День подошел к концу

Пустые улицы Каменного двора давят своей тишиной. По плитке медленно, сбивчиво и глухо шагают ботинки, похоже, единственные по эту сторону Глотки. Тени от движущейся фигуры перекликаются друг с другом, накладываются и расходятся по разным углам улицы. Даниил идёт домой. Ещё издали он нащупывает в глубоком кармане плаща ключ от "Омута". Мысли путаются в неразличимый немой клубок. Мир немного плывет перед глазами то ли от таблеток, то ли от усталости. На пороге дома Евы Ян Даниил останавливается и понимает, что он не хочет заходить внутрь. Не хочет говорить с Евой, отвечать на расспросы, пить чай и мило беседовать. Он сегодня так устал, что может только молчать. Он смотрит в древесину двери перед собой, разглядывает медную старую ручку. Он глубоко дышит. Днём дождь прибил твириновый дурман и сейчас дышать стало куда приятнее и легче. Краем глаза Даниил видит рябь на поверхности пруда. «Красиво», — думает. Первая мысль за последние полчаса. Как же он устал! Короткими шагами спускается с лестницы и подходит к пруду, садится на скамейку и, глядя в мутную воду, укутывается посильнее в плащ, прячась от плохладного воздуха. «Надо пришить пуговицы. Зря они отвалились». Вторая мысль. Да, может быть, не так уж он и устал, раз ещё может думать? Так размышляет только перфекционист, привыкший работать на износ. Конечно, он давно выдохся, но признать это — значит заранее сдать себя в утиль... По поверхности пруда плавает рыжий лист. Если бы Даниил напрягся, он бы даже вспомнил, как называется это растение на латыни (как оно будет по-русски, он уже точно забыл), но напрягаться совсем не хотелось. Взгляд Бакалавра упорно не хочет двигаться и постоянно пребывает в одной точке. Зрение даёт сбои: пруд расползается до линии горизонта, словно вытекает из берегов. Рыжий листик же остаётся неизменным. «Смешивать неомицин с мономицином было плохой идеей. Надо записать побочные эффекты». Третья мысль. Неужели сегодняшний день ещё не кончился? Как странно. Даниил задремал с открытыми глазами, глядя в глубокий мутный пруд, который в его мозгу то расплывался, то стекался обратно... Как этот пруд похож на его голову. Такой же затуманенный, и только одна-единственная ясная мысль маячит где-то на поверхности разума: «Нельзя отступать»... Отступать нельзя. Под тяжестью переживаний глаза Даниила закрылись, а разум окунулся в тягостную дрëму, похожую на транс. Разбудили его тяжёлые капли дождя, затарабанившие по плечам и затылку. Он не сразу понял, что пошёл дождь, и ещё минуту сидел на скамейке, глядя перед собой. Рыжий листик, кажется, утонул. Сквозь дождь Даниил услышал стук в окно позади себя. Обернулся. Ева. Она махала руками и, похоже, звала его, но сквозь стекло ничего не было слышно. — Сейчас. Я иду, да, я иду. — пробубнил он себе под нос, зная, что она его не слышит. Даниил с трудом встал и медленно побрëл к дому. Теперь внутрь хотелось намного сильнее: на улице было мокро и холодно. Он шёл тяжело, словно загустел, как застывает горячая карамель — ему было сложно двигаться. Казалось, кости ног заледенели. Открыв дверь, он в то же мгновение увидел зелёные, болотные глаза Евы. Кажется, раньше они были светлее. Она стояла у стены, укутавшись в плед. По углам горели свечи. Пахло теплом. Да, внутри дома было куда уютнее, чем у этого странного прудика. — Я тебя ждала. Подумала, ты ушёл к Каиным. Дождь начался. Я посмотрела в окно, а ты сидел там до сих пор. Как ты, Даниил? — Ева разговаривала медленно, задумчиво. — Ева, — закостеневший голос его прозвучал излишне раздражённо, — я слишком устал. — Ему самому свой тон показался грубым. Бакалавр прикрыл дверь, звуки дождя сменились звенящей тишиной. — Послушай, — начала Ева боязливо, но доброжелательно и