***
В словарном запасе Чонгука основными являются такие слова, как «смерть», «секс», «огонь», «кровь», «насилие» и «муки», а ещё — «преданность». Этому человеку никогда не хотелось чего-то доброго, нежного, сладкого, приторно-сладкого. Ему не хотелось чувств и поражений, не хотелось эмоций, не хотелось быть зависимым. Но он зависим… От самого себя. От того, что хочет больше жизни — от своих амбиций. Таким Чон Чонгук представал перед всеми: демоном, не знающим слова «пощада». Для всех был таким, за исключением Хосока, которому он приходился братом не по крови, а по духу. Но иногда разницы в этом было даже не видно. Он знает своё дело, знает, для чего и для кого живёт, знает, кого должен ненавидеть; кто заслуживает жестокой расплаты, а кто, непременно, должен обладать всем. Никто из тех, кто работает в этом картеле, организации, никогда не увидит настоящего Чон Чонгука, что пожирает самого себя за то, что оставляет в живых хотя бы одного человека, который встал перед ним, встал на его пути. Никто не узнает, кроме Хосока, о чём он думает, что у него в голове, но всем будет известно, что с ним лучше даже взглядом не пересекаться, не говорить с ним, не думать о нём. Ему не нравится — пуля в жалкое тело, ему надоело — нож в горло без предупреждений, его достало — теракт, он рядом — лучше притвориться мёртвым, в худшем случае, это будет не притворством вовсе. С ним никто не свяжется, с ним никто долго не проживёт. Он тот, кого нужно обходить стороной, — Golden Eye. — Чон, проверь периметр нашей земли. Надеюсь, всё пока в норме, никто не нарывается. А я займусь нашим многоуважаемым, что не соизволил почтить наш клуб своим присутствием. Можешь выпить — мини-бар в твоём распоряжении. Расслабься, — на последних словах парень скрылся за массивной дверью, беззвучно закрывшейся за ним. Ничего не сказал на прощание, будто кукла, исполняющая приказы — это его работа. По-другому быть не может. Чон Хосок ещё долго сидит с отчётом и прочими бумагами и даже не подозревает, что в главном зале клуба сейчас сидит его собственная куколка, которую он пощадил; он такой единственный — больше никому не удавалось выйти сухим из воды, а точнее — живым из-под его взора и от его интереса. Мин Юнги выбрался и больше не вернётся. Не по собственной воле. Точно не вернётся…Всё фальшь.
***
— Так, он просто оставил тебя проспаться в VIP-комнате? — с удивлением и не скрытым восторгом расспрашивал Юнги бармен, явно столкнувшийся с некоторыми несостыковками в своей голове. — Именно так всё и было, хватит делать такое лицо, будто один раз в жизни мне повезти не может. Вот не знаю почему, но он меня даже не принуждал ничего делать, а я думал, что он тот ещё озабоченный зверь, правда. А ещё мне немного обидно, что меня оставили одного, даже не позвали никого… — странная ухмылка появилась на его лице. «Он и правда шлюха… Чёртов парень, какого хрена ты со мной разговариваешь? Отъебись от меня, сука!» Эти мысли, как град, сыпались на сознание, давление в висках не давало успокоиться, но он всё ещё продолжал корчить из себя хорошего парня. Перфекционист и покладистый мальчик — на работе, скотина и падаль — в обычной жизни. Пусть он и косил под приличного Юнги, который всё своё детство провёл в окружении, полном аморальности, все равно знал и чувствовал, что он — не тот, кому можно довериться, не тот, кто кинется за кого-то в огонь, и уж точно не тот, кто смог бы жить, как нормальный и воспитанный человек в этом сарае свиней и отовсюду ползущих змей. «Такой же… Гниющий изнутри.» — Я на все сто процентов уверен, что ты врёшь мне. Наш босс не мог просто так уйти, бросив такого красавца в огромной постели одного, да ещё и не сопротивлявшегося. Ты сам-то в это веришь? Быть такого не может. Он же от тебя глаз отвести не может, — бармен рассмеялся, ничего и никого не стесняясь. Парень даже не задумывался, что его уже раскусили. — Вот именно, я не могу в это поверить, но это так. Меня это хоть и успокаивает, но и заставляет задуматься. Он не так прост. Блондин с пирсингом на нижней губе смешивал какой-то коктейль, о составе которого Юнги даже не догадывался. Сейчас можно было подумать, что он снимается в очередном фильме с типичным сюжетом, по которому после выпитого алкогольного напитка жизнь героя меняется. Но этого никогда не произойдёт. Юнги с детства не любил истории, которые имели слащавый конец и заставляли верить в чудо. «Happy end» один — и это всего-навсего тихая смерть во сне. Без боли и мучений, долгих прощаний с близкими. Близкими… В настоящем мир гниёт, разрушается, катится прямиком в болото — к червям и жукам-навозникам. Это вымораживает, раздражает и выводит из себя. Именно поэтому, ещё когда отец был жив, а Юну не было и десяти лет, родитель позволял ему всё, даже распоряжаться теми, кто ему не нравился. Юнги, так же как и Намджун, подвергся влиянию «своего» отца. Может, именно поэтому сейчас он похож на шлюху. Да, именно похож, потому что изнутри его никто не знает — его, другого никто никогда не видел. Пока что. Нет того человека, которому он смог бы открыться. До сих пор такого не нашлось. Да он и не верит, что такой вообще появится. Юнги знает, что такого не будет, он его не найдёт, и всю сущность Юна никто никогда так и не увидит, не пригреет и не успокоит. Он не для этого общества, под которым прогибается день ото дня. Не такой скользкий и мерзкий, не такой…Не такой ведь?
