***
Не нужно быть вампиром, чтобы почувствовать ее страх. Впрочем, Зейну тоже не по себе: дом нависает над ним, словно прожорливый монстр, даже кажется возможным уловить его дыхание, пульсирующее в стенах. Вампир мягко сжимает пальцы своей спутницы перед тем, как разжать ладонь. Он делает вид, что увлечен статуей, хотя на самом деле прислушивается к разговору Орнеллы с дворецким. От женщины пахнет страхом, который не могут перебить даже насыщенные духи. — Леди Селия просила передать, что будет ждать в главном зале, когда вы вернетесь. Ужин состоится в семь часов, после ожидается семейная встреча, — тихо предупреждает дворецкий. в его голосе слышится почти отеческая забота, и Зейн улавливает дуновение воздуха, когда слуга едва не протягивает к госпоже руку. — Семейная? — голос Орнеллы дрожит, сама она похожа на натянутую струну, которая вот-вот готова порваться, — кто еще приедет? — Мне известно, что отправлено приглашение леди Франческе, возможно, вся ее семья также прибудет. — Понимаю, — выдыхает все с тем же напряжением итальянка. Будь она моложе на двадцать лет, ее голос можно было бы спутать с голосом Лоры, от семейного сходства никуда не деться. Тем временем женщина опускается до едва слышимого шепота, — как давно вернулся Кристиан? — Вчера вечером. Он говорил с вашей дочерью после приезда, а после — с леди Селией. — Ты не слышал, о чем они говорили? — Нет, леди Элла, но вряд ли о том, что вас беспокоит, — все же дворецкий не удерживается, его рука накрывает подрагивающие пальцы Орнеллы, и та тихо выдыхает — теперь с явственным облегчением. — Генри… — Не стоит благодарности, сеньора.***
На втором этаже первым, что предстает взору, становится огромный гобелен во всю стену. На нем разрастались два изящно вытканных древа, ветви тянулись во все стороны, переплетаясь меж собой, десятки имен золотятся среди янтарных и багряных листьев. — Наше родовое дерево, — поясняет Орнелла, заметив мое смятение. Она подходит ближе к полотну и кончиками пальцев ведет по сверкающим нитям. Я тоже делаю шаг вперед и вижу, на чьем имени замирает ее рука. Маленькая веточка Орнеллы сплетается с ветвью соседнего дерева, и от ее с Кристианом имен тянется молодой побег. Магдалина. Женские пальцы нежно касаются имени дочери. Стоит мне чуть перевести взгляд — и я нахожу собственное имя, выросшее из засохшей безжизненной ветви моей матери. — Тринадцать поколений, — пересчитал тем временем Вульф, и в голосе звучат одновременно восхищение и насмешка, — и два древа, растущих из одного имени. — В Англии такие родословные не редкость, — замечает женщина. — Да, и родственными браками там тоже никого не удивишь, — отзывается вампир, — хотя имена у нас все же проще. — У вас? — переспрашивает Орнелла, — твое имя не звучит как типично английское. Недолгая тишина все равно заметна. Я оборачиваюсь, чтобы заметить, как юноша запрокидывает голову, будто бросая вызов всему миру, в уголках его губ застывает лишь мне понятная горечь. — Да, моя мать не была англичанкой. Зато был отец. — Соболезную твоей потере. Вульф чуть ведет плечами, криво усмехается, но без всякой радости, и это так заметно, что я почти забываю, кто он на самом деле. — Ничего. Я давно привык, что их нет. — А другие родственники у тебя остались? — Нет. Никого больше нет, — отзывается парень почти сразу. Он не смотрит ни на Орнеллу, ни на меня, а я точно знаю, о ком он думает. Прежде, чем успеваю себя остановить, протягиваю руку и касаюсь его плеча. Не мне быть его утешителем… но я не могу удержаться, когда кажется, что боль прорастает из парня терновыми ветками. Даже мне становится больно — одно из семян терновника сегодня заронила я. — Все в порядке, — выдыхает вампир, — говорю же, я привык. Он звучит почти искренне, скользя взглядом по расшитому полотну. О чем думает? О том, как могло бы выглядеть