***
Когда он кончил и наконец-то принял, в какое именно дерьмо влип, Чуя с опаской ожидал, что будет дальше. Ему не было противна сама идея секса с Дазаем, скорее даже наоборот. Да, он не был к этому готов и все еще до конца не ощущал себя в безопасности рядом с Осаму, но он не стал бы ему отказывать. Он знал, что если бы шатен потребовал от него секса, он не смог бы ему возразить. Он сказал правду мужчине, когда рассказывал о том, что все еще невероятно сильно его любит. Слишком сильно, чтобы сопротивляться на полном серьезе. К счастью для него, суицидник всегда слишком хорошо его понимал, так что рыжик отделывается взаимной дрочкой, во время которой его шею, плечи и губы искусали так, будто с ним кто-то дрался (ага, в постели), после чего совместным принятием ванны. Разумеется, у самого Накахары сил встать и тем более дойти до ванны просто не было. Ему хотелось просто спать и, желательно, чтобы его на неделю оставили в покое и дали отоспаться. Ну, или хотя бы чтобы нервы не мотали. Это прекрасно понимал и Дазай, потому что аккуратно подхватил его на руки, прижав к себе, и сам встал, с поражающей уверенностью направившись прямо в ванную. Чуя недовольно ворчит, утыкаясь тому в шею и про себя раздумывая о том, когда этот мудак умудрился изучить планировку его жилья. Нет, не то чтобы это так сложно — расположение совершенно стандартное, да и квартирка просто крохотная — все в пределах двадцати шагов, не больше. Так что, наверное, у шатена это не сильно много времени заняло. Но вообще бесит, что эта сволочь настолько по-хозяйски тут себя ведет. Дверь открывается и захлопывается с несильным шумом, заставляя Накахару все-таки приоткрыть в глаза и, насколько он сейчас может это сделать, начать рассматривать себя в зеркале. Он вертится из стороны в сторону, взбираясь чуть-чуть повыше. Он не боится упасть, ведь Осаму держит слишком крепко, чтобы о падении можно было беспокоиться: тот его ни за что не уронит. Какой бы пиздец не происходил в его жизни, рыжик был уверен только в одном: что бы ни случилось, Дазай всегда спасет его. Правда, в последнее время он уже в этом серьезно сомневается, но из-за того, что случилось недавно… В какой-то степени суицидник остался таким, каким и был. Просто стал более одержимым. Но это не страшно, если он одержим Чуей, ведь это значит, что владельцу Смутной печали благодаря этому ничего не грозит. Знали бы вы, какое облегчение испытал парень, когда понял это. Все-таки, ему не нравилось опасаться за свою жизнь. Конечно, Накахара очень сильный — почти сам Бог во плоти (как забавно, учитывая, что он сосуд для Арахабаки, верно?) — действительно сильный, но не бессмертный. Его можно было убить. Конечно, рыжик, как и любой буддист, не сильно боялся смерти (окей, немного все-таки переживал), но он ведь еще так много не увидел и не попробовал! К тому же, кто-то ведь должен спасти эту глупую скумбрию от самого себя, верно? А то зная шатена, Чуя больше всего опасался именно того, что суицидник окончательно запутается в своих масках и утонет в пустоте, что не будет означать ничего хорошего абсолютно для всех. Вот только Осаму, скорее всего, пострадает больше всего. Чтобы этот ублюдок не говорил и как бы не превозносил свое внутреннее равнодушие ко всему, но это далеко не так. И его одержимость им, рыжиком, это в очередной раз подтверждает. Просто Дазаю, что бы тот ни думал, просто нужен был якорь. А кто как не бывший напарник, которого тот знает, как самого себя, мог подойти? — Осаму… — Чуя недоверчиво распахивает глаза, рассматривая себя в зеркале. Его шея