Не задумываясь о том, что своими выходками убивал людей, он продолжал. И сейчас продолжает. Убивает каждого, покусившегося на него и его тело. Убивает мгновенно, впускает в мир эйфории, а сам остаётся несчастным и совсем не удовлетворённым собой. Словно марионетка — способен на всё, кроме способности ощущать свои же эмоции и понимать собственные желания. Конечно. Он ведь просто не может их понять. Он один… — Зэт… Почему я здесь? — сомневаясь, нервно, тихо. Он не доверяет блондину, но больше и поговорить ни с кем не выходит… Он ждёт, что ему скажут: «Ты мог жить лучше, если бы не оказался у него в лапах. Построил бы свою жизнь так, как сам бы того захотел». Но он знал, что это невозможно. Из-за его встречи с Чон Хосоком, Отчаянием Сеула, его жизнь пошла по наклонной, его мечты предались забвению, его достоинство подростка пало смертью невинных, и остался новый Мин Юнги, с новой фамилией, с новой жизнью, с новыми мечтами и желаниями. Их у него никто отнять не сможет. Парень в корне переменился: — Потому что ты так захотел и никто больше. Выбора у тебя всё равно не было… Чётко и ясно, отчуждённо и грубо, так, как он умеет: ответил прямо, не сомневаясь и не запинаясь. Возможно, это его и выдавало перед Юнги. Зэт честный и упрямый, но он никогда не скажет того, что будет отличаться от реальности. Он тот, кто может натолкнуть на единственный правильный путь, о котором подсознание только догадывается и на который хочет ступить, а не на тропу подчинения и слабости. Говорить с ним интересно, не как со всеми. Это не такой уж и плохой вариант, на самом-то деле. Он знает всё обо всём: о клубе, о постояльцах, о начальстве и о каждом работающем в этом заведении. А ещё он знает Юнги. Это-то и плохо. Знает так, как другие не знают. Если бы он Юнги наврал — все сочли бы ложь за правду. И осознание этого било мигренью. Высокий, спортивного телосложения парень. Вид этого бармена притягивает, и что-то вместе с тем отталкивает. Он не бодибилдер, что таскает гантели двадцать четыре часа в сутки, он просто за здоровый образ жизни, поэтому и не выделяется трёхметровыми бицепсами и стальным торсом, накаченными до предела ногами и массивной шеей. Он такой, какой есть — нормальный парень с сексуальным подтянутым телом. Он притягивает своей внешностью, мышцами и развязным языком, но отталкивает сам факт того, что он работает на такого человека, как Хосок. Юнги на него не клюнет, даже из-за всех его характеристик, потому что он остаётся такой же мразью, как и все эти бесчеловечные мрази. С Хосоком Юнги не раз виделся и пересекался взглядами. Парень замечал, как темноволосый смотрит на него сквозь толпу посторонних, и чувствовал, как по коже пробегает холодок. Его глаза манят, а сам взгляд заставляет умирать у ног его владельца. Пассии здесь, в «Amoral», никогда не удостоятся чести быть его собственностью. Они — лишь способ заработать деньжат, но все для главаря никак не личности. Тела, что хорошо знают, в чём заключается их работа. Красивые и пустые. Юнги это не касается. Чон Хосок тот, кто может заставить его чувствовать себя хоть немного особенным, но слишком зависимым или ненужным. Юнги не перестанет бояться и не перестанет смущаться перед его взглядом, перед ним самим. Те переглядки в главном зале ничего не значили. Темноволосый не тот, кем предстал в ту ночь. Он — главный человек в доме Чон, в картеле, именуемом «Speed». «Я поставлю его на колени,» — думает Хосок перед тем, как выйти из клуба. За ним следуют телохранители. Дверь парадного входа открывается, и к нему сразу подбегает вдвое больше ребят из охраны. Парень одет с иголочки, только лишь рубашка немного помята, но с этим недочётом он сам прекрасно справляется, незаметно