его собственное древо? О том, как выглядела бы засохшая веточка его сестры? Чувство вины прорастает во мне все глубже. Пожалуй, не зря старая Шляпа когда-то распределила меня на Слизерин: я понимаю вдруг, что тоже умею жалить. Так некстати вспоминаются злые слова, которые я швырнула в лицо Се… в лицо профессору. Зная, что это причинит боль, желая этого — так легко уколола того, кто мне всех дороже. Выходит… я могу быть жестокой. Неприятное открытие заставляет меня одернуть руку от чужого плеча, словно прикосновение может быть ядовитым. Мне тяжело представить, что чувствует Вульф, недавно потерявший сестру. Я помню, как он за нее боялся, как умолял ей помочь… мои родные потеряны так давно, что я уже не могу вспомнить, каково это — когда они есть рядом. Голос Орнеллы заставляет меня встрепенуться, вырывает из размышлений. Женщина с неправдоподобным энтузиазмом хлопает в ладоши и манит нас в широкий коридор. Здесь свеитло, а через высокие окна открывается вид во внутренний двор с заснеженным вечнозеленым лабиринтом и беседкой в его центре. Виднеется также фасад противоположного крыла дома с округлой башенкой. Должно быть весной, когда растения оплетают стены, становится необыкновенно красиво. — Поместье построили около семисот лет назад. До этого у нашей семьи был особняк в городе, но тогдашняя глава дома, Лукреция, любила уединение. Она выкупила землю и принялась за строительство. Были задействованы совместные усилия маглов и волшебников, у нас здесь все в лучшем духе того времени: потайные ходы, обширное подземелье. А после двух перестроек добавились еще две скрытые башни, которых снаружи не видно, и местами пространство попросту свернули, так что из левого крыла теперь можно сразу перейти в правое. Что еще рассказать… да, изнутри дом за счет всего этого гораздо больше, чем выглядит снаружи. — Наверное, легко заблудиться? — ухмыляется вампир. Мы минуем коридор за коридором, и кажется, будто бредем сквозь запутанный лабиринт. Проходя изысканно обставленные залы насквозь, в другие комнаты мы лишь заглядываем, выхватывая то блеск золоченых картинных рам, то силуэты статуй, совсем не похожих на виденные мной в школе. За очередной аркой находится балкон, с которого можно взглянуть на зал этажом ниже и хорошо видна роскошная люстра, до которой, кажется, можно дотянуться рукой. — Наверное, — улыбается Орнелла, — но не тем, кто живет здесь с рождения, конечно. Если потеряетесь, есть своя хитрость: просто всегда поворачивайте налево, пока не выйдете в холл. И если какие-то двери заперты, лучше не пытаться открыть: у нас периодически сбоит защитная сеть. Мой прадед перенастраивал ее, чтобы подвести новые постройки, но теперь какие-то защитные чары полностью перекрываются другими и иногда нейтрализуют сами себя. Мы пытались это исправить, ну и… как раз из-за последней попытки правое крыло сейчас восстанавливают, там обвалилась часть стен и верхний этаж снесло начисто. — Отстраиваете магией или… — Пришлось пригласить магловских рабочих, сейчас любое магическое воздействие там приводит к катастрофе, — вздыхает женщина, — в целом, пока вас не вплетут в защитную сеть, лучше в имении не колдовать. В остальном, все важное я, кажется, рассказала… К левому крылу у нас примыкает малая библиотека, есть выход в оранжерею. Здесь много пустых комнат, которые отвели под спальни или кабинеты. — А можно будет устроить мастерскую? — встревает Вульф, и я едва успеваю изгнать со своего лица недоумение, когда Орнелла оборачивается. — Занимаешься искусством? — в ее голосе звучит вежливый интерес, а я пытаюсь представить, какое отношение к искусству может иметь парень рядом со мной. — Я рисую. Не так давно начал, но… это моя страсть, — наверное, мне мерещится, когда я замечаю тень смущения на бледном лице. Художник? Мне с трудом удается представить