просто синяя от синяков, а на этом фоне выделяются красные следы укусов. Серьезно, его шею будто разрисовали яркой краской, так что не было даже малейшего шанса, что он сможет это спрятать. Даже если свитер с высоким воротом наденет, все равно не сможет. Про себя Накахара радуется тому, что хорошо знаком с тоналкой, хотя ее понадобится очень много. А еще хорошо, что в ближайшее время в офис ВДА ему не нужно, а то Рампо точно все поймет. Это будет очень неловко, да… — Осаму, что это? — Хм? — тот что-то мычит, возясь с краном и настраивая воду, предварительно усадив рыжика на стиральную машинку, чтобы не заставлять его стоять. Дазай не любит слишком горячую и слишком холодную воду, поэтому ему всегда приходится долго настраивать нужную температуру. Шатен наконец-то удовлетворяется температурой воды, после чего вскидывает голову и с любопытством. — Ты про что? — Зачем ты мою шею искусал? — возмущенно спрашивает владелец Смутной печали, хотя умом уже понимал, что тот его просто метил, заявляя права на свою территорию. Больше всего Чую радует только то, что шея не особенно сильно болит, хотя и выглядит так, будто на ней чуть ли не выгрызали что-то художественное. Если бы Накахара не знал, что Осаму до искусства, как пешком до луны, он бы этим озаботился. — Ну как я еще должен был показать, что ты принадлежишь мне? — невинно округляет глаза шатен. Еще бы нимб над головой и ножкой пошаркать, и даже если своими глазами пакость увидишь, которую этот чертенок сделал, сам себе не поверишь. Антиэспер мгновенно оказывается рядом и наклоняется немного вниз, прижимаясь в легком поцелуе прямо к тому месту, где под тонкой кожей бьется ниточка пульса. Рыжик тихо ахает и стонет, мгновением позже стараясь спрятать пламенеющие щеки под жадным красновато-карим взглядом. — Можно было делать это не настолько агрессивно… — недовольно фыркает тот, но все-таки улыбается уголками губ, мечтательно прикрывая глаза. — Знаешь… Я когда-то давно хотел надеть ошейник с твоим именем, чтобы каждый человек знал, кому я именно принадлежу. Как тебе идея, О-са-му? Накахара открывает глаза, потому что ему безумно сильно хочется увидеть то, что в этот момент будет ощущать его партнер. Лицо суицидника пустое — неудивительно, если учитывать, что тот почти всегда старался спрятаться за своими бесконечными масками, так как боялся открываться кому-либо. Но вот глаза… О, эти глаза горят дьявольским блеском, и сами похожи на черные дыры, засасывающие в свою глубину, откуда не выбраться. Кажется, шатену тоже не терпится пометить его своим именным ошейником. — Обязательно. Закажу тебе самый красивый и удобный ошейник из самой дорогой кожи. — довольно тянет скумбрия, блаженно улыбаясь, крепко обвивая рыжика за талию и утыкаясь ему в изгиб шеи. Сейчас они умиротворенные настолько, что хочется улыбаться, дурачиться, щекотать друг друга и не думать ни о чем плохом. Чуя уже и не помнит, когда в последнее время был таким радостным и счастливым. Серьезно, они вчера только встретились, а уже положительно влияют друг на друга. Правда, суициднику ему еще возвращать и возвращать здравый смысл, но первый, самый важный шаг, кажется, уже сделан. Дело сдвинулось с мертвой точки. Ну, или рыжику просто хочется в это верить. — Осаму, если я узнаю, что он стоил больше, чем вся моя годовая зарплата вместе взятая, я откажусь его мерить. — предупреждает Накахара, хотя и понимает, что на самом деле примерит его даже в том случае, если он будет стоить в десятки раз больше. Да, он будет ругаться, но все равно это сделает. К тому же, шатен все равно