***
— Аааа, где же мой сын? — желчь разливается вместе с голосом по комнате, пока Ю-старший, игнорируя сжавшегося в стороне парня, грузными шагами проходит к столу. — Отец… — парень сжимает трясущиеся мокрые ладони, не смея поднять глаз, и только сильнее вжимает голову в плечи. — А нет его здесь! Он лежит мертвый в собственном доме, потому что натравил на себя же моих людей! — одним движением откупорив графин с коньяком, мужчина выплескивает себе порцию в стакан так, что часть проливается. — Отец!!! — Кихен дергается в сторону, но тут же застывает, оторвав руки от груди лишь на секунду, — не на себя! Не на себя!!! — И надо же — хватило ума нанять не кого-то со стороны, с помощью посредников, а напрямую, самому! Так что журналистам даже стараться не надо! — мужчина в пару крупных глотков осушает стакан и наливает себе еще. — Не на себя, отец! На тех, кто бывает в моем доме! — из-за крика его голос сипит все сильнее и сильнее. — Только замял дело с Хенвоном и то только потому, что его все равно бы подчистили, если б не я, так департамент, а он опять! — вторая порция опрокидывается залпом. — Хенвон? Че? Нет-нет, только на тех, кто в доме, больше ни на кого я твоих людей не брал! — истошно вопит парень, то выскакивая вперед, то отходя обратно и прижимая руки к груди еще сильнее. Ю-старший замедляется, поворачиваясь к нему, будто только замечая его присутствие. — Что? На Хенвона ты людей не нанимал? — Нет… — Кихен мгновенно съеживается, когда на него падает отцовский взгляд. — Не нанимал значит… — мужчина прокручивает в руках стакан с третьей порцией коньяка. В комнате раздается жуткий треск и режущий уши звон разбивающегося стекла — Ю-старший, со всей силы замахнувшись, швыряет стакан на пол. — Может, и те люди, которых я сегодня отозвал — выдумка?! — с гневом и молниями во взгляде выпаливает мужчина. От цокота разлетающихся осколков парень закрывает уши и становится похожим на комок измятой бумаги. — И на Хенвона ты никого не натравил?! И, может, все остальное — выдумка?! — скалится мужчина, становясь похожим на лающего бульдога, — может, и ты — выдумка?! Кихен ничего не отвечает. Он хватается за голову трясущимися ладонями, зажмуривая глаза. Его отец в это время смотрит на него, восстанавливая дыхание и застегивая пуговицы на пиджаке. — Лучше бы это действительно было так, Позорище, — с этими словами он уходит. А Кихен окончательно растворяется в своих иллюзиях, теперь уже вовсе не осознавая, где заканчивается он сам, а где начинаются другие; где конец его мыслей и начало реального мира, где, в конце концов, прячется тот, кто бывает у него дома.***
Вторник. Вчера Шону брал выходной за свой счет. Сегодня он уже выдает полные гонорары котам. Вчера у него умерла мать. Это не было чем-то неожиданным: последние три года она серьезно болела, да и, по правде говоря, вообще чудо, что ей удалось прожить так долго. Но от этого ее смерть не переживается легче. Работать на одни лишь лекарства для матери, но иметь возможность купить только обезболивающие. Наниматься на все подработки, но пробиваться на прием к платному врачу только раз в полгода, и то только для того, чтобы он сказал: улучшений нет, опухоль стала больше. Без операции и терапии ей не выжить. Умолять ее принять лекарство и не обращать внимания на уговоры о том, что лучше было бы купить себе новый костюм или телефон, потому что эти таблетки все равно бесполезны. Бывать с ней только по пару часов в неделю и корить себя за это, но все равно ничего не менять, потому что иначе нельзя будет заработать. Ради чего? Ради того, чтобы прийти домой и обнаружить ее, лежащую в постели, уже холодную? Нет, но на другое и нельзя было надеяться. Последние минуты Шону хотел провести с ней… Все это время он старался хотя бы облегчить ее боль, а это стоило целого состояния. Ни о каких больницах и речи не шло. А все почему? Потому что он — как и все люди в округе не нужны никому, никому нет дела до его проблем. Но он не о жалости. Принимать выходцев из третьего кольца просто отказываются и без разбора посылают в наркодиспансеры, потому что: а от чего они еще могут страдать, кроме как от ломки или горячки? Шону удалось уговорить одного врача, но и на визиты к нему нужны были деньги. Он только хотел провести с ней последние минуты… Шону наводит порядок в кабинете, складывает все документы и важные бумаги, закрывает сейф и открывает свежую газету. Экстренные новости! — что-то из разряда надоело в последнее время — Оригинальная попытка самоубийства: сын министра безопасности округа Ю Кихен отправлен в больницу для душевнобольных со статусом невменяемый, после того, как совершил покушение на самого себя. Его отец выступил с заявлением о