его, тщательно выводящего линии на бумаге. Но потом меня захватывает едва ли не предвкушение: хочу увидеть, что он умеет! Я прикусываю язык, чтобы не ляпнуть что-нибудь грубое в присутствии посторонней, но чувствую новую волну ярости и раздражения. Рисует! Мой собственный сукетчбук значительно похудел в сравнении с предыдущими, а учитывая, что на половину его страниц я теперь даже не смогу осмелиться заглянуть… — Можешь использовать любую свободную комнату рядом со своей. Никто возражать не станет, — в голосе женщины звучит улыбка. — А гостей можно водить? — с весельем продолжает вампир, и я все-таки закатываю глаза. Такому палец протяни — откусит по плечо. Но Орнелла почему-то продолжает улыбаться. — Если это не помешает другим обитателям имения, разумеется. Кстати, мы пришли. В этом коридоре всего две двери почти напротив друг друга. Мне становится не по себе, когда я понимаю, насколько близко ко мне устроится Вульф. Орнелла не замечает моего недовольства и обводит пространство рукой. Даже небрежный жест в ее исполнении полон изящества. — Думаю, так будет удобнее, если займете комнаты по соседству, Чуть дальше есть еще свободный зал, я попрошу слуг сдвинуть и накрыть там мебель, можете использовать комнату, как захотите. Рядом есть малая гостиная, я распоряжусь насчет чая и фруктов, чтобы вам не пришлось блуждать, если проголодаетесь, — в теплой улыбке, обращенной ко мне, я нахожу обезоруживающую искренность. Женщина шагает ближе и тянет руку… кажется, будто собирается погладить меня по щеке или заправить волосы за ухо, но рука дрожит и опускается на мое плечо, — я очень надеюсь, что ты найдешь здесь дом. Твоя мама… Ее голос замирает, ресницы опускаются. Мне тяжело представить свою мать, выросшую в этом доме. Хотя бы потому, что я уже почти не могу ее даже вспомнить. Меня колет смутная боль: я давно примирилась с утратой, но для женщины напротив прошлое кажется недостаточно далеким. Я заставляю себя кивнуть и выдавливаю улыбку, хотя не чувствую радости. Кажется, от фальшивых гримас скоро заболят щеки. — Спасибо, Орнелла, — у Вульфа нет такой проблемы. Его ладонь уверенно ложится на плечо итальянки, пальцы мягко сжимают. Ему знакома боль от потери сестры, сколь давней она бы ни была для другого, — за экскурсию и за беседу, не могу представить себе лучшего провожатого. Голос звучит мягко, и я невольно замираю. Парень не смотрит на меня, кажется: он впитывает чужую боль, как мог бы тянуть кровь из шеи. Мне хочется отвернуться, настолько неправильной кажется эта картина. Уязвимая женщина, которую утешает вампир. Я ни на миг не позволяю себе забыть об остроте его клыков. А еще позорно молчу, вспоминая анфиладу пройденных комнат. Как сказала Орнелла? Нужно поворачивать направо? Или — налево? — Через два часа состоится ужин, моя мать устраивает что-то вроде торжественного ужина в честь… — я не оборачиваюсь, но кажется, что могу почувствовать остановившийся на мне взгляд, — пока отдохните, дорога все равно была утомительной. Я киваю, не прислушиваясь к очередному вежливому ответу вампира. Вместо этого обвожу взглядом коридор. Стены оклеены светлыми обоями с витиеватым рисунком, через каждые пару футов мерцают свечи. Торжественный прием… я холодею от понимания, что у меня нет с собой подходящей одежды. Школьная форма под зимней мантией. Несколько комплектов одежды в сумке. Ни платьев, ни книги, рассказывающей, как вести себя в высшем обществе. Меня встречают, словно какую-то принцессу или наследницу, а я… представляю, какое всех ждет разочарование. Страх оседает горечью на языке. По крайней мере, если меня с позором выгонят обратно в Англию, я больше не увижу Вульфа. — Скоро увидимся, — улыбается итальянка и вновь смотрит на меня, — я попрошу принести тебе чай, согреешься. — Это очень мило с вашей стороны, — рассыпается любезностью