все сделает просто из чувства противоречия, хотя Чуя и надеется, что не будет тратить на это слишком много денег. С Дазая станется, вообще-то. Вода набрана. Они медленно раздеваются, складывая вещи в бак, чтобы позже постирать. Рыжик не понимает, о чем думает суицидник, ведь здесь нет запасных вещей для него. Все-таки, сам владелец Смутной печали слишком миниатюрный, чтобы его одежда налезла на Дазая. Да и вообще Чуя удивляется тому, что шатен все еще остается с ним. Разве Босс Портовой мафии может вот так вот пропадать непонятно где? Впрочем, о чем это он? Он ведь про Осаму говорит… А с ним всегда все не слава Ками и все не как у людей. Накахара нисколько не удивился бы, если бы выяснилось, что Портовой мафией эта скумбрия чертова управляет набегами, в остальное время пропадая неизвестно где. Парень хмурится и вздыхает, раздумывая о том, точно ли он хорошо поступил, когда сбежал из мафии. Нет, ему эта его жизнь очень даже нравится, но… Все-таки, так он мог хотя бы непосредственно проконтролировать этого ленивого идиота. С другой стороны, раз организация за три с половиной года не развалилась, то и сейчас не развалится. Они сидят в ванной. Осаму что-то хрипло напевает, что отдаленно похоже на его песенку о самоубийстве. Чуя уже практически дремлет, без сил откинув голову на плечо бывшего напарника и оперевшись на его грудь спиной. Мелодия, пусть и фальшивая, его усыпляет, от чего ему все сложнее бороться со сном. Если бы не Дазай, который поддерживал его за плечи, Накахара бы уже давно сполз под воду. В какой-то степени рыжик удивляется, откуда в нем подобная сонливость. Впрочем, о чем он? Конечно, он довольно хорошо выспался, да и шатен его не будил, но после нескольких суток без сна, учебы, работы и заданий в ВДА, а еще стольких потраченных нервов, просто удивительно, что он еще раньше не отрубился и до сих пор остается в относительном сознании. — Чуя? — тихо шепчет суицидник, широкими ладонями аккуратно массируя плечи напарника и про себя умиляясь тому, насколько красиво и невинно тот выглядит, особенно когда он дремлет в его руках. Антиэсперу в очередной раз нестерпимо сильно хочется присвоить рыжика только себе и больше никогда никому не показывать. А еще сильнее его радует, что тот, несмотря ни на что, доверяет ему. Иначе бы не дремал вот так, расслабившись, в его руках, не ощущая от него угрозу, потому что вот это — время самой сильной уязвимости. Уязвимее только сон, но что-то подсказывает Осаму, что тот заснет рядом с ним, не опасаясь за свою жизнь. — Чуя. — Ммм? — Накахара чуть дергается, с трудом приоткрывая глаза и елозит затылком по рельефному плечу, недовольный тем, что оно слишком твердое. Ему бы подушечку и в кроватку, чтобы поспать. — Осаму, тебе чего? — недовольно тянет он, пытаясь перевернуться на бок и свернуться клубочком, чтобы все-таки хоть немного поспать. Он устал, а этот мудак лезет с расспросами. — Я так понимаю, сил у тебя совсем нет? — тихо смеется шатен, и этот смех на удивление теплый. Даже не скажешь, что это самый страшный человек во всей Йокогаме, если не во всем мире. Рыжик лениво что-то пробубнил, лениво размышляя о том, почему он до сих пор настолько сильно доверяет Дазаю, несмотря на то, что тот натворил. Ну, это доверие у него просто на уровне инстинктов, наверное. Просто ничем иным эту уверенность в том, что скумбрия всегда к нему придет и спасет его, не объяснишь. — Чуя, давай-ка мы тебя помоем и в кроватку, хорошо? — тихо шепнул шатен, аккуратно привставая и придерживая рыжика за плечи. Рыжик согласно что-то пробубнил, делая попытки