том, что отказывается от него и просит впредь не связывать его честное имя с этим, цитата: жалким отпрыском, который не заслуживает носить его фамилию. Шону всматривается в текст и фотографии. Ю Кихён, Ю Кихён… Хотя бы где-то есть справедливость. Парень откидывается спиной на стул и погружается в воспоминания. Он маленький. Ему семь лет, но он бежит по улице, стиснув губы и держа в руках горсть монет. Он едва закончил сбор моллюсков для огромного мужчины в красной майке и с ужасными жёлтыми зубами, который платит деньги за ракушки. Он весь мокрый, с его шорт и волос капает вода, а он бежит, не останавливаясь. Потому что дома ждет мама, и ей нужны деньги. Шону не совсем понимает еще почему они так важны, но то, что без них никак, уяснил уже четко. Мальчик перепрыгивает деревянный порог и оказывается в темном коридорчике сразу за которым располагается крохотная кухня. И там стоит его мама. — Медвежонок, ты чего не вытерся?! — женщина тут же кидается к нему со старым полотенцем и принимается высушивать волосы, только мальчик отпрыгивает от нее к столу. Он бросает на него деньги, а затем открывает рот над раковиной и вываливает оттуда несколько ракушек уже разлущенных и с мясом нескольких моллюсков в каждой. Затем он вытряхивает карманы с такими же ракушками и только потом оборачивается обратно к матери. А у той почему-то слезы на глазах — Шону не любит, когда его мама плачет. Она сушит ему волосы, обещает накормить и повторяет элементарные правила грамматики и арифметики, а мальчик старательно отвечает ей. Шону убегает в другую комнату к отцу — тот почему-то постоянно лежит и практически никогда не отвечает, даже если смотрит прямо в глаза — хватает его за руку и долго рассказывает, сколько раковин сегодня ему удалось выловить. Он рассказывает долго, а мужчина в какой-то момент начинает смеяться — мальчик не поймет с чего именно, но ему это и не нужно понимать, он просто смеется вместе. Потом он возвращается к маме, которая вытаскивает маленький пакет с новой одеждой для сына и говорит: — Медвеженок, завтра мы поедем к одному господину, — женщина на секунду опускает уголки губ, — у него есть маленький сын, которому не с кем играть… — Ну и что?.. — насупившись, бурчит он в ответ. Ему совсем не нравится общаться с другими детьми. — Я подумала, что ты можешь немножко поиграть с ним, мм? — женщина поджимает губы и широко раскрывает глаза. — Ему так одиноко… Шону морщится и смотрит куда-то в сторону. Поиграть… Единственное, во что он привык играть — в разбивание раковин на прибрежных камнях и добывание из них жалких кусочков мяса, которое еще нужно умудриться отрезать от жесткой ноги заточенным камнем. — У этого мальчика очень много игрушек, только играть ему не с кем. Было бы здорово, если бы ты составил ему компанию, а он бы поделился с тобой конструкторами… — зазывающим тоном весело щебечет она. Лицо ребенка не вздрагивает ни от одного слова. — Так надо? — Было бы хорошо, если бы ты согласился, — смягчающе отвечает женщина. — А если вы поладите, ты можешь остаться у него на пару дней. — А ты, мама? Ты тоже останешься раз тому мальчику так одиноко? — Нет, малыш. Тогда за нашим домом будет некому присматривать, да и твоему папе будет скучно. — Тогда давай я останусь, и мы будем присматривать вместе. — Но я уже пообещала господину, что ты поиграешь с его сыном, будет нехорошо, если ты откажешься. Мальчик дует губы и хмурит брови. — Ладно… Я поиграю с ним завтра и потом вернусь к тебе. — Если вы поладите, Медвеженок, то тебе придется пробыть там немного дольше. — Я приеду послезавтра? — Еще дольше, чем послезавтра. — А ты не будешь без меня скучать? — Конечно буду, но я подожду, потому что господин пообещал помочь нам, если ты поможешь развеселить его сына. — Правда? — Да. — Тогда я поиграю с ним. Шону помнит, как они позже вышли из дома: он в новокупленном костюмчике и начищенных ботиночках, и его мама в старых, но своих лучших вещах. По дороге женщина приветливо здоровалась со всеми соседками и соседями, так что даже самые плещивые и подлые люди этого округа не могли устоять перед ее заразительным добрым смехом, а мальчик обводил всех хмурым взглядом, припоминая как один из стариков на днях срезал у них с огорода несколько качанов капусты, а другая соседка принесла непонятно откуда взявшееся в их районе, абсолютно новое пуховое одеяло. Только вот улыбались все одинаково приветливо. Шону пришлось играть с мальчишкой две недели, прежде чем он снова смог встретиться с мамой. Все это время он старался вести себя как можно лучше. Иногда разные люди задавали ему разные вопросы и мальчик отвечал даже исправнее, чем своей маме. Однако по ночам ему только и снилось, как он