поправляя. Его сопровождают до личного авто, BMW X5, вокруг выстраиваются ещё пара парней, кое-как скрывая происходящее от нежелательных взглядов. Несколько амбалов расселись по машинам, и стоило главному авто тронуться — все остальные завели моторы. Лишь часть осталась в клубе, чтобы следить за порядком. Ещё раньше Хосок замечал, как воркует этот бармен с Юнги, как они вместе смеются. Ему становилось тошно. Стоило появиться Чону в главном зале — взгляды всегда направлены на него, однако, вскоре снова исчезают. К этому можно привыкнуть, если захотеть. Хосок давно привык, точнее, ему пришлось. Иначе было нельзя — все всегда смотрели, раздевали и считали, сколько стоит каждая вещь на нём. На то обращали внимание, что он сам в себе не видел. Эти взгляды, словно стервятники, снимали с парня скальп и проглатывали, не прожёвывая. Это доставляло дискомфорт, но и удовольствие тоже. Он всё равно любил, как на него смотрят, любил, что им восхищаются, и купался в этом внимании, как бы это не противоречило его принципам.***
Flashback — Ты уже двенадцать часов торчишь в ванной, Тэхён! Неужели это важнее моего рабочего внешнего вида?! Вылезай давай! Чем ты вообще там занят? — последнее худенький парень проговорил уже сам себе. Ему не то чтобы сильно, но было весьма любопытно, чем же мается его сожитель в не такой уж и большой ванной комнате. Он несколько раз обошёл квартиру, зашёл в каждую комнатушку и вернулся обратно, в просторную комнату с той самой дверью, которая разделяла этих двоих. Всё поглядывал на свои ручные часы, удивляясь, как это он ещё дверь с ноги не выбил и не выдворил этого умельца тянуть время и любящего маячить у зеркала гадёныша. Откинувшись на спинку дивана, закинув ноги на стеклянный кофейный столик, что стоял посреди гостиной и всей своей поверхностью отражал собравшийся в помещении свет в разные стороны, сидел парень со светлыми волосами. Он очень нервно перебирал пряди у виска. У него был потрёпанный вид, хотя наспех надетые брендовые вещи и обувь всё же придавали этому мотыльку некой красоты. Однако ещё не всё идеально: нет макияжа. С утра эта личность была весьма неопрятной, но даже так старалась быть на высоте. Кто бы мог подумать, что именно сегодня все его планы на сборы и отличный образ просто и легко перечеркнёт его милейший друг-альфонс. — Ехчо мнутошку! (Ещё минуточку!) — раздаётся за дверью низкий и вместе с тем милый голос. Приятной внешности черноволосый парень стоит впритык к зеркалу и тщательно чистит зубы, глядя внимательно на своё отражение, высматривая каждую мелочь на своём и так идеальном лице. Это происходило редко — Тэхён вообще редко вставал в такую рань, чтобы одеться, умыться, навести марафет, послушать любимое радио… Это было почти обыденностью для Чимина, но не для него. Тэхён спит беспробудным сном прямо до обеда, а сегодня такое исключение. «Уму непостижимо, — думает рыжеволосый, запрокинув голову. — Пойду в комнату. Там есть зеркало и вообще всё то, что мне нужно», — и с этой короткой, но вовремя возникшей мыслью он идёт к себе и старается уравновесить освещение, расставить, как требуется, все приспособления. Всю косметику выставляет перед собой, а чтобы макияж ложился нормально, он, ещё даже не усевшись, наносит увлажняющий крем. Парень грациозно опустился на кушетку и закинул ногу на ногу: так удобнее, да и рука не дёрнется, если что. Пока черноволосый эгоистично занимал чужую ванную комнату, Чимин со спокойной совестью принялся наносить небольшой слой тонального крема. Консистенция замечательная, запах приятный, а результат — на лицо! Кожа на свету будто дышит, сверкает. В ход идут тени, совсем немного, только для выделения и придания взгляду выразительности. Лёгкими