Чтобы не было утра

«Я держу за ошейник время, я слежу, чтобы не было утра. Бесшумно пружина скользит, в механизме часов поломка — Время идет обратно. Утро больше сюда не придет, ничего мне отныне не страшно…»

Кап-кап-кап. Пахнет влажной травой и утренней прохладой. Сычжуй коротко думает о том, что ночью ему все же стоило закрыть окно, чтобы сезонные дожди, которые шли уже почти неделю, не замочили от порывов ветра рукописи, оставленные на столе. Он открывает глаза и поворачивает голову в сторону. Хорошо, что этого не случилось — ветра нет, только барабанит монотонно по деревянному настилу, убаюкивая и успокаивая. Еще нет и пяти, но в комнату все равно проникает золотисто-медное, рассветное, как легкое полуразмытое марево. Сычжую нравится это время года в Облачных Глубинах, несмотря на частые ливни — светает очень рано; когда открываешь утром глаза, небо на востоке уже занимается спелыми красками. Даже во время вот такого утреннего дождя солнце все равно пробивается сквозь облака. Он встает, понимая, что засыпать уже бессмысленно, да и не хочется. Хочется выйти на крыльцо босиком, чтобы остудить ступни о выхоложенный за ночь настил. Это он и делает, пользуясь тем, что некому увидеть его в столь неподобающем виде — Цзинъи два дня назад отправился с Вэнь Нином и еще несколькими учениками на окраины Гусу, где последнее время местные жители активно жаловались на гибель растений и урожая. Сычжуй остался в Облачных Глубинах, так как первому ученику не имело смысла откладывать более важные занятия ради «такого скучного дела», как выразился Цзинъи. Судя по тому, что группа так и не вернулась, вопрос, вопреки его словам, так быстро уладить не получилось. Сычжуй поправляет налобную ленту, проверяя, чтобы она идеально лежала вокруг головы, вытягивает распущенные пряди, зажав волосы между пальцами, чтобы придать им более аккуратный вид. Дождь заливает выложенные камнем дорожки, лепечет на своем языке, шелестя листвой деревьев и отстукивая по крышам построек. Он глубоко вдыхает пропитанный влагой воздух, наслаждаясь его прохладой — днем будет куда жарче, а ему нелегко переносить зной. Чем больше он сделает утром, тем лучше. Он возвращается в комнату, чтобы до конца привести себя в порядок и покончить с утренней рутиной, а после неспешно отправляется на урок с Ханьгуан-цзюнем. В сезон дождей они занимаются игрой на гуцине до завтрака, когда еще прохладно и тихо. Сычжуй уже слышит мелодию подрагивающих струн, когда проходит мимо дверей в библиотеку. В этот момент из-за поворота резко вылетает один из приглашенных учеников клана Не, больно ударяя его плечом. — Прошу простить, молодой господин Лань! Я вас не заметил! — восклицает ученик, ломаясь в поклоне буквально пополам и чуть второй раз не задевая Сычжуя выставленными перед собой руками. Сычжуй отшатывается, чтобы не получить новый удар, и приветливо улыбается. — Молодой господин Не, куда вы так спешите? Если вас увидит кто-нибудь из старших, вам сделают замечание — в Облачных Глубинах запрещено бегать. — Я… я просто… — не поднимая головы, продолжает тот. — Вот. Он размыкает руки и чуть вытягивает правую. Сычжуй замечает кровь в складках длинного рукава и вскидывает брови. — Что с вами случилось? Ученик сжимается весь, чем очень напоминает Сычжую по поведению нынешнего главу клана Не — Не Хуайсана. Учитель Вэй рассказывал, что тот по юности, несмотря на веселый нрав, тоже всего стеснялся и боялся, даже утонуть в реке, когда вода была ему по колено. — Я поскользнулся на мокрой дорожке и упал. Простите, молодой господин Лань. Ничего серьезного, просто ссадина, уверяю вас! Сычжуй берет его за руку, не переставая ободряюще улыбаться. Бедняга и так бледнее, чем его собственные одежды. — Вы только вчера прибыли? — Да, молодой господин Лань! — Я могу проводить вас к лекарю, это совсем рядом. Ученик мотает головой так активно, что Сычжуй начинает переживать, что у него переломится шея. — Нет-нет, не утруждайте себя! Мне уже показали дорогу, как раз туда я и направлялся. Сычжуй кивает, решая отпустить ученика, пока тот совсем не сгорел от стыда и смущения. — Ступайте, только не бегайте больше так — здесь тоже очень легко поскользнуться из-за дождя. Кланяясь и рассыпаясь в благодарностях, ученик клана Не едва не оступается во второй раз, обходя Сычжуя по большой дуге, но потом все же идет дальше. Благо, в правильном направлении. Сычжуй качает головой, провожая его взглядом, и продолжает