бежит по своей улице домой, как всегда мокрый — просыпался Шону весь в слезах. Однако, когда ему наконец-то посчастливилось увидеть маму, он испытал странное чувство, которое не позволило ему сорваться с места и ринуться к ней. Вместо этого, отойдя от окна, он продолжил собирать конструктор с Кихеном — мальчиком, с которым ему пришлось играть. Он будто бы подсознательно почувствовал, что ему нужно ждать, пока за ним придут. Через пару минут в комнату к мальчикам постучал дворецкий и увел Шону вниз к маме, которая едва успела натянуть улыбку на свое лицо, после разговора с мужчиной, который гадко ухмыляясь, кинул на мальчика быстрый взгляд, хмыкнул и ушел. — Мама, господин помог тебе? — Да. — Он дал тебе деньги? — Да, Медвежонок. — Тогда давай я останусь и еще поиграю с Кихеном? Шону остался на двенадцать лет. И если первое время он еще не придавал особое значение всему происходящему вокруг, то спустя время, для каждого в сознании Шону обозначилась своя роль. Он — незаметная кукла, Кихен — избалованный, подлый и трусливый мальчик, господин Ю — незнакомец, появляющийся раз в месяц и отчитывающий своего сына за что бы то ни было. Когда к его названному другу приходил отец, Шону уходил куда подальше и ждал, когда этот мужчина, шагающий как слон, уедет. Тому не было никакого дела до чужого мальчишки, которого он нанял наобум, по предложению одного из своих подчиненных — кого конкретно мужчина не помнил с самого начала — лишь бы тот не был совсем тупым. Он обращал внимание лишь на своего никчемного сына, который никак не мог усвоить элементарную грамматику и часто трепал нервы преподавателям. Иногда Шону приходилось слышать крики Ю-старшего, но никаких эмоций по этому поводу у него не возникало. Он прекрасно знал, что в отличие от него, у Кихена проблемы с учебой, но мальчику в голову даже не приходила мысль помочь с ней. Вскоре Шону стал задаваться вопросами: почему Кихен живет в таком доме? Почему он может есть три раза в день вкусную еду, а ему самому раньше приходилось есть одних лишь моллюсков и водоросли? Почему его возят кататься на лошадях и плавать в бассейне с дельфинами? Почему он делает все это, когда захочет? Почему у меня всего этого не было? Интерес к этим вопросам еще больше распаляла мать, которая навещала сына сначала раз в месяц, а затем раз в полгода, выглядя с каждым разом все хуже и хуже. Возможно, будь Шону рядом, он не видел бы таких сильных изменений, но редкие встречи выдавали всю тяжелую жизнь женщины с каждым разом все откровеннее. И никакая улыбка не спасала. Каждый раз Шону с жалостью целовал шершавые руки матери и, убегая от реальности, наивно верил ее словам о том, что заработанных им денег хватает на все. А в следующий раз женщина приходила с еще более огрубевшей кожей, мозолями и синяками под глазами. Фатальная разница в положении семей была поводом для размышлений и вопросов без ответов до тех пор, пока маленький Кихен не решил, что может помыкать Шону так же, как и его отец своей прислугой. Вот только характера у мальчишки не было совсем, в отличие от страха и слабости. Кихен мучил Шону какое-то время, гонял его из комнаты в комнату, забирая игрушки, посуду и запрещая что-либо делать, а после и вовсе стукнул старшего в спину так, что тот чуть ли не упал с лестницы. Для двенадцатилетнего Шону это оказалось пределом терпения — как для поведения Кихена, так и для мыслей о разнице между ними. Несмотря на примерно одинаковый возраст Шону был крупнее и сильнее Кихена. К тому же детские занятия плаванием давали о себе знать. Поэтому старшему не составило большого труда безнаказанно оставить синяк на коленке надоевшего мальчишки. — Скажешь, что это из-за меня — в следующий раз я тебе вырву язык, — для пущего вида он скопировал тон и позу отца Ю. Шону понравилась тогда реакция Кихена — его испуганный взгляд, с которым он смотрел на отца, теперь был направлен на него. И Кихен не сказал, вернее — не осмелился, потому что отец скорее всего бы только отругал его за то, что он не может защититься и все. По крайней мере он так думал. После этого случая, Кихен получил еще ни один синяк. Шону стал бить его по поводу и без, вымещая на нем все то чувство несправедливости, что копилось и продолжало собираться в его душе. Он пугал его, душил, заставлял не спать, мог целый день не отходить буквально ни на шаг, дыша в затылок и периодически щипая и дергая Кихена, и чем старше становилиь оба, тем изощреннее становились издевательства. Когда Шону исполнилось пятнадцать, вокруг отца Кихена вспыхнул скандал. Суть его заключалась в том, что мужчину заметили в одном из экзотических борделей. Новость разлетелась мгновенно и подхватилась всеми желтыми прессами и