настойчиво, медленно формулируя предложения. — Я не хочу покушаться на твою свободу, но я правда волнуюсь за тебя. Ты ведь мой гость и друг. Мне бы хотелось понимать мотивы твоих действий. Не обязательно, конечно, мне знать о делах городского масштаба, нет, о них мне знать действительно не нужно, — Ева лукавила: на самом деле она хотела знать всё и больше, чем всë, но понимала, что не должна знать некоторых вещей, — однако я хочу понимать хотя бы тебя и то, как ты себя чувствуешь. Как воспринимаешь себя, меня, вообще мир вокруг. Не болен ли ты, не нужно ли тебе что-то? Я ведь хозяйка этого дома, а ты для меня не просто квартирант... — Даниил в это время снимал свой плащ, перчатки и обувь, едва вникая в слова Евы, отдалённо понимая, что она говорит нечто важное. Он до сих пор спал. — Даниил, скажи мне, зачем ты сидел целых два часа у этого пруда? Дремота бакалавра в один миг исчезла. — Два часа!? Я же только что пришёл туда. Погоди, который сейчас час? — Почти двенадцать. Я поняла, ты спал! — Ева почему-то пришла в восторг от мысли, что он всё это время спал, да еще и в сидячем положении. — Подожди. То есть, я сидел там целых два часа и ты меня видела, но не позвала домой? — Даниил смутно понял какую-то важную вещь. — Да, я подумала, что ты хочешь побыть один. — Да, я хотел побыть один. И меня немного мутило от таблеток. — Прислушавшись, наконец, к себе, он обнаружил, что ему стало куда лучше, чем было тогда, два часа назад. — Думаю, ты не злишься, что я позвала тебя в дом. Ты наверняка бы промок там до нитки и заболел. Знаешь, как неприятно в эти дни умирать от гриппа, а не от чумы, как все нормальные люди? Я себе это представляла сегодня. По-моему, это совсем не интересно и глупо. Тебе бы точно не понравилось, я уверена. — Ева остановилась и прогнала в мыслях призрак умирающего от гриппа бакалавра. — Не делай так больше. Необязательно шляться по улицам, чтобы побыть одному. У тебя есть целая комната наверху. Я бы не стала тебя беспокоить. Я думала, это очевидно... Спокойной ночи, Даниил. — Она развернулась и немного мрачная загасила одну из горящих свеч. — Ева, стой! — Та медленно обернулась. Она смотрела куда-то сквозь него. Ева выглядела одухотворенной и такой спокойной, но при этом такой грустной. Бакалавр почувствовал лёгкий стыд, а также наплыв какой-то нехарактерной для него в эти дни нежности. Эта нежность нигде не была нужна, кроме этого дома, повсюду презиралась. Везде требовалось быть жестче. — Спасибо тебе, Ева. Даниил обнял подругу с молчаливой благодарностью. Та, кажется, улыбалась. Хотя видеть он этого не мог. — Так мы будем сегодня пить чай или ты не успел отдохнуть на скамейке? — Ева повеселела. — Не сейчас. Давай завтра утром. — Даниил тоже улыбнулся. — Хорошо. Тогда до завтра? — Приятных снов. Ева вылезла из объятий и, не торопясь, побрела к себе. По пути она тушила свечки, горящие по периметру первого этажа. Даниил молча стоял, размышляя о том, насколько Ева, оказывается, не любит навязываться и насколько стремится к тому, чтобы ему было комфортно. Даже жалко, что он не может отплатить ей той же монетой — позвать к себе в гости в столицу. У него такая чудесная квартира в историческом здании в центре города! Летом цветёт сирень, и её запах становится запахом его дома. Здесь же из степи надувает твириновую духоту, от которой спасают только дождь с грозами... А сколько бы он мог показать Еве интересных мест в столице, которые она оценила бы по достоинству! Уютные дворики, где так приятно пить вино или кофе, эти бесконечные выставки авангардных художников, которые стекаются в столицу в поисках счастья, неповторимая архитектура центраи многое, многое другое. Да даже его лаборатория! Сколько было собрано ценнейших сведений, реликвий, удивительных