свой путь на занятие. — Ты опоздал, — говорит Ханьгуан-цзюнь, поднимая взгляд от лежащего перед ним гуциня, когда Сычжуй входит и кланяется. — Прошу простить, Ханьгуан-цзюнь, — говорит Сычжуй. — Этого больше не повторится. Пальцы уже уверенно перебирают струны. Мелодия, которую он почти выучил за прошедшие три дня, легкая и невесомая, наполняет помещение, словно мешаясь с красками рассветных лучей. Она призвана помочь обратить взгляд внутрь себя и осознать скрытые возможности души и тела. Сычжуй успевает погрузиться в глубокую медитацию, осторожно прикасаясь к струнам, заставляя их петь и дрожать. От кончиков пальцев поднимается приятное тепло, скользя по рукам выше и выше, обволакивая, обвиваясь вокруг, как пелена солнечных лучей. Сычжуй почти доигрывает до конца, когда струна вдруг неприятно щелкает, а руку обжигает болью. Поток светлой энергии обрывается, словно в тихую гладь воды рушится поваленное дерево, рассыпая ледяные брызги. Он открывает глаза — струна лопнула и рассекла ему кожу. Он смотрит на капли крови на коленях и темном корпусе гуциня. — Простите, Ханьгуан-цзюнь, — говорит он, чувствуя, как легкость, которую он ощущал с самого утра, будто покидает его тело вместе с кровью. — Это иногда случается, — отзывается Ханьгуан-цзюнь, протягивая к нему руку и прикладывая к рассечению сложенную вдвое белую ткань. Когда Сычжуй поднимает на него взгляд, лицо его кажется ему напряженным, хотя едва ли в его выражении хоть что-то изменилось. Прерванная мелодия повисает в комнате, как душный влажный воздух. Ткань быстро пропитывается кровью, и у Сычжуя, наконец, получается скинуть с себя оцепенение и остановить ее, используя духовные силы. Рука почти не болит, но неприятно немеет, будто он на несколько минут опустил ее в ледяную воду. Завтрак проходит, как обычно, тихо. Рядом с Сычжуем место Лань Цзинъи пустует, потому к нему подсаживается приглашенный ученик клана Не, которого он встретил этим утром у библиотеки. — Как ваша рука? — вежливо спрашивает его Сычжуй, когда все заканчивают завтракать, а ученик, неуверенно поднося пиалу с травяным отваром ко рту, не сдерживается и морщится от горьковатого запаха. — Все хорошо! Спасибо, молодой господин Лань! — мгновенно отставляя пиалу, так и не осмелившись попробовать ее содержимое, отзывается тот. — Кажется, у нас с вами сегодня не самый удачный день, — добавляет он, кивая на перевязанную руку Сычжуя. — Это мелочи, — качает головой Сычжуй. — Пойдемте, я провожу вас на занятия. Дни в Облачный Глубинах начинаются в пять утра, но по-настоящему они оживают, когда просыпается учитель Вэй, который в принципе не встает раньше десяти, а то и одиннадцати. Сычжуй кормит кроликов на поляне у подножия горы, когда он быстрым шагом подходит к нему, светло улыбаясь. — А-Юань, доброе утро! — Добрый день, учитель Вэй, — тихо усмехаясь, отвечает Сычжуй, скармливая белой крольчихе тонкий ломтик моркови. Учитель Вэй коротко пожимает плечами в ответ на эту невинную шутку, садится на траву, уже успевшую просохнуть после утреннего дождя, и утаскивает у него из корзинки маленькое яблочко. — Лань Чжань сказал, что ты утром порезался струной, — говорит он, тут же откусывая кусочек и забавно морщась. — Тьфу, кислое, ты чем кормишь бедных кроликов? Если вы в Гусу едите пищу, которая сама по себе испытание тела и духа, то при чем тут животные? — Со мной все в порядке, учитель Вэй, спасибо, — улыбается Сычжуй и забирает у него из рук яблоко, на которое тот смотрит, как на лично оскорбившего его врага. — А эти яблоки всегда чуть кисловатые, это такой сорт. — Это такой Гусу, — веско припечатывает учитель Вэй. — Дай посмотрю, — резко сменив тон, говорит он и берет Сычжуя за запястье. — Это всего лишь порез. — Я тоже так говорил, когда ходил с дыркой в животе. Иди сюда. Хм, быстро затягивается. Твоя духовная сила отлично работает. Сычжуй кивает, снимая до конца уже ослабленную учителем Вэем повязку с руки. Рана и правда почти зажила, остался лишь неровный красный след с подсохшей кровью по краям. — Я хотел сегодня взять тебя на ночную охоту, — говорит учитель Вэй. Сычжуй поднимает брови, поглаживая крольчиху, которая, расправившись с угощением, начала обнюхивать его пальцы. — Разве мы не планировали завтра отправиться в Гусу, чтобы узнать, как дела у Вэнь Нина и Цзинъи? — Все изменилось. На западе происходит что-то странное, мы с Лань Чжанем решили проверить, а тебе не помешает развеяться. Лань Чжань сказал, что