окружными каналами. Шону показалось это очень справедливым: он подслушал разговоры о том, как теперь Ю-старший вынужден выкручиваться на работе, как его грозят лишить должности, как вообще эта ситуация подкосила его статус, бизнес и лишила партнерских сделок. Злорадства в его душе было хоть отбавляй, и в конечном итоге все оно вылилось на Кихена. Вечером Шону зашел в ванную за забытыми вещами и, увидев голого подростка, решил в очередной раз над ним подшутить. Он пролез в душ к Кихену, поставил его на колени и стал тереться своим членом о его лицо, повторяя: — Твой отец так же делал с теми кошками? Так же? Я видел фотки, он так и делал! Кихен пытался закрыться, дрожал и жмурился из-за льющейся воды, но Шону не позволял ему укрыться. Он отстал от него лишь когда понял, что парень плачет. — Слабак, — только и фыркнул он ему, выскочил из душа и ушел в комнату. Кихен промолчал и об этом. Расскажи он про этот случай отцу, подросток не был уверен остался ли бы он вообще жить в этом доме. Безнаказанный Шону же ощутил лишь больше свободы. Он не понимал, что своими действиями не добивается справедливости, что от этого ни ему, ни его матери лучше не становится, но он не знал, что еще можно сделать. Вокруг не было никого, кто отругал бы его или помог. Он жил по своим стандартам и они говорили, что то, что он делает, — правильно. Скандал в какой-то момент утих, буквально сразу после того, как из правительства округа исчез один олигарх, но Шону не перестал подшучивать над Кихеном по этому поводу. Он наоборот продолжал дразнить младшего, реакция которого в виде испугов и смущения, являлась лишь поощрением. В какой-то из дней Кихен расплакался, устав от издевательств, но Шону на этот раз слезы лишь больше разозлили. Он затащил подростка в ванную, скрутил, сжал бедра и изнасиловал его между плотно сжатых ног. Шону оставил его в ванной с несколькими каплями спермы на коленке, трясущегося и почти задыхающегося. Остановиться на этом не получилось. Что только не пережил тощий нескладный Кихен. Иногда он бывал странным: агрессивным, злостным, нарциссичным — подросток мог подолгу разглядывать свое отражение в зеркале и закатывать истерику, если его отвлекали — будто бы не собой, и старший не трогал его. Но едва это проходило, Шону брался за старое. Его чувство несправедливости и жестокости не знало границ. Тем не менее, за все годы Кихен так и не смог ничего никому рассказать, а слуги, снующие по пустому огромному дому как безжизненные тени, даже не пытались сделать вид, что им есть хоть какое-то дело до этого странного мальчишки. В восемнадцать Шону сообщили, что теперь заработанными средствами распоряжается он сам, а не его мать, и ему самостоятельно необходимо продлить перевод денег на свое обучение. Обучение стоило почти всей его зарплаты, те же деньги, что оставались, он получал каждый месяц на карманные расходы. Его мать не взяла за это время ни гроша. Впервые тогда за всю жизнь Шону чуть ли не поссорился с матерью. Он сгоряча хотел бросить все и уехать к ней, чтобы найти другую работу, но та уговорила остаться его ещё на год, чтобы получить полное среднее образование и чтобы все труды не пропали зря. Шону согласился и доработал до девятнадцати лет. За день до своего возвращения домой, он оторвался на Кихене за все проведенные вместе годы, а на последок кинул: — Надеюсь, твой папаша сгниет в своем винном погребе, а ты будешь танцевать на его костях из-за ломки. Шону надеялся перебраться поближе к матери — отца к этому моменту уже не было — и помогать ей, но она не позволила. Она хотела, чтобы ее сын нашел себе хорошую работу и жил во втором кольце, больше никогда не возвращаясь в третье. И Шону, скрипя зубами, согласился. Вот только найти работу оказалось не так просто: ему пришлось долго слоняться от вакансии к вакансии, прежде чем он наткнулся на «TIGER» и закрепился там. В это время его материальное состояние позволило забрать мать жить к себе во второе кольцо. Тогда же он узнал, что у нее рак. Помимо этого несколько лет назад на похоронах своего мужа у женщины отказали ноги и она около полугода провела в постели одна. К ней приходило только пару ее подруг, которые приносили еду и помогали с элементарной работой, но для женщины, привыкшей к общению и постоянной компании, это было началом ада. Встав на ноги, она так и не смогла полностью восстановиться, а сына, когда он уволился с роли няньки, уверяла, что все это просто старость. Шону понимал, что выхода в этой ситуации нет и все решит лишь время, но он все равно старался. Он делал это с самого начала, с самого детства он хотел лишь жить без нужды и не видеть на лице матери слез, почему теперь все повернулись именно так? Он