препаратов... Хотя лаборатории уже не существует в том золотом виде. Обстоятельства совсем не те. Абсолютно не те. Аферист Тельман постарался. Единственный человек, которого бакалавру хочется прикончить ежесекундно. Чёрт с ним. Поднимаясь на второй этаж, Даниил несколько раз запнулся о лестницу. Кажется, он ещë не отогрелся, и ноги его не слушались. Да, обстоятельства совершенно противные. Совсем скоро явится Инквизитор, а ему вовсе нечего предъявить. Власти продолжают давить, повсюду чувствуется обман и интриги, в которые он вынужден вмешиваться. Проклятье какое-то. Есть ли в этой ситуации правильный выход? Он его ищет, но уже не впервые запинается. Только неуловимый луч надежды где-то брезжит. Даниил хорошенько закрыл за собой дверь: ему гораздо комфортнее с закрытой дверью. Добравшись наощупь до кроватной тумбочки, он зажёг керосиновую лампу, стоящую на ней. Тёплый свет наполнил его уголок. Спать пока не хотелось, но это ненадолго. Нужно сделать несколько записей в дневник. Даниил достал карандаш и тетрадку, в которой он уже несколько дней вёл свою документацию. В каких-то местах подробную, в каких-то не очень. Однако бакалавр ведёт дневник не столько для того, чтобы зафиксировать события или высказаться, сколько для успокоения собственной тревоги. Он предполагает, что в случае его смерти эти записи смогут объяснить мотивы его поступков и глубинные переживания, которые не поведаешь в повседневной беседе. Да, эти нежности совсем никому не интересны сейчас, кроме, пожалуй, одной Евы. Он словно исповедуется какому-то будущему читателю, жителю этого города, который однажды прочтёт этот дневник, стоя над его трупом. И тогда-то он, приближённый или рабочий, поймёт, что приезжий бакалавр вовсе не был бессердечным демоном, и действовал вовсе не из ненависти или жестокости, как про него болтают недоброжелатели. Да, Даниил не уверен, что доживёт до исцеления города. Пессимизм его в эти дни процветает. Он с трудом верит в возможность счастливого конца и порой ему кажется, что всё в итоге рухнет и провалится под землю вместе с ним. Но он знает также, что сложить руки и дожидаться поражения с его стороны непозволительно. Нельзя оставаться безвольным наблюдателем, проходимцем без морали, отчаявшимся мечтателем. Он перестанет уважать себя, а это страшнее смерти. После этого и жизнь бессмысленна. «...Важно делать то, что считаешь правильным. Иначе твоя собственная совесть сожрёт тебя быстрее любой болезни...» - гласит последняя запись в дневнике. Да, он делает всё, что может. Всё, что не может, он тоже пытается делать. Вот он, весь бакалавр Данковский в чистейшем виде — трепетная душа, увязшая в омуте безжалостных обстоятельств. И он действительно старается поступать правильно, кто бы что ни говорил. Написав несколько строк о сегодняшнем дне и о возможных побочных эффектах сочетаний некоторых лекарств, Даниил почувствовал, как его сознание таки утягивает в сон. Да, самое время засыпать. Погасив лампу, он залез под одеяло. Постарался расслабиться. Прислушался: в доме совершенно тихо. Ева уже спит или тоже думает о всяком? Как же ему с ней повезло — приютила его тогда, замëрзшего и уставшего, и день за днëм продолжает отогревать его душу, не привыкшую к такой чуткости. Завтра они обязательно попьют чай с утра, и он расскажет ей всë, что ей интересно. И принесëт ей бутылочку твирина к вечеру. Это меньшее, что он может сделать... За окном тоже стало тихо — Даниил не заметил, как дождь закончился. Спокойно ли ему? Пожалуй, да. Как ни в один из дней до этого. Перевернувшись лицом к стене, в полудрёме он увидел их снова. Рыжие, почти красные листья... Populus tremula. Осина? Да, это осина. Средство от чертей. Нет, не водится в этом омуте ни одного демона.