стоит сделать перерыв в уроках по игре на гуцине. Это из-за того, что произошло утром? Но ведь такое действительно бывает — струны, даже окутанные духовной энергией, иногда рвутся. Сычжуй стискивает пальцами складки одежды на коленях. Учитель Вэй, заметив его движение, легонько хлопает его по ладони. — Не волнуйся. Музыкальные инструменты порой бывают капризнее, чем люди. Крольчиха забирается в корзинку и громко чихает. Сычжуй медленно растягивает губы в улыбке и кивает, наблюдая за тем, как учитель Вэй вытаскивает ее оттуда, деланно серьезно отчитывая. Может, пойти на ночную охоту с ним и Ханьгуан-цзюнем — не такая уж плохая идея. Деревня Кианшу, куда они отправляются через пару часов, выглядит спокойной и умиротворенной. Сычжуй окидывает взглядом аккуратно возделанные поля, полноводные реки и крупные озера, пока они добираются на мечах. В воздухе пахнет влажной и теплой землей. Живописный зеленый берег реки, у которой и расположена деревня, усыпан небольшими рыбацкими домиками. Некоторые стоят очень близко к воде, и Сычжуй не сомневается в том, что жителей регулярно затапливает по весне, но они упорно возвращаются в свой дом, стоит земле просохнуть. «Мы совершенно точно видели мертвеца!» «Женщина без глаз! Вы представляете? Только пустые глазницы на лице, словно их выели черви!» «Помогите нам, мы всю жизнь живем в этой деревне, и здесь никогда не происходило ничего подобного!» «Мой ребенок часто гуляет один, а как мне теперь его отпускать, если по ночам здесь бродит мертвец?» «Она наверняка вернется! Точно вам говорю, вот уж три ночи кряду она бродит по улицам, пугая народ!» «Помогите, Ханьгуан-цзюнь, на вас единственная надежда!» Учитель Вэй, пока они идут мимо небольшого рынка, на котором продают свежую рыбу, овощи и фрукты, крутит флейту в руке и недовольно вздыхает: — Вот всегда так, Лань Чжань, люди просят о помощи только тебя. — Это земли Гусу, учитель Вэй, неудивительно, что им проще обратиться к Ханьгуан-цзюню, — успокаивающе говорит Сычжуй, вежливо качая головой на предложение торговки попробовать сливы. — И ты туда же, А-Юань! — Нам нужно дождаться, пока стемнеет, — произносит Ханьгуан-цзюнь, не обращая внимания на глазеющих на него местных жителей. Для них появление совершенствующихся в деревне — настоящее событие. Все, что хоть немного сбивает привычное течение дней в таких местах, становится темой для обсуждений на целый месяц. Они посещают постоялый двор, чтобы поужинать. Учитель Вэй, похвалив местное вино, задумчиво пересыпает пальцами алую бахрому на подвеске флейты. — Откуда бы в такой деревне взяться лютому мертвецу? Никто из жителей не рассказал ни о насильственных смертях за последнее время, ни о чьих-то бесчинствах, ни о чем-то, что свидетельствовало бы о всплеске темной энергии. Такое ощущение, что мертвец будто приблудился сюда случайно. — Может, жители сами не обо всем знают? — делает предположение Сычжуй. — Такого не бывает, чтобы ни одна торговка, ни один рыбак не могли и двух слов связать в ответ на вопрос, что происходило в последнее время из ряда вон выходящего. Всегда что-то есть, но здесь же просто какая-то долина мира и спокойствия. Как будто это место было защищено от любых неприятностей с момента основания. Скажи, Лань Чжань, ты когда-нибудь был здесь раньше? — Нет, — спокойно отзывается Ханьгуан-цзюнь. — Вот видишь! А твой брат или кто-то еще из Гусу Лань? — уточняет учитель Вэй. — Не слышал об этом. — Это только подтверждает мою догадку. Это место еще скучнее, чем сами Облачные Глубины. Извини-извини, Лань Чжань, — учитель Вэй с улыбкой дотрагивается до локтя Ханьгуан-цзюня. Сычжуй хмурится, задумчиво теребя ткань, в которую обернут его гуцинь, лежащий на коленях. Перед тем, как отправиться сюда, он поменял лопнувшую струну и теперь будто ощущает ее, новую, кончиками пальцев даже через тканевый чехол. Если в деревне Кианшу и впрямь не происходило ничего, что могло послужить появлению лютого мертвеца, что здесь нужно той женщине без глаз, о которой рассказывают все местные жители? Откуда она появилась? Когда сумерки, пропитанные влажным туманом, опускаются на тихий берег, они втроем выходят к реке, где, по словам жителей, чаще всего и встречали эту женщину. Вокруг тихо, только вода время от времени плещет о деревянные столбы, к которым привязаны небольшие рыбацкие лодки. Сычжуй идет позади, отмечая, насколько пустыми стали улицы, стоило ночному мраку пробраться в каждый их