Жжёный сахар

Раздевалка, как это обычно бывает после матча, пропитана энергетикой нерастраченной на поле агрессии и запахом разгорячённых альф, душными терпкими волнами прокатывающимся по небольшому помещению после каждого крика «Да! Мы победили!». Иван понимает, что товарищам по команде необходимо такое самоутверждение: футболисту и так трудно преодолеть животный инстинкт, заложенный природой, и остаться человеком, мило улыбающимся в камеру и дающим интервью, переполненное комплиментами соперникам тогда, когда хочется им глотку перегрызть. Футбол — сфера альф, и Иван, как любая альфа, не исключение, поэтому, как они ни старается, иногда самоконтроль даёт сбой. Лука до сих пор стебёт его за любую осечку. Вот и сейчас капитан, хищно улыбаясь, наблюдает за его реакцией, принюхивается и говорит: — Ну что? Ты ещё не передумал? До сих пор не против омег, но не хотел бы видеть их в раздевалке? — Да пошёл ты... — снова краснеет Иван, и Лука ржёт во всё горло. Сокомандники присоединяются к нему, громко улюлюкая, Шиме треплет Ивана по плечу: — Порой я готов сам привести тебе омегу в раздевалку, брат, чтобы прекратить твои мучения! — Он её не распознает, — встревает Деян. — Не видел, не чуял, не метил... Иван вскидывается, и от сломанной челюсти Ловрена спасает только Лука, решительно ставший между ними. — Да что ты бесишься так? — стискивает он локоть Ивана. — Ну, дебилы они, и шутки у них дебильные. Пойдём выйдем... Воды глотнёшь, остынешь... В холле Иван действительно остывает: там прохладно и нет клубка ярких запахов, кроме одного едва уловимого — терпкого, горько-сладкого, словно жжёный сахар, да и тот исчезает, как только они оба делают глоток из запотевшей пластиковой бутылки. — Слушай... — после паузы подаёт голос Иван. — А вдруг и правда не распознаю?.. — Не неси херню, — фыркает Лука. — За тебя природа всё сделает. — А у тебя как это всё было?.. — осторожно спрашивает Иван. — Быстро, бестолково и — прости, брат, — в раздевалке, — снова смеётся Лука. — Примерно вот так... Он сгребает Ивана за футболку, оглянувшись вокруг и удостоверившись, что никого поблизости нет, толкает к стене и запрыгивает на него, обвивая ногами. Иван, уронив от неожиданности бутылку, припечатывает его задницу ладонями и невольно прижимает к себе ещё сильнее, Лука обхватывает его за шею и присасывается к губам, вторгаясь языком в рот в хищном собственническом поцелуе. — Ччёрт... — выдыхает Иван, когда Лука наконец отлепляется от него, разжимая руки и ноги, и становится на пол. — У него не было ни единого шанса... — Ещё бы! — хмыкает Лука, ловит его расфокусированный поплывший взгляд и говорит: — Ладно, всё до самого конца я тебе показывать не буду. Собираться пора. Пойду душ приму. Иван кивает, смотрит ему вслед, растирая запах жжёного сахара на своих губах так, чтобы ощущать его как можно дольше, и, только войдя в раздевалку, соображает, что поза, в которой «примерно вот так» всё было у Луки, мало соответствует той, в которой это обычно бывает у альфы. Следующий день после игры посвящён отдыху, и Иван проводит его, просматривая старые матчи своей сборной — большей частью те эпизоды, в которых лучше всего виден капитан. Это глупо, но к вечеру все эти фрагменты начинают действовать на него сильнее, чем порнофильм, и Иван заканчивает просмотр с одной рукой в штанах, поглаживая другой по губам в попытке уловить вчерашний сладко-горький аромат. На следующий день на тренировке Иван подходит к Луке. — Я хотел спросить... — говорит он, глядя прямо ему в глаза. — Вдруг я не распознаю свою омегу, если она принимает какие-то препараты, подавляющие её природу? Ведь такое вполне может быть, как думаешь? Я так... абстрактно спрашиваю... — Абстрактно? — улыбается Лука. — Абстрактно может быть. Тогда распознать её практически невозможно... Разве что... — Лёгкий особенный запах... — негромко произносит Иван. — Да и его почувствует только тот, кто... Короче, не все ощутят... О, нас зовут уже, хватит трепаться! — Лука становится на цыпочки, даёт Ивану подзатыльник и направляется к товарищам. — Лука... — зовёт его Иван. Тот оборачивается. — Я ощутил... кое-что... Жжёный сахар — это то, к чему я с детства неравнодушен. — Правда? — смеётся Лука. — Понятия не имею, о чём ты, но я буду иметь в виду!