парень рядом, он уже не позволяет себе лишних прикосновений, но оглядывается с возрастающим интересом. Кажется, ему не терпится заглянуть в приготовленную комнату. Я выдавливаю из себя слова благодарности и провожаю женщину взглядом. Она не возвращается прежней дорогой, вместо этого уходя дальше по коридору и вскоре пропадаю за поворотом, только стук ее каблуков еще какое-то время звучит вдали. Не помню, когда в последний раз так уставала. Собственное решение быть сильной и отважной рассасывается, как таблетка от кашля под языком. Я выдыхаю и позволяю себе спрятать лицо в ладонях. Все просто… кажется, будто я не должна здесь находиться. Кто я вообще? Недоучка со слизерина, которая на первую встречу с семьей выйдет в джемпере и школьной юбке. Мне хочется застонать от ужаса. — Эй… Грей, ты как? Ужас сменяется раздражением, беспощадной злостью, и я отшатываюсь от протянутой руки. Ему лишь бы кого потрогать! Мое лицо искажается гримасой неприязни, и вампир со смешком отступает на шаг. Я тщетно ищу в нем обиду или ненависть, но нахожу лишь усталость отражением своей собственной. — Снова агришься, маленькая воительница, — почти нежно тянет парень, и слова, готовые сорваться с моего языка, так и не звучат. Вульф отворачивается, отпирает одну из дверей оставленным заботливо ключом, заглядывает в комнату… — думаю, эта для тебя. Позови, когда принесут чай.***
Когда дверь отрезает его от коридора, Зейн позволяет себе выдохнуть. Закрыть глаза, на миг приваливаясь к тяжелой деревянной опоре. Боль пульсирует, растекается волнами так, что он не сдерживает болезненного выдоха. Пальцы тянутся к вискам, с силой врезаются в кожу. Дыхание ненадолго сбивается. Показное веселье слетает с юноши, как треснувшая броня, он устало скидывает рюкзак на пол. Руки трясутся, когда тянутся за пачкой сигарет, с трудом выуживают одну. За щелчком зажигалки следует первая затяжка, и кажется: это не дым, а туман течет прямо в горло. Но боль затихает совсем немного. Вдох-выдох. Черт побери эту Грей. Он понимал, что задание не из легких, но не ожидал… а собственно, чего? Он усмехается собственной глупости или излишнему оптимизму. Маленькая змейка выросла в гадюку, только чешуи не хватает. Прикрыв глаза, он легко вспоминает мрачные подземелья волшебной школы, тайники, ждущие за очередной стеной. Он видел как-то, как школьные эльфы заполняли уже распотрошенный сундук сладостями и какими-то безделушками, а потом запирали снова. негласное правило Хогвартса: кто достаточно умен, чтобы отыскать сокровище, может оставить его себе. Вульфа всегда забавляло, что ученики верили, будто первые обнаружили ту или иную шкатулку. Как будто так сложно было шепнуть «Депульсо» перед явно выделяющимся камнем в настенной кладке. Для его сестры не было лучшей игровой площадки. Сигарета догорела, и он поспешно затушил ее в пепельнице, не успев обжечь пальцы. Выдохнул, призывая обратно все свое самообладание. Небольшая спальня в светлых тонах была уютной, но обезличенной. От давно не разжигаемого камина веяло холодом, многочисленные столы и тумбочки украшались вазами с цветами и какими-то безделушками. Зато ковер на полу оказался мягким, а кровать — такой широкой, что хоть вечеринки в ней закатывай. Юноша не без интереса обследовал новые владения, заглянул в буфет, который явно создан был для организации мини-бара. Нашел пару скромно притаившихся розеток — не потому ли здесь сбоят защитные чары, что пытались провести электричество? Вульф недоверчиво воткнул в розетку вилку стоявшей на столике лампы, щелкнул выключателем… Желтоватый свет пятном разлился по безупречно чистой столешнице. А это уже интересно — парень с трудом себе представлял, как выдержит вдали от магнитофонов и телевизоров. Особенно, если основным развлечением будет защита Грей. Он заглянул в каждый угол, разыскивая возможные