уголок. Гуцинь за спиной словно весит куда больше, чем раньше, и он трет плечо, в которое врезается расшитая голубым узором тугая лента, на которой он держится. Учитель Вэй непривычно молчалив и постоянно вертит Чэньцин в руках, даже не убирая ее за пояс. Его поза кажется Сычжую напряженной. Он даже выдыхает с облегчением, когда у камней почти в самом конце пристани показывается темный силуэт, который движется так медленно и скованно, будто пытается шагать со связанными ногами. Ханьгуан-цзюнь проходит чуть вперед, располагая гуцинь перед собой. Учитель Вэй сначала подносит флейту к губам, но потом опускает руки, и подвеска на Чэньцин коротко и едва слышно звякает, ударившись о черный бамбуковый корпус. Когда свет луны освещает подбирающуюся ближе фигуру, Сычжуй невольно содрогается. У женщины, облаченной в грязную обветшалую одежду, действительно нет глаз — на их месте лишь провалы, в которые будто залита тьма. Ее бледные губы шевелятся, словно она хочет что-то сказать. Она вдруг резко дергается вперед, и Ханьгуан-цзюнь тут же ударяет по струнам гуциня, удерживая ее на месте. Мелодия резким вскриком прокатывается по берегу, поднимая стаю ночных птиц из небольшого леса в отдалении. — Лань Чжань, подожди, — произносит учитель Вэй. Он подходит ближе, и Сычжуй идет следом. Женщина стоит на месте, шатаясь, словно ее вот-вот собьет с ног легкий ветер, дующий с реки. — Не может быть, — говорит учитель Вэй. Когда Сычжуй смотрит на него, то уже не может отвести глаза — настолько непривычно обескураженным тот выглядит. Изнутри все заволакивает дурным предчувствием. — «Расспрос»? — коротко уточняет Ханьгуан-цзюнь, и Сычжуй содрогается от звука его голоса. — Да, — тихо отвечает учитель Вэй. — Спроси, откуда она. Сычжуй мысленно набирает этот вопрос на гуцине вместе с Ханьгуан-цзюнем. Мертвая женщина словно следит за ними, несмотря на отсутствие глаз. Будто тьма липнет к коже. Исходящая от нее темная энергия, как горький запах полыни, ударяющий в ноздри. Ответ Сычжуй понимает раньше, чем Ханьгуан-цзюнь озвучивает его. — Отсюда. — Кто ее убил? — почти сразу спрашивает учитель Вэй. — Человек с ледяным мечом. — Где это произошло? — Саньдоупин. Что? Сычжуй удивленно вскидывает брови, неотрывно глядя на учителя Вэя. Тот тоже кажется пораженным. Это небольшая деревушка прямо рядом с Илином, но Илин очень далеко отсюда. И кто такой человек с ледяным мечом? Женщина вдруг пошатывается вперед и назад, а потом наклоняет голову набок, являя взору уродливый порез на шее. — Ее ослепил тот же человек, который убил? — спрашивает учитель Вэй. «Да», — коротко дрожит струна. Ханьгуан-цзюнь не говорит этого вслух — звук этого ответа все знают и так. — Где сейчас этот человек? — Мертв. — Что ей нужно? — Помощь. Струны вдруг начинают дрожать и изливать рваные неровные звуки, что даже Сычжуй, отлично знающий язык «Расспроса», теряется и не успевает перевести все, что говорит эта душа. Ханьгуан-цзюнь внимательно смотрит на струны, не упуская ни единого их колебания. Когда эта надрывная мелодия затихает, он не сразу, но произносит: — Ее дочь родом отсюда и, выйдя замуж за торговца, уехала в Саньдоупин. Она отправилась навестить ее. Прибывший человек с ледяным мечом ослепил всех жителей, а потом умертвил, перерезав горло. По очереди он разрушал их души и превращал в мертвецов. Она была последней. Разозлившись, он бросил ее за границей города, потому она смогла уйти. Ее дочь все еще там. Учитель Вэй молчит какое-то время, словно ожидая, что Ханьгуан-цзюнь продолжит, но этого не происходит. Это так похоже на… — Когда это произошло? — резко спрашивает учитель Вэй. Струны тревожно вздрагивают. — Два года назад. — Два года? Как такое может… — Вэй Ин. — Ханьгуан-цзюнь поворачивается к нему, положив ладонь на струны, чтобы остановить их дрожь. — Ее душа очень повреждена. И никогда не сможет переродиться. Учитель Вэй качает головой, задумчиво дотрагивается указательным пальцем до носа и хмурится. — Это Сюэ Ян? — не успев заставить себя промолчать, чтобы не высказывать еще не обдуманную до конца догадку, спрашивает Сычжуй. — Человек с ледяным мечом… Шуанхуа? Она, должно быть, прочитала имя меча, но не знала имени того, кто убил ее, — медленно произносит учитель Вэй. Ханьгуан-цзюнь кивает. — Лань Чжань… — Да. Я тоже это чувствую. — Что именно? — не выдерживает Сычжуй, ощущая, как родившаяся еще в преддверии этого вечера тревога будто выходит из берегов и накрывает с