движениями косметической кисти парень наносит бордовые и тёмно-фиолетовые оттенки на веко, почти вблизи ресничек, растушёвывает их. Смотрит, не нужно ли чего ещё добавить. Принимается за второе веко. Проводит такие же манипуляции и открывает глаза окончательно. Опускает кисть в бледно-розовый и, не спеша, подносит к нижнему веку, выделяет его этим оттенком, не тёмным, иначе может показаться, что у него синяки. Ему не составило труда и немного сухой подводки нанести, рука уже намётана для таких случаев, когда нужно по-быстрому прихорошиться. Как только Тэхён вышел из запертого помещения, так сразу уселся на кожаный диван у самого телевизора и впервые за это утро включил новости. Чимин подрывается с места, стоило резкому звуку достигнуть его барабанных перепонок. Боль пронзила на выдохе, но сложнее было вымолвить хотя бы одно слово. Это был взрыв петарды. Какие-то придурки на улице, прямо под балконом квартиры Чимина, взорвали чёртову петарду. Тэхён испугался — такого в их районе никогда не случалось, такие отморозки тут не гуляли. Ему не сразу, но пришла в голову страшная мысль, что Чимин напуган, что ему сейчас страшно. Парень и сам не заметил, как его ноги понесли его прямиком в комнату парня. Дверь была открыта, рыжеволосый лежал на полу, его мучили судороги, и уши болели так, словно ему в голову стреляют очередью из огнестрельного. С ним такого ни разу не случалось. В детстве он любил салюты, петарды, пушки с серпантином, но сейчас — парень в истерике, он зажимает с силой ладонями уши, чтобы ничего не слышать. Не помогает. Он сильно зажмуривает глаза, боится открыть. Страх.Боль
.Беспомощность
Страшный треск в голове, как будто костёр где-то прямо возле его лица — он слышит его, и огонь словно обжигает. Больно слышать. Больно говорить. Больно шевелиться. Черноволосый не растерялся. Он достал из кармана халата мобильный и набрал скорую помощь. Минуты в давящей тишине летели, словно годы. Фельдшеры, видимо, не спешили на помощь. Парня немного колотило, он не знал, как ещё помочь другу. Он не хотел оставаться один — не справился бы. Стоило машине с сиреной подъехать к их подъезду, как Тэхён помчался открывать двери. Он пытался не смотреть на парня, который бьётся в истерике, плачет и кричит. Хоть ему и было больно это видеть, Тэхён боялся что-либо делать. Боялся навредить и боялся не успеть. Flashback Тогда рыжеволосый впервые почувствовал страх, сопровождающийся болью… — Эй, Тэ, как долго нам ещё идти? — завязанные лёгкой непрозрачной тканью глаза не могли видеть того длинного пути, по которому его вели около полутора часа. Парни шли в парк по выложенным камнем дорожкам на пикник и заодно — отметить день рождения. В этот важный день, восемнадцатый день рождения в своей жизни, Чимин предпочёл бы побыть наедине с самим собой, но парень помешал его и так несовершенному плану. Черноволосый расстелил клетчатое мягкое покрывало на ярко-салатовой траве и уже потом, вспомнив, что сам завязал другу глаза, подскочил с места второпях. Он не хотел заставлять Чимина нервничать из-за этой странной повязки, и быстро развязал два крепких узла. — И почему же ты не мог сказать о том, куда меня приведёшь? Сакура цветёт слишком красиво сегодня, а ты мне глаза завязал. Я бы хотел полюбоваться вдоволь таким зрелищем… — мечтательно протянул Чимин, запрокидывая голову к небу. Он снова закрыл глаза и расправил руки; тот не сильный ветерок и падающие на обнажённые участки тела розово-белые лепестки вишни запомнились ему в этот день особенно ярко, потому что, спустя неделю, он только и мог мечтать об этом: снова быть там, снова чувствовать всё то, что было, и знать, что Тэхёни будет рядом, что он будет вместе с ним, но никак не порознь.