магические гадости. «Ревелио» не смогло бы лучше, чем его паранойя, заставлявшая распотрошить каждую шкатулку. он не нашел жучков — ни магловских, ни волшебных. Хотя не мог себе представить, что комнату действительно предоставили, не озаботившись предварительно взять гостя под полное наблюдение. Юноша сдвинул шторы, мешая свету проникать в комнату и мучить глаза. В отличие от Валентина или Клариссы, юноша не питал особой любви к солнечному свету. Потом быстро распотрошил рюкзак. Как он и ожидал, за одной из смежных дверей нашлась гардеробная, за другой — небольшая уборная комната. Сантехника не уступала современной, краны работали, вскоре небольшое пространство заполнилось паром. На тумбе у раковины нашлись шампуни и добавки в воду, словно в лучших отелях. Вульф с какой-то бессмысленной тоской вспомнил ванную старост в Хогвартсе. Они с сестрой однажды ночью пробрались туда, чтобы поплавать в бассейне. Витражная русалка улыбалась, пока они крутили один кран за другим. Разноцветные пузырьки, ароматная пена… Хохот Несси — такой, что боязно, как бы дежурные не услышали и не заглянули проверить. Это было целую вечность назад. Вода обожгла до костей промерзшее тело. Зейн выдохнул, прижимаясь щекой к бортику нагретой ванны. Глаза слипались, боль кочергой ковырялась в черепе. Все, чего сейчас хотелось, нырнуть поглубже, а потом подняться из воды уже в школе. В огромной ванне старост под смех сестры и русалки. Вместо этого он мог только сжимать кулон на шее, перекатывать пальцами костяную безделушку. Чувствовать, как сперва нестерпимый жар становится лишь теплом, нежно баюкающим тело. Вдох-выдох. Потом, набросив полотенце на плечи, парень сидит на ковре, приканчивая сигареты. Влага стекает с волос, пальцы дрожат так, что хочется швырнуть пепельницу в стену. Или переломать каждый сустав в этих бесполезно слабых руках, обретающих твердость лишь в пятнах масляной краски. Маленькая слизеринка не знает, какие воспоминания разбередила неосторожным словом. Каких призраков оживила. Юноша тихо рассмеялся, находя иронию в том, что вампира смогла укусить гадюка. На фоне боли, пульсирующей в голове, этот укус кажется незначительным. Словно укол лезвия под ребро, когда уже размозжена голова. Но мимолетная фраза все равно бьет сильнее, чем смогла бы любая пытка, какой Кларисса смяла его разум. Нелепое обещание, которое он дал Валентину, прежде чем выслушал! Вульф со стоном откидывает голову на край кровати, прикрывает глаза, вдыхает дым последней догорающей сигареты. Интересно, девчонка хотя бы умеет завязывать галстук? Его дрожащие пальцы едва ли справятся.***
Залитая светом комната не похожа на факультетскую спальню. Вместо тусклого зеленоватого освещения — лучи солнца, пробивающиеся сквозь газовую тюль. Кровать раза в три шире, чем та, на которой я засыпала последние несколько лет. Вся мебель вокруг — изящная, элегантная. Я трачу немало времени, осматриваясь и прикасаясь к безделушкам, расставленным на каминной полке. Камин… его, наверное, давненько не разжигали, так холодно бывает лишь в спальнях, где давно не было гостей. Но упрекнуть хозяев не за что: многочисленные пледы, одеяла, подушки создают ощущение уюта. Согреться здесь будет просто. По обе стороны от кровати — по узкой двери. Гардеробная и ванная комната. Я с облегчением выдыхаю, обнаружив коробку с платьем и прилагающейся запиской — для ужина. Не придется позориться в школьной форме. Но мне все равно страшно. Я набираю ванну, залезаю в воду… и смаргиваю непрошенные слезы. Прекрати-прекрати-прекрати… Но не получается. Воздух хрипами вырывается из горла. Мне… больно, вдруг понимаю я. Теплая вода не может это исправить — только смыть призрак чужого запаха с волос. Я чувствую, как исчезает аромат горьких трав, сменяясь медом и лавандой открытых мной пузырьков. Стоит намылить