головой. Учитель Вэй разворачивается и идет прочь от берега. Ветер подхватывает его распущенные волосы; красная лента, которой скреплены две тонкие пряди на затылке, подрагивает, как потревоженное пламя. — На ней энергия темной печати, — говорит Ханьгуан-цзюнь у Сычжуя за спиной. Мелодия упокоения, которую он начинает играть следом, отдает холодом инея. За пару часов они добираются до Илина. Сычжуй очень давно не летал на мече с такой скоростью, но он не смеет спорить с Ханьгуан-цзюнем и учителем Вэем. Последний погружен в глубокие раздумья — поглядывая на него, стоящего на Бичэне с Ханьгуан-цзюнем, Сычжуй невольно начинает переживать еще больше. Они никак не могли ожидать того, что самый обычный на первый взгляд случай в деревне Кианшу заставит их отправиться в Илин. Ночь все еще укрывает мраком спящие поселения. Саньдоупин — крошечная деревушка, которая находится на другой стороне холмов на окраине Илина. Сычжуй никогда не бывал здесь раньше, да и не думал, что когда-либо побывает. Они приземляются у городских ворот, и Сычжуй не может отделаться от ощущения, будто за этими стенами сейчас откроется город И, в котором они тогда узнали историю А-Цин и Сяо Синчэня. — А-Юань, держись за мной, — просит учитель Вэй, притягивая его к себе за руку. Сычжуй не спорит, только хмурится в недоумении. Учитель Вэй старается никогда чрезмерно не опекать его, как и Ханьгуан-цзюнь. Насколько ему известно, они оба считают его достаточно сильным, чтобы стоять на равных с лучшими учениками его поколения среди кланов. Похоже, то, что учитель Вэй почувствовал от той женщины, существенно на него повлияло. Они входят внутрь. Поселение выглядит совершенно пустым. Начинает накрапывать дождь, из-за чего видно становится еще хуже. Учитель Вэй зажигает и посылает вперед талисман, чтобы он освещал им путь. Причудливые тени от этого света пугливо дрожат, едва ли рассеивая густой мрак. Учитель Вэй спотыкается об корзину, валяющуюся прямо посередине дороги. Ханьгуан-цзюнь ловит его за руку. Сычжуй вздрагивает от неожиданности. — Поверить не могу, — выдыхает учитель Вэй, мягко высвобождаясь из хватки Ханьгуан-цзюня. — Целая деревня, уничтоженная еще два года назад, и об этом просто молчали. Не верю, что кланы не знали об этом. — Темная печать. Уцелевших здесь нет, а ее энергию способен ощутить даже человек с низким уровнем духовных сил. Сычжуй согласно кивает — темная энергия буквально клубится в деревне Саньдоупин, как когда-то — беспроглядный туман в городе И. Даже за воротами, через которые они прошли, ее без труда можно ощутить. — Это не моя печать, Лань Чжань, — говорит учитель Вэй, крепко сжимая в руке флейту. — Похожая, но совершенно другая. Неужели, пытаясь воссоздать ее после моей смерти, Сюэ Ян сделал ее подобие? Ханьгуан-цзюнь кивает. — Все жители убиты таким же способом, как Сяо Синчэнь. При этом сначала лишены глаз. — И у них повреждены души, — произносит Сычжуй, и учитель Вэй оборачивается на него через плечо, улыбаясь. — Верно мыслишь. — Он словно пытался повторить все, что случилось с Сяо Синчэнем, — продолжает Сычжуй, потирая плечо, на котором висит гуцинь. — Не хотел испытывать на нем и пробовал на обычных людях. Когда мы были в городе И, он умолял меня вернуть Сяо Синчэня, но от его души остались лишь осколки. И ему понадобилась целая деревня, чтобы понять, что темная печать ничем ему не поможет, — говорит учитель Вэй, качая головой. — Здесь очень много душ, — звучит рядом голос Ханьгуан-цзюня. — И все они сильно повреждены. — Получается, та женщина проделала за это время весь путь в таком состоянии, пока не вернулась в Кианшу? — спрашивает Сычжуй. — Даже мертвецы с поврежденными душами стремятся вернуться домой, если их убили где-то еще. Тем более, когда уже некому мстить, — отзывается учитель Вэй. — Но чем мы поможем им? Учитель Вэй останавливается и поводит плечами. Горящий впереди талисман подрагивает, замерев вместе с ним. — Боюсь, что ничем. — Упокоим. Это все, что мы можем. Держи гуцинь под рукой, — говорит Ханьгуан-цзюнь и проходит вперед. Пламя от талисмана вдруг вспыхивает, и его будто сдувает в сторону, как костер — налетевшим порывом ветра. Всего мгновение назад пустынная дорога вдруг заполняется такими же мертвецами, как та женщина из Кианшу. Но, в отличие от нее, они на удивление быстро двигаются, как будто их одеревеневшие конечности нисколько им не мешают. Их жесты резкие, рты перекошены, но ноги и руки шевелятся, как