяся эльфийка, прикурил непонятный человек, невесть как зажегши окурок. Он стоял на обочине дороги, граничащей с простирающемся полем. Развернутая спиной к чужеземцу и двору, Вериэль уткнулась в мокрое пятно подола. … — Мама была красивой, — Вериэль тихо стала рассказывать, незаметно поддаваясь наваливающейся тягости. Несмотря на безучастное лицо, юноша внимательно слушал, не перебивая её, и Вериэль посетило приятное, смутно знакомое ощущение. Так минули долгие десять минут. Тяжелых, по глупости откровенных. Оживали в фантазии очерченные свечою силуэты неслыханной красы женщины и загорелого мужчины ладной статуры в темной комнате, заседавших у приоткрытого окна. В нетерпении возилась деревянная ложка по тарелке ароматного супа, освещенные в пол оборота профили негромко переговаривались, пока брехал у калитки Гарц. «Завтра у нашей Вериэлли большое событие», — улыбнулась мать, поворачиваясь к ней, подпирая подбородок рукой. — «Помнишь, дорогой? Только недавно Вэлли была такая маленькая, едва помещалась в ладошке». «Да-а, помню, помню», — с упоением серпнув юшки, он посмотрел на дочь так, словно бы сравнивал её с дочкой из всплывшего в сознании момента первой минуты жизни. — «эх, ещё годков двадцать и начнут женихи захаживать… Вся в маму: локоны белые, как слитки серебра, глаза голубые… Я помню, как увидел её! Это было в таверне. Она свела меня с ума сначала именно своей невозможной красотой!» «А потом?» — сгорая от любопытства, придвинулась девушка. История знакомства не надоедала, сколько не слушай. «Потом — умом», — мужчина усмехнулся, провоцируя складочки у розовых потрескавшихся губ. «Твой папа приворожил меня разбойным нравом», — тот заговорщецки подмигнул жене, на что та криво усмехнулась, игриво сверкнув взглядом. Вериэль с неприкрытым умилением следила за ностальгирующими родителями. «А вы не жалеете, что, ну, отказались от всего? От родни, денег, там…» — запнувшись, робко спросила эльфийка, на что получила удивленные лица. Потом мама рассмеялась и обняла дурное дитя за плечи. «Нужен нам тот статус? Мы бы не смогли остаться вдвоём и остепениться, а нам ну очень хотелось тебя. Чтобы ты ступила в наш мир. Увидела рассвет, заплела венок из проклюнувшихся цветов, открыла его для себя и жила по мере сил жила счастливо, несмотря на самые злые повороты жизни. А мы были бы рядом». …Она захлебнулась воспоминаниями и зарыдала. — Так бессмысленно растрачивать себя могут только люди, — резко оборвал её полустон блондин и в два шага настигнул съежившуюся фигурку. Затушил сигару о землю, придавив ногой, он обошел эльфийку и присел, грубо поднимая зареванное лицо за волосы. От него веяло презрением, белокосая смолкла. — Ты не человек и можешь обойтись без круглосуточного нытья! Дурная девка. В отличие от него ты, приближенная к Богу, гораздо выносливее и возжелай по правде справедливости, пошла бы и перерезала обидчикам глотки. — Что?.. Я? — непонимающе округляя вытаращенные очи, девушка сквозь всхлип выдавила: — я не стану убивать людей. В заискрившихся изумрудных глазах парня слоно заплясали бесенята. Ладонь, сжимающая затылок Вериэль, натянула лохмы до пищащей боли, повисла взывающая к трепету тишина. Легкие хватила скованность, пугающие вертикальные зрачки навечно поселились в глубинах самых страшных кошмаров. — Даже таких, как те отбросы? Которые пришли и просто так прикончили твою ненаглядную семью? — продолжал провоцировать он, и немеющая Вериэль сцепила челюсть до проступающих желваков. — Дорогая, а если эти приятели при тебе нападут на ребенка? Как распорядишься безграничной добротой и покорностью, убьешь их или сложишь ручки, наблюдая как они с каменными рожами рубают человечьего детеныша пополам? Я вижу, как дрожит твой кулачок. Разочарую, но твоих нынешних сил не хватит даже на то, чтобы их ранить. Но уясни забавную вещь: пока ты ничтожно слаба и неспособна убивать, тебя и твою вновь приобретенную семью смогут раздавить в любой миг. Ты никто без возможности защитить хотя бы свою шкуру. И ты навсегда останешься самой