руки, меня прошибает дрожь — я помню, как совсем другие пальцы меня касались. Как чужой распахнутый рот скользил по обнаженной коже. Как смешивалось дыхание. Господи… Мне дурно, и я с головой погружаюсь в воду. Воспоминания не гаснут, отказываются уходить. Я больше никогда его не увижу. Никогда. Не прикоснусь. Не попрошу о помощи. Я больше не… плакать нельзя, а то глаза совсем покраснеют. Нельзя выть, уткнувшись щекой в теплый бортик ванны. Как бы ни хотелось… я должна справиться, я сама это выбрала, сама решила все изменить. Я получила больше, чем даже могла надеяться. Я больше не маленькая девочка. Но глаза все равно покраснели. Я вытираюсь насухо, потом кутаюсь в полотенце. В гардеробной надолго застываю перед зеркалом. Собственное несовершенство еще ярче бросается в глаза, когда я надеваю приготовленное платье: оно садится идеально, струящаяся зеленая ткань идеально совпадает с цветом моего покинутого факультета. Лиф лепестками расходится на груди. Я могла бы быть красавицей, только… ну, это все еще я. Оглядываюсь в поисках чего-то, что можно использовать как накидку. Хотя бы мантии. Мои обнаженные руки — не то, что стоит выставлять на показ, застарелые ожоги ползут от запястий до самых плеч, едва ли не обнимают шею. Если знать, как смотреть, бледные рубцы найдутся даже под горлом. Все кажется неуместным. Я набрасываю на плечи найденный в шкафу полупрозрачный шарф — но он словно лишь подчеркивает уродство. Вытаскиваю из сумки мантию… и вижу каждую потертость на не раз штопаной форме. Безнадежно. Я распускаю волосы, беспощадно провожу по ним расческой снова и снова. Припудриваю лицо, пытаясь скрыть усталость и красноту. Тушью прохожусь по ресницам… но все это бесполезно, потому что я остаюсь собой. Недоучкой с изуродованными руками. — Merde! — зло выплевываю я, но не становится легче. — Что я слышу, Грей, ты умеешь ругаться?! — в голосе Вульфа звучит веселье, но меня накрывает ужасом. Я не успеваю набросить на плечи ни мантию, ни дурацкий шарф. Вампир входит в комнату, словно к себе домой, криво улыбаясь и размахивая руками. Я успеваю оценить его элегантный черный костюм, замечаю изумрудное пятно галстука в руках, прежде чем юноша замирает, широко распахнув глаза. Его взгляд ощутимо проходится по моей коже, по каждой неровности шрамов. К этому я оказываюсь не готова. — Тебя стучаться не учили?! — шиплю я так, словно пол жизни говорю на парселтанге, — убирайся отсюда! Мои слова не оказывают никакого влияния. Он моргает, переводит взгляд на мое лицо, делает шаг ближе. Я отворачиваюсь, чтобы не видеть презрения в чужом взгляде. Мне и без того тошно. Дурацкое платье. Дурацкий ужин. Дурацкий остывший чай, к которому я так и не притронулась. Я призываю все свои силы, чтобы стоять прямо, пытаюсь гордо задрать голову, словно меня не беспокоит, насколько ужасно я выгляжу. Но мне и себя-то не обмануть. Зеркало услужливо показывает испуганную девчонку с перекошенным лицом. — Грей… — словно одного взгляда недостаточно, вампир хватает меня за предплечье, тянет руку вверх — словно недостаточно разглядел уродливые следы. Я с силой отталкиваю его пальцы, ледяные, как после купания в проруби. — Уходи, — повторяю я и поднимаю голову. Злость придает сил, и я готовлюсь высказать все, что думаю в ответ на его реакцию. Стоит ему только… но он ничего больше не говорит, и бледное юношеское лицо — непроницаемо. Чужие глаза замирают на моей шее — там, где когда-то виднелись следы вонзившихся клыков. Сейчас это самая малая из моих бед. Я распахиваю рот, чтобы повторить: пусть уходит, когда он быстро скидывает пиджак и накрывает им мои плечи. Что-то во мне трескается, как корка льда под ботинками первокурсника. Ткань неожиданно теплая и мягкая, мои руки утопают в ней так, что выглядывают лишь кончики пальцев. Я вздрагиваю, когда вампир поправляет мои