не заслуживает счастья? Ладно он… Но его мама? Почему она не заслуживает? Только потому, что попала не в тот район округа, родилась не в том кольце? В чем причина? Сердце Шону перестало работать еще в тот момент, когда врач сказал ему в первый раз, что его мать не проживет долго. Руки же опустились у него вчера. Когда ее в наспех сколоченном гробу опустили в яму и засыпали землей. Шону выключает телевизор и встает. Семейка Ю получила по заслугам: младший оказался в больнице, а это значит, что жизнь его теперь кончена, а Ю-старший теперь не отделается от позора и никакие взятки или убийства соперников не помогут. Вот только Шону не чувствует облегчения. Виноваты не только они. Шону выходит на середину комнаты и осматривает ее. На нем все еще та же рубашка и брюки — чистые выглаженные — которые купила ему мама на последние собственноручно заработанные деньги. Единственные драгоценные для него вещи. Он снимает их, потому что не хочет запачкать, и аккуратно складывает на столе. Сверху он кладет все накопленные деньги. А затем, подумав, пишет небольшую записку и кладет ее сверху пачки. Шону выносит в центр комнаты стул. Его матери больше нет, ему больше не для кого стараться. Жизнь не поменялась в лучшую сторону за последние двадцать восемь лет и вряд ли поменяется в будущем. И повлиять на это он один никак не может. Любой смысл, еще имевший возможность существовать, потерян. Шону затягивает ремень на шее потуже и глубоко выдохнув, без колебаний, будто пиная камень на дороге, опрокидывает у себя под ногами стул.***
Чангюн залетает на арену и несется в каморку, надеясь, что Шону либо обрадует его, что Чжухон на месте, либо скажет, где его искать. Парень с размаху распахивает дверь и не сразу понимает, что происходит в кабинете: то ли люстра отвалилась, то ли шкаф переставили на середину, то ли он вообще не туда зашел. Ему требуется пару долгих секунд, чтобы понять что к чему, но к своему несчастью за это время он успевает зайти в комнату и захлопнуть дверь. А после — его отталкивает будто сильным потоком воздуха, он пятится и падает у стены. К горлу подпирает желудочный сок, живот скручивает, а перед глазами плывут пятна. Посередине комнаты, с затянутым ремнем на шее висит Шону. На нем нет одежды и обуви, лицо его приобрело страшный темный оттенок, а между зубов торчит сероватый кончик подсохшего языка. Чангюн опешивает. Второе потрясение за день. Он борется с приступами рвоты и страха, желая уйти отсюда, как можно скорее, но его ноги подкашиваются, а он сам дрожит, как осиновый лист. Парень еле заставляет себя немного двинуться с места, чтобы пусть и на ватных ногах, но хотя бы выползти в коридор. Его взгляд поднимается первым и медленно переползает с чистой части пола на стол, всеми силами стараясь не замечать того, что происходит совсем рядом. Но дальше стола он так и не двигается. Прямо с краю на нем оказывается внушительная пачка денег. Чангюн замирает. В нос врывается резкий запах — на трупе и под ним видны следы экскрементов — голова перестает кружиться, ноги приобретают свою обычную твердость. Парень шмыгает носом из-за рвотных позывов, выдыхает открытым ртом и моргает несколько раз, перекатываясь на коленки вперед. Он медленно подползает к столу и, не оглядываясь, встает на ноги. Пачка денег на самом деле бесхозно лежит на самом краю, на стопке одежды с крошечной бумажкой сверху. Чангюн без зазрения совести забирает ее. Он не замечает, как маленький листик выпрыгивает из-под его ладони и опускается на воротник сложенной рубашки, зато прекрасно видит, как между рук, словно колода карт, шелестит пачка денег. Дышать становится труднее, внезапно перед глазами все плывет, Им оглядывается на труп, чего делать точно не стоило — к горлу опять подкатывает рвотный позыв и парень, спотыкаясь, выскакивает наружу весь бледный. Его гонит куда-то дальше, дальше, он бежит от каморки и вылетает на улицу через несколько мгновений, испуганным взглядом осматривая небольшую толпу перед ареной. Он смотрит на нее, а затем на свои руки, в которых лежит пачка денег, и тут же сует все купюры в карман. Деньги не забрали, значит на самом деле самоубийство? Его ужасу нет предела. Он судорожно сжимает деньги в кармане, обливаясь потом и стараясь понять, когда успел их взять, и идет куда-то дальше. Чангюн видел труп. И своровал деньги. И никому не сказал о том, что увидел. И теперь у него есть возможность поехать к Кихену. Парень вспоминает про Ю и старается им заглушить все остальное. Он только и твердит про себя: Кихен, Кихен, Кихен… заставляя себя думать, что все остальное — абсолютно не его дело. Через пару минут он молча проходит внутрь ближайшего кафе перевести дух, пробирается за самый дальний столик и садится в угол дивана, максимально вжимая голову в плечи. Причитая как мантру имя, Им не замечает, что к нему подходит официант. — Что-то уже выбрали? — А? — вздрагивает Чангюн, шугнувшись в сторону. — Что-то уже выбрали? Им вдыхает: — Нет. — Мне… подойди попозже? — официант неловко покачивает ручкой. — Да. — Хорошо. Официант разворачивается и сразу же уходит, а парень, ошеломленно проводив его взглядом, выскакивает обратно на улицу. Он собирался к Кихену, остальное — не его дело, он собирался к Кихену… Кихен, Кихен, Кихен… Чангюн ловит такси и зарывается глубоко в себя, чтобы не думать и не понимать, что происходит.***