низкой прослойкой общества, какую будет беспроблемно пускать на мясо каждый встречный. Букашкой. Тупой овцой. Или, быть может, предпочитаешь умереть? Так же проще? Я могу облегчить твои страдания, раз так просишь. Она молчала, но смотрела смело, с вызовом. Вяло дернулась злоба, потянулась и осклабилась медведем из берлоги, скаля зубы, стремительно выскочила наружу. Рвение жить, эта кипящая волна адреналина в венах, откуда? Почему, даже когда не осталось ничего, Вериэль продолжает сопротивляться? Не важно, взбурлившая ярость перекрыла страх, рывок. Она отпрянула и со всей дури саданула головой о лоб парня, вкладывая всё своё отношение и ненависть к сказанным, но отвратно правдивым словам, к ускользнувшей тяге погибать. Нельзя. Нельзя. Нельзя умирать, вот, она использует выпад как маневр, чтобы сбежать! Куда? Хоть на ярмарку, быстрее, подальше… Атакованный не повел и ухом. Ойкнув, эльфийка отскочила и боясь ответной реакции, быстро попятилась. Ситуация обратилась отнюдь не в её сторону: не разбирая дороги не выйдет дать деру, тем более противник превосходит по ловкости. Всё кружилось и звенело, но противясь боли девушка не зажмурилась и только зашипела, не сводя напряженного прищуренного взгляда. Но никто не собирался её бить и мгновенно давать сдачи. Когда земля перестала трястить, а небо троиться, Вериэль сфокусировала зрение на присевшем в семи-восьми локтях парне с какой-то уж больно противной усмешкой. На месте побоя ни единого признака удара, ни вмятинки, в то время как у белокосой уже наворачивались новые слёзы от ноющей боли. Стопой, отпалзывая от недоброжелателя, Вериэль случайно задавила сереневую дубравну в колосках.  — Дура, — беззлобно сказал незнакомец, поднимаясь.  — Кто ты? — процедила она, на ходу сопоставляя факты. — Пришел меня… убить?  — Надо же, догадалась. А я-то думал, здесь все такие безнадежные или ты одна такая, — съязвил чужак, а сельчанка пригляделась к одежде: чистая хлопковая рубашка, заправленная в чёрные, чуть обтягивающие штаны. Какие необычные. Не мог он быть кем-то из богатых? А босые ноги? — Сама попросила меня об этом, что-то не устраивает? — Что? — выпала в осадок та и в защите ощерилась: — урод… У тебя… м-мерзкое лицо. Жёлтоволосый, приподняв брови, издевательски усмехнулся. — Это лицо твоего обожаемого друга, разве нет? Вериель судорожно пересчитывала разговоры с Солнцем на закате, медленно покрываясь холодным потом. Понимание с трудом доходило до затуманенного сознания, и когда дошло, она шокированно тупо разглядывала странного юношу. С кем она общалась все те месяцы?! С ним! С этим жестоким… Кем?.. Кем? Кто это?.. Но как… как подобное возможно?! — Но ты не он, — неубедительно, терзаясь сомнениями, противилась девушка. — Я, — нахально подтвердил парень, разрушая все надежды, что все это не правда. — Не смей им притворяться… Ангелы тебя дери! — впервые грязно выругалась по меркам людей, примерно пятнадцатилетняя девчонка. И сразу же устыдилась, хотя надеялась, что виду не подала. Неожиданно собеседник расхохотался, и смех его вызывал скорее ледяной холодочек по спине, ежели приязнь. Всем телом Вериэль мелко дрогнула. — О, так ты и так умеешь? Интересно, — с дьявольским блеском оскалился зеленоглазый. — Да? Дурочка. Я демон — демон Солнца. Так и замерев на мятых стеблях, эльфийка тяжко соображала, и спустя десять биений сердца переварки услышанного резво вскочила, мотая головой. Кто такие Демоны? Что за вселяющее жуть слово? Неужели они существуют? Что ему надо? Какой контракт, неужто на душу?! Всё естество трубило в одну глотку: беги. — П-пошел… Пошел к Архангелу!.. Его нет, он был моим воображением, но он в разы лучше тебя!  — Мило. Ты мне льстишь, — елейно фыркнул Демон и заключил: — поэтому я подарю тебе помимо жизни выгодный контракт. — Исчезни… — отчаянно запаниковала Вериэль, пятясь назад, к двору. И, побоявшись отворачиваться, просто по памяти дала заднюю, под пение стрекоз приближаясь к забору. Неизвестный сжал вскинутую ладонь. Эльфийка замерла, не в состоянии и вздохнуть. Потом он, неспешно нагнав перепуганную до бледноты сельскую, непредвиденно спокойно поинтересовался: — Хорошо. И что ты соберешься делать, голодранка-погорелка без приданого и мало мальского имущества? — Ну... Я буду жить здесь... Устроюсь куда-нибудь батрачкой к местному богачу, наработаю на хозяйство... — Угробив пять-десять лет за впахиванием от первых до последних петухов на толстопузого сноба? Пол никчемной жизни пробегаешь, а он скажет, что должна говорить спасибо уже за то, что он тебя, нищенку, подобрал и обеспечил. Заодно женкой сделает - знаком давно: девица рукастая, смирная, проверенная, помоложе будет. Пепел, коий ты называешь домом, распадется-разворуется насовсем. Но Вериэль не сдавалась: — Попрошу присматривать соседей, а с хозяином настою на своём, заставлю заключить договор письменно! Пригрожу столичным судьей... — Милая, я предложил этот вариант, с учетом того, что голубчики, явившиеся орк знает зачем ватагой в никому не нужное село, не пойдут громить его дальше. Эти ребята пришли сюда не просто так, посуди сама. Они пришли экипированными, вооруженными до зубов, ваше безобидное сельцо расположено у самой границы с соседним королевством, неподалеку стоит лес, размывающий границы между Аллией и Ифлином, десяток поселков спустя, связанных с вами одной дорогой - шахты и вполне рабочие рудники. — ...То есть, эти люди вторглись к нам оттуда?! Зачем, зачем им убивать обычных людей! Шли бы в ихние рудники и не трогали никого, на кой ляд делать такие ужасные вещи! Демон усмехнулся. — Да, непростительный, потому смешной прокол Аллии, оставить без присмотра такую наиболее сомнительную местность, как лес. На самом же деле, обстановка гораздо сложнее, мне до этого дела нет и тонкости дурной селянке объяснять не вижу смысла. Но напряги свой пастуший мозг и подумай: настолько ли глупы те ребята, чтобы почем зря светиться, вырезая людей направо-налево? Им же надо действовать скрытно, не так ли? — Нет... Это ж глупо, как идти красть яблоко ночью и громко топотать. — Именно. Дорогуша, это называется "обманный маневр", когда враг, сосредотачивая твоё внимание на одном, использует всеобщую суматоху и выделывает изначально задуманное другое. — А их что, никто не остановит по пути к тому же роднику? Что, если их поймают? — Ничего. Составлена стратегия, длительность маневра рассчитана ровно настолько, насколько нужно, — как много он знает об этом! А ей даже в голову не приходил элементарный вопрос, почему бандиты сюда пришли. — Неужели... То есть... То есть сейчас они нападут на остальных!? Там же люди на базаре, сегодня праздник, их надо предупредить! — Забудь о людях, — словно взмахнул острой косой Закат. — Но как же тетя Мариэль, она же родила первенца пару дней назад! И Джилимэль, он друг семьи и угощал меня яблоками из огорода! Или Эмиэл, я не успела сказать ему, что он мне нравится, что его голубые глаза как васильки! Как же так! Я ничего не могу сделать. Ничего. Неужели я не могу вообще ничего, я не успею их спасти?! Это не укладывается в мыслях белокосой. — Нет. С сегодняшнего дня полагайся только на себя. — Ты не собираешься меня убивать? — удивленно похлопала ресницами девушка. Наступило гробовое молчание, сопровождающееся обреченным вздохом демона, от которого захотелось провалиться сквозь землю. — Я непременно убью тебя, если ты будешь нести бред, — раздраженно фыркнул Закат и тело Вериэль выпало из вязкого оцепенения. Она прошлась затекшими пальцами по пуговицам латаной рубахи, проверяя наличие каждой. Напрашивающиеся выводы не радовали: если отказаться от договора, то судьба жизни «голодранки-погорелки» нерадостная тайна, покрытая мраком. — И-извини. А если я не приму предложение? Беспечный ответ демона ошарашил: — Либо я так же убью тебя, либо поднимусь наверх и оттуда буду глумиться над твоими потугами. Губы эльфийки поджались ниточкой, предательски выдавало ужас перекосившееся выражение. А его, похоже, то даже забавляло. Загнал мышку в угол, теперь играется. Нравится наслаждаться собственным превосходством? Вериэль нахмурилась, обдумывая.  — А какие условия? — Согласна, — сладким голосом вкрадчиво, будто упрекнул, тот. — Я ещё не соглашалась! — возмутилась девушка. — Но и не отказывалась, — отметил Закат, гаденько улыбаясь. Ну конечно, он заранее предугадал её выбор! И открыто издевается над ней, наивно полагающей, что у неё есть возможность что-то противопоставить. Мерзавец! Может, ну эту нечисть треклятую? Убьет, не убьет — подумаешь? Самой сподручнее… А вдруг попадутся бандиты, возвращающиеся из разбросаного ими трупами базара? Что сделает ребенок, что сделают они, увидев красивую одинокую девицу? Надругаются и тоже прибьют. А выход из села единственный. Выгоды из варианта с демоном больше, вряд ли в этом плане она его заинтригует. — Ладно, — медленно начала Вериэль. — какие условия ты поставишь? Блондин хитро ухмыльнулся, что являлось плохим знаком. — Отдай мне своё имя. — И всё? — опешила селянка. — Ни души, ни может, сердца? Бывало, краем уха слыхала, как бородатые деды травили байки про злых духов, жутких монстров, Ангелов и Демонов, сражавшихся в какой-то войне пару поколений тому назад, но без приукрашиваний — толком ничего о демоническом белокосой было не ведомо. Всякие басни плели: и что младенцев поедают, и что один такой нечистивый целую расу изведет, и что живут невидано сколько. Само собой, что души высасывают и крайне избегают внимания, ходят с хвостами и рогами в кромешной тени, выразительно мерцая из темени глазищами с два блюдца. Их описывали как зло, могущественное, совершенное, и если в доброту Ангелов находились дураки, что верили — то демонов клеймили все. — Ещё предложи почку авансом, — едко подсказал парень. — А какой подводный камень? Неужто только имя? Палящее солнце неторопливо сходило с зенита, откуда-то незаметно выплыли пушистые комья облаков. Вериэль едва не спохватилась за макушку, разогревшейся до уголька, но притерпелась. Демон помолчал, не мигая всматриваясь в круглый светящийся шарик на небе. — Имя многое говорит о носителе. Ты откажешься от ушедшей жизни и от прошлого. Новое имя будет твоим проклятием и даром. — Проклятием?! Которое ведьмы насылают? — Угу, с чёрной кошкой и метлой подмышкой, — насмешливо сказал Закат. — по-простому: как козу назовешь, такая у неё и доля. — А-а, — озадаченно протянула девушка и тут же спросила: — а как тебя звать? Помрачневшее лицо парня не предвещало чего-то хорошего. — Запомни, дура: никогда не спрашивай у демона его имя, — ледяным голосом промолвил он, напряженно сдвинув брови. Вериэль с опозданием поняла, что ляпнула что-то не то. Ну почему она правда чувствует себя с ним дурой? — Если я благодушно прощу тебе твою первобытную неотесанность, то от кого-то другого ты знатно огребешь. — П-почему? — изумилась Вериэль, уже жалея о вопросе. Но, к превеликому удивлению, отреагировал на него Закат спокойнее: — Зная истинное имя, демона можно убить. Потому всех любознательных так или иначе устраняют. — А как именно убить? — наивный вопрос белокосой спровоцировал снисходительный смешок. Он подошел и по-хозяйски щелкнул пальцами ей по носу. — Мозгов не хватит понять. —…А как ты меня по-новому назовешь? — она с писком отпрянула. Прозвучало неприятно, ни с того ни с сего эльфийка смутилась. — Без стопроцентного согласия информация строго конфиденциальна, — и, заметив непонимание, закатил глаза: — не скажу. Вот как… Раз имена такие важные, то как повлияет имя от демона на её жизнь? А если оно совсем не подойдёт Вериэль? Придется уживаться с ним, мириться с пакостью или попросту выдумать прозвище, пусть внутреннее чутье подсказывает — Закат будет против. — А… — Б, — любезно продолжил блондин, а Вериэль обозленно скрипнула зубами. — Я могу поставить своё условие? — Попробуй. Великодушный какой! Как же раздражает! После пятиминутного раздумья, эльфийка с твердой решимостью выдохнула, уверенно подняла голову, отрывая взор от замурзаных ног. Оставаться одной опасно. Как бы не выводило из себя, кем бы Закат ни был, он прав. — В обмен ты станешь моим другом.