волосы, и его бледное лицо не выражает ни единой эмоции. В тишине я слышу даже звук своего сердца и… неожиданно, — чужого. Запах мшистого леса с отголосками гаснущего костра окутывает меня, пока юноша поправляет на мне собственный пиджак. Снова и снова скользит дрожащими пальцами по кромке одежды. Не касается кожи. Вдруг клонится чуть ниже и делает глубокий вдох. И улыбается. — Так лучше, — выдыхает юноша, и я не понимаю, что он имеет в виду. Он прикрывает глаза, втягивая воздух так, словно наслаждается запахом цветов или смакует бокал вина. Наконец отнимает свои руки, но мне все равно кажется, что он слишком близко. Прикосновения, не коснувшиеся кожи, каким-то образом порезали до костей. Я первая отворачиваюсь, отхожу назад, возвращаюсь к зеркалу. Пытаюсь скрыть смущение, пока просовываю руки в рукава пиджака. Потом тянусь за расческой. Эти действия почти бессмысленны, но я не могу позволить себе остановиться. Тень замершего вампира мучает меня, как и его запах, оседающий на моей коже. — Я сейчас вернусь, — вдруг обещает Вульф и почти выбегает из гардеробной. я слышу шорох его шагов по пушистому ковру, потом — скрип открываемой двери. Выдыхая, я бессильно склоняюсь над низким столом, опираюсь ладонями о холодный остов дерева. Слова благодарности застревают где-то под горлом. Каким богам нужно помолиться, чтобы вампир не вернулся? Я с усилием выпрямилась, обхватила себя руками, пытаясь вернуться к былому спокойствию. Хотя бы к его показной иллюзорной версии. Я замечаю на полу шелковую ленту галстука, выроненного парнем. Он возвращается очень быстро, вытаскивает из-за спины… — Возьми, — чертово зеленое нечто из того магазинчика. Странное плюшевое чудовище, не похожее ни на дону из тварей, изучаемых на уроках. Я не знаю, какой реакции от меня ждут, и неуверенно смотрю в ответ, не решаясь протянуть руки. — Это тебе. Какая нелепица. Мне хочется рассмеяться или пнуть вампира по голени. Он держит игрушку подобием щита, как будто ждет, когда я брошусь к нему с ножом. Это… — Это великий Йода, — улыбка кажется теплой, хоть и неловкой, — он кто-то вроде Дамблдора, могущественный и немного чокнутый учитель. обучал Люка во втором фильме. «Да пребудет сила» и все такое. Его слова ни о чем мне не говорят. Я сама не замечаю, когда игрушка оказывается у меня в руках. Мягкий плюш быстро согревает пальцы, диковинное создание смотрит на меня блестящими глазами-бусинами. У меня в голове не укладывается то, что парень произнес мгновения назад. То, что он подарил мне игрушку. Я глупо моргаю и не могу пошевелиться. Это… странно и мило, и у меня почему-то мокнут глаза. — Зачем это? — мне удается отвернуться, посадить плюшевого монстра на стол рядом с зеркалом. — Примирительный подарок, — быстро отзывается вампир. Я не могу посмотреть на него даже через зеркало, настолько сильно мне… не по себе. Стадо мурашек пробегает вдоль позвоночника. Я не понимаю, к чему это притворство. К чему показная жалость. Он будто пытается извиниться за то, что увидел мои шрамы. Будто сочувствует мне… Очередная волна раздражения захлестывает меня с головой. Он, что, думает, если притащить мне игрушку, я сразу забуду, кто он такой? Хотя на долю секунды я действительно почти забыла об этом… но он все равно остается вампиром. Вампиром. Я зажмуриваюсь, но не могу сдержать болезненный жар обиды. Каким бы милым он ни казался, как бы ни смотрел… это все тот же монстр, который до сих пор жив лишь потому, что я согласилась отпустить его из башни! Если он думает, что меня так легко купить… — Очень смешно, — выплевываю я, — как будто мне нужен этот цирк! — мне не нужно даже оборачиваться, зеркало любезно отражает нас обоих: меня, содрогающуюся от ярости, и его, с обиженно вскинутыми руками. Словно он защищается от меня. Словно я нападаю… — Грей, не… — Хватит притворяться! Думаешь, если