помочь, перебирая ногами. Впрочем, если бы не Осаму, он бы все равно рухнул вниз. Суицидник с щелчком открыл баночку шампуня, аккуратно смочил волосы Накахары водой, после чего выдавил на руку шампунь и начал массировать его голову, вспенивая его. Тот лишь довольно зажмурился, полностью расслабляясь. — В кроватку? — Угу… — широко зевнул Чуя, которому сейчас больше всего хотелось только спать. Но еще больше в данный момент его радовало то, что Дазай его на руках таскает и, видимо, таскать собирается и дальше, а то он сам не смог бы удержаться на ногах, потому что те явно бы подломились. Все-таки, к такому стрессу его ослабленные нервы не привыкли, так еще и усталость. В конце-то концов, сколько можно бояться? Если бы Осаму хотел, он бы уже давно его убил. В конце-то концов, когда Чуя при нем дрых, свалившись без сил, у него множество возможностей было. И гравитация не была бы помехой. В конце-то концов, шатен обладает обнуляющей способностью. Ему аккуратно моют голову, а потом обмывают все тело. Чуя слабо вздрагивает, когда шатен, не сдерживаясь, то и дело кусает его за различные части тела, будто ему мало и так уже оставленных укусов. Рыжик про себя матерится, прикрывая глаза и мысленно представляя, во что завтра превратится его тело. А уж шея… Мда… Наверное, то, что он наблюдал до этого, это просто цветочки. Дазай вытирается и сушит волосы, после чего оборачивает Чую в большое широкое полотенце и резко подхватывает его на руки, ненадолго подбрасывая, от чего тот тихо взвизгивает и недовольно смотрит на него, даже взбодрившись от всплеска адреналина: — Осаму! — Что? — невинно округляет карие глаза тот, пряча танцующих ламбаду чертей. Накахара недовольно зарычал, но ему было слишком лениво, чтобы дергаться или бить шатена. К тому же, тот и так на голову ударенный. А еще говорят, что на инвалидов обижаться нельзя, да. — Уронишь меня, я тебя прикончу. — сообщил он, зевнув, после чего уткнулся лбом скумбрии куда-то в изгиб шеи. — Ну что ты, малыш Чу, как я могу? — театрально возмутился суицидник, хотя и испытал вспышку нежности, которая заставила его чуть недоуменно нахмуриться. Хорошо еще, что в этот момент рыжик не смотрел ему в лицо. — Детей же нельзя обижать. — Завались. — без гнева произнес Накахара. После всего этого, устав от впечатлений, произошедшего они просто заснули в обнимку, хотя Чуя все еще удивлялся, почему Дазай настолько спокойно и доверчиво относится, по сути, к предателю. Впрочем, о чем это он? По сути Осаму им одержим, так что многое становится куда понятнее. И страннее уж точно.***
Утром они проснулись вместе, позавтракали и начали собираться. Это походило на то самое чертово «долго и счастливо», о котором грезят все дети в своих розовых мечтах. Чуя, наверное, тоже мечтал об этом когда-то, но он этого не помнил. А в подростковом возрасте он слишком озабочен был своим выживанием и защитой своей группы, чтобы тоже об этом задумываться. Да и в мафии… ну, не самое лучшее место для этого. А сейчас, внезапно получив мирную жизнь и Дазая себе, пусть и не до конца… Он мог признать, что счастлив. Хотя счастье все еще было понятием эфемерным, но рыжик мог надеяться на то, что, по крайней мере, в предыдущий день и сегодняшнее утро. Но это не отменяло того факта, что Накахара матерился, рассматривая свою шею, которая за ночь стала выглядеть еще хуже. Серьезно, зачем шатен настолько старательно его метил? Морковку ему, что ли, дать? Пусть погрызет и успокоится. — Осаму… — тихо зовет Чуя, привлекая к себе внимание шатена. Тот смотрит на него вопросительно, вскидывая