Четвертое кольцо. Двадцать первое ноября
— Господин Че! Спасите нас! Господин Че! Мы скажем вам, кто нас нанял! Хенвон останавливается в дверном проеме. — Господин Че! Парень сдержанно разворачивается, но ни в коем случае не приближается, оставаясь стоять на легком сквозняке, который поддевает его волосы. Он смотрит на пленных: — Ну? — Это господин Ю! Ю Кихен! Это он нас нанял! Брови Че легко вздрагивают. Его дыхание на секунду замирает, но всего на секунду. — Ю Кихен? — в сарае звучит бесстрастный риторический вопрос. — Вы ведь понимаете, что это за человек и какова цена за то, что мы проболтались? — извивается на полу мужчина. — Мы́ проболтались? — подает голос кто-то сбоку, — это ты́ проболтался, идиот! Вокруг снова поднимается шум, но Вонхо опять заставляет всех замолчать. Хенвон в это время продолжает стоять, смотря в никуда. Ю Кихен? Убить? За что? Они перестали общаться еще несколько лет назад — так долго вынашивать план мести? Но все еще — за что? Они никогда не были близки, их пути никогда особо не пересекались, и уж тем более они не соперничали в бизнесе: у Хенвона свои музыкальные студии и коллекция, Кихен все еще учится и сдает в аренду залы для приемов, которые до определенного момента и снимал Че-младший. А их последняя встреча, их последняя встреча…***
Хенвон рассержен. Совсем скоро должен состояться прием по поводу пополнения его коллекции. Это его двадцатый экземпляр, все должно быть на высшем уровне, а этот Кихен, назначив встречу, снова пропадает и не отвечает на звонки. Его безалаберность и взбалмошность просто выводят из себя, но несмотря на это, лучше его помещений в первом кольце нет. Поэтому Че приходится терпеть взрывное поведение Ю-младшего, меняющееся чаще, чем прихоти ранней весны. Парень стучит каблуками туфель, направляясь прямо к приемной Кихена, надеясь как можно быстрее обо всем договориться, отправить деньги на его счет и забыть о существовании Ю как минимум до следующего раза. Хенвон стучит в дверь, но за этим следует молчание. Парень проверяет часы: 9:57. Встреча была назначена на десять утра. Он стучит еще раз — но никто так и не отвечает. Че сжимает кулаки и выдыхает, уже собираясь выйти и спросить у секретаря, не ошибся ли он, но перед этим парень без какой-либо надежды дергает ручку. На удивление она поддается. Хенвон мешкает, но одернув пиджак, все же проходит внутрь. Сходу в нос ударяет отвратительный запах комнаты, не проветривавшейся, кажется, сутки; пота и перегара. Че морщится от отвращения и оглядывается: беспорядок, беспорядок, куча бутылок, беспорядок, чье-то белье под столом и царь этого хаоса — Кихен, в завершении всей этой картины полулежащий на столе в отключке. Желание убраться отсюда кажется просто невыносимым, но парень изо всех сил сдерживает себя. Что бы ни выкинул этот сумасброд, а Хенвону позарез необходимо помещение к будущему приему. Парень подавляет омерзение, испытываемое им в этот момент, и шагает дальше, пересиливая себя, чтобы пройти через весь этот мерзкий мусор. — Кихен-щи! — парень останавливается у стола и четко громко обращается к Ю, но никакой реакции не следует. Че морщит губы, раздражаясь буквально за секунду. — Кихен-щи! Но тот совершенно не слышит обращения и, кажется, будто совсем не шевелится. Хенвон наклоняется, замирая, чтобы посмотреть дышит ли вообще эта туша. И ему мерещится, что нет. Че прочищает горло, спешно подходя ближе и аккуратно толкая парня в плечо: — Эй! Но тело, безвольно шатнувшись, больше никак не двигается. Волосы на голове Хенвона едва ли не встают дыбом, а он сам хватает парня и перекладывает его на спинку кресла на колесиках, в котором тот до этого хорошо если сидел хотя бы одной ногой. Че заставляет Кихена откинуться на спину и тут же прикладывает пальцы к его шее — пульс прощупывается сразу, и парень, выдохнув, возобновляет дистанцию. Мышцы на лице Ю в это время вздрагивают и он постепенно приходит в себя. Хенвон наблюдает за тем, как Кихен морщится, моргает, никак не умея открыть глаз, водит руками по телу; Хенвон не