у обычных людей. Ханьгуан-цзюнь обнажает Бичэнь и одним ударом отбрасывает от себя троих. Их становится все больше и больше. Сычжуй видит и мужчин, и женщин, и даже детей. Учитель Вэй подносит к губам флейту, и пустое поселение заполняет плачущая трель. Которая обрывается на одной высокой ноте, как лопнувшая этим утром струна под пальцами Сычжуя. — Они все еще подчиняются печати, — ошеломленно произносит учитель Вэй. — Лань Чжань! Сычжуй проводит пальцами по струнам гуциня, посылая сдерживающую звуковую волну в толпу мертвецов, чтобы замедлить их движения. Едва ли это помогает, они мельтешат вокруг, как разозленный пчелиный рой, пялясь на незваных гостей пустыми провалами, вместо глаз. Ханьгуан-цзюнь отражает атаки, но у мертвецов словно огромная сила — это Сычжуй замечает по движениям Бичэня. Учитель Вэй снова подносит флейту к губам, начиная играть мелодию еще более резкую и нервную, чем предыдущая. Она режет ночь на куски, как острое лезвие. Сычжуй оставляет гуцинь парить перед собой и тоже обнажает меч, чтобы помочь Ханьгуан-цзюню защитить его, пока он пытается усмирить мертвецов. Они действительно очень сильные, особенно когда наваливаются по трое-четверо. Сычжуй отбрасывает их, рубит тянущиеся к нему руки, и они откалываются от их тел, как тяжелые глыбы льда. Часть мертвецов начинает двигаться чуть медленнее, словно реагируя на мелодию флейты. Они озираются по сторонам, крутятся на месте и вцепляются крючковатыми пальцами в свои почти безволосые головы. Когда Сычжуй через какое-то время смотрит на учителя Вэя, он замечает, что у того из носа и рта идет кровь — ее алые струйки уже стекают по шее, впитываясь в черный воротник. — Учитель Вэй! Тот лишь коротко мотает головой — «не мешай». У Сычжуя вместе с каким-то острым ужасом, затапливающим все естество большой волной, мелькает в голове мысль: жаль, что он не может помочь с темной мелодией, ведь, прежде чем пытаться упокоить мертвецов, нужно освободить их от влияния печати. И это получается слишком медленно. Каким бы сильным ни был учитель Вэй, как бы хорошо ни владел темным искусством, он один. Сычжуй отражает атаку еще одного мертвеца, затем второго, который подбирается к нему сзади. Ударяет четырьмя пальцами наотмашь по струнам гуциня, чтобы отбросить подальше тех, кто наступает с другой стороны. — Нужно уходить, — слышится голос Ханьгуан-цзюня. Он отступает ближе к учителю Вэю. Тот прикрывает глаза; кровь из его рта льется еще сильнее, ее все больше, но он продолжает играть на флейте. — Вэй Ин! Звук, который следует за резко оборвавшимся голосом Ханьгуан-цзюня, продирает по позвоночнику ледяным ужасом. Сычжуй поворачивается, замерев с рукой на подрагивающих струнах своего гуциня. Дождь расходится и слепит глаза. Он не хочет верить в то, что слышит и видит. Так ломаются кости. Так обрывается мелодия флейты. — Лань Чжань! — кричит учитель Вэй, и Сычжуй не узнает его голос. — Лань Чжань! У Ханьгуан-цзюня с губ срываются струйки крови. Они размываются каплями дождя на подбородке и пачкают белые одежды. Мертвецы, вцепившиеся в его тело сзади, что-то хрипят. И звук ломаемых костей не прекращается. Нет. Нет-нет-нет-нет-нет! Сычжуй вздрагивает всем телом, отрубает своим мечом потянувшуюся к нему сбоку руку. Мелодия. Мелодия, заставляющая время замедлить свой бег. Он учил ее совсем недавно, когда начал осваивать самые сложные музыкальные техники Гусу Лань. Им нужно время. Чтобы уйти, чтобы забрать Ханьгуан-цзюня. Он самый сильный из всех, все будет хорошо. Смаргивая капли дождя, Сычжуй перебирает пальцами по струнам, и темный воздух вокруг гуциня начинает светиться мягким золотым. Пожалуйста. — Лань Чжань! — слышится крик учителя Вэя. Сычжуй не понимает, слезы застилают глаза или дождь. Он резко выдыхает, когда слышит, как учитель Вэй снова и снова зовет по имени Ханьгуан-цзюня. А потом все затихает, кроме звука дождя. И через мгновение застывшую тьму прорезает дикий крик учителя Вэя. * * * Кап-кап-кап. Сычжуй резко распахивает глаза и поворачивает голову в сторону. Он в своей комнате. Ветер из не закрытого ночью окна треплет оставленные на столе рукописи; по крыльцу мерно барабанит дождь. Он рывком садится на кровати и вцепляется пальцами в волосы. Сон. Это всего лишь сон. Сычжуй проводит ладонями по лицу и встает, ощущая, как остужает пол босые ноги. В сезон дождей всегда слишком жарко. Липкое, неприятное, как нагретое над пламенем свечи масло, которое ярко пахнет и