купить мне игрушку, я сразу забуду, кто ты такой? И что ты сделал? Думаешь, со всеми этими разговорами про кино и искусство — я поверю, что ты человек? Что ты нормальный?! — А ты уже решила, что это не так. — Ты вампир! — я срываюсь на крик и оборачиваюсь. Злость похожа на раскаленный шар, застрявший под клеткой ребер. Мне почти больно от этого жара, хочется избавиться от него, швырнуть его в того, кто заслуживает, кто… — Так что, мне теперь в гробу жить?! — он тоже срывается, шагает вперед, смотрит на меня сверху вниз. Глаза кажутся темными от вспыхнувших чувств, губы в опасной близости от моего носа выплевывают слово за словом, — мне теперь на колени перед тобой рухнуть? Вымаливать прощение? Какая ты лицемерка! — Я не… — Если ты не забыла, твоя любимая Кларисса — тоже вампир. Тот самый вампир, который влез в мою голову, как в картонную коробку. Но она всегда была с тобой такой милой, поэтому все в порядке! или тот дохлый щенок, над которым ты рыдала — конечно, с ним тоже все было в порядке! — Не смей упоминать Дмитрия! Он умер из-за тебя! — Он умер, потому что ты полезла не в свое дело! Потому что тебе не сиделось на месте и потому что ты просто маленькая глупая девчонка, он умер из-за тебя! Хлесткий удар заставляет юношу замолчать. Его голова дергается в сторону, а я чувствую саднящую боль на своей ладони. Несдержанный удар отрезвляет меня, и я замираю, не опустив руку. На чужой щеке медленно бледнеет красноватый отпечаток, в уголке чужих губ выступает кровь. Я сжимаю пальцы в кулак, но чувствую, что злость не уходит, жар в грудной клетке не стал ни на йоту легче. Мне… больно. Вампир хрипло смеется и стирает кровь с губ. Во взгляде, обращенном на меня, нет ни удивления, ни вины, глаза кажутся мне почти черными, кожа вокруг них… — Не подходи! — выдыхаю я, испуганно отшатываясь назад. Тени залегают под его глазами, черты лица заостряются, словно у зверя перед прыжком. Страх делает меня маленькой, слабой и беззащитной, я лихорадочно вспоминаю что-то из уроков Клариссы, слепо шарю рукой по столу позади себя, разыскивая волшебную палочку. Я хорошо помню этот взгляд, эти распахнутые губы и блеск заостряющихся клыков. Боль от них… Вульф смеется, запрокинув голову и прижав руки к груди. Так, словно смех может разорвать его пополам, как Румпельштильцхена из магловской сказки. Он смеется и смеется, пока я нащупываю оружие и выставляю палочку вперед. — Бом… Чужая ладонь зажимает мой рот, тело — прижимается к моему, вдавливая в закрытую дверцу шкафа. На запястье вооруженной руки я чувствую почти болезненную хватку ледяных пальцев. Я в ловушке, сердце срывается, кровь пульсирует в висках. Бледное хищническое лицо застывает в нескольких дюймах от моего. Я как никогда чувствую свою уязвимость, свою хрупкую человечность. Всего одно движение — и он сломает мне руку. Отшвырнет к стене так, что останется вмятина — в стене или в моем черепе. Я готовлюсь к неизбежной боли. — Никогда. Больше. Так. Не. Делай, — цедит вампир, и его дыхание обжигает мне кончик носа. Я жду, когда его глаза полностью затопит тьма, жду… Он резко отшатывается и, отвернувшись, уходит, оставляя мне свой пиджак и забыв ленту галстука на полу. Я успеваю моргнуть, когда юноша вовсе исчезает из вида. Запах мха и табака окутывает меня, по спине ползет липкий страх. Я только что… Он… С выдохом я опускаюсь на пол, сползаю спиной по дверце проклятого шкафа, прикусываю губы, чтобы не закричать или не заплакать. Кажется, я только что избежала смерти? Боли? Меня трясет, волосы липнут к взмокшему лбу. Боже. Черт возьми. Я была уверена, что он меня укусит. Пальцы сами тянутся к шее, но находят край отданного пиджака, я вздрагиваю и сжимаюсь, кутаясь в предмет чужой одежды. Сама не понимаю, что только что случилось. Со столика перед зеркалом на меня укоризненно смотрит Йода.