выдерживает и, сдерживая злость, зовет опять: — Кихен-щи! Тот вздрагивает в ответ и замирает. Его голова поворачивается к Че, а затем последний наконец-то дожидается более-менее осознанного взгляда. Вот только в этом взгляде почему-то плещется такой ужас и страх, что Хенвону самому становится не по себе. — Ты что здесь делаешь?! — сиплым голосом хрипит Кихен, делая попытку встать на ноги, но чуть ли не падает на пол. — Что ты со мной! Сделал?! Че вздымает и нахмуривает брови, наблюдая за тем, как этот многоуважаемый сынок генерала скачет вокруг стула, едва ли не роняя свои штаны и будто в горячечной спешке протягиваясь за бутылкой, чтобы опохмелиться. — Убирайся! Я не позволю больше ничего со мной сделать! Убирайся! Однако через секунду, когда бутылка оказывается в его руках, Хенвон понимает, что тут что-то похуже похмелья: Кихен заносит руку так, что одно движение — и парню придется вытаскивать осколки стекла из своего лба. Че, стараясь не делать резких движений, старается напомнить Кихену, кто он вообще такой и почему здесь: — Мы с тобой договаривались… Но Ю не позволяет договорить: — Об этом договаривались?! Проваливай, я не хочу больше тебя видеть! Ни о чем мы не договаривались! Не смей больше приходить сюда! — он опускает руку, но брызжет слюной и машет головой из стороны в сторону. Хенвон, чуть ли не давясь возмущением, расправляет плечи и спокойно отвечает: — Понятия не имею, что тебя так оскорбило, но в любом случае отказывать мне в последний момент… — Убирайся! — вопит Кихен, похлеще забивного кролика, и Че, передернувшись и не зная, что он еще может сказать, разворачивается к двери. Прием Хенвона был если не сорван, то послужил плодородной почвой для распространения слухов. Общение его с Кихеном после этого прекратилось вовсе. Не сказать, что Че был слишком опечален этим, но неприятный осадок после такого непонятного разрыва у него остался надолго. Парень в течении недели после случившегося пытался связаться лично или через секретарей с Кихеном, но все тщетно — эта напыщенная пташка не соизволила ответить даже какой-нибудь колкостью. В конце концов Хенвон просто забыл про эту ситуацию и больше к ней не возвращался, найдя Чжухона и его арену. На Кихена и его выходки ему было глубоко плевать.***
— Хенвон… — тихий голос Вонхо проносится странными мурашками по телу, и парень выныривает из раздумий. Его взгляд пробегается по пленникам. — Так что, господин Че? Мы вам сказали, кто нас нанял — это всего лишь наша работа. Толку от того, что с нами что-то случится? — мужчина робко поглядывает на кота. Лицо Че совершенно не меняется какое-то время, а затем его постепенно словно затягивает хмурая серая туча: брови опускаются, глаза сощуриваются, взгляд становится омутом с колючими кустарниками по берегам, а челюсть сдвигается и скрежещет. — Про́сите меня спасти вас от котов, которые просто держат вас здесь, и при этом совсем не боитесь вернуться к господину Ю, которого только что сдали? — голос Хенвона тих, но та злость, сдерживаемая агрессия, негодование и отвращение, которые звучат в нем, давят абсолютно на всех присутствующих в комнате. Вонхо неловко переминается с ноги на ногу — Че видит это краем глаза. Парень медленно переводит взгляд с пленников на пол под собой и, переждав минуту, кидает взгляд на кота, после чего выходит под вновь поднимающиеся крики.***
Когда Чангюн спускается по ступенькам арены, он уже не особо уверен в том, что что-то чувствует. А еще ему так надоело ничего ни для кого не стоить. Он доходит до каморки и долго оглядывается, но ни уборщицы, ни кого-то из охраны он не видит. Да и если бы кто-то был — ничего подозрительного в том, что Им пришел сюда, никто бы не заметил. Парень хватается за ручку и открывает дверь. Труп все еще здесь. Деться ему, собственно, было некуда: рабочий день еще не закончился, кроме уборщицы, приходящей в самом конце дня, и Чжухона, заглядывающего сюда только в редких случаях, обнаружить его никто не мог. Чангюн стоит в коридоре с открытой дверью около минуты, а затем, опомнившись, быстро заходит внутрь и закрывается. Его взгляд упирается в тело Шону. Ни одна из эмоций, мелькавших, когда Им пришел сюда в первый раз, не появляется в его груди. Он смотрит на труп, уже покрывающийся трупными пятнами, который висит прямо, слегка расставив руки и разведя ноги. В такой позе, будто он разочаровался не только в жизни, но и в смерти. Парень моргает, проходит дальше вдоль стола и дергает за ручки ящиков с деньгами. Те, естественно, закрыты, но парень не останавливается: он осматривает стол, стул, а затем юркает пальцами под стопку одежды — ключ оказывается прямо под ней. Он хватает его и открывает кассу, а ещё через мгновение