помогает от головной боли, хотя Сычжуй ненавидит его запах, ощущение от сна не отпускает, даже когда он выходит на улицу и бредет по устланным камнями дорожкам в сторону ученических залов. Ему периодически снятся кошмары, но раньше их было куда больше, сейчас, когда все наладилось, когда его память полностью вернулась к нему, они почти не приходят. Такой жуткий сон… Встающее солнце окрашивает в медный сливы и магнолии, которыми засажена основная жилая территория Облачных Глубин. Когда Сычжуй слышит звуки струн гуциня, проходя мимо библиотеки, у него теплеет на сердце. Ханьгуан-цзюнь здесь… С ним все в порядке. Сейчас он увидит его, и этот полумрак, затмевающий разум после сна, окончательно рассеется. Один поворот, и… Плечо обжигает болью от резкого удара. — Прошу простить, молодой господин Лань! Я вас не заметил! Сычжуй, успев увернуться от чужих рук, выставленных вперед для поклона, замирает на месте. — Молодой господин Не? — Я… я просто… — лепечет тот. — Вот. Перед Сычжуем появляется рука. На рукаве пятна крови. Он моргает, пытаясь заставить себя говорить, или двигаться, или хоть что-нибудь. — Я упал… На дорожке. Ничего серьезного, просто… Только вчера прибыл. Сычжуй перебивает его, прочистив горло. — Идите к лекарю. Здесь недалеко. — Да, да, молодой господин Лань! Простите меня! Запоздало и заторможено Сычжуй думает, что стоило, возможно, предложить проводить его, если он не знает дороги, но тот обходит его, и Сычжуй ловит его руку, когда тот снова поскальзывается у самого деревянного парапета, где пол немного влажный от попадающих под крышу капель дождя. — Здесь тоже скользко, — тихо говорит он. — Простите! Спасибо! Извините! — слышит Сычжуй, в то время как тот кланяется снова и снова, пока, наконец, не поворачивается спиной и не спешит дальше. Хорошо, что в нужном направлении. Покачав головой и постояв еще немного, не зная, как к этому относиться, Сычжуй отправляется в зал, где они занимаются с Ханьгуан-цзюнем. — Ты опоздал, — говорит Ханьгуан-цзюнь, уже ожидая его. Его ладони осторожно ложатся поверх струн, заглушая их. — Прошу простить, Ханьгуан-цзюнь, — тихо произносит Сычжуй, кланяясь, но тут же вскидывая голову, чтобы посмотреть на него. Губы трогает улыбка, в груди становится тепло, как от солнечного света. С ним все в порядке. Это просто сон. Всего лишь сон. Он играет мелодию, которую разучивает уже три дня, погружаясь в медитацию. Она точно поможет избавиться от воспоминаний об этом ужасном кошмаре. Он перебирает и перебирает струны, когда слышит звучный щелчок. Руке становится горячо и влажно от крови. Сычжуй кусает губы и открывает глаза, смотрит на то, как на одежду и гуцинь капает алым. И молчит. — Это иногда случается, — слышит он голос Ханьгуан-цзюня, но даже не поднимает головы, когда к его руке прижимают ткань, чтобы он не залил кровью все вокруг. Он останавливает ее при помощи духовных сил. Когда за завтраком к нему садится встреченный утром у библиотеки приглашенный ученик из клана Не, Сычжуй поскорее заканчивает есть и неподобающе быстрым шагом уходит раньше, чем все успевают подняться из-за столов, прихватив с собой еду для кроликов. Он долго сидит у горы в окружении зверьков, бездумно и машинально скармливая им угощение. Могло ли так случиться, что ему приснился день, который еще даже не начался? Почему все события повторяются с точностью до мелких деталей? Значит ли это, что и то, что случилось ночью, повторится? — А-Юань, доброе утро! Сычжуй поворачивает голову и видит учителя Вэя. Тот идет к нему, как всегда ярко улыбаясь. — Добрый день, учитель Вэй, — отвечает Сычжуй, но голос его звучит тише, чем ему изначально хотелось. Учитель Вэй подходит, усаживается на траву и вытаскивает из корзинки для кроликов маленькое яблочко. — Лань Чжань сказал, что ты утром порезался струной. — Учитель Вэй, оно кислое, — предупреждает зачем-то Сычжуй, видя, как тот подносит ко рту яблочко. Однако учитель Вэй только пожимает плечами и откусывает кусок, тут же морщась. — Тьфу, и правда. — Такой сорт, — почти шепотом произносит Сычжуй. — Такой Гусу. Эх… Так что с рукой? Дай взгляну. Сычжуй не сопротивляется, когда учитель Вэй берет его за руку и осторожно ослабляет повязку. Рана почти затянулась. — Ничего. Музыкальные инструменты порой бывают капризнее, чем люди, — говорит учитель Вэй, осмотрев порез и отпустив его запястье. О, небо. — Ты такой тихий, все в порядке? — Учитель Вэй… — Сычжуй прикусывает внутреннюю