бровь. Накахара поводит плечом, спрашивая о том, что волновало больше всего. — Я же предатель, верно? Так почему… — Почему я тебя не убил? — спрашивает суицидник, получая согласный кивок. — Наверное, потому, что ты мне еще нужен. К тому же, спустя эти три с половиной года, снова встретив тебя, я признаю, что тебе не место в мафии. — А? О чем это ты? — удивленно спрашивает рыжик, хмурясь. — Я о том, что сейчас работая в кондитерской за мизерную плату, учась языкам в университете… Подрабатывая в ВДА, в конце-то концов, ты выглядишь… абсолютно счастливым. — Дазай хмыкает, а потом хватает Чую за талию и перетаскивает к себе на колени, после ведя носом вдоль изящной искусанной шейки, с трудом перебарывая желание ее снова тяпнуть. — Я может быть и эгоист, но если тебе лучше с ними, то я тебе это позволю. Разумеется, если ты поклянешься всем, что у тебя есть, что ты всегда будешь со мной. — Осаму, что ты имеешь в виду? — Ты мой, Чуя. Я ведь уже говорил тебе это. — тихо шепчет тот, от чего его голос наполняется темной опасной хрипотцой, от которой кровь стынет в жилах. Накахара тихо ахает, замирая от чувства, как эти смертельно опасные руки нежно обхватывают его за талию и притискивают к себе. Рыжик вынужден признать, что от всего этого начинает потихоньку возбуждаться. Как неловко… — Мне плевать, что ты делаешь. Ты можешь уничтожить Йокогаму. Можешь устроить теракт. Можешь ранить меня или попытаться убить. Можешь даже разрушить Концепцию Трех Времен, и я поддержу тебя. Потому что мне плевать на остальное, пока ты остаешься со мной. Пока ты понимаешь, что принадлежишь мне, и носишь мои знаки, все остальное меня не волнует. — суицидник снова кусает рыжика за ключицу, после зализывая место укуса языком. — Ты только мой. Надеюсь, это понятно, Чуя? — Ты же понимаешь, что это ненормально? — тихо спрашивает владелец Смутной печали, хмурясь. Он понимает, что понятие ненормальности относительно. Особенно с ними, но ничего не может поделать. Он волнуется за Дазая. Слишком сильно, поэтому его не может успокоить мысль о том, что это Осаму предложил именно ему, а не кому-либо другому. Его больше всего пугает, что тот мог бы быть одержим так кем-нибудь другим. — Понимаю. Но, как бы это смешно ни звучало, я действительно готов ради тебя на все. — тихо шепчет суицидник, медленно целуя Чую в губы. Тот с удовольствием отвечает, прикрывая глаза. Ему не нужно смотреть на того, чтобы понять, насколько тот на самом деле пугающе серьезен. И это безумно Чую пугает. Накахара сделает все, что угодно, чтобы обезопасить шатена. Он никогда и никому не позволит ему навредить. Ни за что. Костьми ляжет, но не позволит. — Почему ты считаешь, что это звучит смешно? — вместо этого спрашивает рыжик, вскидывая одну бровь. Он не понимает, почему Осаму говорит подобное, потому что он сам это смешным совсем не считает. Разве можно смеяться над любовью? Дазай смотрит немного удивленно, будто правда не понимая, почему Чуя сказал именно это, а потом смеется, покрепче притискивая его миниатюрную тушку к себе под недовольное ворчание. А потом шатен довольно вздыхает и утыкается носом в рыжие волосы, втягивая приятный аромат мандаринов и яблок. — Это мог сказать только ты. — улыбается тепло и по-настоящему, от чего сердце Накахары предательски екает. — Именно поэтому я и говорю, что тебе совсем не место в мафии. Это прозвучало с такой любовью, что Чуя даже не нашелся, что сказать. Именно поэтому приподнялся на цыпочки и просто поцеловал, стараясь передать все свои чувства. Словами он едва ли смог бы хоть малую часть передать.