в ладони вместо ключа оказывается вся выручка арены за несколько дней. Им облизывает глазами несколько пачек и распихивает их по карманам, загребая себе все. Когда же он заканчивает, то наконец-то снова замечает труп посреди комнаты. Больная, слабая ухмылка превращается в выражение безразличия ко всему: Чангюн оглядывается вокруг, смотрит на карманы, и только теперь начинает думать о том, что вообще ему делать. Просто уйти как будто ничего и не было? Вдруг его видел кто-то? Как он заходил на арену, как шел в низ? А труп ведь рано или поздно обнаружат. Немедленно позвать кого-то и вызвать полицию? Но снова: самоубийца и пустая касса? Им напрягает мозг и мечется на месте, осматривая все вокруг. В какой-то момент его взгляд возвращается к одежде, а с неё падает на перо с железным наконечником. В голове вроде бы рождается здравая идея. Чангюн подставляет стул к трупу и с горем пополам ослабляет ремень, а после и вовсе отцепляет его, и тело с глухим грохотом падает в мерзопакостную лужу на полу. Парень соскакивает следом и хватает вещи, но с них падает крохотная бумажка. Чангюн машинально выкидывает ее. Вещи он рвет где руками, где прокалывая и разрывая прочным пером. Затем он останавливается на несколько секунд, будто очнувшись от транса и собираясь с силами, после чего зажмуривается и замахивается, ударяя пером в шею. Перо хладнокровно разрывает кожу и наружу выступает кровь. Чангюн замахивается снова, с трудом вынимая перо, из-за того что силы на секунду покидают его, и делает еще одну дырку, а затем еще и еще. Он делает это до тех пор, пока очередной удар не открывает свободу более мощной струе крови. Тогда успевший вспотеть парень останавливается, выдыхает и поднимается, делая несколько шагов назад и осматривая то, что он сделал. Ни один мускул на его лице не дергается, когда он проходится взглядом по телу взрослого крепкого парня, лежащего в луже крови и нечистот. Чангюн смотрит на свои руки и толстовку: ладони, по крайней мере одна точно — окровавлены, как и перо, а на одежде в некоторых местах видны капли крови. Парень обтирает руки о разорванную одежду, засовывает перо в карман толстовки и переодевает ее, натягивая снова наизнанку. Он еще раз безразлично проходится взглядом по трупу, возвращается к столу, чтобы выломать пару ящиков, и затем выходит в коридор, прежде осторожно выглянув. Чангюн сжимает карманы, набитые деньгами, тупо смотря перед собой, вслушивается в шум толпы, снующей сверху, и быстрым шагом поднимается наверх. — Алло, полиция? — спрашивает он, спокойно выдыхая в трубку первого попавшегося автомата.***
Полицейские машины приезжают через пару минут. Чангюну не приходится ждать долго. Он остается на лавочке до тех пор, пока не примечает еще вдалеке мигающие фонарики. Едва они появляются, Им поднимается и неспешным шагом направляется обратно к арене. А едва равняется с полицейскими у входа, делает удивленный взгляд: — Добрый день, а что происходит? — растерянно спрашивает он у первого тощего офицера, вошедшего в холл. — Гражданин, не мешайте, мы по вызову. — Нет-нет, я как раз хочу помочь. Здесь на арене что-то стряслось? — Гражданин… — Мой знакомый хозяин этого заведения, — волнительно перебивает парень. Полицейский морщит нос, явно недовольный такой настырностью. — Несколько минут назад нам поступил анонимный вызов, что здесь найден труп в подсобном помещении. — Труп? — пытается выказать крайнее удивление Чангюн. — Аааа, — затем многозначительно тянет он. Офицер задерживает взгляд и стискивает челюсть: — Вы что-то знаете? — Ну как сказать… — Если у вас есть, что сообщить, не молчите. — Я в общем-то не удивлен такому… — парень оглядывается на людей, также начавших обращать внимание на полицию. — Что вы имеете ввиду? — Давайте отойдем, — Им с полицейским отходят в сторону, туда, где их не смогут заметить другие. — Понимаете… Я уже не раз замечал странно-доброжелательное отношение хозяина этой арены к котам, да и слышал, что тут пропал не один работник, а расследования никакого не было… Офицер обращает все свое внимание на парня. — Я думаю, что… — Чангюн делает такой вид, будто говорит страшную тайну, — что хозяин пособничает котам, — парень ловит взгляд полицейского и не отводит свой, надеясь, что ему поверили. — У вас есть время? Такое нельзя оставлять без внимания. Пройдемте со мной в отделение, там вы расскажите все, что знаете, под протокол. — Да, конечно. Чангюн оглядывается, уходя, и замечает, как до того, как он покидает холл, в нем появляется удивленный Минхек.***
В каморке, под перевернутой кучей мусора на скомканной крошечной бумажке остаются лежать никем не замеченные слова:Похороните меня в этом, на эти деньги. — прости за хлопоты