сторону щеки и замолкает. Нет, это просто бред. — Ничего. Все хорошо. Учитель Вэй хмурится, но все же решает не продолжать эту тему. — Я хотел сегодня взять тебя на ночную охоту вместе с нами. Сычжуй проводит ладонями по лицу. Забравшаяся в корзинку крольчиха громко чихает, и он вздрагивает от этого звука. Все происходит в точности, как ему снилось. Когда они встречают мертвую женщину в деревне Кианшу, Сычжуй не может унять дрожь, от которой его колотит так, что он едва слышит мелодию «Расспроса» за грохотом бешено бьющегося сердца, звучащим в голове. Он должен сделать что-то. Если случится то, что он видел, он этого не переживет. Учитель Вэй этого не переживет. Этого нельзя допустить. Рассказывающая об убийце с ледяным мечом женщина совсем не похожа на тех мертвецов, которых он видел во сне в деревне Саньдоупин. Она не бросается на них, а ее порыв, который легко одним ударом по струнам сдержал Ханьгуан-цзюнь с самого начала, скорее был неловкой попыткой приблизиться, но не напасть. — Учитель Вэй, — не выдерживает Сычжуй у городских ворот, от которых так и тянет уже знакомой до каждой ноты темной энергией. Учитель Вэй останавливается и смотрит на него. — Иди позади меня, — говорит он. Когда его берут за запястье, Сычжуй не подходит и остается на месте. Учитель Вэй удивленно смотрит на него. — Сычжуй? — Мы не знаем, что там. Давайте позовем помощь. Ханьгуан-цзюнь приближается к ним и останавливается бок о бок с учителем Вэем. — В этих землях сейчас нет никого из Гусу Лань. — А другие кланы? — пробует Сычжуй. — Сычжуй, другие кланы это и скрыли, — поясняет учитель Вэй. — К тому же, несмотря на темную энергию, тот, кто владел печатью, давно мертв. Ими никто не управляет. Нам нужно лишь упокоить их. А мне — разобраться, куда делась сама печать, энергия которой была на той женщине. Если ты не хочешь идти, ты можешь остаться здесь. — Нет! — выкрикивает Сычжуй так, что даже Ханьгуан-цзюнь слегка поднимает бровь. Учитель Вэй улыбается и гладит его по плечу. — Держись поближе ко мне, А-Юань. Сердце бьется все быстрее и быстрее с каждым шагом. Когда они уже оказываются за воротами, Сычжуй произносит: — Их может быть слишком много. Учитель Вэй, что, если на них не подействует мелодия флейты? — А-Юань, если что-то пойдет не так, мы отступим. Что с тобой? Он едва успевает договорить, когда начинается это. Сычжуй с неверием смотрит на происходящее, на пару мгновений теряя способность двигаться. Они же не прошли и половину того пути, который он помнит из сна! Почему мертвецы оказались у ворот? Он собирался найти место, где можно было затаиться, чтобы поставить защитное поле, чтобы сдержать их, чтобы изменить то, что случилось в его сне! Или это не сон вовсе? Может ли такое быть, что он каким-то образом увидел будущее? Но в клане Гусу Лань никогда не было провидцев! Как он ни пытается прорваться ближе к Ханьгуан-цзюню, все тщетно. Все силы он тратит на то, чтобы хотя бы отбиваться и как-то помогать сдерживающей силе гуциня Ванцзи. Дождь вновь слепит глаза, пальцы от струн, по которым он ударяет снова и снова, начинают болеть, пока на указательном не лопается кожа от одного сильного движения. Мелодия флейты будто разбирает царящий вокруг мрак на черные смоляные капли. Время то замирает, то летит вперед, как ревущий горный поток. — Ханьгуан-цзюнь! Осторожно! — кричит Сычжуй, взмахивая мечом, чтобы отразить атаку, и снова ударяя по струнам. В прошлый раз он слишком поздно вспомнил о мелодии времени, может, сейчас все будет иначе. В прошлый раз? Это же был сон? — Вэй Ин! Нет! Пожалуйста, только не снова! Нет-нет-нет! — Лань Чжань! Мрак вздрагивает. * * * Кап-кап-кап. Сычжуй подпрыгивает на кровати и вскакивает с нее, едва справившись с потемнением в глазах и головокружением от такого резкого подъема. Распахнутое окно. Рукописи. Пустая кровать Цзинъи. Запах дождя. Он босиком выбегает на крыльцо и несется по направлению к музыкальному залу, на ходу поправляя налобную ленту и волосы, потяжелевшие от моросящего, несмотря на окрашивающее все вокруг медным светом встающее солнце, дождя. Сычжуй пробегает дверь в библиотеку, поворачивает за угол и несется дальше, уже слыша звуки струн. Пробегающий мимо и едва не задевающий его локтем приглашенный ученик из клана Не бросает на него удивленный взгляд, округлив глаза. Он врывается в музыкальный класс, пытаясь поглубже вдохнуть сжавшимися в комок от ужаса и быстрого бега легкими. — Ханьгуан-цзюнь!